Текст книги "Тщета: Собрание стихотворений"

Автор книги: Вера Меркурьева

 
Принят прах – не крематорием,
Не Ваганьковым, безвестно чей,
Без надписи in memoriam,
Без венков, но и без речей.
 
 
На степи еле виден горбик –
Рытвина, а пожалуй, межа.
И прохожему не до скорби,
Как споткнется, на отдых спеша.
 
 
Он пришел на исходе века,
Угодил на этот самый стык,
Выкарабкался – хоть калека –
И ничего, почти что привык.
 
 
Раздиралось земное чрево,
Иссяк, задыхаясь, воздух –
Пел он, что небесное древо
В ночь распустится купами звезд.
 
 
Пел, что ветер звездные хлопья
Сронит, завязь не тронув, а нет,
Что лучами землю затопит,
Утром созрев, Золотой Ранет.
 
 
Всё сметающим ураганом
Неотвратимая шла гроза –
Пел он: за морем-океаном
Светят зори – девичьи глаза.
 
 
Как он пел – никто не услышал,
Ни одна придомовая мышь –
Разве еж, когда в поле вышел,
Или разве прибрежный камыш.
 
 
Как он умер – никто не видел,
Верно – шел, покачнулся и лег.
Смерть его не обидела –
Прервала безболезненно вздох.
 
 
А неслышимые те песни
Ручейками лесными дрожат,
Ветерками пьют поднебесье,
Светляками ночными кружат.
 
 
Хорошо, что не ждать ответа,
И что н анебе и на траве
Сон неведомого поэта –
Звук и отзвук, отсвет и свет.
 

29.III.1933

 
Хорошо тому, кого зима захватит
у топлёной печки, за двойными рамами:
что там снеговая кутерьма! – не платит
ей ночными лихорадками упрямыми.
 
 
Хорошо тому, кого конец застанет
на постели, приготовленной заранее, –
ждет спокойно: как лют ой гонец нагрянет –
есть кому принять последнее дыхание.
 
 
А тебе, застигнутой врасплох, что делать
в хватке зимнего ли, смертного ли холода?
Уходить за край земных дорог – как пела –
не жалея голоса.
 

5.XI.1931

 
Крещенский вечер. Облачная мгла.
Пуховый снег просыплется прахово,
Застелет, будто скатертию новой,
Накат земного круглого стола.
 
 
Ты что ж, моя душа, не весела?
Что не изгонишь золотое слово?
Смотри – к вечерней песне всё готово:
И мел, и хмель у красного угла.
 
 
И отвечает глубина: – Молчи
И не мешай мне слушать, как в ночи,
Переговариваючись с ветрами,
Укрытые заботливо горами,
Со дна земли вскипают пузырями
Бессонные крещенские ключи. –
 
 
Не машина – лимонад,
На себе вези назад.
А в Настюши набок рот –
Прокатиться не берет.
 
 
На утоптанной тропинке
Не вырастут цветики.
Куплю лаковые ботинки,
Фильдеперсовые чулки.
 
 
Инженеры приезжали,
Очень долго рассуждали:
Госкредит, хозрасчет –
Будет вам водопровод.
 
 
– В неволю нас от солнца заберут,
От наших гор – людские руки грубы –
И заточат в удушливые трубы,
И в каменные стены проведут.
 
 
Но не до веку нам томиться тут,
Расшатывать, подтачивая, срубы –
Нас изопьют обветренные губы,
В тугие жилы скупо изольют.
 
 
И если в кабинете лаборанта
Поставит вольный ветер на своем
И чертежи забросит в водоем –
 
 
Так это мы, бормотуны Реданта,
Так это мы тоскою арестанта
В крови тягучей бродим и поем.
 

Крещенье.1929

 
Не вчера ли ты шел, откинув
Свой упрямый хохол на темя?
А сейчас – протраву морщинок
Навело на висок твой время.
 
 
Не поймать и на киноленте
Чт онастало, а чт оминуло,
Как в таком шагистом студенте
Прорастает замзав сутуло.
 
 
Не вчера ли тебе шептали,
Что ты – солнце, месяц и ветер?
А сейчас уже – та не та ли,
Ты не тот ли – но свет не светел.
 
 
А посмей-ка, посмеешь если,
Стать, где ветер, месяц и солнце,
Не за стенкой, в удобном кресле,
Их ловить на чернильном донце –
 
 
И покажется зрелый опыт,
Как шальная молодость, весел,
И послышится милый шепот,
Что ты – ветер, солнце и месяц.
 

4-17.X.1926

 
Дождь ли, вёдро ли утро начали –
С чем послали, куда назначили –
Стукнет палкою за углом –
В доме слышится смех ли, плач ли –
Колокольчиком резко звякнет –
Ключ уроненный о пол брякнет –
Руки тянутся за письмом.
 
 
В этот час, у окошка морщася,
Глаз не свесть с бесконечной площади,
Ждать разносчика незадач.
Пышет зной – иди, льет дождь – иди.
Вон маячит – взаправду? мнимо?
Показался, подходит – мимо.
Оборвался смех или плач.
 

20.IX.– 3.Х.1927

 
… И хоть слабенькою и хилой,
А оказывалась ты тверда.
Только волей брала, не силой.
Никого помочь не просила
И не жаловалась никогда.
 
 
Вижу я сквозь стекло разлуки,
Как пружинятся жилки тонких рук,
Как темнеет лицо от муки,
Как роняют старые руки
Не по ним отяжелевший вьюк.
 
 
Потерпи же еще немного –
И не будешь ты одною в дому:
Я к тебе соберусь в дорогу.
Твою ношу – больше не трогай –
С плеч твоих на свои я приму.
 
 
Помнишь, маленькому, в кроватке,
Ты рассказывала наперечет
Все, что знала, сказки да складки
Про волк аи лисы повадки,
Про ковер-самолет.
 
 
А тогда будешь слушать, в кресле,
Как летал на самолете я сам —
По-над облаком, через лес ли –
Как, дивуясь, из тины лезли
Аллигатор и гиппопотам.
 

21.IX.– 4.Х.1927

 
… Меж нами десять лет простерлися,
Даль чужих дорог.
Из прошлого почти стерлися
Твой взгляд, и взмах, и вздох.
 
 
Меня другие кружат замети,
Мчит иной поток.
Ты для меня в блокноте памяти
Оторванный листок.
 
 
И дни мои – в морях затерянный
Бег волны к волне.
Они от берега до берега
Подвластны – только мне.
 
 
Лишь временами: ветром ношенный
Дух земли вдохни –
И станут, как замрут подкошены,
Шаги мои и дни.
 
 
И это сводит зубы скрежетом,
Волос шевеля:
Так пахнут там, у нас – да где же там?
После дождя поля.
 
 
И десять лет приволья брошены,
Как с руки кольцо,
Чтоб только раз, один, непрошеный,
Взглянуть тебе в лицо.
 

22.IX.– 5.Х.1927

 
Сольются в море капельки всех рек,
Спадут в долину камешки всех гор.
Ты слышишь век, свой дивный горький век,
Тревоги ропот – говор – разговор:
 
 
– Так много нас, так много, много нас.
А ты одна, а ты одна, одна.
Но в легкий час, и в наш тяжелый час
Тебе за нас сказать – власть дана.
 
 
Всю нашу жизнь, скорбь, боль, гнев –
Что день, что ночь, с зари и до зари –
Ты переплавь и охлади в напев,
Скажи за нас, скажи – иль умри.
 
 
А мы потом прочтем, прочтем твой том
И скажем: да! – пожалуй что – почти…
Как будто бы – но, так сказать – притом –
И так – итак – тик-так, тик-так, тик-тик.
 
 
И жизнь – век, и год, и день, и час,
Как маятник, в сердца стихом стучи,
И говори, и говори за нас,
А за себя, а за себя молчи.
 
 
Зато – когда из самых шахт недр
Выходим мы, кружась от слепоты,
И ширит дух свободой с гор ветр,
Вспоенный светом ветр – это ты.
 
 
Зато – когда рассветный луч-меч
Разрежет душный полог темноты,
И выйдет счастье – солнцем жизнь жечь,
Наш голос, наше сердце – это ты.
 

24.IX.– 5.Х.1927

 
Скрипнет дверь ли, ставня ль, ступеньки ли –
То письмо ль, посылка ли, деньги ли?
Что в подарок судьба нам шлет?
Даром, даром вы, струны, тенькали –
Выпадает из сумки веской
На собранье кружка повестка.
Да из лавки из книжной счет.
 
 
И, глазами жадными встреченный.
Под шумок воркотней отмеченный,
На другой уходит конец
Жажды вечной обманщик вечный –
День погожий с утра испортив,
Как угорь, из-под рук увертлив,
Почтовой, роковой гонец.
 

25.IX-8.X.1927

 
Железная машина,
дубовая скамья.
– Дорожная кручина,
ползучая змея. –
 
 
Песочки рудо-желты,
сыпучие пески.
– Дружок, зачем пошел ты
окрай чужой реки? –
 
 
Пролито на болоте
багряное вино.
– Не по своей охоте
плескаться суждено. –
 
 
Всё нет конца чужому,
постылому пути.
– Всё поворота к дому
бродяжке не найти.
 
 
Дремучая чащоба,
откуда – никуда.
– Трясучая хвороба,
дорожная беда. –
 

21.IV.1934, вагон

 
Из тусклой створки голос пел протяжный,
Как говор волн в раковине влажной.
И были в нем созвучия слиянны,
Как над водой встающие туманы.
Он тосковал разлуки ожиданьем,
Он укорял несбыточным свиданьем,
Он заклинал обетом непреложным,
Он искушал ответом невозможным.
 
 
И заклинанию – сердцебиенье,
Сжимая горло, застилая зренье,
Отозвалось – беззвучней, бестелесней –
Неслышным отголоском, вздохом, песней,
Клянясь тоской ночного расставанья
Не знать забвенья на путях скитанья,
Пока иного утра совершенство
Не озарит бессонное блаженство.
 

2. XII.1934, вагон

 
Отчего под кожею белой
Чернота у твоей руки?
– Это кровь моя почернела
От моей сердечной тоски.
 
 
Отчего белизной отронут
Срез потемных твоих волос?
– Это гребень волны соленой
От моих непролитых слез.
 
 
Отчего же всё не темнеют,
Отгорая, глаза твои?
– Это угли в них пламенеют
От моей горячей любви
 

3.IV.1933

 
Не бурный гром, не ярая гроза
Зной разорвут неистово и жадно –
А скатная бурмицкая слеза
Прольется благосклонно и прохладно.
Как бусы влаги плавит гладь земли,
Вбирая вглубь неспешно, беззавистно!
Ветра на травах свежих прилегли,
И дышит клен широкий полнолистно.
 
 
Вот так бы нам – свое отбушевав,
Отпировав, отплакав и откинув,
Не отклонять туманно-млечный сплав
Мимотекущих мигов и поминов
И, утоленным всею полнотой
Измеренных тропин и перепутий,
Помедлить успокоенно на той
Скользящей бусе – отдыха минуте.
 

7.VII.1933

 
Мы загородимся резьбой кустарных полочек,
Мы ухоронимся за переплеты с книжками,
Мы занавесимся от солнечных иголочек,
Мы приукроемся от сквозняков задвижками.
 
 
А за преддвериями шалый ветер носится,
Полощет ало багрецовыми разливами,
А за оконницами тысячеголосица
Располыхалася ракетными разрывами.
 
 
Мы отдадимся милых рук прикосновению,
Мы заглядимся на прелестных глаз мерцание,
Заслушаемся нежных слов, подобных пению,
Забудемся, забудем – затаим дыхание.
 
 
А по-за окнами – там смотрят звезды зоркие,
Сполохи бродят неусыпными дозорами,
На нас дивуясь, как перебираем корки и
Воспоминания – обуглины раззора – мы.
 
 
На воздух! вон из этих душных, тесных створочек,
Туда, где полоумный ветер дико мечется,
Где, убежав из загородочек и норочек,
Зверь прирученный наконец очеловечится.
 

9.XI.1933

 
Я пришла к поэтам со стихами –
Но они стихи слагали сами,
 
 
Было им не до моих, конечно,
И, спеша, они сказали: вечно.
Я к друзьям, кто так меня читали –
Но друзья продукты покупали,
 
 
А купить так дорого и трудно,
И, грустя, они сказали: чудно.
Я к чужим: примите и прочтите,
И поверьте вы, и полюбите.
 
 
Но чужие вежливы фатально,
И, шутя, сказали: гениально.
Где же быть вам, где вам быть уместней,
Бедные, бездомные вы песни?
Что ж у вас по целому по свету
Своего родного дома нету?
Спрячьтесь в землю, станьте там магнитом –
Но земля сокрыта под гранитом.
 
 
Сгиньте в небе молний мятежами –
Но закрыто небо этажами.
Я в окно вас, я вас ветру кину,
Вашему отцу и господину.
 
 
Внук Стрибожий веет, песни носит –
В чье-нибудь он сердце их забросит.
Отзовется чье-то сердце эхом,
Отольется чьей-то песне смехом.
А не знает, с кем смеется вместе,
Как и мне о нем не чаять вести.
 

1925

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

«Прекрасная, печальная, живая…»

 
Прекрасная, печальная, живая.
Где взять мне слов? ах, это всё не то.
Вы здесь одна, себя переживая.
Он там один – но где же он и кто?
 
 
В Москву, в Москву! там в лицах небылица
Почудится – и сбудется как раз.
Там хорошо. Там за морем синица
Свистит – манит – сулит веселый час.
 
 
Там расскажу вам сказку о возможном
И повторю ее вам вновь и вновь –
Пока не станет правдой наша ложь нам
И три мечты сольет в одну любовь.
 
 
Там злая маска раннего упадка
Не исказит прекрасного лица.
Там вашей тайны точная разгадка:
Жизнь кончена, а счастью нет конца.
 

25.XII.1914

«Ушел мне сердце ранивший…»

 
Ушел мне сердце ранивший
Уловкою неправою,
Мой вечер затуманивший
Неловкою забавою,
Чужое место занявший
Сноровкою лукавою.
 
 
Но нет – не катафалками
Печали мара встречена:
Стихов и снов качалками
Причалена, размечена,
И белыми фиалками
Вуали тьма расцвечена.
 
 
Нечаянности случая
Мне фатума веления.
Не мучаясь, не мучая,
Вне атома сомнения,
И худшая, и лучшая –
Не я там, а и те не я.
 

29.III.1915

«Глаза лучам осенним рады…»

О.П.О.

 
Глаза лучам осенним рады,
Дороги гладь душе мила,
Свободной воле нет преграды,
Моторам счастья нет числа.
 
 
Казбек сияет снежным светом,
Дарьял зовет на высоту –
И что там грусть, и горе где там! –
Всё позабылось на лету.
 
 
А если пурпур багряницы
Погаснет в ледяную мглу –
Скорей, на крыльях Синей Птицы,
Навстречу морю и теплу!
 

6.X.1915

ЛЮБОВНЫЙ КУБОК

 
Не всё ль равно, не всё равно ли –
Когда любовный кубок пуст –
С кем ведать пытку страстной боли?
Чьих выпить хмель зовущих уст?
 
 
Когда не он, не тот, единый,
Чья воля – вечная судьба –
Не всё ль равно – не господина –
Какого взять на миг раба?
 
 
Неизбранного одесную
Всё позабудем во хмелю.
Но, обнимая и целуя.
Не скажем никому – люблю.
 

21.VI.1917

ТЕПЕРЬ (Серия «Прежде и Теперь»)

 
На Страстном ли том бульваре,
Много митингов подряд,
Милый с милой в нежной паре
Очарованы стоят.
 
 
Он – кадет, она – эсэрка.
Он – крахмал и тонный сьют.
А на ней-то – гимнастерка
С красным бантом там и тут.
 
 
Милый смотрит милой в глазки,
Шепчет ей – и верит сам:
«Всё безумье старой сказки.
Вечно новой сказки – нам».
 
 
Но она ему: «Товарищ,
Слишком разных мы платформ.
Я ловлю ведь дым пожарищ,
Ты же – облако реформ».
 
 
И – к Тверской, закрывши ушки.
Но на Дмитровку – кадет.
И печально смотрит Пушкин
Разлученной паре вслед.
 

21.VII.1917.Пречистенский бульвар

«Словаки? но, право, это дикция…»

 
Словаки? но, право, это дикция.
Большевики? но ведь это фракция.
Есть только стих – истинная фикция,
Есть только ритм – свободная грация.
 
 
Страданье? – хромого ямба оступи.
Иго или благо? ритм перебоями.
Молитва? Ветхий деньми – не просто ли
Классический пример неусвоенный?
 
 
Есть – только солнце, света гармония,
Есть – только сердце, такт ударения.
Есть – только жизнь, бессмертия тоника,
Есть – только смерть, цезура во времени.
 

5.VIII.1918

КАК НЕ НАДО ПИСАТЬ СТИХИ

 
Под стройный звон лучистых хоров
Глядятся в яхонтовый свод
Цветистых листьев пышный ворох,
Цветные стекла мерклых вод.
 
 
Богатый, знатный, гордый город,
Шпилями небо уколов,
Стоит, красуясь, люб и дорог
В закатной славе куполов.
 
 
И даже старый, скучный ворон,
Отстав у купола от стай,
Кричит, сокрыв угрюмый норов:
«Хороший храм, красивый край».
 

21.IX.1918

«Нежный мой, цветик ранний...»

 
Нежный мой, цветик ранний,
Мне ли тебя сломить?
Ядами чарований
Мне ль тебя отравить?
 
 
Знаю, ты станешь бледен,
Болен смертельно мной.
Агнец моих обеден,
Мне обреченный – мой.
 
 
Знаю, ты взглянешь прямо
В страсти и смерти лик.
Бедный мой, твоя Дама –
Темная Дама Пик.
 

12.VIII.1919

«Как месяц бросит в высоту…»

 
Как месяц бросит в высоту
Свой золотой ущербный рог –
Приди на тихий мой порог.
Я жду тебя. Я сеть плету
Для рук, для рук твоих и ног.
 
 
Взгляну в глаза твои до дна –
И ты ослепнешь ко всему
Не темному, не моему.
И буду я глядеть одна
В твою тоскующую тьму.
 
 
Мне – алость юности почать,
Мне – прикоснуться краем губ,
Шепнуть: ты мне сегодня люб,
Тебе принять мою печать,
На белой коже черный струп.
 
 
За счастье примешь язвы те,
Моля: тебя, тебя одну.
В моей черте, в моем плену,
Как месяц станет в высоте,
Так нежный канет в глубину.
 

1.IX.1919

«Несносный день с его ворчливым лепетом…»

 
Несносный день с его ворчливым лепетом
Прошел, как дождь, смывая и дробя.
И я к тебе иду с холодным трепетом,
Иду в ночи пытать и звать тебя.
 
 
Прошли, как день, все месяца забвения –
Под ярым солнцем робкие снега.
И ты в тоске высокого давления,
И ты в реке, залившей берега.
 
 
Святые звезды смотрят безучастными
Очами на земную темноту,
Они, как ты, не ведают, что страстными
Ночами сердце гаснет на лету.
 
 
Дай мне твое, дай сердце Неизбежности,
Пока оно рудой не истекло –
Чтоб сжала я, с безжалостною нежностью,
Его в руках, как хрупкое стекло.
 

2.Х.1919

«Над головой голубое небо...»

 
Над головой голубое небо.
Под ногами зеленая земля.
После дождя как пахнут тополя.
– Хлеба, сухого черного хлеба. –
 
 
Руки мои наконец в покое,
Нежных пальцев неволить не хочу.
– Труд не по силе, груз не по плечу. –
Мне наклониться срезать левкои.
 
 
Стих мой послушен, милый мой дорог,
День мой долог и край мой – рай земной.
– Голод летом, голод, холод зимой. –
Боже, Москва моя – мертвый город.
 

15.VII.1920

«Мусорная площадь, вся в окурках…»

 
Мусорная площадь, вся в окурках.
– Папиросы Ира, высший сорт.-
Гулко по асфальту стукнут чурки.
Профили унылые конских морд.
 
 
Чертовой свайкой земля изрыта.
Грузовиков несмолкаем вой.
Милиционер пройдет сердитый:
– Стань в черед, голова за головой.-
 
 
Рок сторожевой тряхнет прикладом:
– Твой черед. На выход получи. –
Адрес в блокноте. Отправить на дом.
Солнечного гнева разят лучи.
 

4.X.1920

«Без лета были две зимы…»

 
Без лета были две зимы,
Две мглы, две темноты.
Два года каторжной тюрьмы,
Два года рабской немоты
 
 
Я вынесла. А ты?
 
 
Я не сдаюсь – смеюсь, шучу
В когтях у нищеты,
Пишу стихи, всего хочу –
Как хлеба – красоты.
 
 
Я не грущу. А ты?
 
 
В двухлетней пляске двух теней –
Обмана и Тщеты –
Я вижу только сон – о сне
Последней пустоты.
 
 
И я – свой сон, как ты.
 

1920

«В одичалом саду неполотом…»

 
В одичалом саду неполотом,
Без конца бы стоять, смотря,
Как осыпется пыльным золотом
Догорающая заря,
 
 
Как земля перед сном умоется
Охладительною росой,
Легким облаком призакроется
С розовеющею каймой
 

VI-VIII.1921

«Дальний голос: я еще с вами…»

 
Дальний голос: я еще с вами.
Дивный облик: есть еще свет.
Как скажу, какими словами
То, чему названия нет?
 
 
Я дрожу, и клянусь, и плачу
И бессвязно шепчу стихи,
И, как прежде, поспешно прячу
Их под вашу эпитрахиль.
 
 
Но под этим взрывом, заметьте,
Нерушимая тишина –
Будто нет никого на свете,
Будто в нем только я одна.
 
 
Солнце так, уходя к покою,
Обагрит нетающий снег,
А коснитесь его рукою –
Белый холод в алом огне.
 

VIII.1921

ГОЛОДНАЯ

 
С утра и до вечера
Есть нечего.
Обшарила все потаёнки-норочки,
А ни черствой корочки.
Мне не спать, не есть, не пить,
Пойду я плутать, бродить
 
 
У стен камня-города
От голода.
Про нас на земных полях, знать, не сеяно,
То ли ветром свеяно.
Ступить – что ни шаг, ни два –
Ой, кружится голова.
 
 
Дороги нечаянно
Встречаются.
Кольцом людским на перекрестках схвачены,
Котлы-то горячие,
Полны до краев едой.
Постой, постаивай, стой.
 
 
Мы ходим в дом из дому
С поклонами,
По людям Христа ради побираючись,
Со смертью играючись.
Улыбки Твоей цветы –
Доволен ли нами Ты?
 
 
Тебя не увидели
Мы сытые –
В предсмертной тоске, в покаянном ужасе
Ты нам обнаружился.
Слава же Тебе вовек.
Показавшему нам свет.
 
 
Головокружение,
Томление
Дремотно-соблазнительное, вкрадчиво
Всплывет, а то спрячется.
Котлы-то полны по край.
Подай, Господи, подай.
 

6.I.1922

«Металась я, усталая, бежала я…»

 
Металась я, усталая, бежала я,
Как заяц от погони петли путает.
Всё тело будто ватное и вялое,
Лицо как паутиною опутано.
Нет, не уйти. Присяду я на каменных
Ступеньках незнакомой черной лесенки
И задремлю, как на коленях маминых,
Прислушиваясь к колыбельной песенке.
 
 
Спит деточка.
На ходу замучена,
Согретая
Одеяльцем сыпучим.
На самом дне
Колыбель дубовая.
Стоит над ней
Домик-крест тесовый.
Не встанешь ты,
Лежи да полеживай.
Протянуты
Беспокойные ножки.
Спит нежная,
У меня пристроена.
Утешенной
Хорошо ей, спокойно.
 
 
Опять вставать, метаться по околицам,
Опять оно, которому нет имени.
И вся душа и вскинется и взмолится:
Скорей возьми, скорее прибери меня.
 

30.I.1922

«На сковородке жарится лягушка…»

 
На сковородке жарится лягушка,
На адовом огне Наполеон.
Горит подчас в дымящей печке вьюшка,
В дымящейся известке вибрион.
 
 
Огню обещан нерожденный сборник,
Растопит им, увы, мангал амбал.
И как же нам не петь на лад минорный,
Когда огнем, огнем грозит Судьба?
 
 
При обмороке жжет нам нос аммоний –
Души огня химический аспект.
Забудут ли о дерзком Фаэтоне
Поэты всех времен, и лир, и сект?
 
 
Лишь не в огне царя морского кресло
И сторож около – Левиафан.
Да племени бесовскому весело
Вдыхать огонь, как нежащий дурман.
 

9.II.1922

«Дождь моросит, переходящий в снег…»

 
Дождь моросит, переходящий в снег,
Упорный, тупо злой, как… печенег.
Ступни в грязи медлительно влачу –
И мнится мне страна восточных нег.
 
 
Из тьмы веков к престолу роз избран,
За Каспием покоится Иран.
На Льватолстовской улице шепчу:
Шираз, Тавриз, Керманшах, Тегеран.
 
 
В холодном доме тихо и темно,
Ни сахару, ни чаю нет давно.
Глотаю, морщась, мутный суррогат –
«А древний свой рубит хранит вино».
 
 
Теплом и светом наша жизнь бедна,
Нам данная, единая, одна.
А там Иран лучами так богат,
Как солью океанская волна.
 
 
Здесь радость – нам не по глазам – ярка,
Всё черная да серая тоска.
А там, в коврах – смарагд и топаз,
Там пестрые восточные шелка.
 
 
От перемен ползем мы робко прочь,
Здесь – день как день, и ночь как ночь, точь-в-точь.
А солнце там – расплавленный алмаз,
А там, а там – агат текучий ночь.
 
 
Неловко нам от слова пышных риз,
От блеска их мы взгляд опустим вниз –
А там смеются мудро и светло
Омар-Хайям, Саади и Гафиз.
 
 
Холодный север, скучный запад брось,
Беги от них – а ноги вкривь и вкось
На Льватолстовской улице свело.
О, если б повернуть земную ось!
 

7.III.1922

«Неизвестные нам пружины…»

 
Неизвестные нам пружины
Заведенные в некий час,
Дали разные нам личины
И пустили нас в общий пляс.
 
 
Мы столкнемся и разойдемся,
Полный сделаем оборот,
Усмехнемся и обернемся:
Этот – к той, или к этой – тот.
 
 
И приводится нам казаться
То одним, то другим лицом,
То с одним, то с другим меняться
То своим, то чужим кольцом.
 
 
Ой, и любо-дорого станет,
Если вдруг изменит двойник
И за милой личиной глянет
Нелюдской, невиданный лик.
 
 
Мы свои личины, ощеряясь,
Скинем, вольные искони,
И за яростным дивным зверем
Без оглядки кинемся вниз.
 
 
Так в погибельном хороводе
Цепь за цепью мы пропадем,
Поклонимся Богородице –
И к Метелице припадем.
 

14.V.1922