Текст книги "Загадочные края (СИ)"

Автор книги: Вера Ковальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Ещё…

– Устала, – Ингрид, извиняясь, заулыбалась, отложила инфал. – Простите. Потом.

– Канут! – окликнула Алклета.

Он поднял голову и посмотрел на сестру. Она спокойно, очень ровно улыбалась, и эта улыбка, подобно потоку холодной воды, заставила его встряхнуться и взять себя в руки.

– Да, мам?

– Ты должен что-нибудь подарить Ингрид. Конечно, ты не знал, что теперь у тебя есть сестра, но ты должен хоть что-нибудь подарить. А ещё расскажи, куда ты плавал. Нам всем интересно.

– Разумеется. – Он встал, обстоятельно соображая, с чего же начать и что делать потом. – Расскажу и подарю.

Матери он привёз и уже подарил служанку – маленькую, пухленькую, с тонкими пальчиками кружевницы и талантами портнихи. Испуг, заморозивший её с самой первой минуты плена, никак не оттаивал, она шарахалась от всех бойцов Канута, словно они были демонами во плоти, и её, видимо, не особо успокоило, что с ней-то ничего страшного так и не произошло. Этот страх Канута устраивал. Девчонка увидит, как хорошо хозяйка обращается с нею и будет это ещё больше ценить, а значит, поведёт себя почтительно и исполнительно.

Подарки, конечно, этим не исчерпывались.

По распоряжению Канута его бойцы затащили сундуки прямо в залу. Канут распоряжался уверенно, показал, куда что поставить, и сразу стал очень похож на Сорглана, когда тот управлялся с хозяйством или поднимался на боевой корабль. Алклета любовалась им. Ни на одного из сыновей, рождённых ею от любимого мужа, она не могла пожаловаться, но этот особенно напоминал ей супруга в юности. Единственное огорчало, что в свои двадцать восемь он не был женат. У его отца в этом возрасте уже бегало пятеро детей.

– Где ты ходил в этот раз, Канут? – окликнул сына Сорглан, кивая слуге, чтоб тот снова наполнил его бокал.

– В этот раз, – молодой воин покосился на Ингрид, – мне удалось выбраться на своих кораблях в другой мир. Я был не один, конечно. Три отряда объединились, получилось девять кораблей.

– Так куда же вы вышли? – изумились присутствующие. Ингрид поджала губы. Она уже поняла.

– На Терру.

Все заохали, а вот Сорглан заинтересованно подался вперёд.

– Рассказывай.

– Да что рассказывать. Людей мы там встретили мало, все прячутся, так что наловить пленников на Терре – этот надо постараться. Но зато с ними сравнительно легко, они довольно тихие в своём большинстве. – Канут снова взглянул на Ингрид, на этот раз бесстрастно. Она смотрела очень холодно. Но слушала молча. – Там огромные, полуразрушенные города. Я видел дома высотой более, чем десяти этажей. Все они из камня. Некоторые из кирпича. Но более всего интересны их лавки. Там можно найти всё что душе будет угодно. Нам повезло, что в их лавках оказалось много еды, приготовленной для долгого хранения – закрытой в стеклянных и железных банках. К концу пути туда у нас кончилось продовольствие, так что эти их запасы нас выручили. Доставать из железных банок еду, конечно, сложно, но зато она не портится и на вкус почти как свежеприготовленная.

Сын графа наклонился и открыл один из сундуков.

– Я не знал, конечно, что у меня теперь есть сестра. – Канут выпрямился, держа в руках красивый футляр. – Конечно, лучше было бы подарить какой-нибудь музыкальный инструмент. Если б я знал, что у тебя такой дивный голос, что ты так дивно поешь, поискал бы. Поэтому только это. – И он протянул ей футляр.

Ингрид осторожно взяла подарок и открыла его.

Изнутри футляр был выстлан синим бархатом, и в мягких складках уютно лежало изящное колье с искристыми камнями. На них упало лишь несколько пятен света, но они мгновенно собрали его в себе и вернули такой чистой, дивной красотой, что девушка, не являясь знатоком, всё же что-то заподозрила. Она вынула ожерелье из футляра, подошла к окну и царапнула одним камнем по привозному оконному стеклу. Все с любопытством наблюдали за её манипуляциями.

– Господи! – вырвалось у девушки. – Что ты привез?

– Что?

– Это же, кажется, бриллианты! Настоящие! Ого!

– А что такое?

– Ладно. – Она махнула рукой и рассмеялась. – Я не смогу объяснить…

– Нет, ты объясни!

– Бриллианты – едва ли не самые дорогие драгоценные камни в наших краях. Они самые красивые и тяжелее всех поддаются обработке. Взгляните. – И подала украшение матери.

– Да, красивые. А искрятся как! – признал Сорглан, котрый тоже захотел взглянуть. – Говоришь, бриллианты?

– Откуда, Канут?

Молодой человек пожал плечами.

– Мы взяли место, где в подвалах было много золота и несколько подобных вещиц. Моим спутникам эти штучки не показались ценными, а я взял их, потому что решил – красивые. У меня есть ещё несколько. Привёз с собой. Я решил, что матери они понравятся.

– Ещё бы!

– Там был ещё крупный жемчуг. – Он вынул длинную низку и протянул матери. – Вот это, сразу видно, стоящая вещь. Тебе, мама.

Алклета, смущенно улыбаясь, примерила подарок. Навскидку, издалека, Ингрид прикинула, что жемчуг этот, должно быть, самого высокого качества, крупный, ровный и идеально круглый. Видно, что не речной, а морской. Графине Бергдена жемчуг шёл не слишком – перлы терялись на её коже, покрытой лёгким загаром от солнца и времени. Канута это смущало мало. Он с удовольствием смотрел на матушку, а потом подошёл поближе и бросил на стол перед нею и новоявленной сестрой пригоршню украшений, скомканных так, словно это была никуда не годная бижутерия. На самом же деле, нагнувшись, тем чутьём, которое довольно часто отличает женщин, Ингрид смогла определить, что это, должно быть, подлинные произведения ювелирного искусства из драгоценных металлов и камней. А также понять, что подобной поистине штучной работы не столько даже мастеров, сколько художников она никогда ещё не видела.

Она аккуратно сдёрнула с матери платок – чёрный бархат, расшитый по кайме серебром и бисером – расстелила его на столе и разложила украшения. Присутствующие в зале сгрудились – так было принято, чтоб сильные мира сего тешили приближённых видом своего богатства. Девушка рассматривала украшения, поглаживая их слегка и поворачивая, чтоб посмотреть пробу. Не то чтоб она действительно разбиралась, просто когда-то прочитала пару книг о драгоценных камнях. А ещё, понятно, понимала в том, что видела, чуть лучше, чем смог бы бергденец, не опытный увелир и не знакомый с традициями и привычками её родины.

– Я бы сказала, что всё это очень достойные камни. – Она разогнулась и подвинула платок с украшениями поближе к матери. – Довольно крупные. Не могу оценить караты на глаз, но рискну утверждать, что по нашим ценам здесь лежит целое состояние. Золото хорошей пробы. Драгоценности достойные, тебе не стыдно их носить, мама.

– Дарю, – Канут пожал плечами. – Мам, тебе они нравятся?

– Мне нравится вот это, – леди Алклета взяла самое маленькое украшение и попыталась пристроить его на запястье. – Остальное бери ты, дочка.

– Ну нет. – Девушка решительно взяла инициативу в свои руки и, перемерив матери все, что лежало на платке, выбрала за неё. – Вот это всё тебе по-настоящему идёт, и было бы стыдно их у тебя забрать. Правда, Канут?

– Правда, – согласился он. – Маме идёт. У тебя хороший вкус.

Отцу он подарил огромный меч, который на поверку оказался довольно лёгким и удобным в руке. Ингрид рассмотрела незатёртые неровности металла возле гарды и догадалась, что вещь эта в некотором смысле самопальная, хотя, судя по качеству закалки, которым принялись восхищаться находящиеся в зале воины, красоте и аккуратности исполнения, клинок породили на свет искусные руки, самые современные технологии и инструменты. Она не выдержала, подошла, почтительно взвесила меч в руке – действительно, очень удобный. Но при этом явно прочный.

– Не пойму, что за металл, – проворчал Сорглан и обернулся к дочери. – Знаешь?

– Куда мне. Я же не металлург.

– Прекрасный металл, – заметил Канут. – Я этим клинком разделал в кашу свою старую кольчугу. При этом совсем не умаялся, и не пришлось потом править лезвие. Он гибкий, но при этом на редкость крепкий. Я не думал, что такое можно изготовить. И это не сплав железа и стали. Я вижу.

– Это может быть экспериментальный металл, – сказала Ингрид. – И если это так, то у тебя, папа, с заточкой будут проблемы.

Сорглан ухнул, махнул мечом и расколол надвое тяжёлый металлический кувшин. Осмотрел клинок и остался доволен.

– А говорила, что у вас оружие делать не умеют.

– В любом правиле есть исключения, – улыбнулась она и оглянула на брата.

Канут смотрел очень мрачно. Кстати, на Бранда он по первому впечатлению был похож мало – старший оказался весёлым и очень лёгким в общении человеком. Он непринуждённо принял то, что у него теперь есть сестра, обращался с ней ласково, не гнушался пошутить, шутливо пихнуть в бок, чтоб заработать такую же шутливую оплеуху, и вообще был доволен прибавлением в семье. Бранд выглядел лет на двадцать пять, хотя ему уже должно было исполниться тридцать два, был по-мужски красив и, наверное, мог бы привлечь внимание Ингрид. В какой-нибудь другой жизни.

Старший брат интересовался сестрой только в пределах семейных отношений, выражал удовольствие её красотой, умом, образованностью и тем, что она учится владеть оружием, помог подобрать меч, кинжал и лук, поскольку, оказывается, являлся настоящим знатоком того, другого и третьего – словом, оставался очень приятным и недокучливым родственником.

Канут же вёл себя совсем иначе, и, догадываясь о причинах неловкости, которую он испытывал в её обществе, Ингрид постоянно смущалась. Однако, если у неё и были опасения насчёт его планов в отношении неё, то они быстро развеялись – брат вовсе не собирался подвергать сомнениям правомерность и правильность обряда либо же позволять себе что-либо лишнее, да ещё против её воли. Девушка не ограничивала своё общение с Канутом, да и смысл ей от него прятаться – в пространстве поместья и семьи это было бы бессмысленно и потому глупо.

Но женщине вовсе не нужно обладать исключительным умом и наблюдательностью, чтоб почувствовать к себе симпатию со стороны мужчины – это присуще её полу. И признаки этой склонности постоянно мозолили ей глаза, а опыт общения с людьми заставлял её чувствовать почти все оттенки его ощущений. Это напрягало.

Канут раздарил часть того, что привёз, остальное же попросил отнести к себе. Ещё предстоял делёж добычи с его дружиной, но там он не предвидел проблем. Золота было захвачено достаточно, чтоб бойцы Канута могли позволить себе приятный и разнообразный отдых в Адильхольме, куда многие из них отправлялись на зиму, если не уходили в поход. На вопрос матери, намерен ли Канут и следующую зиму провести вдали от дома, он, покосившись на сестру, ответил отрицательно, чем – это было заметно – сильно обрадовал обоих родителей.

– Очень хорошо, – прогудел Сорглан. – Значит, эту зиму ты с нами проведёшь при дворе?

– Да, отец.

– При дворе? – переспросила удивлённая Ингрид.

– Да. – Отец обернулся к дочери и пожал плечами. – Лучше всего, конечно, было бы проводить при дворе каждую зиму, только дела этого мне не позволяют. Но на этот раз мы наверняка отбудем на весь зимний сезон, поскольку помимо прочего я должен представить тебя ко двору и сообщить о твоём существовании государю. Наш род на особом счету у его величества… Кстати, сколько тебе лет?

Она расхохоталась.

– Забыла своевременно сообщить. Мне двадцать четыре.

– В самом деле? – удивился Сорглан. – Я бы дал не больше двадцати. Тем более тебя необходимо представить ко двору. Это, собственно, следовало сделать ещё восемь лет назад. – И со снисходительной улыбкой порадовался смеху семьи. – Изволь до октября подготовить себе достойный гардероб, тем более что теперь у тебя будет помощница, если, конечно, твоя мама согласится поделиться своей новой служанкой.

Алклета заверила, что непременно так и поступит.

Закончив с подарками, все разошлись, потому что было уже поздновато, солнце почти скрылось за горизонтом, да и хотелось рассмотреть подарки поближе – и Ингрид, и Сорглану, и даже Алклете, хотя она не переставала повторять, что уже слишком стара для подобных даров. Кануту удалось перехватить сестру возле лестницы, пока никто не обращал на них внимания.

– Мне обмолвились, что ты собираешься завтра на охоту, верно?

– Не совсем. – Она охотно остановилась, оперлась рукой на поручень лестницы. – Хочу погулять. Но если по дороге встретится что-нибудь интересное и толковое, я это что-то с удовольствием пристрелю. Если смогу

– А кто с тобой ещё пойдёт?

– Никто.

– Нет, так нельзя. Отвыкай от подобного. Во-первых, это неприлично, а во-вторых попросту опасно. Сейчас время медведей, можешь наткнуться на какого-нибудь бурого. Позволь, я пойду с тобой. Мне тоже хочется побродить по лесу.

– Я не против, нисколько. – Ингрид улыбнулась. – Увидимся утром. – И пошла к себе.

Канут прошёл в свою комнату и встал у стены, прислонившись к ней лбом. Голова болела. Наверное, от пива – многовато выпил.

10

Потянулись летние дни. Ингрид, если не шила у себя в комнате или в общей, гуляла по окрестным лесам – иногда с луком, иногда просто так. Её сопровождал либо кто-то из людей Сорглана, либо Канут. После того как вытащенные на берег корабли осмотрели, просмолили, проконопатили и вообще привели в порядок, ему по большому счёту нечего было больше делать. Прежде он и по собственному желанию уходил на охоту, часто на несколько дней, теперь же была лишняя причина. Ингрид не решалась ночевать в лесу – ночи здесь бывали сырыми и пронзительно-холодными – и Канут соглашался, что с таким слабым здоровьем, как у неё, не стоит рисковать.

В один из первых дней отец рассказал ему историю приёмной дочери в общих чертах, насколько знал сам. Слушать это было неприятно. Конечно, он знал, что рабыням приходится нелегко, с ними по зрелому размышлению можно делать абсолютно всё что угодно, и только желание или нежелание хозяина определяет, будет она жить спокойно или мучиться, а это никакая не гарантия. Он представлял и сам во время набегов, после победы да с хорошей порции спиртного позволял себе лишнего с пленницами. Прежде его это не трогало. Теперь же он представил, что было с Ингрид, и его представления о допустимом начали меняться. Разум говорил, что если бы она умерла в рабстве, то он бы об этом не узнал, и ничто в его душе не шевельнулось бы, но представлять себе такой исход было неуютно и холодно. Ведь теперь-то он её знал.

Он смотрел ей в спину, когда она шла впереди него по узкой лесной стежке, любовался её ровной спиной, перетекающей в тонкую талию, а потом в широкие округлые бедра той плавной линией, лучше которой нет и которая вызывает в теле мужчины волну жара. Он видел её узкие плечи, длинную тонкую шею и с грустью понимал, насколько всё это хрупко. Прежде ему не приходило в голову бояться смерти, теперь же он боялся, что смерть может вдруг прийти к ней. Он сам не знал, почему стал бояться этого, но факт вался фактом. Точно так же, с такой же силой он боялся, что Ингрид выйдет за кого-нибудь замуж. Ему казалось, он тут же убьёт того, кто получит её согласие на брак, не сможет себя сдержать.

Он боялся того, что сможет отнять у него её время. Или всю её.

Ингрид всегда одевалась в лес одинаково – серая рубашка, плотные льняные штаны, низкие сапожки и суконная куртка. Когда она целилась, то слегка откидывала голову, и шея казалась ещё длиннее, чем она была. Кстати, Канут оценил, что стреляла она неплохо. Почти всегда попадала и очень хорошо реагировала на изменения обстановки.

Несколько раз он брал небольшую лодку и вывозил сестру в море. Он хорошо знал все особенности течений и приливов-отливов, умел держать лодку на волнах самого разнообразного характера и величины и потому не опасался выгребать так далеко, что земли становилось почти не видно. Он грёб сильно и мощно, лодка почти летела по воде. Когда они плыли от берега, Канут всегда использовал отлив, когда наоборот – прилив, и потому времени уходило не так много, как если бы грести взялась Ингрид. Хотя она тоже прилично управлялась с лодкой, научилась ещё на родине.

Иногда они выходили в море на крохотной парусной лодочке, принадлежащей Сорглану – прогулочная игрушка, на которой с парусом мог справиться один человек. Её Ингрид любила больше гребной.

– Скажи, а чем ты занималась дома? – спросил он у неё как-то, когда от берега осталась вдали лишь ломаная туманная линия.

– Училась. – Она сидела у самого борта, свесив босые ноги, и их обдавали холодные брызги. Погода была солнечная и очень тёплая. Пекло́.

– А чему?

– Философии.

– Чему?

– Профессия – философ. Я её уже почти получила. Оставался один курс.

– Что за профессия такая?

– Бывают и такие, Канут. Философия у нас – это буквально завалы книг, где изложена история развития человеческой мысли. Мысли наших мудрецов. Кто-то должен во всём этом разбираться.

– И сколько надо учиться, чтоб стать таким… философом?

– Пять лет.

– Так долго?

– Но книг-то много. Все надо прочитать и понять. Дело непростое.

– И верно. – Канут смотрел на линию горизонта. – Тебе нравилось?

– Да.

– И много книг ты прочитала за свою жизнь?

– Я не считала. Может, пару тысяч. Может, больше. Нет, наверное, больше.

– У вас на Терре так много книг?

– У нас на Терре их столько, что никакому человеку не хватит жизни прочесть их все. Причём я имею в виду умные книги, а не те, что печатаются миллионами, чтоб развлекать самых необразованных. Так называемое чтиво. И не специальную учебную литературу, которой тоже титаническое количество.

– Зачем же вам нужно столько книг, если их все равно нельзя все прочитать?

– Людей тоже много. Одни прочтут одну часть, другие – другую.

– Странно. В жизни же столько всяких дел надо сделать. Когда же ещё столько книг читать?

– Читают у нас на Терре хоть и не все, но многие. Средних размеров домашняя библиотека – это от двухсот до пятисот книг. Иногда больше. У нас нет ни одной семьи, где не было бы в доме ни одной книги…

– А как называется та книга, о которой ты мне говорила?

– Какая?

– Та, где о девушке, богатом парне и красных парусах.

– О… «Алые паруса».

– Так и называется?

– Да. Это повесть. Небольшое произведение.

Они замолчали и какое-то время смотрели на беспокойную зелёную с синевой воду и прозрачно-хрустальное небо.

– Может, назад? – осторожно спросила Ингрид.

– Давай. – Он встал, поймал одной рукой канат и стал делать поворот. Она накрепко вцепилась в какой-то выступ, чтоб не полететь за борт.

Ветер подул сбоку, и Канут без промедления поймал его в паруса; едва не черпая бортом, яхта перешла из поворота в стремительный прямолинейный бег.

– Обратно пойдём галсами? – уточнила Ингрид.

– Нет. – Он смотрел в открытый океан. – Ветер сейчас переменится. Держись.

Она вцепилась крепче. Кораблик тряхнуло. Канут что-то делал с парусами, а что – она не могла понять, потому что видела яхточку второй раз в жизни. Ей нравились корабли – и самые маленькие парусники, и огромные, на солидную команду. Только парусники она и любила, да ещё немного – парусно-гребные суда, те, что существовали в её мире только как антиквариат, память о прошлом. Она очень любила всё, что связано с морем, но при этом, живя на берегу морского залива, едва умела плавать и почти ничего не знала о кораблях. Да и видела их по большей части на картинках. Такое невозможно в мире, где она теперь жила, но сплошь и рядом бывало там, где выросла.

Ингрид подняла голову. Её брат вел яхту к небольшому островку, покрытому густой зеленью. Сбоку проплывали выступы рифов, выглядывающие из воды, но он совсем не обращал на них внимания, словно их не было.

– Канут! – окликнула она с беспокойством. Он обернулся.

– Что?

– Рифы.

– Я вижу. Не волнуйся. Осадка у этой посудины совсем мала, так что мы пройдём.

– Но зачем?

– Этот островок очень интересный. Я хочу тебе кое-что показать.

– Но как мы сойдём на берег? Лодки у нас нет, а мокнуть я не хочу.

– Я тебе помогу. Ты не намокнешь, не бойся.

Он завёл яхту в миниатюрную заводь, куда обрывались крутые, почти отвесные скальные берега, мастерски завернул и провёл кораблик впритирку к берегу. Резко сбросил парус и швырнул канат о скалу – не как придётся, а с понятием, чтоб зацепить его за выступ скалы. Ингрид поняла, что он вымеряет и прикидывает, как бы это поудачней сделать.

– Готово. – Канут оглянулся и указал на едва различимые в скальном массиве уступы. – Лезь. Я подстрахую снизу.

– Нет нужды. – Девушка пристально оглядывала скалу. – Эти ступени вырубила человеческая рука, верно?

– Да.

– В таком случае на человека они и рассчитаны. – Она скинула плащ и уцепилась за камень.

Карабкаться наверх оказалось и в самом деле очень удобно. Ингрид живо оказалась наверху. Она отошла от края, обернулась и замерла, любуясь морем, таким ясным и ярким, почти неотличимым от неба, даже полоса горизонта размывалась в сиянии этой пронзительно-чистой лазури.

Несколькими мгновениями позже по лестнице вскарабкался и Канут, он тащил в зубах небольшой тючок, связанный из пакета с провизией и её плаща.

– Держи, – протянул он. – Накинь лучше. Здесь ветренно, ещё простудишься.

– Спасибо.

Бесплодная скала менее чем в сотне шагов вглубь переходила в плодородную (насколько это возможно, конечно) землю, покрытую ковром трав и цветов, очень свежих и ярких, словно не дикорастущих, а вполне себе культурных. Дальше начинался лесок, невысокий, как все леса на севере, но густой и очень уютный на вид. Ветер клонил купы деревьев, и по тёмной листве шли волны, как по морю.

– А что здесь?

– Увидишь. – Он закинул на плечо уменьшившийся в размерах тючок. – Идём.

Она последовала за ним по едва различимой тропинке, протоптанной, видимо, очень давно. Мимо потянулись деревья, на вид старые, хоть и не шибко вымахавшие в высоту или ширину. Между стволами то тут, то там виднелись покатые бока больших камней, и где-то через сотню-другую шагов Ингрид пришло в голову, что они лежат в слишком правильном порядке, а значит, их принесли люди.

А ещё через сотню метров путешественники вдруг вышли на открытое пространство.

Лесок остался позади, а впереди лежала зеленеющая свежей травой лощинка. Лес окружал её с двух сторон, с двух других она обрывалась в море. Если повернуться налево, то море было видно во всей своей красоте, прямо же, видимо, был залив, и виднелся противоположный его берег, тоже покрытый лесом. Зелень отрезала от обрыва узкая кромка камня.

Посреди лощинки стояли высокие менгиры, расположенные кругом, почти ровным и непорушенным временем. Посередине отчерченного стоячими камнями круга лежал плоский валун, видимо, служивший алтарём, и на нём лежало что-то, при ближайшем рассмотрении оказавшееся охапкой сухих цветов, придавленных камнем.

– Что это?

Ингрид сделала ещё несколько шагов и оказалась на краю круга. Дальше она шагнуть не решилась.

Канут спустил с плеча тючок.

– Это древнее святилище. Здесь поклонялись Матери-Земле те, кто жил тут до нас, до моего предка Свёернунда, который привёл сюда своих людей и осел на этих берегах, заложил этот горд. Он построил святилище, которое ты видела, в роще Десяти Дубов, по традициям, которые существовали на его родине. Местные ушли отсюда, когда он доказал им, что сильнее, но, понятное дело, своё святилище они забрать не смогли. А я иногда прихожу сюда. Мне здесь чудится какая-то сила. – Он вошёл в круг и положил на алтарь кусок свежего ячменного хлеба. – Недаром, наверное, иннинги здесь отправляли свои требы.

Она тоже вошла в круг, оглядываясь скорее с любопытством, а не с благоговением.

– Похоже на Стоунхендж. Только очень маленький.

– А что это? – заинтересовался Канут.

– Круг камней у меня на родине. Такой, знаешь… Высоченные менгиры и такие же, только лежащие поверху. Они соединяют вершины каждой пары камней. Очень древнее друидское святилище.

– Тоже круг? Судя по всему, мы похожи.

– Похожи наши культуры. Но это и неудивительно. Там, где есть солнце, податель тепла и света, там круг будет священным символом.

– А ведь верно. Я об этом не думал. – Он помолчал. – Можно, я принесу твой инфал?

– Зачем?

– Спой здесь чего-нибудь. Я тебя прошу.

– Здесь?

– Да. Ну, прошу.

– Ладно. – Ингрид с недоумением пожала плечами.

Канут исчез, и она осталась наедине с небом, зеленеющей землёй и нагретыми солнцем камнями, в которых была заключена чья-то глубокая вера. Ингрид осторожно положила руку на алтарь – он был тёплый и шершавый. Девушка не чувствовала себя неуютно, даже наоборот – её вдруг посетило чувство правильности происходящего, словно появиться здесь было самым разумным решением в её жизни, и теперь всё должно было пойти хорошо.

Она неожиданно для себя, не опуская рук с алтаря, горячо произнесла в пространство:

– Господи! Сделай так, чтоб произошло невозможное! Сделай так, чтоб он оказался жив. Сделай так, чтоб мы встретились…

Канут вернулся, неся в руке музыкальный инструмент, и хотя так быстро обернуться он мог, только если бы бежал всю дорогу, дыхание его было ровным и спокойным.

– Вот. – Протянул ей инфал и сел на землю.

Ингрид тоже устроилась в траве, прислонившись спиной к камню, пристроила на ногах инструмент и заиграла.

Она не думала, что из своих песен выбрать – всё случилось само собой, и она запела одну из тех песен, что написала на чужие стихи еще дома. Очень давно.

Словно ветер, лишённый покоя,

Человек, переставший быть прежним,

Я уйду, не простившись с тобою,

И останется только надежда.

Я уйду, неприкаянный странник.

Я уйду незаметно для взора.

Я уйду, обречённый изгнанью

И с собой унесу своё горе.

Буду помнить тебя на чужбине

Каждый миг моей жизни недлинной.

Я умру, но любовь не погибнет.

Я умру, прошептав твоё имя.

Я уйду. Ты истаешь в разлуке,

Ты умрёшь, чтоб не помнить, не видеть.

Обрекли нас обоих на муки,

Обрекли нас обоих на гибель.

Мы уйдём – и любовь не исчезнет,

Не растает морскою волною.

Мы умрём, но не после, а прежде…

Я уйду. Но останусь с тобою.

Она опустила голову и заплакала. Она не посмотрела на Канута, и потому не видела, что он тоже плачет, недоумевая, не понимая, почему. Она совсем не думала о брате, а только о том, встречу с кем только недавно вымаливала у неведомого Бога, о том, кто написал эти стихи, словно прозревал будущее. Но если прозревал – горько думала она – то почему ничего не сделал? Или хоть бы сказал, хоть намекнул… Не зря, наверное, говорят, что стихи появляются на свет сами собой, как появляется ребёнок, и тот, кто написал, не властен над ними.

Она всё-таки подняла глаза, стараясь незаметно отереть слезы, и натолкнулась на впившийся в неё взгляд Канута. Брат смотрел, и, похоже, не мог оторваться, и уже был не в состоянии смириться с невозможностью осуществить свои желания.

– Я тебя люблю, – сказал он.

Ингрид несколько мгновений держала его взгляд, но потом всё-таки отвернулась.

– Не надо. Пожалуйста…

– Я люблю тебя! – перебил он. – Что с этим сделаешь? Почти сразу, как тебя увидел, я понял, что ты женщина, о которой я всегда мечтал. Только с тобой я мог бы прожить свою жизнь…

– Мы брат и сестра!

– Нет! – Он вскочил и, повернувшись к ней спиной, прижался к одному из менгиров. – Нет. Мы родились от разных родителей, и наш брак не был бы кровосмешением.

– Но был проведён обряд, и я стала твоей сестрой. Это же ваши традиции, а не мои, и тебе следует уважать их более, чем их уважаю я. – Она старалась говорить спокойно, он же не скрывал злости.

– Я уважаю обряд. – Сказал он тише. – Я не могу его не уважать. Да приплыви я чуть раньше, ты всё равно стала бы моим родителям дочерью, но при этом была бы и моей женой!

– С чего ты взял?

Канут обернулся и несколько мгновений вопросительно разглядывал Ингрид.

– Ты пошла бы за меня замуж? – спросил он после довольно долгого молчания.

– Нет.

– Ты это говоришь теперь.

– Нет! – Она встала, опираясь рукой на камень. – И ты забываешь, Канут, что я не твоя соотечественница. Женщины в моём мире привыкли сами решать, за кого им выходить замуж, и не идти на поводу у мужчин…

– Ингрид. – Он заговорил тихо, сдержанно, и она послушно замолчала. – Я знаю, что смог бы добиться твоей любви. Но теперь… Теперь всё это бессмысленно. Я люблю тебя, но мне не за что бороться. Ты не можешь быть моей женой.

– Даже если бы я не была твоей сестрой, я не вышла бы за тебя, поверь. Ты прекрасный человек, но… Но я люблю тебя не как мужчину, а как брата, как друга. Как просто хорошего парня. Не надо, Канут. – Она подошла и положила руку на его запястье. – Не надо, прошу тебя, усложнять наши отношения. Если говорить цинично, как это принято на Терре, то я никогда не буду спать с тобой. Смирись с этим.

– Это не главное, – возразил он. – Я мечтаю не об этом. Я хочу, чтоб ты меня любила.

– Я люблю тебя, брат.

– Это не то.

Он смотрел на море, а она – в другую сторону, потому что ей было нестерпимо неудобно, и хотелось прервать всё это. Не было сил видеть его глаза – глаза сильного человека, которого скрутило нечто более сильное – любовь, которая подчиняет самых непреклонных с вкрадчивой лёгкостью. Она слишком хорошо понимала, что Канут и в самом деле испытывает нечто очень серьёзное, не то, что можно описать пустым словом словом «увлечение». Ей было жалко его, но она ничем не могла ему помочь. В сердце у неё был другой.

– Прости, – сокрушённо произнесла она, совершенно искренне раскаиваясь, что способна была вызвать столь глубокое чувство. Ей в самом деле было очень тяжело.

– Нет. Это ты прости. – Канут посмотрел на её ладонь, накрывшую его запястье. – Прости меня. Я не должен был взваливать на тебя мои проблемы. Я больше не заговорю об этом. Клянусь. Ты будешь со мной как прежде?

– Конечно. Мне очень приятно с тобой общаться.

Он осторожно снял её руку и скрыл в своих ладонях с нежностью, которую нельзя было ожидать от мужчины, посвятившего свою жизнь войне. Поднёс к своим губам и поцеловал он её руки так, как христианин мог бы целовать святыню своей веры, а потом поднял глаза и посмотрел со смесью тоски и восхищения.

– Ты прекрасна. Боги, как ты прекрасна, Ингрид!

Она смущённо потянула руку из его ладоней.

– Спасибо.

– Да… Но, боюсь, нам надо возвращаться, чтоб успеть с приливом.

Ингрид кивнула и зашагала за ним по едва различимой в зарослях папоротника тропинке.

11

Близился август, а вместе с ним и сбор урожая. Уже теперь приготовления к зиме оставляли женщинам поместья совсем мало времени на сон и шитьё. Совместные посиделки госпожи и швей в верхней комнате прекратились, потому что руки теперь требовались куда настойчивей, чем весной. Земля, с любовью ухоженная и удобренная, щедро отдаривала за ласку урожаем, который приходилось заготавливать.

У Ингрид теперь тоже было мало времени – она заменяла мать и была вынуждена следить за всем, что происходит в поместье. Присмотра требовали и те женщины, которые варили варенье, делали соленья, сушили и вялили, и те, которые, к примеру, снимали сливки, сметану, сбивали масло. И дело было не в том, что кто-то из них мог забрать себе что-то предназначенное к хранению или быть небрежен, просто постоянно возникало множество вопросов – что и как делать, куда ставить – и эти вопросы требовали беготни, личного присутствия и принятия сотен решений.