Текст книги "Загадочные края (СИ)"

Автор книги: Вера Ковальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Не думаю. Танцуй же, Ингрид!

– Да ты, никак, выпил!

Он только рассмеялся и завертел сестру в задорной пляске. У неё скоро закружилась голова, стали отниматься ноги, Канут же был неутомим, и она припомнила его рассказы о боях в чужих землях, когда порой приходилось бежать, не снимая доспехов, да ещё с грузом на плечах, от полудня до заката, когда случалось биться, по несколько часов не опуская меча. Она слабо верила его словам, полагая, что это простое хвастовство, но теперь засомневалась – а вдруг это правда? Уж больно неутомим он был.

Сейчас её совсем не коробило то, что брат её, что уж там крутить-вертеть, промышлял грабежами на чужой земле – может быть потому, что не видела его «в деле» и не представляла, на какие проделки он способен. Что ж, и в жестоком прошлом её родины, и в не менее кровавом настоящем жертвы, которые несли люди, уже мало кого удивляли, едва ужасали – срабатывала защитная реакция, произошло привыкание. Ингрид уже довольно спокойно воспринимала и собственные злоключения, ну и понятно, ведь они остались в прошлом, да и для неё всё закончилось хорошо. И вообще, огромному числу других её соотечественников досталось куда больнее.

Задумавшись об этом теперь, она быстро вернулась мыслями к брату и посмотрела на него с любопытством и недоумением. Он танцевал, веселясь от души, синие глаза его горели восторгом. Она вспомнила, как они наполнялись восхищением при взгляде на неё. Она не могла поверить, что этот ласковый и приятный в общении молодой человек мог убивать детей, насиловать женщин без разбора и пытать мужчин ради горстки золота. Она просто не могла в это поверить. Оставалось представить себе местных находников иными, чем у неё на родине, хотя разум и твердил, что это маловероятно.

Она выкинула из головы непрошеные мысли и отдалась веселью.

Танцевали до восхода. Угощения и напитки на столах не убывали, рабы же неслышно появлялись из темноты и расставляли блюда с новыми изысками – для них праздник был, как правило, более тяжёлым, чем будни, временем. Ингрид уже почти привыкла не замечать их. С подноса одного из них она взяла бокал и осторожно пригубила, даже не посмотрев – привычка к хорошей жизни формируется быстро.

Усталость постепенно брала своё, хотелось спать. Ингрид огляделась – веселье было в самом разгаре. Она поставила бокал и потихоньку исчезла – на это никто не обратил внимание.

…

Праздники при дворе шли своим чередом, и повседневная жизнь от них не отставала. Каждое утро Ингрид, одетая в одну тонкую шёлковую ночную рубашку, сползала с кровати, отдёргивала гобелен, прикрывающий окно, и смотрела. Иногда светило солнце, но это было редко, как правило утро встречало её хмуровато либо же совсем хмуро. Дотянувшись до столика у кровати, дочь Сорглана сбрасывала на пол бронзовый диск с укреплёнными в серединке бубенцами, и на звон приходила Эльгинн.

Горничная вообще-то спала в одной комнате с Ингрид, на низенькой постели у стены, но вставала намного раньше и уходила заниматься своими делами. Надо было стирать и приводить в порядок свою одежду и наряды Ингрид, заботиться о завтраке, помогать горничной госпожи Алклеты прибираться в покоях и управляться с сотней других мелких дел. Теперь, после того как был приобретён утюг, на Эльгинн ещё была возложена обязанность гладить всё, начиная с тончайшего белья и заканчивая суконными штанами и куртками графа и его сына. Эльгинн, как ни странно, нравилось это занятие, может, потому, что в этом случае на неё не сгружали другой работы. Да и электрический утюг был в разы легче, чем местные, кованые, которые полагалось набивать углями.

Ей вообще очень нравилось у Ингрид, с её точки зрения это была госпожа, о которой можно только мечтать – она не только ни разу не ударила горничную, но и не повышала голоса, разговаривала исключительно дружески и даже с подчёркнутым уважением. Наверное, именно поэтому Эльгинн так восхищалась своей хозяйкой, а ещё, может, потому, что та знала так много всего и много всего умела.

Горничная приходила и помогала Ингрид одеться в домашнее платье, после чего несла завтрак, состоящий, как правило, из холодных остатков ужина или вчерашнего угощения на пиру и горячего чая, как Ингрид любила. Бал, если и начинался, то вечером, когда небо темнело, а в покоях зажигали свечи. Балы и пиры были похожи друг на друга, устраивались, как правило, через каждые пять дней. Всё остальное время придворные развлекались как могли. Часто устраивалась охота, но на неё Ингрид не ездила – она не видела ни малейшего смысла нестись верхом в толпе, в таких условиях не то что зверя – даже сам лес вряд ли разглядишь.

Правда, в поедании добытой дичины она участвовала охотно – способности императорского повара были поразительны. Конечно, он у повелителя работал не один, и вернее было бы говорить о штате поваров, но вдаваться в подробности не имело смысла, угощайся себе да и всё.

Всё остальное время Ингрид проводила в своей комнате либо же в комнатке Хельга, где он, закончив мастерить турбинку, конструировал что-то ещё. Его объяснений она не поняла, но прониклась тем, что это приспособление, если удастся его доделать, облегчит процедуру получения и сохранения энергии. На одной ручной турбинке можно было бы даже пустить магнитофон, но Ингрид было жалко того, кому придётся турбинку крутить.

Из приобретённого на рынке террианского добра Ингрид и Хельг сумели собрать компьютер получше. Отдельные части в столицу были привезены упакованными, торговцы, сгребавшие что под руку попадётся, не озаботились выпотрошить монитор из коробки, по опыту уже зная, что в подобных коробках обычно находятся полезные вещи, которые в крайнем случае всегда можно перелить в первоклассный металл. Ингрид скупала всё, что могло быть полезно, приобрела даже большую газонокосилку, которую можно было переоборудовать в жатку, о чём она и предупредила родителей.

– Лучше всего было бы, разумеется, приобрести комбайн, но, боюсь, твой дрэки его не довезёт до Бергдена! – смеялась она.

– Что за комбайн? – нахмурился Сорглан. – И как ты назвала мой корабль?

Хирург, купленный тогда ради небольшой консультации, выздоровел, и очень скоро ему пришлось продемонстрировать свои навыки – один из бойцов Сорглана, напившись, подрался в трактире, всё закончилось поножовщиной, и Валентин, ругаясь, оперировал его самым подходящим из предложенных ножей, а потом зашивал подручными средствами. Сорглан с уважением отозвался о результате, после этого случая освободил врача, и тот с охотой согласился остаться у графа в свите – идти ему всё равно было некуда.

Он присматривал и за графиней, потому что нужный специалист Ингрид всё не попадался. Алклета согласилась послушать его рассуждения об особенностях её заболевания, поддалась настояниям дочери и, смирившись, согласилась выполнять предписания. Диета и режим дня скоро помогли, и графиня заметно приободрилась. Теперь она будто бы точно знала, что всё будет хорошо. Это действовало лучше всяких лекарств.

Дней через десять после Самайна Ингрид, бродившая по рынку, случайно наткнулась на новую партию рабов-терриан, которых загоняли в небольшую палатку. Длинные пальцы, особая осанка, жесты… Ингрид они показались интересными, и, зайдя следом, она стала расспрашивать.

Оказалось верно – это были музыканты. Запросили за них немного – продавцу они представлялись второсортным товаром: слабые, щуплые, какие-то нелепые в большинстве своём, а если и обладали какими-то физическими данными, то неразвитые. Поэтому дочь графа легко уложилась в наличную сумму и купила почти всех.

– Боги Всемогущие! – ахнула, увидев полтора десятка зябнущих мужчин, Алклета. – Зачем тебе столько?

– Мам, ты всё увидишь сама. Для начала нужно их всех накормить и согреть, а то кто будет тебе своё умение демонстрировать в таком состоянии. И ещё надо съездить в город кое-что купить. Дай денег, мам…

К вечеру, приведя купленных музыкантов в некоторое подобие порядка, Ингрид раздала им приобретённые на рынке инструменты – те, которые удалось найти. Она с трудом могла объясниться с ними, поскольку они оказались иностранцами, разговаривали на языке, который девушка не знала. Только с тремя она худо-бедно нашла общий язык. Но и с этими разговор мог вестись только о самых простых вещах.

Общение облегчало то, что по рассказам очевидцев на родине и теперь по обращению, жестам и немногим понятым фразам эти ребята вполне осознали своё нынешнее положение и очень-очень хотел договориться. Для них возможность заниматься привычным делом была огромным счастьем. Плотно поев, согревшись и твёрдо осознав, что никто пока не собирается гнать их рубить лес или таскать камни (а ведь именно эту участь им уже пообещали), они взялись за инструменты с желанием и готовностью. Всё, чего они хотели – доказать молодой женщине, что она не зря потратила деньги.

При первых звуках оркестровой партии (Ингрид, несмотря на умение и любовь петь в том числе и оперные партии, совершенно в классической музыке не разбиралась и звучащий кусок не узнала) Алклета прижала ладонь к горлу. Живая музыка так же отличается от самой лучшей звучащей формулы, которая вырабатывается с помощью магнитных импульсов, накладываемых на композицию полимеров в форме длинной коричневой ленточки, как аромат цветущей на корню розы – от изысканных французских духов. Кто-то, конечно, предпочитает запахи, полученные путём химических реакций, но таких людей всё-таки не большинство. Алклета была в этом смысле совершенно нормальным естественным человеком с тягой к тому, что несёт в себе божественную искру души. Искусство, а не ремесло.

Музыка жила под их руками. Это было то, что хотел бы услышать композитор, о чём он грезил, а не то, что придумывается ради денежной выгоды. Да здесь такого и не знали. Здесь музыка и песни пока ещё рождались от души, и потому никто не смог бы понять создателей классических произведений лучше местных. Вместе с этой музыкой пело сердце, и те, кто не привык задумываться, делал это впервые в своей жизни.

– Боги всемогущие, какая красота!.. – проговорила Алклета, когда они закончили. – Ты должна приказать им, чтоб они играли перед императором и двором! Ты должна сделать так, чтоб они показали всё, на что способны.

– Ну не пойду же я к императору с предложением: давайте, мол, мои музыканты перед вами поиграют!

– Я скажу Сорглану. – Она загорелась этой идеей. – Теперь я понимаю, насколько интересен ваш мир, если там умеют делать такие вещи и придумывать такие песни… И музыку. Это красивей всего, что я когда-либо слышала.

Ингрид пожала плечами и взглянула на музыкантов, которые тревожно дожидались её суждения – они, понятно, не понимали ни слова и очень волновались, удалось ли им угодить, или же нет, и жестокие испытания продлятся.

Она как могла успокоила их, подбирая те слова, которые могли хоть отчасти передать восхищение графини. Те трое перевели её слова остальным, и все музыканты с облегчением заулыбались. Поблагодарив за прекрасное исполнение, Ингрид отпустила их отдыхать и села у ног матери. Алклета опустила руку на её голову и погладила со всей доступной ей нежностью.

– Тебе здесь нравится, доченька?

– Мне тут нравится потому, что мы здесь временно. Я, на самом деле, предпочитаю Бергден, там привольнее. Но и попутешествовать не откажусь. Я люблю смотреть новые места. По дороге сюда видела несколько очень приятных.

– Уверена, отец не откажется заглянуть туда на обратном пути. Если, конечно, ты весной отправишься с нами.

– А что такое? – нахмурилась Ингрид, испытующе глядя на мать снизу вверх.

– Ну. – Алклета слабо улыбнулась. – Здесь так много привлекательных и богатых молодых людей… Быть может, тебе встретится какой-нибудь…

– Я же сказала!

– Я помню. Но ты оставила себе путь к отступлению, это я тоже помню. Что если тебе встретится тот, кого ты полюбишь?

– Пока я никого подобного не видела, – сердито ответила Ингрид.

– Но всякое может быть!

– Ты хочешь поскорей выдать меня замуж?

– Я хочу, чтоб ты была счастлива, а счастье женщины связано с семьёй. Женщине нужна любовь…

– У меня она есть! – Ингрид встала. – Другая мне не нужна.

– Не сердись! – Алклета потянула к дочери руки. – Не уходи.

Дочь вернулась, обняла мать.

– Я не сержусь, мама. Как я могу сердиться. Я тебя очень люблю.

Обняв Ингрид за шею, Алклета заплакала. Эти слёзы были для неё облегчением и счастьем.

18

Если нечего было делать, Ингрид ходила гулять в парк либо поднималась в огромную дворцовую библиотеку. Она занимала целый корпус – дальний, явно нежилой, обустроенный ровно настолько, чтоб крыши не текли и стены держали тепло, исходящее от печей. Широкие залы с низкими потолками были уставлены стеллажами и сундуками, где хранились бумажные книги и просто стопки листов, переложенные холстиной, котрая была пропитана чем-то пахучим. Пергаментные книги стояли на специальных, очень прочных стеллажах, потому что были очень тяжелы и велики – в половину человеческого роста. Ингрид не удавалось хотя бы приподнять такую книгу (их к тому же оковывали металлом по переплёту), и она просила помощи. При библиотеке специально для перетаскивания книг жили два крепких слуги, они и носили ей эти томищи со стеллажей на пюпитр и обратно.

На пергаменте были запечатлены сказания о богах и героях, легенды, космогонические и философские учения, звучавшие очень оригинально, научные труды и даже поэтические сочинения. Ингрид увлечённо листала приятные наощупь, исписанные вручную листы и, хоть и с трудом, разбирала витиеватый стиль местной книгописи, но наслаждалась также и самим процессом. К слову здесь относились с почтением, и в текстах не было никакой «воды», всё строго по делу. Язык был конкретен и чёток.

Помимо бумажных и пергаментных книг здесь были папирусы, когда отдельными листами, свёрнутыми в трубки, когда сшитые или сколотые вместе. Были книги на шёлке, тонком льняном полотне, были даже такие, где буквы не написали, а вышили. Ингрид любовалась изящным шитьём на холсте и сукне, заключённом в деревянные переплеты и сохранившимся в прекрасном состоянии – сразу видно, как внимательному за ними ухаживали.

Кроме того, она нашла тексты, выгравированные на тонких металлических пластинах, но эти были на неведомых ей языках, привезены издалека – легко догадаться – и к ним девушка испытала исключительно эстетический интерес. Ингрид перебирала пластины из стопки в стопку, иногда просила у библиотекаря пояснений. Он и сам не знал языка, на котором они были начертаны, но зато представлял, о чём они – с чужих слов – и всегда был готов похвастаться своими знаниями. Она слушала его внимательно, но почти сразу забывала, о чём он ей говорил. Её интересовали те тексты, которые она могла прочесть сама.

А библиотека, конечно, по местным меркам была очень богатая – больше тридцати тысяч разнообразных произведений. В ответ на осторожный вопрос молодой дочери графа библиотекарь пояснил, что этому собранию положил начало ещё прапрадед нынешнего императора и пожелал, чтоб в императорской библиотеке можно было найти любую книгу, когда-либо написанную на земле, или же хотя бы её копию. Теперь, когда в обиход было пущено книгопечатанье…

– В самом деле? – изумилась она. – А давно?

– Уж десять лет миновало.

– И как?

Библиотекарь рассказывал охотно. Да, теперь изготавливать копии книг намного легче, ничего не скажешь. Теперь государь может позволить себе копировать любую книгу, которую хочет. Потому-то здесь их и собрано так много. К сожалению, исполнить желание Ви́рана Гиада, похоже, невозможно, уж слишком много стран и мест, куда не всегда удаётся добраться кораблям или караванам. Но, быть может, настанет день, когда императорская библиотека соберёт все книги мира по одному экземпляру.

– Несомненно, такой день наступит, – живо согласилась Ингрид, и довольный библиотекарь приказал принести ей первопечатные книги – не такие дорогие, конечно, как пергаментные, но тоже ценные, потому что император обязательно покупал самый первый экземпляр, вышедший из рук печатников.

Печатали книги, как убедилась Ингрид, на плотной крепкой бумаге, которую не вдруг удалось бы порвать даже с умыслом, и очень чётко, тремя основными красками – чёрной, тёмно-жёлтой, голубой – и огромным количеством дополнительных, которые шли на оформление миниатюр. Как узнала Ингрид, частота употребления краски зависела от её стоимости, то есть от сложности добычи. Чёрная делалась из сажи, тёмно-жёлтая – из какого-то растения, которое террианка, конечно, по названию не узнала, нетускнеющую же голубую получали из особой «синей» глины, добываемой на юге. Она была недорога по сравнению с пурпурной, извлекаемой из моллюсков, либо же, того менее, с ярко-зёленой, которая готовилась из тонко намолотого малахита.

Миниатюры, те, что изготавливались вручную, а не печатались на станках, были не менее дороги, чем рукописные тексты, и в библиотеке императора оказалось несколько больших альбомов с такими вот миниатюрами, написанными не как иллюстрации к тексту, а ради самих себя. Ингрид просматривала их с особым интересом. Она очень любила живопись и огорчалась, что здесь было не принято писать картины на холстах или досках – только книжные миниатюры и фрески, но эти встречались редко.

– Не понимаю, что ты находишь интересного в этом занятии? – сердито спросил как-то Канут. – Пыльно, скучно…

– Мне не скучно, а тебя не заставляю.

– Давай я тебя лучше отведу в один славный трактир, я же знаю, ты любишь хорошее пиво. Посидим, людей посмотрим, дадим на себя полюбоваться…

Она обернулась, посмотрела на него и рассмеялась.

– Непременно. Только умойся сперва, ладно? А то чтоб на грязь любоваться, не нужно перед собой видеть сына графа Бергденского.

Канут дернул плечом.

– Ты помешана на мытье. Дай тебе волю, ты заставляла бы рабов топить для меня баню два раза за неделю.

– Братец, милый, у меня на родине у мужчин и женщин принято одинаково – мыться каждый день!

– Да? – сперва не поверил он. Когда же поверил, только глянул с глубоким осознанием своего превосходства и махнул рукой. – Варвары…

На этот раз он оделся так, что его нельзя было отличить от обычного воина из северных областей империи – шерстяная куртка, подбитая мехом, кожаные штаны, потёртые о скамью корабля, и сапоги из кожи нерпы – крепкие, непромокаемые, но, главное, теплые. Он же проследил, чтоб среди разношёрстной публики, посещающей увеселительные заведения имперской столицы, его сестра не слишком выделялась (в трактирах не в новинку были женщины в мужской одежде). Посоветовал взять с собой нож и кинжал.

– Ты думаешь, мне придётся отбиваться от кого-нибудь?

– Нет. Но на этот раз кинжал будет нелишним дополнением. На нас, если мы оба будем вооружены, нападут с меньшей вероятностью, чем на меня одного при оружии. Да и кинжал тебе идёт. Это факт. Если б ты им ещё и владела!..

– Ах, ты!.. – вскрикнула обиженная Ингрид и, выдернув клинок из ножен, кинулась на брата.

Мгновенным, гибким, в чём-то змеиным движением Канут ушёл от броска и через секунду оказался у неё за спиной. Она вскрикнула, чувствуя, что пол уходит у неё из-под ног, а потом оказалась на его колене лицом вниз. Кинжал уже был в его руке.

– Отпусти! – запищала она, дергаясь и в то же время боясь упасть.

– Как ты себя ведешь? – Канут аккуратно сбросил клинок на ковёр. – Учти, я старший брат и могу тебя наказать.

– Только попробуй! – И тут же охнула от шлепка пониже спины. – Вот весь в папу.

– Конечно. В кого мне ещё быть.

– Да отпусти же, плохая шутка!

Он аккуратно поставил её на ноги. Ингрид оправила одежду и недовольно покосилась на брата.

– Что, думаешь, сила есть – ума не надо?

Он пожал плечами.

– Зря ты так обо мне думаешь. И если я сильней тебя, разве я в этом виноват?

– Ладно, – Она ещё раз взглянула на него, уже мягче, и улыбнулась. – Так идём или нет?

Место ей понравилось. Это была одна из портовых таверн, но чистенькая, без любителей подраться ради самого процесса. Улица, на которой она стояла, упиралась в пристань, и прямо в приоткрытое окно рвался свежий аромат моря. Дома в этой части города стояли тесно, но этажи не нависали друг над другом, потому что здесь было мало жилых домов, всё больше склады или рабочие помещения купцов. Таверн тоже было много, едва ли на не каждом углу – те, кто добывал золото в походах либо зарабатывал его в команде какого-нибудь торговца, охотно тратились в питейных заведениях.

Ингрид и Канут оставили лошадей в небольшой платной конюшне на соседней улице и пришли сюда пешком. Она оглядывалась с любопытством, и ей очень понравились массивные деревянные столы – большие, с толстыми ножками и перекладинами для упора, не вдруг поднимешь – скамьи, тоже деревянные, отполированные почти до блеска жилистыми задницами завсегдатаев, и стойка с красивыми резными столбиками. В помещении было два камина, там пылал огонь, и на небольших решётчатых жаровенках, поставленных сбоку, жарилось мясо. Канут потянул носом.

– О, прекрасно, – повеселел он. – Сегодня готовит сам хозяин. Тебе понравится, как у него получается мясо с дымком. Закажи непременно.

– Непременно, – рассмеялась Ингрид.

Хозяин, похоже, не так давно расширил заведение, прикупил ещё одно помещение по соседству и прорезал туда проход. Двери ещё не было, можно было заглянуть. Ингрид покрутила головой и направилась туда, потому что за каждым столом в первом зале кто-то сидел, и не все из них казались ей безопасными.

В новом зале вкусно пахло свежим распилом, стружками, хотя тщательную уборку сделали. В уголке двое плотников заканчивали накладывать последнюю панель – простенькую, но гладко оструганную, сбитую из тонких дубовых досок. В остальном же интерьер был уже почти закончен – стояли такие же столы, скамьи, тянулась из соседнего помещения стойка, на всеобщее обозрение были выставлены маленькие бочонки с пивом.

– Хочешь устроиться здесь? – спросил Канут. – Давай лучше в том зале сядем. Там мяском пахнет, а здесь и камин не зажжён.

– Но там всё занято!

– Сгоню.

– Не надо, ведь нехорошо…

– Хорошо-хорошо! – отмахивался Канут. – Я вежливо сгоню.

Он и в самом деле подошёл к двум каким-то молодым парням, по виду мореходам-гребцам, наклонился, что-то сказал, они переглянулись, встали, забрали свои кружки и ушли в новый зал. А к облюбованному Канутом столу уже спешила служанка с тряпкой и скатертью в руках. Её подталкивал в спину хозяин – пожилой, на удивление жилистый мужчина в сером переднике, имеющий, как все трактирщики, особое чутьё на деньги.

Девушка, ловко орудуя тряпкой, смахнула со стола всё лишнее и застелила потемневшую от времени столешницу чистым ароматным льном. Куска ткани не хватило на весь стол, и он лёг поперёк, так, чтоб красиво свисали концы, украшенные кистями.

Канут уселся напротив Ингрид, снял с пояса меч с ножнами, положил рядом и благосклонно взглянул на хозяина таверны.

– Ну, здоров, вижу, здоров, как всегда, старый плут! Давай, пива нам, самого лучшего, чёрного, ватемского стаута. Или ты, сестрёнка, хочешь чего-нибудь другого?

– Я верю, что в пиве ты разбираешься лучше меня, – сказала она. – Доверяю.

– Ладно. Значит, пива. Пока по две кружки. Потом мяса. Твоего, лучшего. К нему овощей давай, которые ты делаешь к пиву – хрусткие такие.

– С маслом, – предположил хозяин, глядя на Канута так, как мог бы глядеть отец на выросшего сына – и чуть свысока, и вместе с тем с гордостью и нежностью.

– Тебе виднее. Рыбы копчёной давай, окорока, маринованных угрей и солёного сыра. И ещё чего там полагается… Сам сообразишь.

– Сию минуту, – хозяин покивал и ушёл, подгоняя помощницу, чтоб живо несла пиво и рыбы к нему.

– Здесь уютно, – улыбаясь, сказал Канут. – Кормят вкусно. Тебе понравится.

Ингрид кивнула, сама же больше оглядывалась по сторонам, чем думала об угощении.

Здесь можно было увидеть самый разношерстный люд. В углу, самом тёмном и неуютном, сидела пара каких-то обтрёпанных людей и жадно поглощала похлебку, больше, кроме пары кусков серого хлеба, перед ними не было ничего. У входа устроилось пятеро сумрачного вида субъектов, скорее всего наёмников, они, судя по количеству кружек и блюд перед ними, гуляли, правда, очень уж тихо для наемников. За соседним столом сидело трое небогатых купцов, бравших куски горячего, только с огня, мяса с одного большого блюда, а через стол, у одного из окон, лакомились пивом шестеро солдат из отрядов охраны города – не так престижно, как в гвардии императора, само собой, но тоже достойно. На всех, кроме Канута, они поглядывали свысока.

Работница почти бегом вернулась с кухни и поставила перед Ингрид глиняное, тонкой работы блюдо с ломтиками окорока, нарезанными до прозрачности, кусочками копчёной рыбы, кружочками маринованного угря и парой веточек зелени (её, наверное, выращивали на окнах в тех длинных ящиках, которые дочь Сорглана приметила краем глаза). Рядом появилась сначала одна деревянная кружка чёрного пива с шапкой плотной сероватой пены, а затем и другая. Ингрид потянулась, погладила пальцем ручку, вырезанную в виде грифона со сложенными крыльями. Канут тем временем уже тянул горькое, густое пиво, закусывая тающим на языке окороком. Кормили здесь и в самом деле вкусно. В ближайшем камине уже шипело на раскалённой жаровенке предназначенное им мясо, трактирщик поворачивал его и поливал чем-то душистым, уксусным. У Ингрид потекли слюнки.

То и дело открывалась дверь и кто-то входил, но на них и Канут, и Ингрид обращали совсем мало внимания. Сперва это были несколько галдящих юнцов то ли мастеровых, то ли студентов победнее, но с деньгами, что бросалось в глаза, потом ещё трое наёмников, которые присоединились к компании у двери, а потом двое молодых, скромно одетых мужчин, при оружии, но как-то совсем не похожих на буянов. Один из них прямиком направился к камину, второй огляделся, присмотрелся к Кануту и размашисто направился в его сторону. Ингрид, которая сидела лицом к двери и первая это увидела, с любопытством смотрела, что будет дальше.

Подойдя поближе, незнакомец с размаху хлопнул Канута между лопатками.

– Привет!

Канут развернулся, упустив на блюдо огрызок мяса, и подскочил:

– Да ё… Гранмар? Ну, ты… Привет, привет! Садись-ка сюда. Ты один?

– Халльфреда не узнал? – Новопришедший расплылся в улыбке.

– Я его не видел, – Канут оглянулся. Человек, который наклонился над камином, чтоб согреть ладони, махнул ему рукой. – Теперь вижу. Когда прибыли?

– Да сегодня утром. С отцом и матерью я пока не говорил. Но когда мне сказали, что ты в городе, я сразу понял, что здесь. – Гранмар перевёл взгляд на Ингрид. – Да ещё и не один. Со своей подругой?

– Нет. – Канут посмурнел. – Познакомься. Это Ингрид. Наша сестра.

«Гранмар по прозвищу Летун!» – осенило её. Конечно, это же один из сыновей Сорглана и Алклеты. Кажется, пятый. Значит, он её брат. Ингрид с любопытством посмотрела на нового родственника.

Брат был на вид молод, и хоть она знала, что ему уже тридцать четыре, решила бы, что он примерно её ровесник. Светловолосый, он смотрел на мир глазами Алклеты, такими же и по цвету, и по форме. Сходства добавляли длинные, совсем девичьи ресницы и такой же высокий, как у матери, лоб. Остальное же представляло собой изощрённую смесь черт обоих родителей. Гранмар был довольно красив, а уж обаяние его Ингрид почувствовала сразу. Он был весёлым, и, должно быть, лёгкой болтовней, умением вовремя пошутить и не обидеться на чужую шутку, без труда завоёвывал друзей. А как известно, мужчину привлекательным чаще всего делает не внешность, а характер. Характер в сыне Сорглана чувствовался не хуже, чем в самом Сорглане.

Гранмар взглянул на Ингрид с недоумением.

– Какая такая сестра? Откуда у нас появилась сестра?

Подошёл второй, как поняла Ингрид, самый младший брат, Халльфред Рассказчик, если она всё правильно запомнила, по годам младше её на два года. Он выглядел мрачным и нелюдимым и на неё посмотрел с откровенной неприязнью.

– Теперь есть, – ответил Канут, допивая пиво из первой кружки. – Отец и мать решили её удочерить.

– Подожди. Так скоропостижно? – На этот раз Гранмар посмотрел на Ингрид с бо́льшим любопытством. – Из-за чего? Была какая-то причина?

– Только та, насколько я понял, что матери так захотелось.

– Похоже, ты пришлась ей сильно по душе, – сказал он, улыбаясь.

– Похоже, – улыбнулась она в ответ.

– Что ж, будем знакомы. При рождении меня назвали Гранмаром, а потом такие остряки, как мой братец, – он кивнул на Канута, – назвали меня Летуном, мол, я нигде не задерживаюсь надолго, как птица перелётная. Ну, Летун и Летун, мне всё равно.

– А ещё потому, что и на одном месте сидя, постоянно носишься туда-сюда, – добавил Канут. – Но, в сущности, он прекрасный малый.

– А это наш общий младший брат Халльфред. – Младший сын Сорглана мрачно посмотрел на брата и отвернулся. – Его называют Рассказчиком за обходительность и приятность в общении. Сама видишь… Не обращай на него внимания. Он всегда такой.

– Как можно, – усмехнулась Ингрид, отправляя в рот кружочек угря. – Никак не думала, что познакомлюсь с новыми братьями в таверне под пиво.

– Я, положим, вообще не думал, что, зайдя в таверну, обнаружу там сестру, – расхохотался Гранмар. – Эй, хозяин, пива для нас всех. Э, да тащи сюда сразу бочонок, чтоб нам тебя не ждать всякий раз. Надо же отметить приобретение нового родственника! Вернее, родственницы. Ты откуда взялась-то, сестрёнка?

– Я родом с Терры, – ответила Ингрид. – Меня сюда привезли в качестве трофея.

– Брат привез? – Гранмар покосился на Канута. Тот что-то пробурчал с набитым ртом.

– Нет. Я стала дочерью Сорглана прежде, чем познакомилась с Канутом.

– Ясно. Расскажи-ка мне о Терре. Туда стоит идти в поход?

– И ты правда думаешь, чсто я посоветую тебе туда отправляться грабить?

– А почему нет? Да ладно, а если назвать это не грабежом, а спасением оставшегося?

Ингрид, то и дело глотая пиво, принялась по уже привычному кругу повторять свой рассказ о родном мире. Она всеми силами старалась выразить мысль, что отправляться на Терру за приключениями нет смысла, что лучше оставить купцам поездки в те края, а самому отправляться искать славы куда-нибудь ещё.

Принесли бочонок, и умелым ударом в верхнее донышко хозяин таверны расколол его и вынул половинки из мгновенно вспенившегося дегтярно-чёрного напитка. Халльфред и Гранмар принялись черпать пиво огромными кружками, приказали принести окорок и рыбу, только большими кусками. Ингрид краем глаза смотрела, как младший брат рвёт желтоватыми, как слоновая кость, зубами куски копчёного мяса, и не могла понять его к себе отношения. Она как-то мгновенно робела при малейших признаках неприязни и начинала копаться в себе, пытаясь понять, в чём виновата.