Текст книги "Тщета: Собрание стихотворений"

Автор книги: Вера Меркурьева

 
В окно влетели стайкой белою –
Ночной налет, дневной наряд –
И надо мною, онемелою,
Вершат им ведомый обряд.
 
 
Коснутся плеч моих усталости –
За ними крылья в серебре.
Коснутся сердца темной алости
Покоем неба на заре.
 
 
Ах, пыль земли забыть умела я
И видеть только высоту,
Где раскрывались крылья белые,
Все на свету и на лету.
 

10.VII.1917

 
От звезд норовя занавеситься,
Под облачный спрятаться плат,
Заря загляделась на месяца
Бродячего краешек лат.
 
 
Хоронит за ближней осинкою
Свои пересветы венца,
Туманною кроет ширинкою
Несносную алость лица.
 
 
– Когда бы не копья те звездные,
Не те потайные ключи —
Послала за ним бы и поздно я
Косые, цветные лучи. –
 
 
Но жить ей впотай заповедано,
Небес на краю, под замком –
И латнику бледному вслед она
Махнет рукавом – ветерком.
 

14.X.1917

 
С неба шел, на землю падал
Летний дождик, частый, меткий,
И друг к дружке жались рядом
Две березки, две соседки:
– Не побило бы нас градом,
Не помяло бы нам ветки. –
И бежали старым садом
Две сестренки-малолетки,
И смотрели робким взглядом
Из жасминовой беседки:
– Ай, не трогай, дождь, не надо,
Мы же крошки, мы же детки. –
Дождь смеялся, н аземь, н адом
Водяные метил сетки,
Дождь пролился водопадом
И сквозь солнце брызгал, редкий.
И равнялися нарядом
Две березки, две кокетки.
А сестренки были рады
Мокрой травке-разноцветке.
 

 
В путанице поворотов,
Разбегающихся дорожек –
Спрашиваю прохожих,
Изредка молвит кто-то,
Бросит на ходу: «не знаю»,
Торопко пробежит: «не здешний».
Это – цветопад вешний
П оветру облетает,
Бледные сквозные хлопья –
Белые лепестки черешни.
Это – мечта утешней
В матовом сне опия.
Это – моя Утопия
Оттепели поспешней.
Это ее, кромешней
Зыби, мути, топи, я
Пр оводами встречаю.
Вот это что – «не знаю»,
Вот это кто – «не здешний».
 

20.II.1918

 
Метнулась пугливой кошкой,
Зацепила скупые фортки,
Постучала галкой в окошко,
Растворила дверные створки,
Мигнула зайчиком в луже,
Расплескалась синей канавкой –
И дразнит: а последней стужи
Не боится первая травка!
 

6.IV.1918

 
И в тихой дали, в неба глуби
Такая нежность и покой,
Как светлый кто-то белизной
Сквозь голубую мглу проступит –
 
 
И он всем полем нас полюбит,
Нам улыбнется всей рекой,
И отпускающей рукой
Нас примирит и приголубит.
 
 
Ах, это тот, кого на свет
Каким названьем ни уродуй –
Зови природой иль погодой –
 
 
Большой талант, большой поэт
Кончает осени сонет
Очаровательною кодой –
 
 
Под вечер дней, на склоне лет.
 

21.IX.1918

 
Березка растет выс око,
Ветки наклонив низко.
И до неба недалёко,
И от земли-то близко.
 
 
Ей сверху – лазурь и алость,
Снизу – тьма и прохлада.
И – слабость то или жалость,
А всему она рада:
 
 
Полоскам на белом платье,
То ли кружеву в косах,
Тому ль, что скоро лежать ей
На вечерних на росах.
 
 
Невольно, светло красуясь,
Ждет: придет он и взглянет –
Кто, жадно ею любуясь,
Насмерть ей сердце ранит.
 

23.VII.1917

 
Бесцветный день – оторванный листок
В расплывчатости тающих кристаллов.
А где-то дней ликующих исток
Горит зарей пылающих кораллов.
 
 
Пустых речей – бряцающих кимвалов –
Чужих людей томительный поток.
А где-то есть – единственный Качалов
И есть – о, есть – Ахматова и Блок.
 
 
Вся жизнь, вся жизнь – разорванные ткани,
Немой души расколотые грани,
Слепой мечты разбитая эмаль.
 
 
А где-то есть всё то, всё то, что снится,
Что никогда, нигде не повторится.
И, если есть – мне ничего не жаль.
 

7.VIII.1915.Кисловодск

 
Кривыми улицами непролазных
Идти до тайныя черты
И видеть в лицах безобразных
Лик непорочной красоты.
 
 
Внимать, как с веток листья вязу,
Хрустя, совьются и замрут –
И видеть в щелях черных пазух
Его весенний изумруд.
 
 
Всё, всё, что на земле ни сталось –
Таить, как некий вдовий сон:
Одежды темныя линялость
Сменить на пурпур и виссон.
 
 
И вот – дойдешь до той до грани,
Там остановишься и ждешь –
Когда же сущей правдой станет
Твоя пророческая ложь?
 

23.IX.1917

 
Зашумели, зашуршали
Листья у крыльца –
Это платья побросали
Братья-месяца.
И бегут – под землю лестниц
Не замел бы снег.
Только самый крайний месяц
Замедляет бег:
Жалко листьев яркий пояс,
Поздних ягод-бус,
И кусает, беспокоясь.
Золотистый ус.
 
 
– А и мать-земля скупа шить,
Изорвешь – латай,
Сентябрем уйдешь под пажить
Оборотит в май.
И с тобою той весною,
Новым платьем чист,
Станет по пояс травою
Оброненный лист. –
 

22.IX.1918

 
Вечерни солнца конченная треба.
Пути на запад облачные метки.
В чужом саду, в заброшенной беседке
Под вечер успокоиться и мне бы –
И видеть сквозь темнеющие ветки
Полоски еще розового неба.
 
 
Последний звон – на ивах, на верб ах ли,
Куренье смол игольчатым кадилом.
Ах, на моем далеком юге, снилось,
Родные тополя сильнее пахли,
И я о севере грустила милом
Острее – там, в забытой белой сакле.
 
 
Как непохожи там и здесь природа,
Здесь – Антигона, там же – Клеопатра.
Но здесь я у подножия Алатра,
У темной грани светлого восхода,
Но ближе здесь небесного театра
И высь и даль украшенного свода.
 
 
Вечерняя прохлада нежить рада
Чужого сада тихую беседку.
Пора идти. Еще мгновенье взгляда —
И снимок спрятан в темную кассетку.
Но я его возьму, когда мне надо,
В моих стихов узорчатую сетку.
 

6.VIII.1917

 
Иерофант ли знаком знания,
Иль слова магией поэт –
Равно напрасно ловят грани Я
Неуловимый тайносвет.
 
 
Равно искусства сети гибкие
И знанья шаткая ступень –
Не емлют тайны вечно зыбкия,
Чужого сердца светотень.
 
 
А там – чернавка, позабытая
У придорожного крыльца,
Глазами сказки видит скрытое
От мудреца и от певца.
 
 
Игра ли то слепого случая,
Закон ли вещей глубины,
Но все созвездия, созвучия –
В девичьи косы вплетены.
 

30.XI.1915

 
Был вечер утру солнца равен –
Пронизан светом каждый миг,
И в старой лавке старый раввин
Перебирал страницы книг.
 
 
«Находит Бог свои утраты
На дне морей, в песках пустынь,
И возмещает седьмикраты
Он оскорбителям святынь.
 
 
Но если мы падем на лица
Свои у страшных Божьих ног –
Он отомстит и примирится:
Не вечен гнев, но вечен Бог».
 
 
Лоскутьев темные отрепья,
Бумаги шелест, звонкий торг –
И строгих рук великолепье,
И глаз экстатика восторг.
 
 
А рядом – город: в шума лаве
Гудит мотор, звенит трамвай.
О, старый равви, мудрый равви,
Напрасных снов не вызывай.
 
 
Смерть поколенья – смерть и Бога.
Что новый род – иной кумир.
Но наша в вечности дорога.
Не вечен Бог, но вечен мир.
 
 
И будем век мы тщиться всуе
Сойти с дороги слепо той,
И ужасаясь, и любуясь
Мирскою буйной лепотой.
 
 
И нам у сонных побережий
Покоя смерти не вкусить,
Моляся Времени, о еже
Нам нашу вечность износить.
 

20.VIII.1917

 
И мед, и яд – слова очарования.
Кто знает их – премудр и тайновещ.
Всегда – о, да – прекраснее название,
Чем названное – чувство или вещь.
 
 
Безумный маг великого молчания
Заветную снимает пелену –
И сам тогда во власти волхвования,
У чар своих, у слов своих в плену.
 
 
И видит он сияние мечтания,
И молит он: – Прекрасное, ко мне! –
И слышит он: – не то, не там, не та, не я, –
И гнется он под тяжким знаком Не.
 
 
Очерчен круг. Дневной неволе – дань ее:
Условностей заученный словарь,
Бесценных книг дешевые издания,
Небесных тайн житейский календарь.
 
 
В страстную полночь страсти и страдания
Дано одно – смотреть и целовать.
А те слова – те страшные, названия –
На них темна заклятия печать.
 

28.II.1913

 
Есть слова – не от уст к устам, –
Ласковые, как небо летом,
Радостные нездешним светом,
Вспыхивающим только там.
И не знаем мы даже, гд етам
Есть слова от сердец к сердцам.
 
 
Есть слова – как кровь на клинке,
Жалящие отравным жалом,
Ранящие слепым кинжалом,
Острые – как стекло в песке,
Страшные – как бичи отсталым.
Есть слова – от тоски к тоске.
 
 
Ласковые – нам снятся сном,
Облачные – летят бесследно.
Яростные – навек, победно,
Резанным на меди письмом,
В памяти остаются бледной –
Выжженным на душе клеймом.
 

20.VII.1917

 
Обессиленных рук перегиб уже не гибок –
От несметных пожатий, объятий кандалов.
И устали уста – от бесчисленных улыбок,
От раздельности слов, одинаковости слов.
 
 
Примелькались глазам лоскуточки имитаций –
Обветшалое вымыслом творчество само –
Световые эффекты небесных декораций,
Видовые картины земного кинемо.
 
 
Спят, остынув, сердца – и холодный сон глубок их,
И покоен их отдых от стольких поз и фраз,
От исканий, скитаний, страданий одиноких,
От трагических фарсов, от грима и гримас.
 
 
Притаились, притихли, замолкли и застыли –
В тишине, темноте, пустоте, навек одни.
Мировые метели в купели звездной пыли
Затушили неверные, лишние огни.
 

17.I.1915

 
В тесной темнице заточнику не спится:
Ликов незримых немые голоса,
Плещет ли, блещет ли вещая зарница,
Ставит ли, правит ли Арго паруса.
Дышит, кто слышит, дыханием сирени,
Стебли колебля, колышутся цветы.
Мнятся ли, снятся ль блаженные колени
Пенорожденной, явленной Красоты.
Голос незвонкий, что волос тонкий, нитью
Льет неотлитно, не внять ему нельзя:
 
 
Пленный и тленный, к великому разлитью
Млечного вечно пути твоя стезя.
Ржавых затворов заплаканная зелень,
Плесень в узорах – претворены, смотри:
В злато и жемчуг заоблачных молелень,
В ладан и смирну кумирни «Там – внутри».
 
 
Дремлет, не внемлет, объемлет – не приемлет
Звука в молчаньи и знака в темноте.
Пленником семь лет – и будет им он семь лет,
Майской и райской не верящий мечте.
 

26.VIII.1916.Кисловодск

 
Замаскированных и ряженых
Несвязный круг, неровный шаг.
И не узнать, кем строй налажен их,
И кто там друг, и кто нам враг.
 
 
Случайно скованными парами
Обручены-обречены,
Своими чарами-кошмарами
С чужими снами сплетены.
 
 
И редко, редко, на мгновение –
Ни с кем не слитое звено –
Мелькнет непризнанного гения
Неузнанное домино.
 
 
И реже, реже, неприметная,
Никем не принятая вновь,
Неутолимо безответная.
Пройдет Единая Любовь.
 
 
И вскрик, и взгляд, бесцельно брошенный,
Оплачет призрачную даль –
Теней немилых круг непрошеный,
Круженья лишнего спираль.
 

19.VIII.1915.

 
Кремлевские, церковные, святые,
Литые, золотые купола.
Архангельские головы седые,
Ивановские царь-колокола.
Успенские истертые ступени –
Столетиями кованный узор,
И Чудовские сводчатые сени
И маковок Апостольских шатер.
А верхний Спас – за золотой решетной,
Спас – на бору и Спас – что на крови, –
Он ждет, Он ждет, веков считая четки,
И Он сойдет – лишь только позови.
 
 
А те, чей сон под куполами, в медных
И каменных покоях сберегли –
Заступники обиженных и бедных,
Печальники московский земли,
Вы слышите? Ударят у Предтечи,
Примкнут Борис и Глеб из-за угла,
Подхватят-переймут в Замоскворечьи,
В Кремле пойдут во все колокола.
Ответят у Большого Вознесенья,
Подслушают у Саввы на дворе,
Зажгутся потускневшие каменья
На выцветшем Страстном монастыре.
Кричат во Успеньи – на Могильцах
Полиелейный, благовестный звон.
Вы видите? – на папертях, на крыльцах
Стоят и ждут знамений у знамен.
От Красных, от Никитских, от Арбатских,
От Сретенских, Пречистенских ворот,
Со всех застав, со всех дорог посадских
Рекой идет – разливом рек – народ.
 
 
Святительские, княжеские тени,
Вы снимете ли смертный свой убор?
Покинете ль, в неслыханном служеньи,
Свой вечный, свой монашеский затвор?
Час наступил – всем племенем и родом
Во гнев иль в радость Господа войти.
Идете ли вы с нами крестным ходом
По страшному, по крестному пути?
 

4.I.1915

 
Московские трамвайные билетики,
Гадания и рифмы с вами связаны,
Хотя вас нет в теории эстетики,
И ни в одной вы книге не показаны.
 
 
Билетики московские трамвайные,
Вы – разные, вы – красные и синие,
Вы пропуск на пути необычайные,
На тайные космические линии.
 
 
Трамвайные билетики московские,
Безвестного немые выполнители,
Вы маните ли к прелести бесовския,
Ведете ли вы к мирныя обители –
 
 
Я верю вам, чудес приметы явные,
Печального смешные этикетики,
Я рада вам, служители уставные,
Московские трамвайные билетики.
 

10.XI.1914. Москва

 
Ярус за ярусом – витрины,
Лавки, прилавки без конца.
С площади с Красной – магазины
Вплоть до Садового кольца.
Жадные, алчущие пасти –
Грузные Верхние ряды,
Стекла граненые запястий –
Встречной пассажей череды,
Выставка Мюр-и-Мерилиза,
Выгиб Кузнецкого моста.
Вся, от панели до карниза –
Бьющая злая пестрота.
Ловят на модную уловку
Лямин, Ралле и Фаберже.
Душу бы, душу за обновку –
Тело-то продано уже.
 
 
Мимо, пройдя Охотным рядом,
Мимо кричащих площадей,
Выйдем постенным длинным садом
Дальше от лавок и людей.
Узкими войдя ворот ами,
Низко поклонимся ему –
Веющему вещими снами,
Крестовенчанному холму.
Там, только там, где не торгуют,
Станем под стрельчатым окном –
Града небесного взыскуя,
Тихо тоскуя о земном.
Станем под белой колокольней,
Взглянем на красный монастырь –
И отойдем от жизни дольней
В горний кремлевский Свят-пустырь.
 

30.VII.1917.

 
Узкие лазейки между столиками,
Белая эстрада со скрипицами.
Лица – незначительными ноликами,
Яркими – иные – небылицами.
По аллее ребятишки роликами,
С боннами ли, тонными девицами.
 
 
Стук фаянса, тронутого ножичками.
«Истина одна, с максималистами». –
Звон стекла под тоненькими ложечками.
– «Взглянешь, и луга стоят цветистыми». –
Всплески птиц, летающих за крошечками,
Облака – сребристыми батистами.
 
 
Жизнь, о жизнь – затейница и сказочница,
Жизнь, во всем великая и малая,
Ты – свои меняющая разом лица,
Очевидная и небывалая –
Всё в тебе люблю, что только глазу мнится,
Всё приму, как счастье запоздалое.
 

16.VIII.1917

 
Небо – свидетелем и порукою
Святости света – едино, цело.
Рвутся гранаты, сослепу стукаясь
В камень и в стену, в камень и в тело,
В нежное, хрупкое живое тело.
 
 
Стенкой иду – контора ли, лавка ли –
Накрепко заперта глухой ставней,
Наискось – белой доской недавней.
Две собачонки близко затявкали
Тут, за решеткою – нет листа в ней.
 
 
Две собачонки – они всегдашние.
Наше обычное и вчерашнее
Кажется нынче – с другой планеты.
Может быть, здесь вот – самое страшное,
Самое верное во всем этом.
 
 
Как завтра мне с человеком встретиться?
Взглянем в глаза – в них разрывов дымы.
Руки протянем – ими могли мы…
Если забудем – небо осветится,
Небо нам станет свидетель зримый.
 

31.X.1917

 
Устала слушать, устала
Снарядов надрывный стук.
Неужели было мало
На свете и ран, и мук?
 
 
Кого-то девушка ищет,
Идет за ним наугад –
А в уши жуткое свищет,
А рядом рвется снаряд.
 
 
Смотрю ей вслед, провожаю.
Иди. Все равны пути.
Пошла бы и я – не знаю,
Куда и за кем пойти.
 
 
Стоять поодаль прицела,
Выглядывать из-за угла –
О, лучше той, под обстрелом,
О, легче той, что ушла.
 

1.XI.1917

 
Москва моя, Москва моя, горящая
Полуночными заревами дикими,
Воистину смятенно предстоящая
Сокрытому за огненными ликами –
Чем тучу отведешь грозоочитую?
Какою правдой перед ней оправишься?
Чем ризу убелишь ты неомытую,
Когда по жизни, в малый час, преставишься?
Полмира смертью заново чеканилось,
Писалась кровью славы повесть трудная –
Чужим богам служила ты и кланялась,
Москва моя преславная, пречудная.
Земля твоя на части разрывалася,
Палимая, зоримая, распятая –
Ты на помин ее расторговалася,
Москва моя, Москва моя богатая.
Твоих детей тела лежат неубраны.
На суд, на суд с ней, мертвые, восстанете!
Она считала стали той зазубрины,
Она смотрела, страшные ли раны те.
 
 
Ей, Господи, суди нас не по истине
И не по делу нашему повинному –
По милости суди – не нашей, инственней,
Иначе не спастися ни единому.
Оставь Москве – ей свой позор избыти ли? –
Не для ради красы ее великия,
А для ради погоста и обители,
И древности, и святости толикия,
Для малых сих – не сделай гнева меру им,
Но чашу милосердия бездонною –
Для тех, для трех ли праведников – веруем,
Что на Москве они, ей обороною.
 

2.XI.1917

 
Снег снисходительный и добрый,
Повязкой чистою облек он
Балконов сломанные ребра,
Глазницы выбитые окон.
 
 
Нисшел холодной благостыней
На обожженные карнизы,
На – славы купола доныне
В грязи разметанные – ризы.
 
 
О, эти жалкие увечья
И эти горестные раны –
Несчетнолики зла предтечи
И звенья зла несметногранны.
 
 
Прошли – проклятие и ужас,
Остались – ужас и проклятье.
Окрест земли – туга и стужа
Сплелися в смертное объятье.
 
 
О, больше снега, больше снега —
Пускай укроют нас сугробы
От угрожающего неба
В неразмыкаемые гробы.
 

7.XI.1917

 
Пробоина – в Успенском соборе,
Пробоина – в Московском Кремле.
Пробоина – кромешное горе –
Пробоина – в сраженной земле.
 
 
Пробоина – раздор на раздоре –
Пробоина – течь на корабле.
Пробоина – погромное море –
Пробоина – огромно во мгле.
Пробоина – брошенные домы –
Пробоина – братская могила –
Пробоина – сдвиг земной оси.
Пробоина – где мы в ней и что мы?
Пробоина – бездна поглотила –
Пробоина – нет всея Руси !
 

11.XI.1917

ИЗ НОЧИ В НОЧЬ

На земных дорогах

Не сберечь души.

И. Эренбург

 
Млечной лестницей с неба крыши,
Тусклой прорезью на окне
Он прокрадывается – пишет
Мне письмо лучом на стене:
 

– Дорогая, здесь не томись ты,

 
Не томи и меня с собой,
Приходи в мой сад золотистый,
Приходи в мой дом голубой.
 
 
В темной склянице путь-дорога.
Выпей, странница, всё до дна. –
– Погоди, погоди немного,
Лягу замертво я пьяна. –
 

27.IX.1918

 
Днем на улице, улице проезжей
Люди толкутся, спешат,
Солнце за тучами за низкими чуть брезжит,
Листья сухие суетливо шуршат.
 
 
Дум обрывки – разлаженные свадьбы –
За угол, наискось, вкрай –
Ах, поскорее бы, успеть бы, добежать бы
В лавку из лавки, с трамвая на трамвай.
 
 
Вот я и дома. Истому облегчая,
Ноша спадает с плеча.
Друг усмехается приветно мне, встречая,
Молвит заботливо, притворно ворча:
 
 
– Где ты так долго была, пропадала?
С кем завилась допоздна?
– Друг, не брани меня, озябла я, устала,
Улица чужая темна, холодна. –
 
 
Друг покачнется, на свет развеселится,
Струйками слов зазвенит:
– Милая сестрица, притихшая певица,
Ближе пойди ко мне, теснее прильни.
 
 
Мы под лампадку вместе на кроватку
Ляжем с тобою вдвоем,
Крепко обнимемся, поцелуемся сладко,
Крепко и сладко мы надолго уснем –
 
 
Зыбко, струйно колеблем и волнуем,
Клонится, никнет ко мне.
Ах, как он манит захлебным поцелуем
Там – на стеклянном, на прозрачном, на дне.
 

14.IX.1918

 
Друг мой на меня рассердился,
Изобиделся, прогневался –
Сам темнее ночи сделался,
Мутными попреками разлился:
 
 
– Ты на белый день загляделась.
На погожий ты позарилась,
С не ношенным горем сладилась,
Ты с печалью не повитым спелась. —
 
 
Тише водицы, ниже травки
Не вымолвлю впоперечь ему –
Друга ль сменять вековечного
На утехи мне да на забавки?
 
 
Мне и свет за потемки станет,
Радость за беду покажется,
Если друг один уляжется,
Холодком меня к себе не взманит.
 

5.XI.1918

 
Тише и глуше ночь,
Крепче и глубже сон.
Памяти не морочь,
Струйный стеклянный звон.
Пагубно не пророчь
Свадьбы иль похорон.
 
 
– Рок мечет – зернь кинь –
Гранью в грань двинь – лей –
Чет-нечет – смерть вынь –
Лед-огонь тронь – смей –
Глянь в очи – в ночь хлынь –
Мед-полынь – сгинь – пей. –
 
 
Жажду, утешный друг,
Влаги твоей давно.
Мерно-неспешный друг,
Лягу к тебе на дно.
Верный мой, грешный друг,
Благо с тобой, темно.
 

27.XI.1918

 
Ну да, ну да – и сколько бы ни твердила
Я, что одна, и что я вольна,
Что позабыла я, и что я немилая,
Что мне не больно, и что я довольна, –
 
 
А зов и взгляд – и з асердце мертвой хваткой
Возьмет тоска – всё та же рука.
В ней – без остатка, и за ней без оглядки я,
И вся разлука – верности порука.
 
 
Из ночи в ночь – острее приступы боли,
День изо дня слов игрой звеня.
И поневоле отчетливы всё более
В созвучий смене – кандалов созвенья.
 

22.II.1918

 
Ты так искал – и п осердцу, и п омиру,
Ее, твою единственную, ту –
И не узнал скользнувшую без номеру,
Без ярлычка, безвестную мечту.
Придавленный словами – теми, этими,
Где вековая скука залегла –
Ты любовался легкими соцветьями
За хрупкой гранью тонкого стекла.
 
 
А это я цвела.
 
 
И со страницы пыльных книг, где, сеткою
Закинута, чужая мысль суха –
Смеялась я причудливой виньеткою,
Изысканной цитатою стиха.
Замученный безвыходностью внутренней,
Ты задыхался, выжженный дотла –
И вдруг, и вдруг дышал прохладой утренней,
Не зная сам, куда исчезла мгла.
 
 
А это я прошла.
 
 
Ты пел «о ней» терцинами ли твердыми
Иль ямбами зыбучими – о ней,
Чурляниса спектральными аккордами,
И Скрябина дискордами теней.
А не узнал, что радуга созвучия,
И гамма цвета, и душа тепла,
И всё, где жизнь – цветная и певучая,
Красивая и грустная текла.
 
 
Что это я была.
 
 
Вот ты вдвоем. В ней и в тебе незримо – я,
Жар ваших губ и холод ваших рук.
Вот ты один – и еле ощутима я
Тобой, как твоего же сердца стук.
Но ты не знаешь – не сниму зарока я –
Что это я, в другой, тебе мила.
Не знает солнце, в небе одинокое,
Что ночь его – всем небом обняла.
 
 
Что это – ночь светла.
 

23.II.1918