Текст книги "Инклюз"

Автор книги: Вениамин Шехтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Спрыгнув с седла, я накинул стрелу на тетиву, и, натянув последнюю почти до щеки, замер. Когда косуля приблизилась шагов на сорок, одним отработанным движением я, чуть подкручивая, дотянул тетиву и выпрямил пальцы.

Гуднув оперением, стрела ударила косулю в шею, но только оцарапала. Этого хватило, чтобы зверь потерял равновесие и замешкался. В тот же миг в крестец ей вонзилась стрела, оперение которой было примотано желтой ниткой. Так со стрелами поступал парень, имя которого я всегда забывал, хотя и частенько перекидывался парой слов, и, как-то раз, мы вместе были в патруле.

Вскоре он подбежал, тяня за повод серого мерина, имя которого я как раз помнил – Баук.

– А чего не сам? – спросил парень, перерезая косуле глотку.

– Твоя стрела тебе и добивать, – улыбнулся я.

Он небрежно махнул запачканной кровью рукой.

– Э, мы ж не из этих, нам этикет соблюдать не обязательно. Тем более, ты ж тоже попал.

– Почти, – уточнил я, подходя и помогая рассечь тушу на куски.

Мы распихали куски косули по седельным сумкам, бросив на месте голову, бутор, и ноги от колена и ниже. Наши меринки, пока мы разделывали добычу, стояли смирно, а потом охотно помогли догнать остальных.

Оказывается, эрл успел расправиться еще с одним кабаном. Говорили, что он убил его с одного удара, направив копье сразу за горбом и разъяв позвоночник секача. Кабан был еще крупнее первого, и, вопреки расхожему мнению, мясо у него не было ни жестким, ни вонючим. В этом я смог вскоре убедиться, так как эрл объявил привал.

Живо развели костры, ведь как оказалось, запас дров на такой случай был загодя приготовлен. Осталось только съездить к ближайшей из десятка, рассредоточенных по окрестностям замка, присыпанной от дождя папоротником, груде бревен.

Поваров на охоту не брали. Егеря освежевали тушу, рассекли ее на части и попросту раздали так, чтобы всем хватило. Жарили мясо, насадив на колья, не дожидаясь углей на открытом огне. И это чуть подгорелое снаружи, сочащееся соком мясо, было восхитительно, тем более после нескольких часов в седле. О косуле никто не вспомнил, и парень, имя которого я снова забыл, подмигнул мне, намекая на то, что она так и достанется нам целиком, став отличным ужином для тех, кто остался в казарме.

После еды, которую мы запивали сидром, а рыцари и чета владельцев замка – вином, охота продолжилась не сразу. Почти часовая передышка пришлась по вкусу всем, особенно лошадям. Но отдых кончился, и мы снова тронулись в путь.

Холмы становились все выше, а распадки между ними все глубже и дичее. В одном таком обнаружился старый зубр, неведомо как забредший сюда. Его не тронули, охота обтекла его, а он остался пастись, встревоженный запахами, но ничего не разглядевший. Оба его глаза затянули старческие бельма. Только сейчас я понял, что поблизости от замка совершенно не было волков. Отсутствие ночного воя меня на эту мысль не навело, а вот, доживший до столь преклонных лет зубр – да. Само по себе, это неудивительно. Но в замке мне никогда не попадались на глаза волчьи шкуры или головы, повешенные, как трофеи, на стены. Хотя в жилых помещениях я не бывал, может статься, эрл держит их у себя в покоях.

Послеполуденная охота не была такой же удачной, как утренняя. Мы сновали по холмам, утомляя лошадей, а егерские рога все молчали. Солнце давно миновало зенит, люди тоже начали уставать. Стройные порядки смешались, только эрл и его жена выглядели такими же свежими, как на рассвете.

Смирившись с тем, что увидеть охотников в деле мне сегодня не удастся, я потихоньку клевал носом, ссутулившись на спине Буша. Сам не знаю, как оказался возле правящей четы, и почему все остальные остались поодаль. Тем более не знаю, почему громадного кабана, огромного, словно древний носорог, не заметил никто до тех пор, пока он, черно-седой, похожий на рой африканский шершней, не вылетел, стуча по земле копытами размером с мужскую ладонь, прямо наперерез нашим лошадям.

Я понятия не имел, что делать в такой ситуации. Эрл же мгновенно заставил свою кобылу прыгнуть вслед кабану. Уже во время прыжка он занес над головой копье. Я предвкушал, что сейчас увижу великолепнейший удар, который остановит вепря, а может даже убьет наповал.

Эрла подвела кобыла. Я никогда не любил ездить на них – они ненадежны. Эрл не разделял моей точки зрения, за что и поплатился. Как заурядная кляча, кобыла эрла подвернула ногу и грохнулась на бок. Ее наездник был слишком умел, чтобы упасть вместе с ней. Он успел соскочить и лишь пробежал несколько шагов, чтобы унять инерцию, сохраняя равновесие. Но пешком ему было не угнаться за зверем.

Жена эрла – отважная охотница, бросила лишь один взгляд, чтобы убедиться, что с мужем все в порядке и, пришпорив коня, прильнула к конской шее, начав погоню.

Наверное, я должен был спешиться и предложить эрлу Буша. Но азарт погнал меня вслед за кабаном и Ошенн. Они скакали гораздо быстрее нас с Бушем и мы изрядно отстали, но продолжали преследование.

Нагнать супругу эрла мне удалось только милю спустя, на вершине лысого, поросшего лишь вянущей травой, холма. Я не опоздал, но был близок к тому.

Этот вепрь должно быть умел наводить порчу на лошадей, поскольку первый, кого я встретил, был конь Ошенн со свисающей с морды пеной, панически скакавший навстречу. Сжав шенкели (шпор у меня не было), я заставил Буша прибавить ходу.

Кружась на вершине холма, Ошенн отвлекала внимание зверя обломком древка. Остальное, вместе с половиной жала, торчало из кабаньего бока. Рана привела его в ярость, но кровь текла слабо, сил он не терял, и раз за разом атаковал женщину, кружащуюся в предсмертном танце. Сколько бы ни было у нее храбрости, не пройдет и минуты, как вепрь расправится с ней.

Пытаться сразу втиснуться между Ошенн и кабаном было бы безнадежным начинанием – зверь просто откинул бы низкорослого Буша.

Я не слишком ловко стреляю с седла, но уж с дюжины шагов не промахнусь. Сперва одна стрела, а вслед за ней вторая завязли в крестце вепря.

Кабан взвизгнул, должно быть одна из стрел уколола его в нервное сплетение. Развернувшись, он бросился на меня. Но я ожидал этого, а хладнокровный Буш, не паникуя и слушаясь повода, вильнул в сторону, сделал пару прыжков и загородил собой Ошенн.

– Прочь с холма! – крикнул я, скатываясь с седла, крикнул неразборчиво, так как во рту у меня были зажаты древки двух стрел. Третью я держал той же рукой, что и лук. Ошенн, не тратя времени на ответ, запрыгнула на Буша и погнала его прочь.

Отбежав, я успел выпустить стрелу раньше, чем кабан развернулся ко мне мордой. Толстая же у него была шкура, если бы не ее крепость, наконечник наверняка достал бы до почек.

Но он не достал, и кабан, глядя на меня из-под жесткой челки, ринулся вперед прямо на меня. Из его ноздрей капала кровь, но в сочетании с холкой, дыбящейся на уровне моих ребер, короткими острыми клыками толщиной в три пальца и ногами много мощнее моих это вовсе не предвещало его скорой кончины, а только пугало.

Хорошо, что я никогда не обмираю от страха. Пребывая в ужасе оттого, что встречу смерть от гигантских копыт и зловонных (я чувствовал его дыхание) клыков, я, тем не менее, резво отбежал в сторону, натягивая лук.

У меня был лишь миг до того, как он снова развернется, ведь стрелять в ороговевшее рыло или пытаться попасть в крошечный глаз совершенно бессмысленно. Миг этот мне удалось использовать наилучшим образом: выстрелить и попасть в сустав передней ноги. Охромевший кабан не прекратил своих попыток добраться до меня, но теперь мое преимущество в скорости сделалось явным. Учитывая, что у меня осталась единственная стрела, это было более чем важно.

Хотелось бы мне сказать, что этой последней стрелой я поразил вепря прямо в сердце, "за локоток", но не стану обманывать: она попала выше лопатки, застряв в жире. Попал я скверно, теперь одна надежда: дадут знать о себе предыдущие раны, и кабан обессилит раньше меня, невредимого. Из оружия у меня оставался только кинжал, довольно длинный и тяжелый, но вряд ли способный оборонить от этого монстра.

Я метался туда-сюда по закругленной вершине холма, а кабан следовал за мной и раны его все же были слишком поверхностны: темпа он не сбавлял. Не знаю, сколько длилась эта беготня. Может минуту, а может и три-четыре. Но развязка наступила, и тем способом, о котором я и подумать забыл.

На холм взлетели эрл, кто-то из рыцарей и двое егерей. Разумеется, эрл был первым. Судя по статям его коня, ему отдал своего кто-то из егерей. Мгновенно оценив обстановку, эрл взял копье под мышку и, как на турнире, налетел на вепря, вогнав копье до самой крестовины, и совокупным весом своим и коня опрокинул зверя на бок. Немедленно покинув седло, эрл взмахнул лабрисом и рассек рыло пониже глаз. Поток крови захлестнул его, чуть ли не до шеи и тут же второй удар лабриса покончил с кабаном.

Я сел на землю и, положив руки на колени, попробовал унять их дрожь. Эрл же, оставив тушу на попечение своих спутников, подошел ко мне и положил окровавленную руку на мое плечо.

– Ни я, ни Ошенн не забудем этого. На завтрашнем пиру тебя посадят слева от меня и поднесут лучшее, что удастся приготовить из этой свиньи. Но это только символ. Истинная же моя благодарность куда глубже, поверь.

Я поверил.

Пир, посвященный окончанию охоты, оказался как раз таким, каким мне хотелось бы, чтобы был всякий пир, на котором мне доводилось есть и пить. Без излишнего церемониала, но и без пьяных бесчинств. За длинным столом в каминном зале (я был тут впервые) уместились все, кто участвовал в охоте, а остальной дружине выкатили по бочке пива и сидра прямо в казарме. Туда же отправили холодец из кабаньих копыт и хрящей. Косуля, добытая нами с парнем, имя которого так и не всплыло в моей памяти, тоже отправилась туда.

Скатертей не стелили, просто отскоблили стол и сплошь заставили его блюдами от серебряных на том конце, где сидели эрл с женой, рыцари и я, через медные и оловянные у егерей и псарей до деревянных, доставшихся конным стрелкам и рыцарским оруженосцам.

Если бы угощение составляли только три кабана, добытых вчера, то и их хватило бы всем, чтобы наесться досыта. Но ведь кроме кабанины во всех мыслимых видах: печеной, жареной на решетке, рубленой и смешанной с салом, не говоря уж о шкварках, свежей колбасе с чесноком и куркумой. Так вот, кроме нее замковые повара наготовили еще уйму всяческой еды, основа для которой была подстрелена в лесу или выловлена в черных лесных реках. Ни домашней птицы, ни убоины из домашнего же скота, по обычаю, не подавали.

Стоит ли удивляться, что я в первые часы застолья практически не обращал внимания на сотрапезников, увлекшись паштетами из рыбьей молоди и кабаньими ребрами. Лишь во время тостов, которые произносили рыцари и старшина егерей, я переводил взгляд на тех, кому были адресованы здравицы – эрла Векса и его жену Ошенн. Оба они чуть запаздывали, вставая в ответ на славословия, но вовсе не из жеманства. Они не важничали, просто у обоих был отменный аппетит. Однако когда завязки штанов были распущены (ничего неприличного в этом никто не видел), а сидеть прямо не стало сил, я откинулся, вытянув под столом ноги, и, сдерживая отрыжку, принялся любоваться людьми, большинство из которых со всей страстью предавалось еде и напиткам.

Обращало на себя глаза то, что никто не старался как-то упорядочить питье. Вперемешку пили и вина, и сидр, и крепкую яблочную, и пиво, смешанное с наливками, наподобие того, как предпочитал пить Старший Равли. И пока что, никто не был пьян. Слишком много жирной еды и мало тяги к скотству в людях – больше мне нечем это объяснить.

Оглядывая раскрасневшиеся от перца и горячего мяса лица, я несколько раз скользнул глазами по одному из егерей. Совершенно не помню, чтобы видел его на охоте. Впрочем, лицо у него было настолько никакое, совершенно лишенное ярких черт, что я вполне мог и позабыть его. Я и сейчас, менее чем через минуту после того, как разглядывал его, не смог бы ни описать, ни узнать среди сколько-нибудь схожих с ним. Отыскав его глазами еще раз, что удалось мне только потому, что рядом с ним сидел одноглазый псарь, я попытался поймать его взгляд. И потерпел неудачу. Он смотрел куда угодно, но только не на меня. Отхлебнув из кубка, я забыл о нем.

И не вспоминал больше в тот вечер, поскольку вскоре у меня появился объект для разглядывания куда более интересный, чем какой-то егерь.

Появление удивительного гостя предварила подача главного блюда – того самого вепря, в убиении которого я принял некоторое участие. Его внесли на ясеневой столешнице, и, как я, да и наверняка многие другие, подумали – неошкуренным. Но едва вепря водрузили на стол, как главный замковый повар – плотный нестарый дядька в белой блузе, энергично дернул за косматую холку обеими руками, обнажив свое творение. Должно быть, немногие повара способны сотворить такое. Под шкурой вепрь был не просто зажарен, он был поделен на части, каждую из которых приготовили своим особым способом, ни разу не повторенным. Мне уже не вспомнить всего, но язык был замаринован в кислых сливах, щеканина перед жаркой натерта острым хреном, одно ребро сварено с крапивой и щавелем, второе – запечено в меду, третье – зажарено в золе без всяких приправ, кроме самой золы, солоноватой и ароматной, четвертое – утушено в яблочном соусе с розмарином, пятое… Ого, я, оказывается, до сих пор помню, как было приготовлено каждое из ребер! Впрочем, это ведь наиболее любимая мною часть свиньи.

Повар недолго наслаждался триумфом и выслушивал лестные слова от пирующих. Поблагодарив его кивком и легкими аплодисментами, эрл взял слово и восславил ни кого иного, как меня.

– Ты спас жизнь моей жены, а стало быть, и мою. Я не мыслю жизни без нее и потому считаю себя обязанным тебе как моему собственному спасителю. По обычаю я готов выполнить любое твое желание. Совершенно любое. Не торопись, это твое право – пожизненное. Ни через год, ни через десять я не отменю его. Благодарю тебя и назначаю телохранителем Ошенн.

Я сидел ни жив, ни мертв от смущения, а эрл кланялся мне и поднимал в мою честь кубок. Остальные же стучали кубками по столам и веселым гулом выражали мне свое одобрение и приязнь. Ошенн широко улыбалась и сопровождала каждую фразу мужа грациозным кивком. А под локоть меня толкал поваренок, спешивший нагрузить мою тарелку кусками языка, ломтями окорока и слегка обжаренной печенкой, нанизанной на шпажки.

Встав, чтобы сказать ответное слово, хотя не имел ни малейшего представления, что говорить, я, к счастью, был прерван высоким, не по человечески мелодичным голосом, отчетливо слышным сквозь шум заполнявший зал:

– Правильно, внук, отблагодари его! У тебя нет сокровища дороже Ошенн, ничто не будет чрезмерной платой за ее спасение!

Все, вставая, повернулись на этот голос. В дверях зала стоял невысокий эльф в костюме из серебристой кожи, снятой с гигантской рыбины, или, возможно, ламии. Волосы его, как у всех эльфов, заплетенные в косы, были соломенного цвета, а, стало быть, лет ему исполнилось немало – эльфийские волосы не седеют, только выцветают и теряют огненный оттенок. Не приходилось сомневаться, что пришел Дагр Огенран – эльфийский старейшина, благоволящий своему человеческому потомку.

Эрл, покинув свое место, поспешил навстречу, и они с эльфом крепко обнялись. Все это происходило в полной удивления тишине; должно быть, никто раньше не присутствовал при визитах Огенрана в замок, если они вообще случались до этого дня.

Когда человек и эльф разжали объятья, Дагр Огенран оглядел зал и чуть осуждающе сказал:

– Опять ешь в тишине? А ведь музыка способствует тому, чтобы еда превращалась из топлива для тела в удовольствие!

Одними бровями он подал знак, и, хотя его наверняка не мог видеть никто, кто бы не находился спереди от него, двери приоткрылись и в зал скользнули двое эльфов, замерших за спиной старейшины. У одного за спиной висела волынка, а другой держал за гриф овальную девятиструнную скрипку – редкий инструмент, почти не известный людям.

Эрл рассмеялся и повел деда к столу. Один из рыцарей поспешно уступил место справа от Ошенн. Она пересела туда, а на ее карл эрл указал Дагру Огенрану. Тот, не чинясь, сел и мгновенно дочиста обглодал кабанье ребро, запив его сидром. Музыканты же, переглянувшись, заиграли песню, в которой не было слов, но скрипка пела, как женщина, а волынка отзывалась мужским баритоном. Пить и жевать никто не перестал, но все глаза были устремлены на музицирующих эльфов, а все уши, умей люди ими шевелить, без сомнения последовали бы за глазами.

Я к музыке равнодушен, хотя и обладаю неплохим слухом и могу заверить любого – эльфы играли виртуозно. Но мне показался более интересным разговор, который вели в полголоса эрл Векс и Дагр Огенран.

– Ты также хитер и тактичен как всегда, Дагр!

– А зачем тревожить твоих людей нашими разговорами, когда у них праздник? К тому же им не повредит сладость музыки перед той горечью, которую они скоро хлебнут полной ложкой.

Эрл вздохнул и, взяв со стола двузубую вилку, начал крутить ее в пальцах.

– Ты пришел сам и весть твоя так спешна, что ты не мог подождать, пока мы окажемся наедине. Раз так, тебе нет нужды произносить ее вслух. Он возвращается, и это точно.

Эльф склонил голову.

– Так. Я сказал, что Ошенн – главное твое сокровище, и у тебя есть шанс сохранить его. Вы можете бежать.

Эрл усмехнулся, а вилка в его пальцах слилась в серое пятно.

– Можете, но не станете, – продолжил Дагр Огенран. – Вы останетесь и примете битву, чтобы защитить второе твое сокровище – Иртвель и людей его населяющих. Я окажу тебе помощь. Бойцы и магия.

– А лес?

– Нет. Лес сам по себе. Даже для спасения собственного народа, я не стану призывать его сражаться на моей стороне.

– Речь и идет о спасении твоего народа. Думаешь, его удовлетворит замок и ближние земли? Он придет и к вам.

Эльф согласился.

– Конечно. Так же, как и раньше. Тогда мы откочуем подальше, и вырастим наши дома на новом месте. Внук, не взывай к моему патриотизму или к чувству ответственности, самосохранения и прочим глупостям. Я буду помогать тебе потому, что люблю тебя. Это достаточная причина. Но подумай о том, кто еще может помочь тебе?

Вращение вилки остановилось, крепкий большой палец отогнул сперва один зуб, потом другой.

– Больше никого нет. Я не присягал на верность королю, и хоть я и помогал ему занять трон, он не придет мне на помощь.

– Я говорю не о короле, – мягко заметил эльф.

Эрл молча помотал головой.

– Подумай! – настаивал Дагр.

Но его внук окаменел лицом и только продолжал мотать головой, давая понять, что разговор на эту тему он поддерживать не станет.

Эльф сделал кистью жест, вместо которого человек пожал бы плечами, и, глотнув сидра, взял кончиками пальцев кабанью лопатку и далее обгладывал ее так же чисто и аккуратно, как ранее ребро.

Пир продолжался до темноты; люди и бродившие под столом собаки не оставили после себя ничего, кроме бело-розовых костей расщепленных, для изъятия лакомого мозга и пустых бутылок, мехов и бочонков. Когда и куда делись эльфы, никто не заметил.

Когда пришло время расходиться, эрл поманил меня и сказал:

– В твои обязанности телохранителя не входит постоянная охрана Ошенн. В замке ей ничто не угрожает, как ты понимаешь. Но, когда она выходит за ворота – будь подле нее, неважно одна она, с кем-то из дружины или рыцарей, или даже со мной.

Выразив полное понимание, я вернулся в казарму, где выставил друзьям припрятанную на пиру глиняную флягу вина, и рассказал о той работе, что поручил мне эрл.

– Теперь-то в долг пить не придется! Телохранитель эрледи Ошенн, будь она здорова и долголетна, угостит! Он-то всегда при деньгах будет! – обрадовался Ольвин.

– Ох, старайся парень! – положил мне на плечо тяжелую руку Равли. – Если что с Ошенн случится – эрл пропадет, а мы все вместе с ним. Да, тьфу, не про нас речь! Охраняй ее, как пес овец охраняет и все!

– Не накачивай, Старший Равли, – попросил, приложившись к фляге, Ольвин – давайте я вам лучше расскажу, что выкинула Сивлия: она сошлась с точильщиком: этим, как его, лысым таким, а Буар узнал и пообещал вмуровать его лысую башку в тот овин, что он строит. А Сивлия…

– Погоди! – перебил я Ольвина, – а то забуду. Вы ж оба знаете, кто на пир приходил?

– Кто ж не знает? Весь замок знает, что вынырнул откуда-то Дагр Огенран и что привел с собой таких музыкантов, что нашим хоть вешайся на мосту, – подтвердил Равли.

– Так вот! – я поднял вверх палец, призывая друзей к вниманию – Они с эрлом толковали о том, что кто-то скоро явится и придется с ним воевать.

– Ну да, а как же, – согласился Равли. – Я ж вам толковал про идола. Явится дело ясное.

– Явится – встретим, – уверенно заявил Ольвин. – Мы и сами будь здоров, а уж с эльфами вместе – хо-хо!

– Хо-хо, – как-то невесело признал Равли.

Ольвин продолжил свою историю, а после мы разошлись спать, чего мне явно не хватало. Уснул, как в колодец ухнул.

Утром всю дружину построили перед казармой. Даже тех, кто был на стенах, вызвали вниз, оставив только одного из дюжины. Эрл вышел к нам без кольчуги, в желтом сюрко на голое тело.

– Расслабьтесь парни, – сказал он. – Перед битвой нужно расслабиться. Теперь я знаю, когда ждать нападения. Это произойдет через три дня. В том, кто на нас нападет, я тоже уверен, да и вам знать не помешает. Помните, страшные сказки, что вам рассказывали бабки? Пришло время им исполниться. Бывший хозяин наших земель возвращается.

Усиленные караулы и патрули отменяются. Отъедайтесь, много спите и тащите ваши топоры к точильщику. Если его еще не вмуровали в овин, – тут весь строй хохотнул, – а если уже поздно, точите сами. Скоро будем драться! – Эрл вскинул вверх покрытые шрамами кулаки, а мы отозвались бодрым рыком.

День пролетел быстро и суматошно. Никто, кроме разве что Старшего Равли и его сверстников ветеранов, отсыпаться не стал. Кое-кто пытался услать из замка семью, да только жены и дети не верили, что где-то будет безопаснее, чем за стенами Иртвеля. Наоборот, крестьяне, жившие вне замка, стекались по мосту внутрь, и у многих мужиков косы уже были пересажены торчком.

Едва начало темнеть, как кто-то мне крикнул, что Ошенн собирается покинуть замок. На всякий случай, я держал Буша оседланным, оставалось только подтянуть подпруги и взнуздать его. Все это я успел сделать раньше, чем эрледи пересекла по мосту ров.

– Я обязан сопровождать вас, – просто сказал я, притирая Буша к боку ее коня.

– Правильно, – одобрительно произнесла Ошенн.

– А куда мы поедем?

– В замок Ногтоль.

– А можно спросить, зачем?

– За помощью.

– Но эрл сказал, что помощи ниоткуда не будет.

– А ты подслушал.

– Подслушал, – признал я. – А еще я слышал, как эрл говорил о вас. Может быть, вам не нужно никуда ехать, если он так переживает за вашу безопасность?

– У меня никогда не было телохранителя, но мне доводилось слышать, что все они очень болтливы. Ты быстро приобретаешь навыки, присущие своей новой работе, – раздраженно процедила эрледи.

– Но я ведь прав?

Ошенн дернула повод и остановила коня. Покрасневшая от раздражения, она соскочила на землю, и, уперев руки в бока, посмотрела на меня поверх ушей Буша, смиренно склонившего перед ней голову.

– Мой муж готов рискнуть, чем угодно, лишь бы не обращаться к Таву, владельцу Ногтоля.

Я на секунду задумался и высказал предположение:

– Он ваш бывший возлюбленный? Или любовник?

Ошенн испепелила меня взглядом.

– Жених, – твердо произнесла она. – Не любовник и не возлюбленный. Просто жених. Я какое-то время колебалась, кому из них отдать свою руку. Колебалась, пока не поняла, что мое сердце уже принадлежит Вексу Бьяну и ничьим другим не будет. Может меня оболгали, а может таково мужское устройство, но Векс не верит, что между мной и Тавом никогда и ничего не было.

– И он придет на помощь тому, кто оказался удачливее его в любви?

– Да, – уверенно заявила Ошенн. – Я попрошу, и он поможет. Я написала ему письмо, но все же хочу передать его сама.

– Это лишнее, эрледи, – позволил себе увещевающий тон я. – Письма, как такового, должно хватить. Позвольте, я отвезу его.

Она некоторое время стояла в задумчивости, почесывая Бушу морду над глазами.

– Ты прав. Письма будет довольно.

Ошенн отцепила от седла кожаный кофр для свитков и вытянула из него письмо.

– Вези. И не вздумай пропасть дорогою, что бы ни преграждало тебе путь. Судьба моего мужа зависит от того, найдет ли он помощь помимо эльфов. А для меня нет ничего дороже его жизни и целей. Запоминай дорогу.

Со всем вниманием я выслушал ее, впечатывая в память каждую дорожную примету. Ехать предстояло всю ночь. Прости, Буш, твоим ногам придется поработать.

Раньше мне никогда не доводилось проезжать через черный лес верхом. К пешему патрульному лес приходит совсем другим, нежели к конному гонцу. Ноги в сапогах то гулко топают по утоптанным тропам, хрустя ветками, то проваливаются по щиколотку в мох, который, пружиня, заставляет покачиваться на влажной зеленой подушке. Ветви деревьев угрожают исколоть лицо хвоей, но не противятся, когда отводишь их рукой, и всего только и могут, что насыпать иголок за шиворот.

Буш рысью шел по пока еще знакомым мне тропинкам. Когда попадались мшаники, он спотыкался, тряс головой, начинал выплясывать, но вскоре успокаивался, особенно, если я позволял ему перейти на шаг. Густая грива, свисающая ниже глаз, защищала его от еловых лап. Увы, у меня такой зашиты не было, а шлем я оставил в кордегардии. Оставалось только прикрывать глаза тыльной стороной ладони и терпеть, когда сливающиеся друг с другом в темноте ветви хлестали меня по лицу.

Через гораздо более короткое время, чем я, привыкший к неторопливым шествиям в патрулях, ожидал, лес начал редеть. Мы миновали внешнюю его часть, которая оберегала лесное нутро от недостаточно настойчивых посетителей. Здесь стало немного светлее, началось привычное шуршание, оханье и посвист ночной живности и нежити. Последняя этой ночью разошлась, должно быть, радуясь одинокому гостю. Крохотные прозрачные скелетики – призраки мошников сновали по нижним ветвям верхом на ласках, бродячие огни собирались в шары и кольца, окружали ноги Буша, но мерин был не из пугливых, и они отставали.

Через эти знакомые, не раз хоженые места, я проезжал, даже не обращая внимания на приметы, которые мне перечислила Ошенн. Но когда известный мне лес кончился, и началась неизведанная его часть, мне пришлось останавливаться, и в масляном лунном свете выискивать искривленное особым образом дерево или изъеденные ржавчиной остатки кольчуги, наброшенные десятилетия назад на обгорелый пень.

Ошенн знала дорогу отлично и прекрасно умела объяснять. Ни разу не заплутав, я выехал на звериную тропу, которая вывела меня к тропе явно человечьей. Расширяясь, она превратилась в песчаную дорогу, серую ночью и, наверняка, приятно-желтую днем.

Буш довольно фыркнул и, поощряемый мной, прибавил скорости. Быстрой и немного тряской рысью он нес меня мимо стены леса. Эта дорога выведет меня к замку Ногтоль, если я буду следовать по ней, или к эльфам, если я повернусь к ней спиной и продерусь через ельник, нижний ярус которого, вопреки природе, заращен колючим терном.

Ночь не бесконечна, и я пустил Буша галопом, чтобы наверняка успеть добраться до Ногтоля к рассвету. Копыта, бесшумно отдаваясь в дороге, не шумом, а сотрясением, собирали со слежавшегося, подмокшего от ночной росы песка сотни шагов, складывающиеся в мили. Мой конь был не настолько резв, чтобы, уподобляясь жокею, прильнуть к гриве и привстать в стременах, но влажный воздух бил мне в лицо, раздувал волосы, свистел в ушах. Скачка захватила меня.

Будь Буш порезвее, или возьми они обычную веревку, а не эльфийскую, упоение скачкой стало бы последним переживанием в моей жизни. Не худшие финальные мгновения, но рановато.

Заметив легкое фиолетовое свечение над дорогой, я натянул повод так, что Буш захрипел, но врылся копытами в песок и затормозил, развернувшись мордой к лесу. Меня мотнуло вбок, но это к лучшему: так оказалось удобнее отцепить торок с луком, снабженным тетивой загодя перед выездом.

Выпрямился я уже с луком в правой руке и с ладонью левой, лежащей на оперении стрел в колчане. Многие люди тренируются только в одной лучной стойке, но я не из таких. Мне все равно, с какой руки стрелять – было бы ясно куда. Так, куда же?

"Куда?" Думал я, прячась за Бушевым боком, и гадая: правильно ли я определил, с какой стороны угрожает опасность. Уверенности не было, поэтому я вертелся вместе с конем, положив руку с луком на седло.

Слева. Это отлично! С правой стороны остались земли эльфов, а соревноваться с ними в ночной стрельбе – дело безнадежное до комизма. У эльфов не было ко мне никаких известных мне претензий, да и веревки их не такая уж редкая в человеческих руках вещь, а все же я побаивался.

– Хватит крутиться! – раздался голос как раз оттуда, где я только что разглядел что-то, напоминающее сидящего на корточках человека.

Стрел у меня было в достатке, поэтому я, не раздумывая, выстрелил в темный силуэт. Не попал, но заставил дернуться, что помогло мне точнее определить его местонахождение. Вторая стрела мимо не пролетит.

– Отдай нам письмо и проваливай! Положи его на дорогу и можешь спокойно уходить! А можешь нервничать и уходить, пятясь, прикрываясь конем, нам все равно! – Глупец снова подал голос, и я отпустил тетиву. Моя стрела вряд ли убила его, слишком уж сильно он заругался, однако рана это тоже неплохо. Но мне не давало покоя его "нам". Где же остальные?

Похоже, что человек с опушки решил, что с него довольно и попытался отползти вглубь леса. Еще одна стрела, и он снова заорал, признавшись, что я подстрелил его, причем, даже упомянул куда. Сочувствую, риск получить такое ранение, если ползешь прочь от опасности, есть всегда.

Остальные так ничем и не выдавали своего присутствия. У меня не хватило терпения ждать и я, рассчитав, что, скорее всего они затаились ближе к веревке, чем тот, что вступил со мной в переговоры, утянул свой живой щит к самому лесу, прыгнул в темноту между стволов и, не бросая лук, вытащил кинжал.

Острие кинжала я прижал к шее раненного, который все еще не оставлял надежд уползти, несмотря на парализовавшую движение левой ноги стрелу, и вторую, точнее первую, попавшую в правую ногу выше колена. Пинком перевернув раненного, взвывшего, когда древко "второй" стрелы уперлось в землю, я прижал его к земле коленом и снова приложил кинжал к его горлу. Он намека не понял и не заткнулся. Короткое движение, и мне пришлось откинуться назад, чтобы не перепачкаться в крови.