Текст книги "Тщета: Собрание стихотворений"

Автор книги: Вера Меркурьева

 
Летучие снега. Луга и тучи – белый саван. Смыл берега,
слил в пену кипень жгучий – холодная, слепительная лава.
Эй, жизнь не дорога. – повыйти, что ли, в поле, – на воле
схватиться силой с метелью поленицей, сестрицей р одною?
Холодная, помилуй.
 
 
Нога в хрустящей, блестящей парче утонет, заслонит гла-
за покров кисейно-снеговой, с головой схоронит покой от
века нежилой. Разверста ворог дуга – долой со света в бе-
лой тьму утробы, в сугробы спрятан, в богатые, глазето-
вые гробы, мглистой пеленой повит, укрыт от ветра исто-
вой могилой –
Немилая, помилуй.
 
 
Игрой потешь лихою околесиц, запутай без пути, поза-
кружи причудами, повысмей, зашути погудами разного-
лосиц, заворожи у ведовской межи. В пески пуховые,
снег овые зарой – укрой у ледяной доски – от страсти на-
прасныя, от праздныя напасти, от власти бесстрастныя
тоски, от пагубныя боли и от постылой неволи любовныя –
Бескровная, помилуй.
 

 
В немое било стукнув глухо.
Ступая тупо в мутной мгле,
Идет начетчица-старуха
Творить метание земле.
 
 
Стан перетянет жесткий пояс,
Не дрогнет нитка сжатых уст.
Лишь выдаст старость, шубой кроясь,
Сухих колен морозный хруст.
 
 
Идет, и вдруг – как вздымет руки,
Как грянет оземь черствым лбом,
Запричитает по разлуке,
Заголосит по неживом,
 
 
Как завопит в тоске несносной,
Твердя святые имена –
И вихри вслед размечут космы,
Ее седые дьякона.
 
 
И в смутных светах, в бледных бликах
Едва проступят образа,
Иконостасов дымноликих
Несосветимые глаза.
 
 
И, чуть завидев строгих очи,
Сама от страха не своя –
Не то блажит, не то порочит
Чужие скорби плачея.
 

 
Холодно, холодно. Беда ледяная, неминучая настигла, му-
чает иглами колотого льда. Долог, холоден путь – лечь под
белый полог, отдохнуть. Не вздохнуть, не разомкнуть век
заиндевелых. Тело, как чужое, не сгинается, опускается
чуть живое на холодную, на белую постель. Белый хмель
над ним осыпается – спит, не просыпается, пронзенное
снежными копьями, нежными хлопьями занесенное. И не
дышится, только слышится – где? когда? талая вода из-
подо льда пробивается, собирается в ручьи, и журчит, и
бежит – куда? – да к тем же, всё к новым фиалкам лило-
вым, подснежникам горько-медовым. То не колкие иглы
суставы пронзают, – пронимают землю иголки-тонинки,
молодые былинки-травы. Не метели морок слепит нераз-
глядно, – цветопадный ворох вишен в апреле. Не старуха
седая вопит, убивается – усмехается красота молодая.
 
 
Не спи, не спи, вставай –
По-на лугу
Давай дышать, давай
Жить на бегу.
 
 
Тебе и мне – цветы.
И ты, и я –
Светясь – и я, и ты –
Бежим, смеясь.
 
 
Ай, полна вода
Хмельным-хмельна.
Да нет, нет да – ну да –
Весна-красна.
 

 
Да что же сталось? куда девалась лихая, злая вьюга снеж-
ная? ты, нежная подруга, красавица, забавница, шутила-
потешалась, шутя заворожила, насмешница досужая, ты
стужею трескучею измучила, шутя заполонила, до смерти
зашутила, ты, милая, до смерти залюбила и необорной
силой из мертвых воскресила чудотворно. К тебе зову, то-
бой живу, и славлю тебя – любя. За кубок пыток – о горь-
кий страстной напиток – тебя хвалю. Я кровь и воду
лью. Я желчь и уксус пью. Тебя хвалю и славлю. И ставлю
твой медный жезл, твой звездный бич я – как знак позора
и величья. Ты зимняя весна, ночное солнце – на донце сна
ясна. Хочу тебя, хваля, найти, признать, назвать. Ты – мать
земля. Ты вся в себе, и я в тебе, душа, любовь, и боль, и
счастье. И ты во мне, в моей великой части, ты малая пес-
чинка, пушинка, зеленая тониночка-травинка, ты крошеч-
ная звездочка-снежинка.
 
 
Ранним днем, тонким сном –
Талый снег за окном.
 
 
Малых рук, сонных глаз
Тайный зов, темный сказ.
 
 
Коврик шитый в углу,
Котик спит на полу.
 
 
И дремля, и тая,
Ты со мной, ты моя.
 
 
Первый луч, ранний свет,
Тонкий сон, талый снег.
 

III.1919.Москва

 
Приутихшая, невеселая
Вечерняя Москва, старинная.
Темнота на ощупь тяжелая,
Улицы кривые, длинные.
 
 
Тени одна другой сторонятся,
Опасливо по стенке тянутся,
Встретятся и не поклонятся,
Разойдутся и не оглянутся.
 
 
По асфальту ступаю с краешка,
Сторонясь, не оглядываясь,
Пальцами трогая, не знаю, что –
Как прибираясь, опрятываясь.
 
 
Безыменная и бессловная,
Давняя, неизгладимая
Земли моей обида кровная
Прикипела, прижглась к груди моей.
 
 
Болью душа моя проточена,
Мое тело измором пытано.
Я как ты, земля, и точно ты,
В твоих ранах до недр открыта я.
 
 
Пустыми глазами вглядываюсь:
Во мне ли то или около –
Метнулись в полнеба радуги,
Плеснули в полун очи рокоты.
 
 
Хлынули прибои светами,
Вихрями налетели молнии.
Это ли мое сердце – это ли
Мое сердце переполненное?
 
 
Закружилось, забилось, схвачено
Круговых огней метелями –
В пляс ударится то ли в плач оно,
Налету пронзено, подстрелено.
 
 
Как лампада, земля стеклянная
Извнутри замерцала пламенем,
Струйчатыми диафанами
Стены засветлели каменные.
 
 
За глухими дверьми, за окнами
Растопились слезами частыми,
Пробежали навзрыд потемками,
Смехом просияли ласковым.
 
 
Да не камень то плачет, радуясь,
То не вздохи счастия, боли в нем –
Это я взметелилась в радугах
Хлынула звездным проливнем.
 
 
Распростерлась – попираемая,
Обнимаю – отверженная,
Вечно живя, что миг умирая –
Ночь, песнь, любовь – миродержная.
 
 
Земную тягу вынашиваю
Поступью неслышною, женскою.
И откуда что – не спрашиваю,
Но – земля от земли – блаженствую.
 

16.VIII.– 11.IX.1918

КАНИТЕЛЬ

Мои причуды и прикрасы,

Энигм и рифм моих кудель,

Моей улыбки и гримасы

Очередная канитель.

 
Если мы плачем кровавыми слезами,
Бросив – незрячим ли? – п од ноги любовь –
Боль нашу спрячем гранеными стихами,
Ими означим пролитую кровь.
 
 
Зримые зорче «колеблемые трости»,
Нашепта, порчи суха беда лиха,
Пыточной корчей раздавленные кости –
Там, в узорочье росного стиха.
 
 
Сердце ли радо весенним светозвонам,
Райского сада ли ветвью зацветем,
Если не надо для счастья ничего нам –
Струнного лада ливнем изойдем.
 
 
Что ж это, что же – такое дорогое,
Счастья дороже, страдания больней,
Совести строже, приманнее покоя,
Милости Божией – Смерти – сильней?
 
 
Скорби ли лава, блаженства ли то море,
Страсти ль отрава, то бездна ли греха –
Верно и право немотствуют в затворе,
Слуги устава – подвигом стиха.
 

6.I.1918

 
Свободно и пусто в комнате,
Все вещи на своих местах.
Подглядывающие, полноте
Метнувшийся поднимать страх?
 
 
Зачем вы дразните мороком
Вкось видимых нечужих лиц?
Тревожите, шелестя ворохом
Не тронутых никем страниц?
 
 
Так вот какие – ревнивые,
Лукавые друзья ночей,
Пугающие и пугливые,
Вы – души неживых вещей.
 
 
Так вот что за дверью грохало,
Стучало внутри коробка –
Вам хочется, чтобы вас трогала
Человеческая рука.
 
 
И чуть, другим отвлеченная,
Гляжу, не замечая вас –
Как звери, к рукам приучённые,
Вы требуете моих ласк.
 
 
Ах, я бы с вами поладила,
И мне ваша тоска близка,
И я бы хотела, чтоб гладила
Хозяйская меня рука.
 
 
А строчки мои неловкие,
Хромающие всё звончей –
Не те же ли хитрые уловки
Являющихся душ вещей?
 

24.XI. 1917

 
Кто без меня был у меня вечером сочельника?
Мглил у огня – кто без меня – ветки можжевельника?
Тайный гость.
Был у меня – взор уклоня –
Вечером сочельника мглил у огня
Ветки можжевельника – темную трость –
Тайный гость.
 
 
Взор уклоня – в ночь ото дня – дымами овеянный,
Темную трость – бросил у меня, стихший и рассеяний,
Тайный гость.
Терпкую гроздь – в ночь ото дня –
Дымами овеянный, бросил у меня,
Стихший и рассеянный – терпкую гроздь –
Тайный гость.
 
 
Сердце пронзил – зов иль вопрос? тень невозвратимого,
Острый гвоздь – сердце пронзил – забытого любимого –
Крестный гвоздь.
Зов иль вопрос – не мне, не мне –
Тень невозвратимого – но нет, но нет —
Забытого, любимого – крестный гвоздь —
Тайный гость.
 

29.XI.1917

 
Я без имени, я без отчества,
Без приюта в толчее мирской.
Но бессонное строит зодчество
Потаенного одиночества
Удаленный мне мой покой.
 
 
Городской машины колесико,
Полустершееся на ходу –
Я на свет не высуну носика,
Я – надломанного колосика
Незаметнее – пропаду.
 
 
Но – скользну в себя легче тени я –
И не прежняя, и не та,
И наитием озарения
Я в безумии приближения
К Сердцу Мира и к тайне тайн.
 
 
Одиночество и фантастика
Начинают свой брачный пир.
Слышишь? Музыка. Видишь? Пластика.
Крест огня в кружении – Свастика.
Хочешь? Творчество. Можешь? Мир.
 

5.XII.1917

 
Кто знал, как я, соблазны одиночества –
Влекущие провалы пустоты,
Все тайные, все темные пророчества
Тоскующей, взыскующей мечты, –
Тому равны и торжище, и студия,
Ему на них себя не раздвоить,
Но в келии безмолвия, безлюдия –
Таимому – таиться и таить.
Ему нейти печалить или радовать
Свои глаза убором красоты –
Но потаенно, отдаленно складывать
Сокровища смиренной нищеты.
И вдруг – чужих, своих ли отклоняющей –
Увидит, одиночества на дне,
Что он себе – другой, чужой, мешающий,
Что он с собой – вдвоем, наедине.
И горестно возропщет, и восплачется,
От стен к стенам безвыходно снуя —
И отойдет, и убежит, и спрячется
Он от себя в толпу чужих не-Я.
 

8.XII.1917

 
День заколот тенью черной. Вот твой молот, вот твой жернов.
Необорно и упорно в слово словом снова бей.
Слов раздавленные зерна пасть расплавленная горна
Варом слижет, жаром снижет. Ты же смей, не робей.
 
 
Пусть, клубяся дымным гимном, уст устами ищет пламя,
И, яряся диким скимном, сгорблен короб – горб огней,
И взаимным прыщет ливнем, метит – ты в нем – встретить бивнем –
Не яви страх, в быстрых искрах стой, умей, пой и смей.
 
 
Слов зыбучесть и текучесть вылей в жгучесть, в силе мучась,
Куй им огненную участь – испытуем, не жалей.
Мук и пыток прав избыток, звука слиток плавь, созвучась,
Как напиток, как струи ток, слово лей, слово лей.
 
 
Слова сгусток, сжатый в жгуты, вынь у огненного спрута
И, как злато – Бенвенуто, стих чекань, стих чекань.
Год работы иль минута – вот он, вот он, пресловутый,
Гнутый, мятый многократы, явит сплав славы грань.
 
 
Здесь означен, весь прозрачен, как чертог украшен брачный,
Как восток, окрашен в утра перламутровую рань –
Или, – гневный, строг и мрачен, рог заката огнезначный
И набата зевный плач он, боя вой, бури брань.
 
 
Ты же, скован заклинаньем, обетован послушаньем,
Пред созданием готовым, перед словом, мастер, встань.
Делу рук своих – признаньем, телу мук своих – дыханьем,
Весть во мгле дней, честь последней славы слову дай дань.
 

12.XII.1917

 
В далекой комнате задвинута
На полке, книгой между книг,
Я жду, ко мне, давно покинутой,
Придет неверный мой жених.
 
 
Войдет походкою неспешною
И сядет в кресло у стола –
И станут сказкою утешною
Все помыслы и все дела:
 
 
И я, слепая от рождения,
Глухонемая – обрету
Все царства слышанья и зрения,
Всей милой речи теплоту.
 
 
Где шрамы язв, где пятна тления,
Оцепененья синева?
Не в зимнем сне, не в мертвом плене я –
Но вся в цвету и вся жива.
 
 
А он, преображенье даруя
Одной мне только внятным: встань —
Бормочет в кресле сонно старое:
– Да, жизнь прошла, куда ни глянь.
 

13.XII.1917

 
Шесть дней прошло моей недели,
И день седьмой.
Кто здесь со мною на постели –
Немой, не мой?
 
 
Не видно глаз, не слышно речи,
Нигде, ничуть –
Но холодом сжимает плечи
И страхом грудь.
 
 
И никого, и ничего нет
Внутри кольца –
Но поцелуй бесстрастный гонит
Кровь от лица.
 
 
А, Темный Рыцарь, многих вышиб
Ты из седла –
Но твоего копья не выше б
Моя стрела!
 
 
Пойду сама, твоей навстречу –
Петле-тесьме,
И вечной памятью отвечу
Я вечной тьме.
 
 
Но темная яснее риза,
Виднее круг:
Чему мой гнев, кому мой вызов?
Со мною друг.
 
 
Ведь только с ним в пределах мира
Я не одна.
Какая царственней порфира,
Чем пелена?
 
 
И я зову: иди же зыбку
Мою качать,
И дать устам моим улыбку –
Твою печать.
 

15.XII.1917

 
Черным окошко занавесила,
Белые две лампы зажгла.
Боязно чего-то и весело,
Не перед добром весела.
За день-то за долгий намаешься,
Ходишь по людям по чужим,
К маленьким пойдешь ли – спокаешься,
Вдвое спокаешься – к большим.
Дай-ка, оденусь попригляднее,
В гости пойду к себе самой.
Будет чуднее и занятнее
Речи вести с самой собой.
– Милая, вы очень фривольная.
– Милая, я на колесе.
 
 
– Бедная, есть средства – безбольные…
– Бедная, пробовала – все.
– Нежная, где друг опечаленный?
– Нежная, заброшен, забыт.
– Певчая, где голос ваш хрустальный?
– Певчая, хрустальный – разбит.
– Порченая, знахаря надо бы.
– Порченая, знахарь-то – я.
– Гордая, есть пропасти адовы.
– Гордая, и там я – своя.
– Грешная, а Бог-то, а любящий?
– Грешная, знаю. Не дано.
– Нищая, на гноище, в рубище.
– Нищая, верно – и смешно.
 
 
Что уж там громкие названия,
Жалкие, жуткие слова.
Проще – бесцельное шатание,
Правильней – одно, а не два.
Сердце, разбившись, обнаружится
Обручем игрушки – серсо.
Весело взвивается, кружится,
Прыгает со мной – колесо.
 

17.XII.1917

 
Восемь лет. Игрою брызни
В кошки-мышки или жмурки –
И беги навстречу жизни
Бегом радостным мазурки.
 
 
Восемнадцать. Ранней страстью
Просияв, не опечалься –
И лети навстречу счастью
Круговым полетом вальса.
 
 
Тридцать шесть. Планетных орбит
Не пытай, звезда без ранга –
И скользни навстречу скорби,
Тут и там, уклоном танго.
 
 
Шестьдесят. Обратно вертит
Карусель невидный кто-то.
Что ж, пойдем навстречу смерти
Темпом медленным гавота.
 

8.VI.1916. Пятигорск

 
Да что ты, злая девочка,
Насупленно глядишь?
Ты миленькая белочка,
Ты глупенькая мышь.
 
 
Твои сестрицы-косыньки
Как в золота кольце,
Веснушки точно росыньки
На розовом лице.
 
 
Не верит – и обиженно,
Рассерженно твердит:
– Я гадкая, я рыжая,
Не смей, не тронь, уйди!
 
 
Молчу. Не знай, бедовая,
Как вся ты мне мила –
Красивая, медовая,
Сердитая пчела.
 

28.IX.1918

 
Быть прижатой жутко ново
К постороннему плечу.
Отвернуться от чужого
Не могу и не хочу.
Телом к телу, тесно, рядом –
Ближе с близким не могли б.
И слежу я долгим взглядом
Незнакомых пальцев сгиб.
Тесно, душно, точно в склепе,
Терпким горлом сдавлен крик.
И прозренье четко лепит
Неизвестный чуждый лик.
Что чужому ни скажи я –
Не уйду, не убегу.
Но взглянуть в глаза чужие
Не хочу и не могу.
Кто – не вижу – может, смеет.
Чей – не знаю. Мой он, мой.
И как хочет, так владеет
Мной на миг навек чужой.
 

6.III.1917

 
На удивленье и на редкость
В ее дому цветов, огней.
Но клетка пышная – всё клетка,
Степной лисице тесно в ней.
 
 
У ног – изгибы тонкой шали,
Изломы шелка – у плеча.
Но одеяние печали,
Равно – лохмотья и парча.
 
 
И занавешенная дремлет
По-за окном, одним-одной.
И снятся ей леса и земли
Там, на Просторе, за стеной.
 

17.II.1917

 
Рожденья день – и мама подарила
Ей простенький браслет.
Так далеко. Да разве это было –
«На утре лет».
 
 
День именин. К нему ей муж готовят
Серебряный сервиз.
Так напоказ. И жадно сердце ловит
Чужой каприз.
 
 
На новый год приносит ей любовник
Корзину чайных роз.
А ей – милей чужих полей шиповник
В блестинках рос.
 
 
И ждет она земной страстной недели
Воскресного конца,
И в праздник свой гирлянду иммортели
Вокруг лица.
 

11.IX.1916.Кисловодск

 
Старых книг сегодня скучны томы,
Явь окна безжизненно фатальна.
Где твой милый, где твой незнакомый?
Ты одна, устала и печальна.
 
 
Целый день – работа до надсады,
Раздражение противоречий.
Где ж его приветливые взгляды,
Где его уверенные плечи?
 
 
Он придет, не виденный ни разу,
Чаемый от века и до века –
И не вспомнит, не напомнит разум
То, что ты уродец и калека.
 
 
Тихо сядет у твоей кровати,
Ничего не скажет и не спросит –
До изнанки сношенное платье
Даже нежных пальцев не выносит.
 
 
Только будешь, молча и покорно
Вглядываясь в сумерки оконца,
Числить звезд рассыпанные зерна,
Вместе ждать обещанного солнца.
 

12.VIII.1917. Пречистенский бульвар

 
На люди появляется
Уверенная и крепкая.
Никто и не догадается,
Что она маленькая и нелепая.
 
 
Идут глупые, умные
К ней, с весельем и с кручиною.
Никто, никто не подумает,
Что она любит шоколад с начинкою.
 
 
День весь бродит без устали –
Сама за семью печатями –
В поисках дела ли, чувства ли,
За ответами или за перчатками.
 
 
На ночь – гребнем в зазубринах –
Не расчешет, точно н азло, косм –
Замечтавшись о излюбленных,
Никем не подаренных Grab apple blossoms.
 

9.III.1918

 
Считай часы, считай минутки –
Не раздаются ли шаги?
Чужие прихоти и шутки,
Чужие тайны береги.
 
 
Ну, а твоя-то где же радость?
Вот – папироски, в их дыму.
Не надо, ничего не надо
С тобою вместе никому.
 
 
Пускай. Такая честь и часть ей.
И ей самой себя не жаль.
Могла беречь чужое счастье –
Умей беречь свою печаль.
 

5.IV.1917

 
Некогда подумать о себе,
О любви, никем не разделенной.
Вся-то жизнь – забота о судьбе,
О судьбе чужой, непобежденной.
 
 
Весь-то день – уборка и плита,
Да еще аптекарские склянки.
Вся-то ночь – небесная мечта,
Бред Кассандры – или самозванки?
 
 
Долго, долго не ложится тень,
Утро настает незванно рано.
Но и днем сквозь усталь, пыль и лень
Слышны ей – лесные флейты Пана.
 

4.V.1916

 
В поношенной жакетке,
В потертых башмаках –
А солнце красным метки
Нажгло мне на щеках.
 
 
И не сдержу я клича,
Теплом опоена:
Я солнцева добыча!
Я солнцем клеймена!
 
 
По жилам бродит-бредит
Хмельная кутерьма.
И как никто не сметит,
Что я сошла с ума –
 
 
Что я смеюсь и плачу,
Как полоумный ветр,
Что я корону прячу
Под порыжелый фетр!
 
 
Что это солнце – точно
Такое же, как я,
И прячется нарочно
Под рыжих туч края.
 

26.IX.1918

 
Маленькое верное сердце
Тяжесть большую переносит –
С верой и болью страстотерпца
Любит, но не ждет и не просит.
 
 
Жаль вам его? пройдите мимо,
Лаской не тронув, не обидев.
Чтите права чужого грима
И не узнавайте, увидев.
 

25.IV.1917

 
Тепло у печки. Слитный запах
Цветов и легких папирос.
И старый кот на мягких лапах
Упрячет в шерстку зябкий нос.
 
 
И мама в старых теплых туфлях
Бредет – ворчит сама с собой:
– И всё-то хлам, и всё-то рухлядь,
Как мы с тобой, как мы с тобой.
 
 
Вон дочка, смолоду-то спится,
Уж так скромна, ни за порог. –
А мне тепло, смешно, и снится
Не то жених, не то пирог.
 

 
Век восемнадцатый ей близок,
Стиль Фрагонара и Ватто.
Но любит томная маркиза
Кафе-глясе, коньяк, авто.
 
 
И революция хлестнула
Ее не очень горячо, –
Лишь ножку стройную обула
В дубовый крепкий башмачок,
 
 
Да в руки, вместо чайной розы,
Дала ей кожаный портфель.
Но всё звучит, сквозь цифры прозы,
Всё та же нежная свирель.
 
 
Всё та же, в новой обстановке,
Для Де Грие Манон Леско –
Он ей влюбленно и легко
Подписывает ассигновки.
 

 
В пушистой складки шали привольно завернется,
Тому, что есть едва ли, безбольно усмехнется,
 
 
По комнате холодной рассеянное пройдет,
Подумает: – «а скоро и праздник настает.
 
 
Ждет девушка от друга, от барыни кухарка,
А мне-то от кого же на праздник ждать подарка?»
 
 
Пойдет она и купит подарок дорогой –
Зимой – дремотный, белый, мечтательный левкой.
 
 
Накроет стол нарядно, цветок на стол поставит
И с праздником веселым сама себя поздравит,
 
 
И, радостная, скажет, вдыхая сладкий дух:
«Благодарю за память, мой неразлучный друг».
 

II.1920

 
На закате в старом парке
Сосны в бархат разодеты.
Сквозь берез косые арки
Золотые смотрят светы.
И неясны, и неярки
Бледных женщин силуэты.
 
 
По скамейкам, на дорожках
Позабылись и остались.
В пальцах тонких, зябких, дрожких
Метерлинк или Новалис.
На колечках, на сережках
Медлит луч, уйти печалясь.
 
 
Эта – в мрачном черном платье,
Та – в прозрачном сне вуали.
Но у всех – одно объятье,
Всем – один удел печали.
И объятье – как распятье
Тем, кто ждали и устали.
 
 
Глубже, строже траур сосен,
В небе гаснущем узорясь.
Лист березки – вкривь и вкось он,
С ветерком залетным ссорясь.
И земли, и сердца осень
Теневая кроет прорезь.
 

3.IX.1916.Кисловодск

 
На перекрестке Лель подошел к Снегурке –
Там, где пестрит афишами забор.
Он – в кожаной скользкой куртке,
Она – в суконном tailleur [1]1
  костюме (фр.).


[Закрыть].
 
 
– На «Двенадцатой Ночи» вы уже были?
– Нет, я боюсь вечерней темноты.
– Двенадцатая ли, ты ли?
– Единственный, это ты.
 
 
– Слышали, опять голодный бунт в Коломне
– Не говорите, кошмар наяву.
– Приснившаяся, напомни.
– Я помню, но не зову.
 
 
– Февральский сахар, а по карточкам марта.
– В августе, значит, получим за май.
– Ты – случай? красная карта?
– Проигранная. Прощай.
 
 
– Уезжаю, не зная, куда назначат.
– Мне сюда, на Сретенку. Добрый путь.
– Ты – Встреча моя. Удача?
– Ты вспомнил? поздно, забудь.
 
 
С завязанными глазами, точно в жмурках,
Догнать – не догонит марта апрель.
Потерянная Снегурка,
Растерянный, глупый Лель.
 

13.III.1918

 
Да что ж это за листики весенние.
Раскрытые так трепетно и молодо?
Им – синее небес благоволение,
Им – солнечное, праздничное золото.
 
 
А мы-то, мы – домов своих теснинами,
Асфальтовыми теми тротуарами –
Мы сушим их, мы душим их невинными,
Мы делаем их блеклыми и старыми.
 
 
И все-таки, стыдяся и досадуя,
Со всяческой расценкою и мерою,
Мы плачем перед ними – нежно радуясь,
И молимся им – горестно не веруя.
 

18.V.1917

 
Светлый диск в кольце туманном,
Бледный в бледном круг –
Ляжет поздно, встанет рано
Мой небесный друг.
 
 
Ночью бродит, луч наводит
На крыльцо в саду –
Смотрит, кто ко мне приходит
И кого я жду.
 
 
Днем над домом незнакомым,
За чужой стеной –
Метит облачным изломом
Шаг неверный мой.
 
 
Нас обоих верно тянет
К той же кривизне –
И покоя нет, и сна нет
Ни ему, ни мне.
 

27.I.1915