Текст книги "Рэкет по-московски"

Автор книги: Василий Веденеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

XV

Счастье улыбнулось на втором из набранных номеров. Трубку снял Владик Заславцев, школьный однокашник.

– Привет! – радостно закричал Фомин. – Владька, слышишь?

– Слышу, – скучновато-спокойно отозвался Заславцев.

– Ты один, твои на даче? Я приеду?

– Приезжай, если надо, – сухо ответил Заславцев.

Не помня себя от радости – надо же, дозвонился наконец, – Юрка бросился к троллейбусной остановке.

Владик терпеливо снес его дружеские похлопывания по спине и провел Фомина на кухню, усадив за абсолютно пустой, чисто вытертый стол и, глядя в сторону, спросил:

– Чего у тебя? Рассказывай.

– Куда торопишься? – удивился Юрка.

– Нет, жду, пока объяснишь, что означает твое появление, – не изменив позы, ответил Заславцев. Заметив, как Юрка поглядел на красную точку на сгибе локтя, спрятал руку под стол.

– Колешься? – напрямик спросил Фомин.

– Тебя это не касается. Я жду.

– Переночевать мне негде. Я у тебя, можно?

– А дома? – поднял брови Владик.

– Нельзя домой… – вздохнул Фомин и рассказал о смерти матери.

– Да? Я не знал, – перебил Заславцев, и Юрка понял, что ему совершенно не интересны дела давнего приятеля, наплевать, как будет он жить завтра или послезавтра, куда пойдет и чем станет питаться. Владик, как говорят наркоманы, сел на иглу, и теперь ему все безразлично, за исключением «баяна», то бишь шприца, и очередной порции наркотика.

– Зачем это? – Юрка кивнул на руку Владика.

– Тебя не касается. Можешь остаться до утра, но потом – извини… Ложись здесь, на кухне, я тебе раскладушку дам.

– Спасибо, – буркнул Юрка. – Кстати, ты мне еще со школы семь рублей должен.

– У меня нет денег, – ответил Заславцев и как-то презрительно поглядел на мрачного однокашника. – Хочешь ударить? Бей… Боишься замараться об ничтожество? Не-е-т, Юра, ничтожество не я, а ты! У тебя нет свободы, а я ушел от всех вас в другой мир, куда вам входа нет.

– Спрятался? – усмехнулся Фомин.

– Считай так, если хочешь. Вы давно надоели нам фарисейством и бесконечными утверждениями, что мы самые передовые и мне должно быть лучше всех, потому что… Неважно почему, но мне никогда не было лучше всех.

– Ладно, – Юрка встал, – давай раскладушку, устал я. Завтра доскажешь, желательно за завтраком.

Владик пошел к дверям странной, деревянной походкой. Вернулся с раскладушкой; положил на стол матрац и подушку и, проскрипев, что одеяла нет, пожелал спокойной ночи.

Юрка разделся и с наслаждением лег, вытянувшись во весь рост. Одеяло? Бог с ним, ночи теплые, а здесь – не на лавке в парке физкультурного диспансера. Уже засыпая, он подумал, что Владик, похоже, «сдвинулся» умом от наркоты и, наверное, стоило бы припереть чем-нибудь дверь, но навалившаяся усталость оказалась сильнее – мысль мелькнула, исчезла, и Фомин провалился в глубокий сон.

Проснувшись, Юрка заглянул в комнату – Владик спал. Внутренняя сторона его откинутой в сторону левой руки была испещрена точками уколов.

Осторожно прикрыв дверь, Фомин отправился на кухню, нашел в холодильнике банку рыбных консервов, а в хлебнице кусок черствого хлеба. Съел консервы, запив их водой из-под крана. Отставив пустую банку посредине стола, он, больше не заглядывая в комнату, вышел. Еще один телефон можно вычеркнуть из памяти.

Два неудачных визита кое-чему научили. Зайдя в телефонную будку, он набрал номер Глеба, но на том конце провода никто не снимал трубку. Юрка набрал другой номер – вдруг, на его счастье, дома Валерка Рыжов, еще один школьный друг-приятель, живущий с молодой женой в Текстильщиках.

– Юрка? – удивленно и обрадованно завопил Валерка. – Черт полосатый! Приезжай, у нас тут такие дела!

– Жена родила? – на всякий случай спросил Фомин.

– Пока не намечается… Да что мы по телефону, дуй сюда.

В метро Фомин спускался с чувством облегчения. Есть все же на белом свете приличные люди и верные друзья, которые, ни о чем не расспрашивая, зовут к себе, желая поделиться случившейся у них радостью. Какой? Приедем – узнаем…

– Тесть день рождения справляет, шестидесятилетие, – рассказывал Валерка. – Забот – пропасть, ты на мое счастье просто с неба свалился. И не думай, никуда не отпущу, пока не напразднуемся. Сейчас картошки купим и хлеба…

Валерка тащил Фомина из одного магазина в другой, ставил в очереди, отбегал в кассу, возвращался, снова убегал и, безумолку болтая, рассказывал, как его не взяли в армию, признав негодным к службе по болезни. Теперь отсрочка на пять лет, потом опять вызовут, может, еще и придется надеть солдатскую шинель, а может, и нет, хотя с болячкой в желудке жить все равно не очень приятно. Спросил, как живется Юрке и, не дослушав, опять начал про свое.

Фомин безропотно стоял в очередях, нес тяжелые сумки и с теплой нежностью, которой раньше в себе не замечал, поглядывал на маленького, похожего на воробышка, очкастого Валерку, в душе благодаря его за то, что тот не лезет с расспросами, ничего не выясняет, а просто принимает Юрку таким, какой есть.

За разговорами незаметно пролетело время. Потом пошли домой к Валерке. Его теща, полная, улыбчивая, не слушая возражений, тут же усадили Юрку за стол, налила борща.

В четыре появился и виновник торжества – Серафим Федорович. Сухонький, с гладко зачесанными седыми волосами и доброй, несколько рассеянной улыбкой на узком лице. Поздоровавшись со всеми, ушел в комнаты.

Гости стали сходиться часам к семи. Церемонно поздравив юбиляра и вручив подарки, рассаживались за столом. Фомина усадили рядом с коротко стриженной смуглой девушкой с глубокими карими глазами, ее звали Светланой.

Фомин исподтишка разглядывал свою соседку. Так, ничего особенного, на три балла, как выражался сержант Водин. Ниточки морщинок под глазами, ровные, красивые зубы – она об этом знает и потому часто улыбается.

– Вы где работаете? – спросила она.

– Из армии демобилизовался, – буркнул Юрка. Вдаваться в подробности не хотелось.

– А я в библиотеке, – девушка сделала ему бутерброд с ветчиной. – Ешьте, вы такой большой…

Потом были еще тосты, включили магнитофон, на свободном пятачке начали топтаться пары. Юрка тоже танцевал со Светланой, чувствуя, какое у нее горячее и гибкое тело.

Выходя покурить в мужской компании на лестничной площадке, он слышал, как спорит с кем-то Серафим Федорович о новых станках, а Валеркина теща объясняла, как надвязывать кофту.

– Проводишь Светлану? – спросил Валерка.

– Откуда ты ее знаешь?

– С моей женой вместе работают в заводской библиотеке. Ты извини, там помочь надо… – и Валерка убежал.

Докурив, Юрка тихо пробрался на свое место за столом.

– Валера просил меня проводить? Вы согласились? – спросила Светлана.

Ее немножко насмешливый тон смутил Юрку. Он буркнул, что согласен, и поинтересовался, далеко ли придется ехать.

– На «Профсоюзную». Что, уже пожалели?

– Да нет, я обещал Валерке вернуться.

– Успеете, – Светлана лукаво улыбнулась. – Куда вам спешить? Или дома дети некормленые плачут? Ах, вы холостой? Тем лучше.

Юрка следом за ней направился к выходу.

– Хороший вечер, – Светлана взяла его под руку. – Жалко, что в городе не видно звезд.

– Почему, иногда видно, – не согласился Фомин, вспомнив недавние мучения на лавочке в парке.

– Только не все на них смотрят, – она передернула плечами, словно ей вдруг стало холодно. – И вообще, какие-то мы странные, жизнелюбия нам не хватает. Заботимся об уюте, комфорте, добиваемся благополучия, ловим кайф в компаниях. А ведь есть еще шум дождя, запах свежескошенной травы, свет ночных фонарей и ранняя утренняя заря. А как мы говорим о людях? «Человеческий фактор»! Закрываемся этим от искренности, боимся ее, как преступления, избегаем просить прощения, страшась прослыть слабыми, разучились ценить простое, истинное. Согласны?

– Согласен, – Юрка помолчал. И вдруг начал рассказывать ей о смерти матери, похоронах, приезде сестры, о деньгах, оставленных отцом, их взаимных обидах.

Светлана слушала не перебивая, словно боясь потревожить неосторожным словом нежданную исповедь провожатого. Он продолжал говорить в метро – они стояли у дверей вагона, хотя были свободные места, – говорил по дороге к ее дому, изливая скопившееся на душе. Но о Викторе Степановиче, о Жорке-Могильщике, Глебе и собственных скитаниях не сказал ни слова.

– Вот мой дом, – неожиданно остановившись, тихо сказала она. – Пятый этаж, два окна: комната и кухня. Зайдем?

– Неудобно, – замялся Юрка.

– Ничего, мне не перед кем отчитываться, я живу одна…

Чай пили на кухне. Прихлебывая из чашки крепкий, обжигающий рот напиток, Юрка решился спросить:

– Как же ты одна?

– Так… Папа умер, когда я была маленькая, а потом и мама. Но одиночество не всегда страшно. Ты когда-нибудь стоял в очередях в ломбард? Вот где страшно.

– Спасибо, – Фомин поставил чашку на блюдце и хотел встать, но Светлана положила руки ему на плечи, удерживая.

– Не спеши. Тебе некуда спешить, правда? И ты еще не все рассказал, я же чувствую. Если не хочешь, не говори сейчас.

– А когда? – Юрка с трудом сглотнул слюну: во рту пересохло, а ее маленькие руки показались странно тяжелыми.

– Потом, когда-нибудь потом, – она встала и прижала его голову к груди. Он слышал, как глухо и неровно бьется ее сердце, чувствовал, как под тонкой тканью платья волнуется грудь, поднимаясь и опускаясь в такт дыханию, ощущал слабый аромат незнакомых духов – дразняще щекочущий ноздри, заставляющий легко кружиться голову.

– Куда же ты один? – девушка наклонилась и поглядела ему в глаза. Потом поцеловала в губы и шепотом повторила: – Потом, когда-нибудь потом…

XVI

– И… кто же? – поправил под собой вышитую подушечку Усов.

– Боря! – она примяла в пепельнице недокуренную сигарету. – Не хочешь отвечать, не надо. У меня и так голова идет кругом. Ты, счастливчик, не знаешь пережитого мной. А я пережила и продолжаю переживать. От тебя не уходят дочери, не пишут предсмертных записок мужья, у тебя нет жутких кошмаров…

– Э-э-э, откуда тебе знать, как я сплю? – погрустнел Усов. – Откуда? Мы спим в разных постелях, а если и бываем иногда в одной, то не спим. Если тебе хочется, изволь, я объясню. «Поставщик по февралю» на жаргоне цеховиков, то есть промышленных дельцов, означает левый поставщик, человек, дающий материал, который не проходит по документации и который можно свободно превратить в деньги. Ясно?

– Вполне, – откликнулась Филатова.

Наблюдавший за ней Усов отметил, как побледнело и напряглось ее лицо, как дрогнули пальцы.

– Господи! – Борис Иванович патетически воздел руки к потолку, словно призывая провидение в свидетели. – Значит, Коля впутался в аферы?! – он сокрушенно опустил руки и уронил голову на грудь. – Он мне намекал, почти прямо говорил.

– Когда? – расширенными глазами поглядела на него Нинка.

– Когда? – деловито переспросил Борис Иванович. – А тогда… Я же тебе рассказывал, как он приезжал ко мне незадолго до… Тогда и говорил. В общем так, – хлопнув ладонями по коленям, тяжело поднялся. – Про кого он писал? Давай честно!

– Имен там не было, – отвела глаза в сторону Филатова.

– И слава Богу, – подытожил Усов. – Мне пора. Дочка твоя придет, никуда не денется. Милиционера не бойся, нет у него ничего, иначе бы уже затаскал. Я позвоню.

– Как скоро? – с надеждой и тревогой спросила она, но Борис Иванович сделал вид, что не слышал, и вышел в прихожую.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«ПОСТАВЩИК ПО ФЕВРАЛЮ»

I

Новая, дотоле незнакомая жизнь началась для Юрки. Он и раньше знал женщин, но то было проходящее, не заставляло гореть, терять разум и мучиться нетерпеливым ожиданием, считая минуты до встречи. Рано утром Светлана готовила завтрак и оставляла на столе записку и деньги, наказывая, что купить. Он просыпался от ласкового поцелуя на прощанье, когда она тихо касалась губами его губ и тут же исчезала, как призрак. Юрка вставал, делал зарядку, принимал душ, завтракал и шел по магазинам, удивляясь, что ни на минуту не оставляет ощущение тепла любимой женщины, будто она все время рядом.

Вечерами Светлана обычно рассказывала о дне, прожитом без него, какими глупыми бывают читатели, которые, наверное, скоро вообще разучатся читать, а будут только смотреть телевизор.

– Представляешь, – говорила она, – стоит пройти по телевидению сериалу, поставленному по роману, как все сразу желают его читать, устанавливают очередь, ругаются, горят нетерпением. Где же они были раньше?

Светлана и ему приносила книги – он читал Фолкнера и Юрия Никитина, Саймака и Ефремова, открывая для себя новый, непривычный мир литературы, далекий от того, чем он жил раньше. В один из дней, ожидая Светлану, он читал повесть Файбышенко «Кшися». Показанный автором послевоенный мир детства, уже готовый перерасти в мир взрослый, мир первой любви, странной, щемившей сердце безысходностью, заставил его решиться. Вечером он рассказал ей все – не жалея себя, ничего не скрывая, сгорая от стыда и терзаясь, глядя на ее закушенные губы, – он говорил о жизни получателя, об Икряном и Сакуре, о Славике с «Запором» и работе по расклейке объявлений, знакомстве с Жоркой-Могильщиком и Виктором Степановичем, посещении Левы и неизвестной дачи, о странной и жуткой смерти человека, которому относил пакет, о том, что произошло в подворотне, как его спас Глеб. Юрка даже показал Светлане его визитную карточку.

– Теперь все, – глухо сказал Юрка. – Ты вправе выгнать меня, приказать забыть дорогу к твоему дому, забыть мое имя.

Светлана сразу поняла – не лжет, не рисуется, действительно растерян, подавлен и любит ее, она нужна ему, необходима, как нить Ариадны, способная вывести к свету из того мрачного лабиринта, в который Юрка попал.

– Будем думать вместе, – немного успокоившись и прижавшись к нему всем телом, шепнула Светлана. – Думать и решать.

– А если?.. – начал он.

– Дурачок, – она ласково погладила его, негромко рассмеявшись. – Теперь у меня есть ты, остальное не имеет значения. Я умею ждать. Не бойся, в моем роду женщины долго не стареют…

Несколько дней влюбленные не возвращались к этой теме. Болтаясь днем по улицам, Юрка нашел приработок – помогал на рынке разгружать овощи, тут же получая деньги, или брал натурой, принося продукты домой. Жить на зарплату Светланы было унизительным и бесчестным.

В субботу девушка неожиданно предложила съездить в Измайлово, на выставку самодеятельных художников, посмотреть картины. Выставка-продажа оказалась большой, но Светлана пожелала обойти ее всю, ничего не пропуская.

Когда возвратились, она спросила:

– Тебе понравилось?

Юрка пожал плечами: зачем ему картинки?

– Не стану скрывать, – призналась она. – Теплилась надежда, что здесь ты встретишь того художника.

– Глеба? – покосился на нее Фомин.

– Да. Отчего ты не хочешь ему позвонить? Даже забросил визитку на полку. А ведь он уже помог один раз, разве не так?

– Я звонил, – вздохнул Юрка. – Никто не отвечает. И вообще, зачем я ему?

– Не знаю, – задумчиво протянула Светлана. – Такие люди, как он, сейчас редкость. Понимаешь? У него есть внутренний мир, он способен на поступок, а ты отталкиваешься от него, как отталкиваются друг от друга одинаковые заряды в электричестве. Тебе никогда не приходило в голову, что он – это ты, только лет на двадцать старше? Может, я неправильно пытаюсь объяснить, может, не совсем ты, даже совсем не ты, но такой, каким ты можешь или захочешь стать?

– Перестань фантазировать, – ласково обнял ее за плечи Фомин.

Время до понедельника пронеслось быстро, словно его спрессовали в тугой брикет. И вновь Юрка ощутил на губах прощальный поцелуй уходящей на работу любимой женщины, и вновь остался один со своими мыслями. Иногда ему казалось, что он ходит по кругу, как пони в зоопарке, бесконечно возвращаясь к отправной точке, и нет у него ни сил, ни разума, чтобы разорвать круг, вырваться на свободу. Что сейчас для него свобода, как ее понимать? Наверное, в первую очередь, как хоть какую-нибудь определенность в собственной судьбе?

Днем, отправившись, как Гаврош, на улицу, чтобы вновь попробовать подзаработать, он неожиданно вышел к церкви. Потянув за ручку массивную дверь, вошел в храм.

– О прощении грехов наших, о даровании благодати по-мо-о-о-лимся-я-я! – словно ударил его густой бас дьякона.

Наверное, в каждом человеке глубоко сидит невысказанное желание покаяться, развеять страхи и сомнения, услышать слова утешения и прощения.

Терпеливо дождавшись конца службы, Юрка попросил одетую в темное старушку, собиравшую огарки свечей, позвать священника. Тот вскоре вышел – молодой, рослый, с ухоженной окладистой бородой на румяном лице. Услышав о желании исповедаться, он согласно кивнул и поставил Юрку на колени перед большой иконой, накрыв его голову концом своей блестящей вышитой накидки.

Сбиваясь и по уже укоренившейся привычке о многом не договаривая, Юрка начал рассказывать, не слушая задаваемых священником вопросов. Видимо, поняв его состояние, священник замолк. Потом ласково коснулся его плеча:

– Встаньте. Послушайте меня. Есть грех перед Богом и грех перед людьми, власть предержащими…

– Так пусть Бог поможет, если уж проклял нас разумом! – перебил Фомин, пытливо вглядываясь в лицо священника.

– Простит Бог и этот грех, – перекрестился батюшка и наложил крестное знамение на Фомина. – Не богохульствуй! Выслушай не перебивая, как я тебя слушал. Можно облегчить груз твоей души, отпустить грех перед Всевышним, молить Владыку небесного о даровании спасения души, а остальное – дела мирские, не духовные, дела светские, не Церкви… Мой совет – покайся перед властями.

Пробормотав слова благодарности, Юрка вышел из храма. Засунув руки в карманы, зашагал куда глаза глядят, бесцельно плутая по улицам. И священник не может ему помочь!

Мелькнула мысль зайти в райком. И Юрка пошел…

Секретарша в приемной занималась маникюром. Заметив движение Фомина к двери кабинета первого секретаря, не прерывая своего занятия, она буднично сообщила:

– Не будет сегодня… Вы по какому вопросу?

– По милицейскому, – буркнул Фомин.

– Второй этаж, двести третья комната. Спросите Сережу.

Юрка пошел на второй этаж. Сережа – полный, круглый, пучеглазый мужчина лет тридцати, встретил его радушно:

– Ко мне? Как тебя звать? В комсомоле все на ты. Юра? Очень хорошо, меня Сергей. Можно просто Серега. Что у тебя? Комсомольский оперотряд организуете?

– Я ничего не организую, – Фомин опустился на стул. – Я был получателем.

– Очень хорошо! – бодро отозвался Серега. – А чего получал? – и он весело засмеялся.

– Деньги! – начал злиться Юрка.

– И много получил? – заговорщически подмигнул Серега.

– Много, больше тысячи рублей. И еще продукты.

– Дефицитные? – опять подмигнул Серега.

– Слушай, я серьезно говорю, – набычился Фомин. – Теперь как жить дальше, не знаю. Из армии недавно пришел, весной, – начал рассказывать Юрка. – Потом подрядился объявления клеить…

– На стройку хочешь поехать? – перебил Серега. – Где живешь, в общаге?

– У знакомой живу, а прописан на Таганке.

– Э-э… Не наш район. – Серега выдвинул ящик стола и выудил оттуда потрепанный телефонный справочник. – Сейчас мы в твой райкомчик звякнем, подойдешь, ребята помогут устроиться. Взносы когда последний раз платил?

– Ты, я вижу, уже устроился, – встал Фомин. – Будь здоров, комсомолец! – и вышел, хлопнув дверью.

– Дурак какой-то, – бросив обратно в ящик телефонный справочник, пожал плечами Серега. – Ходят всякие шизики…

После тишины райкома улица оглушила шумом автомобилей. Влившись в поток по летнему пестро одетых людей, Юрка направился к дому Светланы. Честно говоря, инструктор райкома комсомола по сравнению с попом проигрывает. Священник себе цену знает, не панибратствует, но и не отказывает во внимании, по-своему пытаясь понять и объяснить, что делать дальше. Убежденности в правоте и полезности своего дела у него, чувствуется, больше. Не заорганизованный он, к другому священнику не подумал послать, расспросив о прописке.

На глаза попалась знакомая вывеска «Вино». Фомин пересчитал деньги, оставленные ему для закупки продуктов, и встал в очередь. Разве он не человек, не имеет права выпить?

Когда вернулась с работы Светлана, бутылка была наполовину пуста. Юрка ждал от любимой упреков, осуждения, боясь самому себе сознаться в желании затеять хотя бы маленький скандал, позволяющий наконец выяснить, что она решила делать дальше. Ее молчание угнетало, выводило из себя, заставляло мучиться целыми днями, пока Светлана отсутствовала. Почему, ну почему не слышит ни слова упрека, почему она делает вид, что все по-прежнему.

Светлана села напротив него, отставила в сторону недопитую бутылку, посмотрела в глаза. Он не выдержал и отвернулся.

– Стыдно? – она протянула руку и повернула его лицо к себе. – Мучаешься?

– Ну, если и мучаюсь?

– Вставай! – она решительно поднялась и взяла его за плечо. – Пошли. В милицию! Расскажешь там все. Хватит жить в вечном страхе. Что будет, то и будет.

– А если меня посадят? – Юрке стало жалко себя, не хотелось никуда идти, говорить о себе чужим, незнакомым людям. – Может, завтра сходим, а?

– Нет, – отрезала она. – Посадят так посадят. Один ты тут с ума сойдешь. Если захочешь потом ко мне вернуться, я тебя ждать буду, клянусь. Вставай, Юра, ты же мужик, надо же когда-то решиться? Глебу ты звонить не хочешь, в милицию идти с повинной не хочешь, так что же будет? Собираешься вести жизнь крота? Человек по земле свободно должен ходить, гордо. Вот и верни себе и мне самого себя, пошли…

Боясь, что он передумает и вернется, Светлана вела его к отделению милиции проходными дворами. Разрубить узел, в который завязались его проблемы, она твердо решила сегодня.

Когда подошли к отделению, Юрка нерешительно остановился. Она подтолкнула его в спину, заставив войти в помещение дежурной части. За барьером, отгороженный от посетителей плексигласом, сидел дежурный – старший лейтенант лет сорока с широким, добрым лицом. Рядом с ним лежала фуражка. Увидев вошедших, он тут же надел ее, придав себе строгий вид человека, находящегося «при исполнении». Ему было жарко, маятно, впереди беспокойный вечер и долгая ночь, в течение которой неизвестно что могло произойти на обслуживаемой территории, и только утром – смена. Появление заявителей он воспринял без энтузиазма.

– К вам можно обратиться? – спросила Света.

– Слушаю. Что у вас? – на всякий случай подвинув поближе шариковую ручку, ответил старший лейтенант.

– Вот… – Светлана потянула за рукав Фомина.

Юрка переминался с ноги на ногу и молчал.

– Я слушаю, говорите, – поторопил дежурный. – В чем дело?

– Хочу сделать заявление… – наклонившись и чуть не сунув в окошечко голову, запинаясь, произнес Фомин.

– О чем? – поднял брови дежурный, подозрительно втягивая в себя ноздрями воздух.

– О себе, – пояснил Юрка. – Я с повинной пришел.

– Самогонщик, что ли? – усмехнулся старший лейтенант.

– Я? – удивился Фомин. – Не, я не самогонщик.

– Тогда говорите яснее, гражданин, – посуровел дежурный. – Что вы совершили? Какое преступление?

– Преступление? – озадаченно переспросил Фомин. – Я не преступник, вернее, преступник не я… Я скорее всего дурак.

– Дураки не по нашей части. Для них существуют психбольницы, – оборвал его дежурный. – Скажите, гражданин, вы сегодня выпили?

– Немного, но это не имеет отношения к делу.

– Имеет, – отрезал старлей, вытирая скомканным платком потную шею. – У вас что-нибудь украли?

– Да нет же, нет… – пытался объяснить Юрка.

– Я спрашиваю, с вами или вашей подругой что-нибудь случилось? – гнул свое дежурный.

– Не случилось. Вернее, случилось, но только со мной. Я заблудился в жизни и теперь пришел к вам.

– Очень хорошо, – терпеливо согласился дежурный. – Правильно, что пришли. Но надо было это сделать в трезвом виде, а не после возлияния. Пора кончать с уродливым явлением.

– Извините, – сникая, почти прошептал Фомин.

– Девушка! – привстал со стула дежурный. – Забирайте приятеля и ведите домой, чтобы больше не заблудился. Если надо, пусть проспится и завтра трезвый придет. Забирайте, забирайте, не то я сейчас его в вытрезвитель отправлю!

– Как вы так можете! Его надо выслушать! – оттолкнув Юрку от окошечка, попыталась урезонить дежурного Светлана.

– Девушка, я могу передумать! – с жесткой улыбкой пригрозил старший лейтенант. – Уводите, пока я добрый. Сирин! – приказал он милиционеру, стоявшему у дверей. – Проводи граждан.

– Прошу! – резко подскочил к ним молоденький сержант.

– Пошли, – Светлана взяла Фомина под руку. Они вышли из дежурки.

– Видал? – снимая фуражку, обратился дежурный к милиционеру. – Выжрут пару стаканов и идут над нами измываться. В жизни он, видите ли, заблудился! По годам мальчишка совсем, а туда же! Сам еще жизни по-настоящему не знает, а успел заблукать. Теперь ему милиция вместо Сусанина, что ли?

– Добрый ты, Мозгунов, – ответил сержант. – Отпустил алкаша.

– Э-э, – отмахнулся тот. – Ничего, на ногах стоит, девица его до дома доставит…

Из милиции шли молча. Юрка закурил, сгорбился.

– Завтра сходим еще, – Светлана упрямо сжала губы.

– Нет, я больше не пойду, хватит, – криво усмехнулся Фомин. – Зачем, когда везде одно и то же? Только красивые слова по радио, по телевизору да в газете. А на самом деле?

– А зачем ты пил? – остановилась Светлана. – Зачем?

– От безысходности! Я сегодня в церковь ходил и в райком комсомола. Поп хоть выслушал до конца, а в райкоме сидит этакий попугайчик-всезнайка и выясняет, где ты прописан и когда последний раз платил взносы. «В комсомоле все на ты»… – зло передразнил Юрка.

– Обиделся? – успокаивающе погладила его по плечу Светлана. – Это у тебя обида на самого себя кричит, а не только на чиновничка.

– Не знаю… – обмяк Фомин.

– А если сходить в райком партии? – предложила Светлана.

– В таком виде? – обозлился Юрка.

– Тогда завтра сходи, – продолжала настаивать она.

– Ладно, видно будет…

Решился он только в пятницу, во второй половине дня. Помывшись, надел чистую рубашку и вышел из дома. Чтобы не потерять решимости, сел в троллейбус и сошел на остановке напротив здания райкома. Внизу стоял милиционер. Выслушав немного оробевшего Фомина, он позвонил в приемную первого секретаря и пропустил Юрку.

Средних лет женщина, сидевшая в приемной, предупредила, что первый очень занят. Предложила записаться на прием. В ответ он попросил доложить, что пришел посетитель с очень важным вопросом, готовый ждать хоть до ночи. Он убеждал и просил так настойчиво, что секретарша уступила и скрылась за дверью кабинета.

– Ждите, – вернувшись, сказала она. – Обещал принять.

Время ожидания тянулось медленно, и Юрке казалось, что он уже успел забыть слова, приготовленные им для беседы, перепутал их с другими, совершенно пустыми и никчемными. Он снова начинал твердить про себя, как рассказывать, с чего начинать, о чем просить, решая, стоит говорить о Светлане или нет?

Неожиданно открылась дверь кабинета и вышел пожилой человек в строгом костюме. Взглянул на Юрку.

– Вы меня ждете?

– Я, – Фомин поднялся со стула.

– Извините, сегодня принять не смогу. Должен срочно уехать, вызывают, – он взял Юрку под локоть и повел к выходу. – Если можно, скажите коротко, в чем дело, я попробую вам помочь.

– Коротко не получится, – идя вместе с ним к лестнице сказал Фомин. – Много всякого накопилось.

– Я, к сожалению, тоже не всегда хозяин собственного времени, – с извиняющейся улыбкой объяснил секретарь. – Если не возражаете, давайте встретимся в понедельник? Приходите с утра. Как ваша фамилия?

– Фомин, Юра Фомин. А может, я сегодня подожду?

– Сегодня я сюда уже не вернусь. Лучше в понедельник, чтобы точно. Договорились? – он подал на прощанье руку.

Глядя вслед черной «Волге», увозившей секретаря, Фомин подумал, что еще до понедельника ему придется сохранять в себе решимость прийти сюда вновь…

В субботу занимались мелкими домашними делами, а в воскресенье Светлана потащила его на птичий рынок за кормом для рыбок, которых она разводила в аквариуме. Спускаясь в метро, он держал ее за руку, но на перроне замер, не в силах оторвать взгляда от идущей навстречу компании. Мирон! Тот самый Мирон, приятель Виктора Степановича!

Мирон шел навстречу, держа под руку девицу; рядом – еще несколько крепких парней и девушки – модно одетые, веселые, успевшие загореть под жарким летним солнцем.

Юрка, выпустив руку ничего не понимающей Светланы, рванулся к поезду и нырнул в толпу пассажиров. Скрыться, исчезнуть, пока не вцепились репьем, вызнавая, где он обосновался, чтобы вечером опять подкараулить в подворотне! Услышал сзади: «Девку!» – и топот ног.

Чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, Фомин влетел в вагон, раздвинув руками закрывающиеся двери. Быстро обернувшись, успел увидеть Мирона, подбежавшего вместе с незнакомым парнем к отправляющемуся поезду. Промелькнул за стеклами дверей ярко освещенный перрон, потом пошла темнота тоннеля с мелькающими огнями контрольных ламп.

«Светлана! – обожгла мысль. – Это же о ней они кричали: „Девку!“ Сейчас Мирон начнет выяснять у нее, откуда она меня знает, где живет. Вернуться?» Но ноги предательски дрожали, во рту пересохло и хотелось оказаться как можно дальше от Мирона и его компании. И Юрка поехал дальше…

Когда обозленный неудачей Мирон вернулся, вокруг Светланы и прижавшего ее к колонне парня уже собралась толпа зевак. Рядом мелькнула милицейская фуражка.

– Ну чего, ну, обознались, думали, приятель, – протискиваясь через зевак, объяснил Мирон. – Ну все, расходимся, товарищи. Извините, девушка, извините. Все в норме, командир! – с радушной улыбкой громко отрапортовал он милиционеру.

– Пошли! – бросил он своим.

Отойдя на несколько шагов, приказал одному из парней:

– Потом догуляешь! Возьми Алика и быстро за ней.

Тот понимающе кивнул и отстал. Зацепившись глазами за цветастое платье Светланы, потянулся за ней следом, сделав знак приятелю, чтобы зашел с другой стороны…

Придя домой, Светлана потерянно ходила из угла в угол. Тренькнул телефон – современный предвестник радостей и печалей. Она сняла трубку. Сквозь шорох и треск донесся далекий Юркин голос:

– Света, прости меня! Я трус и предатель…

Спазм сжал ей горло. Чужим голосом она ответила:

– Не приходи больше… Ненавижу!.. – но тут же спохватилась, крикнула: – Юра! Прости, Юра!

Но в трубке слышались уже короткие гудки.

Неужели больше не придет? Никогда?! Значит, ты не лучше – предала и бросила его, не смогла понять, помочь, поддержать в трудную минуту? Она бросилась к шкафам, начала шарить по полкам, отыскивая заброшенную туда Юркой визитку. Глеб! Он теперь единственная ниточка к Юрке.

Наконец-то! Маленький кусочек картона показался ей пропуском в рай. Она даже поцеловала его. Потом села к телефону и с замиранием сердца набрала номер. Юрка упрямый, он больше не позвонит, не придет, ни к ней, ни к познакомившему их Валерке Рыжову. Может быть, Глеб знает, где его искать?