Текст книги "Тщета: Собрание стихотворений"

Автор книги: Вера Меркурьева

 
Мы с вами шли по уклонной набережной,
И синело небо, и шумела река.
Вы ко мне наклонялись, подчеркнуто бережно,
Вспоминались далекие берега Терека.
 
 
А теперь – одна, у окна, пологую
Крышу разглядываю, пригнувшую дом,
Птичьих лапок-царапок по снежному пологу
Узор неразборчивый, перепутанным рядом.
 
 
Снег весной растает – и следов не станет
Нежных тоненьких лапок. Разбегутся – чьи?
Только в памяти цепкой наша встреча выстанет
Суеверным узором – на снегу лапки птичьи.
 

23.II.1918

 
– Хотите чаю? Горек жизни плен,
Но нищета – смирения залог. –
Ведь если я не преклоню колен –
Так потому, что я всегда у ног.
 
 
– Да, виден мастер даже в пустяке,
И мерка для него – хороший вкус. –
Ведь если я не подойду к руке –
Так потому, что я всегда молюсь.
 
 
Но вслух? ведь если я живая всё ж –
Так потому, что потаен мой крест.
– Стихи? но все-таки, ведь это ложь.
– Талант? в конце концов, ведь это жест. –
 

15.VII.1918

 
То вверх, то вниз – на взлетах или срывах
Извилистого вольного стиха.
И змейкой – вбок, в уклончивых извивах,
 
 
Улиткой – впрямь, на сочне лопуха.
И засмеяться: как легко и ловко!
И заворчать: какая чепуха!
 
 
Но мне милей тугая рифмоловка
Размеренных ямбических теснин,
Где мудрена увертка и сноровка.
 
 
Мне мил чертеж расчисленных терцин:
Два катета скосит гипотенуза,
Мужские рифмы – женской рифмы клин.
 
 
Напор воды сильней всего – у шлюза,
И прихотям свободного пера
Покорней всех классическая муза.
 
 
Напомни мне, античная сестра,
В подсчете слов скупа неумолимо,
В подборе слов избыточно щедра –
 
 
Что видела я, вправду или мнимо,
По обе стороны добра и зла,
Смеясь над тем, что мной сугубо чтимо,
 
 
Идя сквозь всё, как нитка без узла,
Не удержима никакою тканью,
Вольна и до упаду весела.
 
 
Почтим сперва тройных созвучий данью,
Оконченных на ять или на е,
Всех тех, кто вторил нашему молчанью.
 
 
Кто с нами в лад плясал на лезвее.
О, мало их, со-узников нам, ибо
Кому приятно быть deshabille [2]2
  обнаженным (фр.).


[Закрыть]?
 
 
Все – либо в бархате и шелке, либо
В подобранной набойки пестроте.
Кто с нами был и ниш, и наг – спасибо.
 
 
А те, кто нас оставил втуне – те.
Кто мимо шел, не замечая, ли же
Не нисходя к звенящей немоте –
 
 
Они еще дороже нам и ближе,
Тем ярче светят нашей темноте
В небесном, скажем набожно, престиже.
 
 
Нам – предстоять в погибельной черте,
Хотя в Москве, в Анапе, иль в Париже,
Но – в благости очередном хвосте –
 
 
У лика приснопесенного, иже
Достойно есть прославить не на три,
А н ашесть рифм, одна другой не ниже.
 
 
О, голоса, затихшие внутри,
В никем не обитаемых покоях,
Покинутой земли сазандари,
 
 
В чужой стране послушает – о, кто их?
В часовне, где давно ни служб, ни треб,
Кто ненапетый разогнет октоих?
 
 
Наш, муза, жребий грустен и нелеп:
Не мучит он, а только так, корежит –
Не лезет ни в Элизий, ни в Эреб,
 
 
А – полудьяволит и полубожит.
Ведь судят нас – а по чужой вине,
И даже не карают, только ёжат.
 
 
И жаловаться не на что, зане
Нас не казнят, а так, не замечают.
Вся суть – вот это маленькое не:
 
 
Не видят, не хотят, не отвечают,
Не то, не так, не надобно, не тут.
И каждым некак что-то отнимают.
 
 
Но – отнимают тем, что не дают.
Кто ближний наш? кто не прошедший мимо?
Левит, купец – все мимо нас идут.
 
 
Что ж, было трудно, стало выносимо,
Еще немного – станет всё равно.
Уже теперь – едва соединимо
 
 
С другими в цепь отпавшее звено.
Уже теперь – почти воспоминанье
Что было так недавно – и давно.
 
 
Ты помнишь, муза, первое свиданье?
Как нас позвали в поздний темный час,
Как я тогда – без слова и дыханья –
 
 
В лицо Судьбе взглянула в первый раз?
Был страшен, помню, ясный лик – прозрачен
И беспощаден холод светлых глаз.
 
 
Ты назвала: Кассандра – и означен
Был весь мой путь: любовь, безумье, смерть
И вещий дар, высок – и неудачен.
 
 
Безвидный, круговой, бесшумный смерч.
Ослепла я, но не упала стоном
И бросила, как рифму, смерти – смех.
 
 
Да, я была любима Аполлоном.
Да, я живу в плену, в чужой земле.
Да, мне не верят – снов и песен звонам.
 
 
Да, я иду на смерть, к моей петле.
Но я на всё отвечу звучным смехом
И, подходя к последней вечной мгле,
 
 
Я улыбнусь чужих минут утехам
И, наконец услышав: падай, вниз, –
Отвечу: рада – смелым вольным эхом –
 
 
И я шутя возьму свой первый приз.
До тех же пор – побудь со мной, подруга,
Моих юродств перенося каприз.
 
 
Лишь ты одна умеешь дать негрубо
Не по руке тяжелое весло
Невольничьего песенного струга.
 
 
С тобой одной свободно и светло.
Когда все спят, и стражи ночи крайней
Уже дробится синее стекло –
 
 
Не спи в саду, побудь со мной и дай мне
Не позабыть, увидя факела,
О знаменье, о лике и о тайне.
 
 
Ты знаешь – всё мое судьба взяла:
Где мать, сестра? где все, кто был мне дорог?
Где отчий дом? ни друга, ни угла.
 
 
Чужой, красивый, равнодушный город,
Чужая радость и чужая грусть.
И каждый мне никто – ни друг, ни ворог,
 
 
И длится жизни скучная изусть.
И, дней чужих рассеянная гостья,
Всему, что есть, шепчу я тихо: пусть.
 
 
Но станет ночь – и всех созвездий гроздья,
Созрев, нальются пламенем – во мне.
Ночь от ночи, от звездной кости – кость я.
 
 
От синей крови ночи кровь во мне.
От тишины полуночныя – сердце,
От ветра ночи – песни плач во мне.
 
 
И сны мои – от лунного ущербца.
И как мне знать, сознанье отженя,
Что пробил час, и – перебиты берца,
 
 
Что нет меня, что нет во мне меня?
И я, вскружась, лечу, несусь безгромно
Над бездною поющего огня –
 
 
Сквозь глубь и ширь пучины окоемной,
Ввысь, Млечному Пути наперерез,
Напереём Бездонности потемней,
 
 
В даль, в пустоту, где след всего – исчез,
Где потерялась времени примета,
Вся – вихрь, и взлет, и взмах, и срыв, и срез –
 
 
Вся задрожав от сдавленного света.
Вся изойдя беззвучным воплем: на! –
Слепая, исступленная комета.
 
 
Но кто я, кто? себе самой темна,
Я – как любовь – безумна и бесцельна,
Но нет, любовь, как день, близка, ясна,
 
 
А я – как ночь, темна и запредельна.
Я – ненависть? Как ненависть, слепа,
Как ненависть, одна и нераздельна.
 
 
Но ненависть, как явь, долга, скупа,
А я как – как сон – дающая, мгновенна,
И я непостижима, как судьба.
 
 
О, кто же, кто я? вечная измена?
Я – мудрости безумье? смерти весть?
И дольний гул: мимолетя из плена,
 
 
Свободна ты, расплавленная песнь.
 

5-11.VII.1918

 
Пойдем на те извилины уклончивые,
Где так прозрачны ткани темноты –
Истачивать, настойчиво истончивая,
До острия, все грани, все черты.
 
 
Пойдем со мной, упрямая, застенчивая,
Расшатывать последнюю ступень.
Ведь ты, как я – всё та же, хоть изменчивая,
Твоей тоски моя улыбка тень.
 
 
Ведь ты, как я, давно умеешь опытными
Словами тешить плачущих детей
И отвечать насмешками безропотными
Своей, давно не верящей, мечте.
 
 
Утешены удобными скамеечками:
«Согласие», «сочувствие», «свое»,
Давай измерим точными линеечками
Твое – мое, похожее житье.
 
 
Дай сосчитаем, сколько раз свершениями
Морочила нас поздними судьба,
И сколько раз она несовпадениями
Губительна была нам и люба.
 
 
И сколько раз поминками мы праздновали
Всё, что сбылось – да не тогда, не тут –
Все те звонки, которые опаздывали,
К нам на одну из маленьких минут.
 
 
Ты помнишь, да? кривыми переулочными
Навстречу нам «единственный» идет,
Задержат, нас, его ли – ну хоть булочными –
И угол две дороги не сведет.
 
 
Ты знаешь, да? душой и сердцем ранеными
Припасть к чужим – о, навсегда – рукам,
Слезами Сони, письмами Татьяниными –
И услыхать: – не холодно ли вам?
 
 
Ты любишь, да? все маски обаятельности.
Все ласки, все приманки показать –
И вспыхнувшей, и дрогнувшей признательности:
– Не стоит благодарности, – сказать.
 
 
Ты можешь, да? касания космические
Увидеть в повседневном, естьза нет–
И обратить в качания комические
(Одной лишь буквы разница) завет.
 
 
Ты хочешь, да? улыбкой – ох, усталенькою –
Земное всё, чужое всё вдохнуть,
И веточкою высохшею, маленькою
К родимой Смерти, наконец, прильнуть.
 
 
Она придет. Но ты ее не лесенками,
А крыльями свободными лови.
До тех же пор – давай играться песенками
О святости, о правде, о любви.
 

6.I.1918

 
Плачущая ль проталина,
Поющая ли душа.
По-старому жизнь печальна,
По-новому хороша.
 
 
Луч в водяных излучинах,
Блестящий и мокрый весь.
Таимое Нет – созвучно
Хвалой открытому Есть.
 
 
С жалостью иль разгневанно
К своим отошли мои.
Со мной – вот зовет напевно,
При мне – разве те ручьи.
 
 
Щепки – обломки гордых мачт
Моих, давно, кораблей.
Как внятно поет и плачет
Тот, маленький – водолей.
 

19.X.1917

 
Зову своих – но путь оснеж ен их,
А мой высок и крут порог.
Ах, в мире нет путей неезженых,
Никем не топтанных дорог.
 
 
Придите, прошеные, званые,
Мой весел пир, мой краток час.
Придите, брошенные, странные,
Я у порога встречу вас.
 
 
Жар-птичьим внемля звучным щебетам,
Усыплены в прозрачной мгле,
Вы позабудете о небе – там,
Где хорошо и на земле.
 
 
Я у окна стою, обрезжена
Лучом ущербного серпа.
Ко мне дорога не проезжена
И не протоптана тропа.
 

15.XII.1914

 
А вдруг – о нас боятся позабыть,
Нас помянуть – покойников забота?
Родительская наша здесь суббота
Там – детская суббота, может быть.
 
 
И мы для них – давным-давно мертвы,
Хоть нас они сегодня поминают,
И на небесных папертях читают
Плачевные синодики живых.
 
 
От нас ли к ним, от них ли к нам – призыв,
Двойного поминанья шепот встречный.
И вечной памяти, и жизни вечной
Для мертвых просят мертвые – забыв.
 

9.VI.1918

 
Свет ее – не видели,
Любовь ее – обидели,
Кто менее, кто более,
Кто волей, кто неволею.
 
 
Смерть, закрыв ей оченьки,
Открыла нам – источники
Соленые да горькие,
Что воды моря столькие.
 
 
Здесь была – и нет ее.
И жалуясь, и сетуя,
Цветы несем ей пышные,
Да поздние, да лишние.
 
 
Встань, вернись, родимая,
Верни невозвратимое,
Побудь минутку малую.
– Не встану я. Устала я.
 

3.III.1917

 
Прогулки вечерней обычность люблю же я.
Знакомое всё-то, всё мое окрест.
Романовки старой шляпа неуклюжая,
Отворен настежь приземистый подъезд.
 
 
Сейчас из темного – светлая, победная,
Красивая выйдет, стройная сестра.
Руки что крылья: «усталая ты, бедная».
Голос что арфа: «пойдем со мной, пора».
 
 
Пойдем бульваром, Воздвиженкой иль Знаменкой –
Туда, где закатны купола Кремля.
На площади широкой, пустынной станем той –
«Небо всё в алмазах» увидит земля.
 
 
Далеко на юге насыпь придорожная,
Давным-давно спит красивая сестра.
Брожу переулками настороженно я –
Не Сегодня, так Завтра – вернет Вчера.
 

16.VII.1917

 
В кресле старенькая сводит
Нескончаемый пасьянс.
Вечер медленный уводит
В полусон и полутранс.
 
 
Я берусь верблюжьей шерстью
Пуховой платок чинить.
За отверстием отверстье
Равномерно кроет нить.
 
 
Кто-то третий с нами в стансах,
Чья-то путает рука
Карты верные пасьянса,
Петли ровные платка.
 
 
Вот в часы уйдет, за дверцей
Там зацепит колесо —
Вмиг собьется с такта сердце,
Скучный стук следя часов.
 
 
Знаю я твое значенье,
Мой вечерний частый гость,
Твоего прикосновенья
Полу-нежность, полу-злость.
 
 
Ты ворчишь: бросай, довольно,
Будет старое чинить –
И надорвана безбольно
Жизни путаная нить.
 
 
Вверх иголку, вниз иголку.
Затянула – и пора,
И скорее, втихомолку,
В щель меж Нынче и Вчера.
 

5.XI.1917

 
Изменившие, верьте – не верьте,
А изменой любви не разбить.
Раз любившим – до самой до смерти,
Разлюбивши, нельзя разлюбить.
 
 
Что там годы разлуки и скуки,
Что там всякие против и за –
Если трогают эти же руки,
Если смотрят всё те же глаза.
 
 
Мимо смерти пройдут без утраты.
Но задушит немая тоска –
Папиросы дымком беловатым,
Уголком надушенным платка.
 
 
Охладевшие дрогнут и плачут,
Из блаженных торопятся стран.
Если памяти злая игла – чуть
Тронет метку залеченных ран.
 

7.I.1915

 
Его любви, ревнивой и стоокой,
Я не хочу – царя или раба.
Его души, и нежной и жестокой,
Я не возьму – не моего герба.
 
 
Но я приму – неласковой улыбкой –
Его тоску по ласковой по мне.
Но я хочу своею тенью зыбкой
Его дразнить, как зайчик на стене.
 
 
Слепить глаза скользящею игрою,
Что ближе – ярче, далее – слабей.
А надоест – я зеркальце закрою
И дам ему: играй или разбей.
 

15.II.1917.Кисловодск

 
Мягка подушка белая,
Легко ему лежать.
Присела я, несмелая,
На узкую кровать.
 
 
Прозрачна сетка синяя
У тонкого виска.
Безжизненнее инея
Холодная рука.
 
 
Лежи, лежи, недвижимый,
Обещанный судьбе.
Чем тише мы, тем ближе мы
К другому и к себе.
 
 
Что плачешь, мальчик маленький?
Закрой глаза свои –
Со снеговой проталинки
Плывущие струи.
 
 
Над раною сердечною
Сдвинь рук иероглиф –
И встреть улыбкой вечною
Последний свой отлив.
 

4.II.1915

 
Сломана, отброшена и смята
Чья-то – чья? душа или мечта.
Он не тот, она не та – а я-то?
Кажется, и я уже не та.
 
 
Был прелестен танец трех пылинок
В дымном нимбе палевых ночей –
Ропот лунных, струнных паутинок,
Сон троим приснившийся – но чей?
 
 
Жаль – кому? мы и не мы, и немы.
Жаль – чего? печали даль ясна –
Разве мне – неконченой поэмы,
Только мне – несбывшегося сна.
 

23.I.1915

 
Мы – дамы Грустной Маски,
Мы – рыцари Тоски –
Мы просим только сказки,
От счастья далеки.
 
 
День – в тягостном postiche’е [3]3
  скоплении (фр.).


[Закрыть]
И суеты, и зла –
Мы ждем Летучей
Мыши Вечернего крыла.
 
 
Что в жизни старой нише
Нас пылью занесло –
Сметет Летучей Мыши
Бесшумное крыло.
 
 
Боль сердца глуше, тише,
Воздушней ломкий шаг –
Следя Летучей Мыши
Мелькающий зигзаг.
 
 
И в юности окраске
Сухие лепестки –
Мы, дамы Грустной Маски,
Мы, рыцари Тоски.
 

5.IV.1917

 
Вот только это и было –
Полоска света под дверью.
Гляжу и глазам не верю
Сама же я дверь закрыла.
 
 
За дверью – тайное имя,
Мое бессонное горе.
Ему я молюсь в затворе,
Ему я служу во схиме.
 
 
К холодному изголовью
Прижмусь – одно остается.
Должно быть, это зовется
В романах – вечной любовью.
 
 
Прости моему неверью.
Я чуда ждала – свершилось.
Ведь было же это, было –
Светившееся за дверью.
 

8.IX.1917

 
Трамваев грохот и скрежет,
Горячий мягкий асфальт.
Навязчиво ухо режет
Газетчика звонкий альт.
 
 
От двери к двери – любезный,
Вполне корректный отказ.
– Мы можем быть вам полезны,
Но – кто-нибудь знает вас? –
 
 
Меня не знает никто там.
О, сердце людей – базальт.
И дальше, к новым воротам,
И снова трамвай, асфальт.
 
 
Но этот жестокий город
Такой красивый и свой,
Что каждый мне камень дорог
В пыли его мостовой.
 
 
С моста – Далекого Вида
Легла золотая мгла.
И тонет в реке обида,
Уходит боль в купола.
 
 
Кто любит, тот не осудит,
Кремнистый не бросит путь.
Мой город милостив будет
К другому кому-нибудь.
 

28.V.1917

 
Сразу сегодня дождь не выльется,
Тучи обида не уляжется,
Горестная стихнет, прихилится –
Заново проливнями скажется.
Жалуется громом на боль она,
Реки уносят гневный плач ее.
Только земля и удоволена –
Сонная, пыльная, горячая,
Жадная радуется – сушь ее
Смыта обиженною тучею.
 
 
Милая, стоны мои слушая,
Хвалит размеры и созвучия.
 

5.VII.1917

 
Опять открылись дождевые лейки,
А я без зонтика и без приюта.
Пойду хоть на бульварные скамейки,
Под ветками не так меня зальют-то.
 
 
Что ни скамейка, то и блузка в строчку.
Придвинусь я к полоске или клетке –
Все порознь разместились, в одиночку,
Никто не рад непрошеной соседке.
 
 
Все смотрят недоверчиво и строго
Из-под полей надвинутых, укромных.
Я и не знала, что в Москве так много
Влюбленных под дождем – или бездомных.
 

11.VII.1917.Пречистенский бульвар

 
На подушках на пуховых
Нет угла для сна.
Жарче маков, роз пунцовых
Складки полотна.
Руки в кольцах, как в оковах,
Протяну – стена.
 
 
Душный сушит, душит, давит,
Тушит пламя свеч,
То приникнет, то оставит,
Но ни встать, ни лечь –
Прямо в сердце, в сердце правит
Свой палящий меч.
 
 
Ты даешь – до капли пью я –
Чаша мук пуста.
Дай отравную, лихую –
Заградить уста,
И – в прохладу смольной туи
Росного куста.
 

8.VI.1917

 
Не насмотреться мне, не наглядеться
На эту прядь волос, на этот рот.
– Уже уходите? (Куда мне деться?
Как оставаться мне? сейчас уйдет.)
 
 
Метелью летнею – июньским чудом –
Снежинки т ополя заносят вас.
Кому же я зажечь свою свечу дам?
Она тебе горит последний час.
 
 
– Вернитесь, дальний мой. (Коснуться еле
Твоих, не знающих пощады, рук.)
Снежинки летние смели в метели
И двери запертой, и сердца стук.
 
 
Седыми вихрями в поющем круге,
Огнями белыми опалена,
Пушинка малая горячей вьюги
На рукаве его унесена.
 

18.VI.1917

 
Из больницы – скорей домой.
Хорошо меня дома встретят –
Угостят, поздравят, приветят.
И не царский то день – да мой.
 
 
Я живая, с вами, я здесь,
И дышу – пою и любуюсь.
Выбирайте песню любую –
С песней мир отдается весь.
 
 
Верно, я зашла не туда.
Где цветы, улыбки и ласки?
Ах, не лица – мертвые маски,
Не слова – иголочки льда.
 
 
Напоили – солью с водой,
Накормили – да горьким хлебом.
А светло так под синим небом,
А темно, темно под землей.
 

3.VII.1917

 
Конец моим прогулкам,
День кончить надо мой –
И Мертвым переулком
Идти к себе домой.
 
 
Шаги по плитам гулки,
Ночная тьма нема –
И в Мертвом переулке
Все заперты дома.
 
 
Замки пустых шкатулок,
С потерянным ключом –
Ах, Мертвый переулок
Ведет ко мне, в мой дом.
 
 
Ошибкам и охулкам.
Всему конец, всему –
За Мертвым переулком,
У Смерти на дому.
 

8.V.1917

 
Дай руку, дай, я погадаю,
Дай непутем поворожу,
Всю правду-выдумку узнаю,
Неправду-истину скажу.
 
 
Смотри, идет прямой и строгой
Твоя судьба через ладонь:
Земная ровная дорога,
Подземный трепет и огонь.
 
 
Ах, и тебя звезда чужая
К твоей погибели вела,
И ты без торга, не считая,
За песни душу отдала.
 
 
Смотри, любовью Аполлона
На жертву ты обречена.
И ты сойти в земное лоно
Кассандрой пленною должна.
 
 
Да что там греческие сказки,
Когда здесь русская судьба,
Когда нас корчит в лютой тряске
Лихая порча-ворожба,
 
 
Когда мы ведовским напевом
Снимаем нашепт вражьих чар
И отвечаем белым гневом
Иль вольным смехом на удар.
 
 
Ой, вспыхнут на тропах опасных
Блуждающие огоньки –
Как повстречаются две властных,
Две одинаковых руки.
 
 
Дай руку, дай – не на прощанье
И не на счастия обман,
А как бродяге подаянье –
Подай на долю, на талан.
 

1920. Москва

 
Прошли мои именины,
Прошли так бесцветно, снуло.
На запад солнце плеснуло
Последний свой кубок винный.
 
 
Ах, вот где мой праздник ярок,
Вот кто его правит – солнце.
Бросает в мое оконце
Один за другим подарок.
 
 
На голову – диадему,
На палец мне золот перстень,
На сердце – золото песни,
Вечерней зари поэму.
 
 
Спасибо, солнце! Бегу я,
От душных стен и каморок,
Вослед тебе, на пригорок,
Где ты еще ждешь, ликуя.
 
 
И там, вся в блеске и свете,
Стою, любимая солнца –
Плету его волоконца
В стихов золотые сети.
 
 
Скорей записать – в мой домик.
А дома – в сумерок чарах
Белеет новый подарок –
Стихов невиденный томик.
 
 
И почерк ясный поэта –
Его самого! Ах, да, ведь
То солнце меня поздравить
Спускалось, переодето.
 

17.X.1918

 
Бледным майским вечером, одна, незамечена,
Под ветками редкими Страстного бульвара,
В памяти перебирала прошлое – вечное –
Выцветшие закладки альбома старого.
 
 
Незнакомый голос: – Который час? – спросил меня.
Я ответила: – Час нашей радостной встречи. –
Так дальние – близкие, так чужие – милые
Друг друга нашли мы, бледным майским вечером.
 
 
И всё сказали мы, торопливо и ласково,
Что так долго, так горько таили, помнили.
И на миг были вместе, и миг были счастливы,
Прежде чем разойтись, бродяги бездомные.
 
 
А смешнее смешного и жалостней жалостного,
Что это могло быть – и не было, спряталось, –
Что он только спросил: – Который час, пожалуйста? –
Я ответила только: – Четверть девятого. —
 

 
Мраморная головка
Женщины на окне твоем.
Профиль твой тонкий около –
Мертвая и живой вдвоем.
 
 
Я загляну сквозь ветки,
Я постучу тебе в окно:
– Слушай, я статуэткою
Каменною была давно.
 
 
Ты мое сердце к жизни
Вызвал из холода и сна.
Вот я живая, близкая,
Вот я у твоего окна.
 
 
Встань же ко мне навстречу –
Сбывшейся наяву мечте.
Что говоришь ты? вечно ты
Мраморной верен красоте?
 
 
Гаснет в потемках пламя,
Стонут за стекла синевой
Мраморная и каменный,
Безжизненная – неживой.
 

 
За чайным столом, разговаривая
О разных пустяках и диковинках,
Ни с кем-то не в дружбе и не в паре я,
Как в школе приезжая, новенькая.
 
 
А все они, от девочки стриженой
До мудрого, слепого философа –
Таинственно ли, мнимо ли, просто ли –
Мои они, мои же, мои же ведь!
 
 
И тихо, невнятно я спрашиваю:
– Нет больше на свете одиночества? –
И слышу: – позвольте вашу чашечку. –
И вслух: – благодарю вас, не хочется.
 
 
Закрылось, не раскрывшись, окошечко.
И я глаза легонько прижмуриваю,
И папиросу тихонько закуриваю —
Тихонько, тихонько, тихонечко.
 

 
Это было очаровательно,
Если только было где-нибудь:
Чайный стол, и на белой скатерти
Сливки, булочки и варенье,
Шуточный разговор о мистике,
Серьезнее – о поэзии, –
Было ли это всё поистине,
Или же во сне пригрезилось?
Угольная коптилка чадная,
Толки о пайках и карточках,
Быстрая перекличка взглядами –
Чуткими и благодарными, –
Это тоже очаровательно,
Только его нет и не было.
Вот – за нищим столом, без скатерти
Друга нет, чаю и хлеба нет.