Текст книги "Перед тобой земля"

Автор книги: Вера Лукницкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Танк, на котором я ехал вместе с десантниками, не задерживаясь, промчался мимо подбитой машины, возле которой в едком дыму уже хлопотали санитары, укладывая раненых на носилки. А когда выскочили за поворот, сумерки сгустились так плотно, что во тьме и в пыли уже ничего разглядеть было невозможно...

Впереди в полной тьме завязался бой со второй засадой. Через несколько минут мы промчались мимо двух или трех горящих факелами немецких танков, затем промелькнул ярко освещенный пожаром "фердинанд" с перебитым стволом и лежавшим в крови экипажем; потом сзади ударила семидесятипятимиллиметровая противотанковая пушка, сбоку – другая, и тут наши танки сразу приняли боевой порядок, сошли с дороги, развернулись в кустарнике, пошли по пять машин в линию.

Бой разгорелся опять, наша главная головная застава, развернувшись, пошла на противотанковые орудия; немецкие штурмовые орудия оказались растыканными со всех сторон; и тут, рассыпавшись по полю, танкисты остановили свои машины, прислушались к скрежету и лязгу, к пушечным выстрелам, доносившимся с места очередной схватки. От машины к машине разнесся приказ спешить десант, занять оборону, вести огонь при первом появлении противника...

Но наших сил в голове колонны оказалось достаточно, залпы перестрелки затихли, все успокоилось, лишь время от времени среди поля, по которому мы широко раскинулись, разрывались снаряды дальнобойной артиллерии, бившей наугад из Белграда.

– Отдых! – разнесся голос какого-то командира.

Началась ночь перед боем – перед генеральным сражением за югославскую столицу.

Никогда не забыть мне той ночи в нескольких километрах от объятого заревом пожаров Белграда. И я, и мои товарищи после умывания в теплом ручье лежали на сухой траве навзничь, глядя в звездное небо, – звезды были особенно чисты и ясны. Лежали вперемежку – русские танкисты в промасленных комбинезонах и югославские партизаны-десантники в куртках, в пиджаках, в крестьянских холщовых рубахах. Передавали друг другу консервы, и виноград, и айву, и ломти черствого хлеба, и кружки с водой, и оплетенные камышом пузатые бутылки с вином. Курить было запрещено, но все втихомолку курили, пряча огонек в кулак, в шлем, в рукав гимнастерки или повернувшись к земле ничком.

Разговаривали мало – думалось про себя, каждому было о чем подумать. Многие, однако, безмятежно храпели.

Я тоже, кажется, заснул на часок, приткнувшись щекой к плечу какого-то черногорца; тот накрыл мне лицо войлочной шляпой и не шевелился, чтоб не потревожить сон русского друга.

Потом я проснулся, глядел на звезды, которые к тому времени немножко передвинулись, – те же звезды, какие я мог бы увидеть в эту ночь в Москве, но здесь все-таки были южные звезды; запах полыни и чабреца приятно щекотал ноздри. Этот запах тянулся вместе с легким и ласковым ветерком, вонь горючки уже развеялась, и пыль улеглась. Канонада вдали не умолкала, и я ленился понять: кто же пробивается там, ведь танки бригады, кажется, впереди всех. Канонада слышалась чуть в стороне от Белграда, а из Белграда доносились тяжелые взрывы, искрами на большую высоту разлеталось пламя, и мрачное красное зарево стояло над городом.

Тянуло к воспоминаниям в эту странную ночь, но каждый стыдился высказать нежность к родным и близким, какую будила, переполняя душу, память. Не хотелось ничего загадывать, каждый знал: для нашей армии впереди будет победа, а о себе лично гадать на завтрашний день не следует; верилось только, что завтрашний день будет не менее удачным, чем многие такие же из оставшихся за годы войны позади...

Среди тысяч собравшихся здесь, на случайном бивуаке, людей у меня не нашлось бы ни одного знакомого, но чувства одиночества я не испытывал, все эти люди казались мне знакомыми очень давно, ведь с каждым можно заговорить о чем хочешь, каждый понял бы тебя. И все же лучше разговоров было молчание – великое молчание тысяч спаянных чувством единой цели людей.

Как далеко все-таки находились мы от своей Родины! Мне хотелось представить себе, какова ночь в родном моем Ленинграде.

...Знаю, каковы мысли белградцев сейчас, ведь им известно: Красная Армия уже подошла к их городу. Великая надежда достигла высшего напряжения в их сердцах, и, как бы ни зверствовали фашисты нынешней ночью, теперь это уже последнее испытание, теперь им конец!..

19.10.1944, Белград

...К исходу 16 октября силами 14-й и 15-й наших механизированных бригад, 236-й стрелковой дивизии. 5-й и 21-й ударных дивизий 1-го Пролетарского корпуса НОАЮ освобождена вся восточная половина города. Эти части, отразив бесчисленные атаки врага, перешли в наступление на восток, вышли за пределами Белграда на рубеж гор Авала, Кумодраж, Великий и Малый Мокрый луг. В этот день с полками 75-го стрелкового корпуса при поддержке бронекатеров Дунайской военной флотилии вице-адмирала С. Г. Горшкова было освобождено Смедерево. Взято в этот день и сильно укрепленное прибрежное село Ритопек. Бронекатера на полном ходу пошли вверх по течению к Белграду, заняли позиции в устье Савы, своей артиллерией преградили немцам путь к отступлению через реку. И с того дня в гуле канонады опытный слух может различить маленькую, особого тона звуковую волну небольших, бичующих немцев корабельных орудий.

17 октября наши и югославские войска завершили окружение пожаревацко-смедеревской группировки Штетнера. 109-я дивизия, блистательно закончив свою боевую миссию на правобережье Дуная, передав наступательные функции 14-й мехбригаде, отбросившей от Дуная немцев к горе Авала, стала батальон за батальоном переправляться обратно, из Великого Села и взятой Винчи на левый берег, чтобы последней из состава 10-го гвардейского стрелкового корпуса 46-й армии 2-го Украинского фронта идти в наступление на Венгрию.

В тот и другой – вчерашний – день наши и югославские войска, наступавшие из центра города на западные кварталы, пробивали вражеский рубеж обороны, захватывая дом за домом в ожесточенных боях. А в районе горы Авала кольцо атакующих войск все теснее сжималось вокруг окруженных дивизий Штетнера, с упорством отчаяния тщетно кидавшихся в контратаки, чтобы прорвать кольцо.

20.10.1944

Крепость Калемегдан взята штурмом. Сегодня, к середине дня 20 октября, столица Югославии Белград освобождена полностью! Советские танки и пехотинцы вместе с югославскими партизанами дрались за каждый квартал, за каждый дом. Укрывшиеся в бомбоубежищах и в подвалах жители, увидев возле своего дома партизан или советских воинов, выбегали на улицу и, обнимаясь с освободителями, указывали им немецкие огневые точки и засады фашистов. Это была неоценимая помощь, способствовавшая быстрому освобождению города. Остатки вражеских войск, преследуемые и уничтожаемые, сегодня бежали за реку Саву, наши танки и артиллерия вместе с партизанами и югославскими воинами громят их в Земуне, который хорошо виден с высот Белграда. Жители Белграда толпятся на высоком берегу Савы, наблюдая сражение вокруг Земуна. При каждом залпе наших "катюш" крики восторга пробегают по рядам зрителей. Наблюдая, как наши самолеты штурмуют и бомбят врага, белградцы кричат: "Живео!" Гитлеровцы пока еще продолжают обстреливать Белград из дальнобойных орудий, а население, пренебрегая опасностью, все – на улицах. Прямые, красивые улицы города усыпаны осколками стекла, битым кирпичом, местами еще залиты кровью. Но все они уже приняли праздничный вид и украшены флагами. Ликующие белградцы весело танцуют на центральной площади города – Теразии и на бульваре короля Александра. Девушки с красными лентами пляшут возле сгоревших вражеских танков и "фердинандов". Вокруг каждого советского воина собираются толпы. Улыбки, цветы, поздравления, поцелуи, приглашения в каждый дом – награда воину за его ратный подвиг освободителя. Повсюду завязываются самые задушевные беседы. Белградцы хотят высказать нам, как родным братьям, историю всех испытанных ими при немцах лишений, всех страданий, перенесенных с никогда не меркнувшей верой в победу. В глухих закоулках города отдельные, еще не выловленные фашисты, улучив минуту, когда поблизости нет партизан или советских воинов, как и вчера, стреляют из подвалов в спину проходящих мимо; зверски убито немало детей и женщин. Как и вчера, население само быстро расправляется с такими бандитами, устраивая облавы. Но уже к вечеру прекрасно организованные партизаны обеспечили полную безопасность от подобных нападений на улицах города. На каждом перекрестке выставлены дозоры, патрули партизан расхаживают по всем без исключения улицам.

До дня освобождения жители Белграда голодали, им полагалось по карточкам сто граммов хлеба в день, сто граммов мяса в неделю, семьдесят граммов масла в месяц. Только изменники Родины, находившиеся на службе у немцев, питались сытно, получая по килограмму хлеба в день, по два кило мяса в неделю, по два килограмма масла в месяц. Это была плата за предательство. Но преобладающая часть белградцев, мужественно храня верность Родине, предпочитала голодать, страдать в тюрьмах, переносить любые лишения.

Лица белградцев, исхудалые, бледные, но освещенные сегодня радостными улыбками, напоминают нам лица героических ленинградцев в день прорыва блокады – в них гордость и мужество. Многие белградцы в беседах на улицах рассказывают нам, что, воспитывая в себе стойкость и силу духа, они всегда видели перед собой пример Ленинграда, о героической обороне которого знали многое от партизан и тайно ловя радиосообщения советских и союзных радиостанций. Слова "Москва", "Ленинград", "Сталинград" для белградцев символы великой доблести и победы. И мы, советские воины, сегодня в Белграде не просто дорогие, желанные и почетные гости – белградцы принимают нас, как милых сердцу, сильных, родных братьев, для которых в каждой семье все три года хранилась заветная бутылка доброго вина, – сегодня вечером при свечах, под грохот обстрела в каждой семье нас этим вином угощают, праздничный вечер в каждом доме – торжественный обряд осуществления мечтаний и возглашения славы. Великий праздник освобождения Белграда сегодня празднуется во всей Югославии как день спасения югославского народа от гибели, которую несло фашистское владычество. Велика честь участвовать в этом всенародном прекрасном празднике!..

Венгрия

2.12.1944 , Сегед

За два дня, что ехали сюда, повидал немало мест, где происходили ожесточенные бои. Поля боев были окутаны туманом, покрыты вязкой грязью, в которой лежат костьми солдаты и офицеры разгромленных гитлеровских дивизий. Венгры проклинают немцев, проклинают самих себя и боятся нас; население запугано клеветническими россказнями фашистов о русской армии. Но унылая однообразная равнина уже пройдена нами до Дуная и до Западных Карпат, и венгерский народ успокаивается: мы не сжигаем хуторов и сел, мы не только не обижаем население, но даже не нарушаем в стране сельской и городской жизни. Тот, кто ни в чем не повинен, может нас не бояться. И пусть пока не всякому мы здесь подарим улыбку, но те, кто уже знает, что мы несем свободу народу, искренно, от души улыбаются нам.

Здесь, в палисадниках, розы и хризантемы застыли, прихваченные утренним морозцем, покрытые прозрачным инеем.

Их может отогреть только солнце. Наши души отогреет только солнце полной победы, мы несем его от самого Сталинграда. Это наше солнце мы увидим в зените, когда вступим в Берлин. Только в тот день расцветут опять наши души и для нас станет прекрасен мир.

...О Будапеште говорят буднично, просто: "Когда придем в Будапешт..." или "Следующее место стоянки – Будапешт!"

И на всех дорогах Венгрии указатели со стрелками: "К Будапешту!"...

...А во всех штабах 2-го и 3-го Украинских фронтов, во всех их отделах, в любом соединении и подразделении ведется напряженная, серьезнейшая работа по боевому, политическому, техническому и хозяйственному обеспечению наших войск всем, что необходимо для быстрого развертывания огромной Будапештской наступательной операции.

Так или иначе, а слово "Будапешт" – у всех на устах!

Выезжаю наконец к Будапешту...

...Одну за другой передавал я в Москву, во фронтовую редакцию ТАСС, оперативные корреспонденции, в которых сообщал, как развивается наступление войск 2-го Украинского фронта в Венгрии. Эти сухие, написанные военным языком, корреспонденции становились как бы расширенным приложением к оперативным сводкам Советского Информбюро, публикуемым каждый день во многих газетах нашей страны. Время от времени ТАСС требовал от своего корреспондента столь же оперативного, но более полного описания отдельных сражений или крупной боевой операции, осуществляемой войсками, подчиненными маршалу Р. Я. Малиновскому... Выполнять задания ТАСС бывало не просто: требовалось побывать на местах боев, в действующих частях; определить все происходящее там; выяснить, каковы результаты тех или иных действий; выявить наиболее отличившиеся соединения, части, подразделения; отметить краткими характеристиками совершенные людьми подвиги и... немедленно, вопреки каким бы то ни было препятствиям и помехам, примчаться к фронтовому узлу связи. Там, вручив написанную в пути или по прибытии – глубокою ночью корреспонденцию дежурному офицеру связи и уговорив его организовать передачу материала в Москву без всякой задержки, проследить, как – в какие часы и минуты – он будет передан. И, наконец, получить "возврат" – то есть оригинал переданного, с номером и подписью передавшего... Только после этого можно было помыслить о коротком отдыхе – о коротком потому, что уже близился рассвет или, напротив, вечер и нужно было для выполнения нового задания опять мчаться в действующие части за сто, полтораста, а то и больше километров...

Мне, как писателю, всегда мечтавшему кроме "оперативок" написать и литературный очерк, приходилось зачастую выискивать укромный уголок и лишний "кусочек времени", чтобы осуществить свои желания. Все понимали это мое стремление и как могли по возможности мне содействовали... Но ведь помимо всего я непременно, в любой обстановке, вел и свой фронтовой дневник, на страничках которого оказывались иногда записи столь неразборчивые и беглые, что использовать их спустя какое-то время бывало уже невозможно, а часто, напротив, и другие записи, столь же неразборчивые и беглые, которые могли быть использованы мною только после войны, когда станет возможным подвести под них фундамент спокойных раздумий, сопоставлений, анализа. Но, случалось, запись дневника помогала сразу или почти сразу осмыслить происходящее, подвести итоги бурно набегавших событий, становилась основой корреспонденции...

28.12.1944, Штаб фронта

Кольцо вокруг Будапешта сжимается. Враг мечется в городе. Еще два дня назад, когда батальоны 46-й армии ворвались в западные предместья Буды, немцы начали спешно перебрасывать в Буду подкрепления...

...Сегодня немцы спешно перебрасывают свои войска из Буды в Пешт, потому что здесь, по восточному обводу кольца окружения, наши части кое-где подступили вплотную к окраинам города. Батальоны дивизий 30-го и 18-го корпусов уже ведут бои в окраинных районах города...

29.12.1944

Сегодня в 11 часов утра – неслыханное дело! – варварски, намеренно убиты наши парламентеры, посланные предъявить командованию вражеской группировки наш ультиматум! Убиты на дороге к Кишпешту, окраинному району восточной части Будапешта, в легковой машине, прицельным орудийно-минометным огнем по большому развевавшемуся над машиной белому флагу... В тот же час на западной, задунайской стороне столицы – на окраине Буды – убита вторая группа наших парламентеров!

Каков теперь будет приказ нашего командования, не говорит никто, но все догадываются...

Приказа войскам фронта еще нет, но никто не сомневается: приказ будет ночью, с утра начнется штурм Будапешта.

Все ждут с нетерпением, всем надоело видеть перед собой стены этого города – пора оставить их за собой!

Никто не может знать, сколько дней продлится штурм, но все знают: Будапешт будет взят, наступает последний срок. На капитуляцию вражеского гарнизона вряд ли стоит надеяться – не таковы фашисты. Чтобы щадить мирное население венгерской столицы!

Значит, штурм неукротимый, решительный!..

...Вчера сброшено над центром Будапешта сто пятьдесят тысяч листовок ультиматум и сообщение Информбюро о расстреле парламентеров и о том, что вся ответственность за вынужденный штурм города ложится на гитлеровское командование...

4.01.1945

Да, наше командование сделало все от него зависящее, чтобы избежать лишнего кровопролития в столице Венгрии, чтобы уберечь гражданское население Будапешта от жертв и страданий. Венгерский народ ждет нас, как своих освободителей от гитлеровского ига, от голода и лишений, от всяких чинимых фашистами бедствий. И если бы гитлеровцы, сознающие бессмысленность своего сопротивления, не были одержимы человеконенавистничеством, манией истребления целых народов, не были бы тупыми варварами, они пощадили бы измученных, ни в чем не повинных горожан, приняв наш ультиматум о прекращении сопротивления, гарантировавший и им самим жизнь и безопасность...

В эти горячие дни я – в непрерывных разъездах от штурмуемых кварталов города к узлу связи, откуда отправляю корреспонденции в Москву, и обратно...

Отсюда, с гор, виден весь Будапешт. Впрочем, сегодня как раз он невидим: тучи темно-серого дыма заволакивают его. И все мчащиеся к фронту машины приближаются к этой гигантской туче. Навстречу шагают колонны венгерских солдат и офицеров в ярко-зеленых шинелях. Пленные веселы: война для них кончилась, и они убеждаются, что русские совсем не таковы, какими их расписали немцы.

Вот на улицу предместья, по которой проводят пленных, выбежали местные жители. Несколько женщин бросились к шеренге мадьяр, заплакали, заголосили. Наш конвойный офицер подскакал на коне:

– В чем дело?

Женщины объяснили, что, мол, вот этот, с рыжими усами, и двое идущих с ним рядом – их родственники, из этой деревни. Офицер, усмехнувшись, распорядился вывести всех троих из колонны и дать им свободу:

– Пусть скорей бегут по домам!

Пленные и женщины опасливо озирались, долго не понимая, чего требует русский офицер. А когда, под хохот наших солдат, поняли, то эти трое бросились обнимать и целовать женщин, и вся колонна пленных радостно зашумела.

По всем дорогам пленных проводят тысячами...

Гитлеровцы стращали население злостною клеветою на Красную Армию, но первый же час пребывания нашей армии в Ракошсентмихале разоблачил эту дикую клевету. И тогда все оставшееся здесь население, состоящее главным образом из заводских рабочих, высыпало на улицы, приветствуя Красную Армию и предлагая помочь ей своим трудом. И сегодня жители Ракошсентмихале уже охотно расчищают дороги, помогают саперам разбирать завалы и баррикады, принимают участие в ремонте автомашин, приводят в порядок жилища. Налаживается, радуя всех, мирная жизнь!

Но вот я уже глубоко в кварталах города... Один среди незнакомых мне, но наших, советских солдат, ощущаемых мною как близких и родных людей – лица усталые, но жизнерадостные, глаза у всех возбужденные, острые. Трудно описать выражение глаз людей, находящихся в ежеминутной опасности, но привыкших к ней и знающих, что дело их – правое, справедливое, за которое не страшно и умирать, но лучше все-таки жить и добиваться победы...

Борьба здесь идет за каждый метр улицы, за каждый этаж дома. Развернуться негде, широким строем здесь не пойдешь. Уже врубившись в кварталы Зугло, танкисты повели бой штурмовыми группами – каждая состоит из саперов, минеров, стрелков, автоматчиков и нескольких танков. Танки прокладывают себе путь, прежде всего подавляя огнем вражескую артиллерию, бьющую из подвалов и с перекрестков. Пехотинцы, обеспечивая фланги, прочищают дома. Саперы удаляют мины и подрывают баррикады. Трудно описать ожесточение происходящего здесь боя.

А наша авиация, расчищая путь наступающим наземным войскам, висит непрерывно в воздухе. Вражескую оборону, кружась каруселью, штурмуют "илы". Взлетает на воздух огромный склад боеприпасов в парке Варошлигет, и рушится узел обороны на пересекающей город железной дороге у ипподрома, с которого немцы по ночам вывозят своих генералов на транспортных самолетах.

Битва за Будапешт с каждым часом переносится все ближе к центру огромного города!..

10.01.1945, Будапешт

Утром из Хевеша мчусь в Будапешт по уже знакомым улицам к центру города. Вечером, полный новых впечатлений, – обратно в Хевеш, чтобы написать и отправить очередную корреспонденцию.

Бой идет на центральных улицах.

Ожесточение боя усиливается с каждым часом борьбы. Сжимаемые в центре города нашим наступлением, как исполинской пружиной, гитлеровцы и салашисты сопротивляются исступленно, в мрачном отчаянии. Им некуда бежать, им надеяться не на что, им нечего рассчитывать на пощаду, их удел – гибель. В смертный час их провожают только проклятия будапештского населения Гитлеру, предавшему огромный город огню и мечу. Горожане уже две недели прячутся в подземельях, в подвалах домов и выходят из него только с появлением воинов Красной армии. Солдаты подсаживают на отправляемые в тыл грузовики детей и женщин, и те, избавляемые от ужасов войны, впервые вздыхают свободно, с радостью покидая свой ставший страшным город.

Но не всем детям и женщинам удается до прихода Красной Армии отсидеться в подвалах. Гитлеровцы силою выгоняют гражданское население в самые опасные места под разрывы снарядов, под пулеметный огонь, заставляя даже школьников подтаскивать строительный материал для дзотов и баррикад, подносить оружие и боеприпасы. Немцев, заслоняющих себя детьми и женщинами, наши бойцы обходят с тыла и уничтожают за подлость беспощадно...

13.01.1945,

131-й гвардейский штурмовой авиаполк

Все мысли, все дела, все напряжение – Будапешт! С 4 января даю в ТАСС корреспонденции, а то и по две ежедневно. Бешеная работа, некогда даже поесть. А чтобы выполнить свою задачу, надо непрерывно погружаться в боевую обстановку в разных воинских частях, штурмующих Будапешт, наблюдать все на месте и, собрав материал, мчаться и в оперативный отдел, и в разведотдел, и писать в пути, в машине, или в какие-то предрассветные часы, за счет сна, и "пробивать" очереди депеш на всегда перегруженном фронтовом телеграфе, а как только отправишь, измотанному мчаться опять на места боев, и так снова и снова...

Вся советская печать питается нашими корреспонденциями. Мы делаем все возможное, работаем сверх сил, ибо ощущаем себя солдатами в боевой обстановке. Все иное сейчас забыто...

Живем дружно – Синцов ("Правда"), Никитин ("Известия"), Костин (радио).

С 11 января за два дня отправил в ТАСС пять корреспонденций: No2867 ("Искупление"), 2868 ("В движении на Камарно"), 2866 (служебную), и 3116 ("В центре города") и 3117 (служебную)...

18.01.1945

И вот сегодня он наконец перед нами весь – дымящийся, побитый, голодный Пешт, огромный город, восточная половина столицы Венгрии.

Кончилась битва за Пешт. Он – наш! И, освободив Пешт, мы вручаем его судьбу народу Венгрии и всячески помогаем ему...

...На улицах Пешта сегодня встречают нас как избавителей от всех перенесенных несчастий. Несчастья еще продолжаются: кругом визг, свист и разрывы фашистских снарядов и мин, летящих с холмов на воздух; оставленные гитлеровцами дома. И там и здесь в городе орудуют немецкие диверсанты. Тишины еще нет. Но тишину, мир, свободу мы принесем и сюда, и в Буду...

...Пешт пал... Я пробираюсь по улицам к парламенту, к набережной Дуная, сквозь проломы в кирпичных стенах, по баррикадам, по бульварам с расщепленными деревьями, сквозь хаос битого камня и кирпича, исковерканных сгоревших автомобилей, пушек, всякого лома. Не видно ни одного дома, который не был бы избит снарядами или бомбами – все в пробоинах, все с побитою штукатуркой, все без единого оконного стекла, все пустые, ибо жители ютятся только в подвалах, называемых здесь бункерами. Но сегодня жители уже робко выходят из бункеров, тянутся по всем мостовым и тротуарам с котомками, мешками, тянутся тележки, тачки, повозки, санки, нагруженные скарбом. Улицы опутаны оборванными проводами, засыпаны стеклом, обломками. Наши саперы работают, извлекая и обезвреживая натыканные повсюду мины. Разъяренные немцы ведут из-за Дуная неистовый обстрел оставленного ими Пешта. Уродливыми громадинами громоздятся на Дунае взорванные ими мосты. Внешний вид города напоминает мне вид Ленинграда зимой 1941/42 года... Но ленинградцы всегда были горды своей правотой, своей силой духа, своей ни с чем не сравнимой стойкостью и непобедимостью...

...Все будет теперь хорошо, все будет так, как захочет трудящийся венгерский н а р о д. Мы поможем ему воссоздать Будапешт в еще более прекрасном облике, чем он был до этой, начатой не нами войны!..

Чехословакия

Ночь на 9.05.1945, Братислава

...0 часов 09 минут... Это уже первые минуты 9 мая. Передается оперативная сводка за 8 мая (почему-то с опозданием на девять минут). Записываю на слух сводки по 1-му Украинскому, по 4-му Украинскому, по 2-му Украинскому фронтам...

В два часа ночи – Москва, сообщение – долгожданное!..

Стрельба, ракеты. Ярко совещена четырехбашенная крепость. В окнах темных домов слышны голоса – люди тоже не спят, смотрят на феерически расцвеченное трассирующими пулями и ракетами небо.

Все ясно!.. Теперь – скорей в Прагу! А пока надо унять волнение и непременно хоть немного поспать – ведь и запастись горючим удастся только с рассветом! От Братиславы до Праги примерно 400 километров!..

Прага

Под встречными лучами закатного солнца впереди показалась Прага. В ее пригородах мы видим баррикады, разбросанные рогатки колючей проволоки. По шоссе от Ржичаны въезжаем на магистральный, ведущий к центру столицы проспект. Все дома здесь целы, не задеты ни бомбами, ни осколками снарядов. Окна на всех этажах украшены чехословацкими и советскими флагами. Немало и флагов наших союзников. В проходящие армейские грузовики летят букеты цветов. Вокруг любого останавливающегося на проспекте танка или автомобиля немедленно собираются маленькие митинги.

Вдоль стен домов, пестрящих разноцветьем флагов, плакатов, лозунгов; на подоконниках, на балконах, на крышах – люди, люди, нарядные, говорливые, радостно кричащие люди... На мостовой, по всей длине проспекта они оставляют медленно движущимся машинам только узкий, тесный проезд – все хотят протиснуться ближе.

Не считаясь с густой долгодорожной пылью, с замасленной робой танкистов или артиллеристов самоходных орудий, нарядные девушки в белых кофточках, протягивая огромные букеты цветов, вскарабкиваются на танки, обнимают офицеров и солдат экипажа. И ничуть не смущаются взрывами общего дружного смеха: яркой белизны кофточки насквозь пропитаны, пропечатаны машинным коричневым маслом, а розовощеких, за минуту до этого свежих девичьих лиц уже не узнать. Каждая такая пражанка тоже хохочет, счастливая, и даже не ищет, чем бы обтереть лицо, а пускается в пляс на броне танка и танцует – с изяществом, с грацией юности в тесном кругу танкистов.

Разноголосое, полное жизни, задора, радости пение летит отовсюду, везде гремит бравурная животворная музыка. От нее еще ослепительнее кажется солнечный свет!

Наш открытый "хорьх" еле движется, весь охваченный стремящимися пожать нам руку людьми. Длинная мощная машина уже, кажется, не может выдержать заваливших нас цветов, из высокой груды которых торчат только наши головы...

А ведь мы в Праге уже далеко не первые!..

Какое счастье!.. Вот чем так упоительно, так ощутимо, так сердцебиенно завершилась наконец тяжкая, мужественно пережитая нами война!

Сплошной чередой, во всю длину проспекта стоит народ, единочувственно славящий своих, успевших прийти вовремя – главное, вовремя! – освободителей. Сквозь плотные ряды стоящих проталкиваются дети и женщины, подносят к медленно проезжающим машинам блюда и тарелки с горячей едой, со сластями и кувшины с прохладительными напитками – только возьми, только выпей, хоть попробуй, хоть глоток отпей!

Наздар! Наздар... Руде Армада!..

По-своему, по-чешски, что-то кричат, но и понимать язык нам не надо, все понятно и так! Россия!.. Красная Армия! Советский Союз!.. Любовь и благодаренье, хвала и великая честь освободителям!..

Ведь сколько ни шло машин – все в цветах, каждый солдат обласкан, дотянуться бы только, прижаться к его плечам! Поднести к нему своего ребенка для поцелуя: пусть увидит малютка, пусть почувствует, пусть запомнит на всю свою жизнь – теперь уже можно не сомневаться – долгую и счастливую... Какая радость!

Пение и музыка никогда не бывали так всеохватны.

Кажется, весь город, как гигантская фантастическая птица, парит на широких, поднимающихся над нашей планетой музыкальных волнах!

Магазины и рестораны открыты, Открыты квартиры. И души людей открыты. Город впервые за долгие годы испытывает великую силу жизни – мирной, свободной, избавленной от тревоги и страха!

Только брусчатка, вытянутая на мостовых и уложенная по переулкам в баррикады, рассказывает о происходивших здесь уличных боях. Въехав в центр города, мы видим, что здесь происходило. На улицах своей столицы восставшие горожане сражались с оккупантами храбро и вдохновенно, как могут драться только свободолюбивые патриоты. Несколько суток подряд, скудно вооруженные или совсем не вооруженные, не обученные, не имеющие боевого опыта, они осмелились выступить против оснащенной всеми видами оружия армии головорезов. Пятьдесят, сто чехов против тысячи немцев! Те били восставших тяжелой артиллерией, давили танками, засыпали с небес авиабомбами. Огромный дом против городского музея разрушен, завалил обломками весь край площади. Дальше по Вацлавске наместе – широкой богатой площади – еще немало домов разбито, превращено в руины. Эти завалы прохожие огибают осторожно, внимательно их разглядывают, посылая проклятия фашистам.

Но дальше весь город невредим, за разбитыми окнами огромного ресторана гремит музыка, все столики заняты посетителями, проводящими свое время по-праздничному.

Везде разговоры о том, что при спасении Праги Красная Армия – Руде Армада еще раз проявила свое умение наносить по врагу внезапные уничтожающие удары, искусство вести маневренные бои в чрезвычайно сложных условиях местности, изобилующей многими естественными препятствиями, огражденной рассчитанными на длительное сопротивление инженерными сооружениями.

Это – так! В своем сверхстремительном марше наши войска наступали одновременно с трех сторон света: с севера, востока и юга – и сошлись в освобожденной столице в один день, как по расписанию, и, главное, повторяю вовремя!.. Нам есть чем гордиться. Все, кто честен и прям, воздают нам хвалу по заслугам!..