Текст книги "Ритуальные услуги"

Автор книги: Василий Казаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Я со спокойной душой стащил с себя одежду – на явно не купального свойства плавки никто не обратил внимания, – энергично разбежавшись, нырнул в теплую, чуть пахнущую тиной воду. Она нисколько не освежала, а просто слизывала с тела едкий лотовый налет. Поплыл размеренным, неторопливым кролем на другой берег залива, прогулялся по припорошенным сосновой хвоей тропкам, вернулся на пляж, растянулся на песке, задремал, но сквозь вязкую дрему пророс смутный сигнал инстинкта, подсказавший, что кто-то проявляет ко мне интерес.

Это был средних лет человек, пухлые щечки сообщали ему отчетливое сходство с прожорливым хомячком, да и вообще формы чуть припухшего лица состояли исключительно из одних мягких покатостей и округлостей, плавно перетекавших друг в друга, не спотыкаясь о какой-нибудь острый угол, и даже очки в тонкой металлической оправе, седлавшие короткий тупой нос, были идеально круглой формы… Кого-то парень поразительно напоминал.

– Привет, – сказал он, усаживаясь без приглашения рядом. – У тебя красивое тело.

– Ага. – Я стряхнул его мягкую руку со своего колена. – Еще раз тронешь меня, я тебя отволоку на тот берег – в царство теней. Причем бесплатно. Одним оболом больше, одним меньше – какая разница.

Он прищурился, склонил круглую, коротко стриженную голову набок и улыбнулся.

– Ты мало похож на Харона.

Я сел и с интересом глянул на неожиданного собеседника.

– Тот, насколько я помню, был угрюмым желчным стариканом, – сказал он и почему-то с оттенком глубокой печали в голосе добавил: – У меня, между прочим, два высших образования.

– У всех свои недостатки, – отозвался я, встретившись взглядом с одной из переспелых кобылок, которая теперь лежала на животе и, подперев скулу ладонью, пялилась на меня.

Я вдруг вспомнил, кого он мне напоминает.

– Ты поразительно похож на Элтона Джона.

– Ага, – минорно кивнул он, – Мне часто об этом говорят. Но в отличие от сэра Элтона я не гей. Точнее, я скорее тот персонаж из известного анекдота, который пришел к врачу жаловаться на свои проблемы.

Я этого анекдота не знал, и, видимо, приглушенная вспышка вялого любопытства отразилась в моих глазах.

– Ну, приходит мужик к врачу, – монотонно начал рассказывать двойник поп-звезды. – И говорит: доктор, у меня проблема, мне кажется, что я гей. Да что вы, изумился врач, так вы, наверное, работаете в Большом театре? Нет, говорит мужик. Ну тогда, говорит доктор, вы заняты в нашем шоу-бизнесе? Нет, возражает мужик. Ну тогда, продолжает предполагать доктор, вы определенно принадлежите к кругу столичной богемы… Да нет же, теряет терпение мужик, я просто инженер на бюджетном окладе! Ну тогда я вас могу успокоить, – облегченно вздыхает доктор, – никакой вы не гей. А кто же? – недоумевает мужик. Ну кто? – раздумчиво тянет доктор. Самый что ни на есть обычный пидор!

Он отчего-то погрустнел и после долгой паузы закончил:

– Вот я и есть самый обычный пидор.

– Ну и что? – пожал я плечами. – У каждого свои достоинства.

– Да? – многозначительно протянул он.

– Просто я не шовинист в этом смысле.

Он вздохнул, обвёл медленным взглядом пляж и, притушив голос, доложил мне конспиративным шепотом:

– Я снимаюсь.

– Какая досада. Мне жаль, но свой «поляроид» я оставил дома.

– Ну кончай… Ты же понимаешь, о чем я. Мы можем сходить ко мне домой, это недалеко, за мостом. Там рядом с метро старый дом, в котором магазин «Военторг». – Он назвал подробный адрес, код на входе, этаж, номер квартиры.

– Ты всем даешь свой адрес? – спросил я.

Он пожал плечами.

– О'кей! Пошли, сэр Элтон. Только не к тебе домой, а вон в тот лесок.

Пляжная девушка приподнялась на локтях, демонстрируя мне свои тяжелые груди, и ошарашенно поморгала, наблюдая за тем, как мы поднимаемся с песка и мой дружок ласково берет меня под локоть.

– Что поделать, такова жизнь, – сказал я ей, в очередной раз стряхивая с себя руку Элтона.

В жидком березовом лесочке, кошмарно замусоренном отходами пикников, было ненамного прохладнее, чем на раскаленном блюдце пляжа. Я прислонил своего попутчика к шершавому стволу и погрозил у него перед носом пальцем.

– Вот что, приятель. У меня к тебе дело. Но вовсе не того свойства, о котором ты подумал. Тебя, кстати, как зовут?

– Сева, – после минутного колебания представился он.

– Вот что, Сева. – Я кивнул в сторону одной из дальних полянок, по которой фланировали голые мужики. – Ты: ведь здешнее общество знаешь?

– Разумеется, – с достоинством и даже приосанившись, отозвался он.

– И это очень хорошо. Я ищу тут одного человечка. Ну, из вашей компании… Симпатичный, лет двадцати пяти.

Я старательно описал внешность желтоголового визажиста.

– Да, – пристально глядя мне в глаза, произнес Сева.

– Что – да?

– Я его знаю. Кто же не знает Бореньку.

Сева отвел взгляд вбок и горестно вздохнул.

– В чем дело? – спросил я.

– Да так. – Он с неопределенной витиеватостью повертел кистью руки. – Я его, конечно, знаю, но мы слишком разные люди.

– В каком смысле?

– В том, о котором толкует тот анекдотец… Он гей.

Я вдруг испытал прилив сострадательного чувства по отношению к этому педику, плюшево-мягкое лицо которого вдруг зачерствело, а скорбная носогубная морщина отчетливо и жестко прочертилась от раздувшегося крылышка носа и дотянулась до уголка поджавшегося рта, – в этот момент Сева выглядел настолько глубоко и искренне несчастным, что я просто не мог не похлопать его по плечу.

– Брось, Сева, брось. Все мы люди. А что до Бореньки, то мне он нужен исключительно по делу.

– Боюсь, что ты опоздал.

– То есть?

– А то и есть, что у Бореньки на сегодня уже есть пара.

– Сева, я ж тебе сказал. Я не по этому делу.

– Они прекрасно смотрятся, – продолжал он, пропустив мимо ушей мою реплику. – Боря худ и строен. Его друг плотен и крепок. Они в самом деле прекрасная пара. Особенно это было заметно, когда они катались на водном мотоцикле.

– Вон как? Боря любитель острых ощущений?

– Да что ты! – снисходительно улыбнулся Сева. – Он сидел сзади. Рулил этот парень в черном гидрокостюме и с красной повязкой на голове. Они еще…

– Стоп! – оборвал я Севу, встряхнув его за плечи. – Такой крепкий парнишка, накачанный такой… В красном платке на голове, завязанном на пиратский манер – с узлом на затылке?

Сева кивнул. Я задумчиво ощупал шероховатый березовый ствол, прикидывая про себя, что бы это могло означать: что-то уж слишком назойливо этот парень мозолил глаза. Я припомнил вчерашнюю сцену показательного секса, очень выразительно отыгранную им дуэтом с пышнотелой малолеткой – там, в кустах у дороги, – и усомнился в искренности его чувств по отношению к Боре. В памяти тут же всплыло его появление напротив полянки, на которой происходил пикничок, – вряд ли он там просто так прохлаждался, потихоньку курсируя вдоль берега.

– Ну-ка, сэр Элтон, пошли. – Я властно потянул Севу за собой, увлекая его по узкой глинистой тропке, убегающей в глубь перелеска. Поплутав в жидких зарослях, мы выбрались наконец на солнечную полянку, с которой распахивался вид на пойму, и увидели их. Они медленно пробирались по высокой траве к маленькому островку кустарника, одиноко и неприкаянно торчащему в чистом поле. Желтая голова Бори покоилась на крепком плече любителя водномоторного спорта – они шли, трогательно обнявшись, и вот уже их силуэты впитались в подвижную ткань кустарника, по которому то и дело прокатывались волны светлой дрожащей ряби, там, где листва под налетом легкого ветерка обращалась к нам своим бледным исподом.

Минуты три я ждал, толком не понимая, чего именно, Сева сосредоточенно дышал за спиной, то и дело причмокивая губами. Вдруг зеленый полог разомкнулся, обнажив плотную фигуру, затянутую в черное, – поправив сползший низко на лоб пурпурный платок, человек повертел головой, обозревая окрестности, потом резко развернулся и торопливой походкой начал удаляться к берегу, где на мелкой волне лениво покачивался пришвартованный у ствола рискованно склонившейся к воде ивы водный мотоцикл.

Я побежал.

Дыхание Севы некоторое время висло у меня на плечах, потом оно отдалилось и вовсе потухло и вот вдруг мощными и шумными толчками накатило опять – к тому моменту я, наверное, уже минуты две стоял на укромной и тесной полянке в самом чреве кустарникового островка, тупо глядя на Борю.

Он лежал в примятой траве, нелепо подогнув под себя ногу, и по красивому лицу его медленно и чинно шествовал рыжий муравей.

Я присел на корточки, дотронулся до Бориной шеи, пытаясь уловить в артерии упругие толчки пульса или хотя бы их отголосок. Под пальцами было тихо.

– Господи, у него обморок… – донесся до меня свистящий шепот Севы. – Надо же что-то… Что-то делать. За «скорой» бежать. Туда, на берег, к людям… Возможно, там врач есть…

Я успел выкинуть вперед руку и поймать его запястья, прежде чем он дернулся с места, и рывком усадил его рядом с собой.

– Сева, тебе когда-нибудь случалось видеть, как в деревне сворачивают курице голову?

– Что? – тупо моргнув, прошептал он, указательным пальцем продвигая на место сползшие на кончик носа очки.

– Понимаешь, чтобы избавить несчастную птицу от лишних мучений, надо убивать ее сразу. И тут важно резкое вращательное движение. – Я сжал кулак, продемонстрировал его Севе и, резко крутанув его, одновременно поддернул вверх. – Вот так. Решает дело именно вращательный импульс в сочетании с мощным толчком кверху. Собственно, фактически, ты отрываешь ей голову.

– К чему ты это? – мертвым голосом спросил Сева.

– К тому, что человек в принципе мало чем от курицы отличается, если, конечно, его шея оказалась под умелой рукой профессионала. А здесь отметился именно профессионал.

– Откуда… – раскрыл было Сева рот, но проглотил остаток фразы, потому что до него, кажется, дошло.

– Откуда я знаю? – Я невесело усмехнулся и опустил руку на его плечо. – Видишь ли, я ведь тоже подумывал в свое время о том, чтобы обзавестись высшим образованием. Для начала – одним… Ну да не пришлось, так уж печально сложились мои обстоятельства. Из-за женщины, если тебе это интересно. Впрочем, это не важно… – Я облизал пересохшие губы и сглотнул подкативший к горлу комок. – Словом, заканчивал я свои университеты в местах, мало походивших на аудиторию, да и науки там преподавали специфические. – Я повел взгляд в сторону Бори и помолчал. – Такого рода науки, в частности, тоже. Не могу сказать, что я в них преуспел. Ломание шейных позвонков – не моя специализация. Но как грамотно и быстро следует отрывать человеку голову, я знаю.

Я коснулся Бориного лица, провел, по нему, опуская его веки.

– Ему не нужна «скорая», Сева. Теперь он – мой пассажир. Все, чем я могу ему помочь, – это подогнать сюда своей челн и начать грести. А он будет смирно сидеть на корме и слушать напоследок, как тихо журчит за бортом вода.

Сева вдруг тихо и беззвучно заплакал.

– Тебе надо хорошенько выпить, – сказал я, помогая ему подняться на ноги. – Найдешь там где-нибудь на берегу, чем промочить горло?

– У меня есть, – кивнул он. – В сумке. Правда, водка.

– Вот и хорошо. Глотни от души. Потом найди ментов, они тут часто слоняются на своем «уазике» – ловят тех, кто пролез на машине в эту якобы охраняемую природную зону. На самом-то деле они просто стригут деньжата с автомобилистов. Ну вот. Скажешь им, что отошел в эти кусты пописать и наткнулся на Борю. Испугался и побежал искать доктора. А про меня помалкивай, ладно?

– Да? – тупо отозвался он.

– Да. Просто мне нужно спокойно потолковать с этим водным мотоциклистом при удобном случае. А менты могут меня этой приятной возможности лишить, Я могу на тебя рассчитывать?

– Да. – Он опустил светлые ресницы.

– Черт возьми, – сказал я, бросив последний взгляд на Борю.

– Да, – кивнул Сева. – Черт бы эту сраную жизнь побрал.

– С этим трудно спорить. – Я подтолкнул его в плечо, и мы вышли в поле, над которым сонно колыхался желтый зной.

Он вдруг резко встал на месте, оглянулся на кустарник, тяжело вздохнул и изрек сакраментальную фразу, которую мне едва ли не каждый день приходилось слышать от Люки:

– Что ж, все там будем, – потом подумал и добавил: – И, судя по всему, очень скоро.

– Ну, не знаю, как ты, а я пока на другой берег не тороплюсь. А к чему это ты – насчет скоро?

Он снял очки, мелко поморгал и глянул на меня – близорукий взгляд его был поразительно рассеян и беспомощен.

– Да так… Вчера получил результат теста – положительный.

Я смутно догадывался, о каком тесте идет речь, – ребята с его ориентацией находятся в той же группе риска, что и проститутки.

– Да брось ты, ерунда. Один тест еще ни о чем не говорит.

– Это уже третий. И все – положительные. Да плюс к тому – гепатит. Ну и кое-что еще по мелочи. – Он нацепил очки на нос и вздохнул. – Так что в самом деле – скоро. Ты таких, как я, возишь в своей лодке?

– Конечно. – Я похлопал его по плечу, не зная, как еще ободрить этого несчастного малого. – Но знаешь… Имея такой пышный букет синдромов, ты ведь пригласил меня к себе в гости. Нехорошо. Так добрые самаритяне не поступают.

– Да нет, – слабо улыбнулся он. – Ничего такого я не думал. – Он помолчал, глядя сквозь меня. – Просто ты первый, кто за последние пару лет говорил со мной по-человечески. – Он вяло махнул рукой и побрел к берегу пруда.

7

Штормящая грунтовка, бьющаяся рыжим прибоем в основания мостовых опор, валяла с боку на бок ползущий мне навстречу пыльный милицейский «уазик» – я было приготовился вступать в полемику со сборщиками взяточного налога, но их разболтанный тарантас, одышливо рыча, продрейфовал мимо, таща на буксире густое облако желтой пыли, – должно быть, Сева поднял на пляже тревогу и кто-то из отдыхающих позвонил по мобильнику куда следует. Метрах в ста впереди замаячил низкий заборчик, огораживающий заставленный белыми столиками участок берега, на котором возвышался пивной шатер – родной братец того, в котором я когда-то работал, с той лишь разницей, что этот закусочный вигвам был красного цвета и еще от него растекался во все стороны света запах поспевающих шашлыков. Хороший глоток плотной пыли, воспоследовавший за вздохом облегчения при виде совершенно не заинтересовавшихся мной ментов, осел в глотке шершавым чехлом – мне надо было срочно промочить горло.

Слева от дороги за воротами водно-спортивной базы анемично увядали на высоких флагштоках поникшие небесно голубые баннеры Nokia, приглашающие поглазеть на соревнования серферов, что при полнейшем отсутствии ветра над заливом было лишено какого-то бы ни было смысла, – крохотные фигурки спортсменов безнадежно и обездвиженно маячили далеко от берега, то и дело растворяясь в слепящих всполохах стальных бликов, скользящих по глади воды. Свалив паруса, они отдыхали на своих досках, даже не предпринимая попыток тронуться с места.

Чуть ближе к берегу стояла размеченная яркими буями слаломная трасса – покуда серферы дожидались у моря погоды, водные мотоциклисты развлекали публику эффектными разминочными виражами и разворотами на триста шестьдесят градусов, потом, сбившись в пеструю, глухо пофыркивающую стаю, потянулись вслед за судейским катером к открытой воде – как видно, к месту старта.

Приткнув «Урал» на вытоптанной полянке по соседству с зеленой кабинкой туалета, я прошел на территорию забегаловки, настолько плотно забитую публикой, что мне пришлось несколько раз перешагивать через чьи-то не подававшие признаков жизни тела, служившие – судя по валявшимся по соседству пустым бутылкам «Смирновской» – липшим напоминанием о непреложности хрестоматийного тезиса: пить водку на такой жаре надо уметь.

Окинув взглядом млевшее на солнцепеке общество, я заметил знакомую – ту самую пышечку, что вчера предавалась любовным утехам с мастером лихого виража. Должно быть, она относилась к разряду бич-девочек, лето напролет кочующих по модным пляжам и находивших особую прелесть в таком способе растительного существования. Она лениво потягивала за пластиковым столиком пиво в обществе щуплого молодого человека, время от времени прикладывавшегося к бутылочке спрайта, – малый идеально воплощал в себе рекламный слоган шипучки, призывающий потребителя не дать себе засохнуть: болезненно худощавый, тонкокостный, с узкой цыплячьей грудью и кожей молочного оттенка, он смотрелся на фоне загорелых тел бройлерным цыпленком.

Я заглянул под сень шатра, взял маленькую бутылку «Аква минерале», пристроился от них в двух шагах прямо на траве и, с наслаждением промакивая маленькими глотками пересохшее горло, уставился в слепящую даль залива, где, вспарывая блесточно поигрывающую воду, в сторону трассы двигался судейский катер, свалив на бок по правому борту длинный шест со стартовым флагом, за которым на коротком поводке, азартно порыкивая в предстартовой лихорадке, ползла стая водных мотоциклов. У первого изгиба трассы флаг резко взмыл вверх, берег огласился страшным ревом моторов – участники рванули по длинному виражу, рассеяв над водой голубое облако выхлопов. Рев стоял такой, что я безнадежно оглох и остро ощутил, как в полости моей черепной коробки вдруг возникла вакуумная звенящая пустота.

Впрочем, слух мой довольно скоро вполне адаптировался к звенящей пустоте – настолько, что можно было разобрать фразу, слетевшую с губ девочки:

– Все тут лохи. Был бы здесь Король, он бы всех сделал.

Я проследил направление ее взгляда – кавалькада ревущих быстроходных снарядов удалялась к дальнему виражу трассы, где возникла изрядная толкучка, и два участника, столкнувшись на приличной скорости, вылетели из седел, перевернув мотоциклы вверх днищем. Судейский катер отчаянно засигналил флагом, обрывая гонку, рев стих, однако его отголоски еще некоторое время звенели в голове до тех пор, пока окончательно не выветрились, восстановив привычную гамму блуждавших над закусочной полянкой звуков: плотное чпоканье пивных пробок, голоса, свистящий шелест автомобильных шин на дороге и даже тонкое пиликанье чьего-то мобильника.

Цыпленок поднес к уху маленький черный пенал, отошел в сторонку и, сосредоточенно глядя на одного из начавших шевелиться любителей теплой водки, некоторое время кивал в ответ на пространное сообщение своего невидимого собеседника, потом, почти не разжимая губ, произнес несколько коротких фраз, вернулся к столику, развел руки в стороны:

– Мне надо срочно отъехать.

– Ну ты же обещал, – надула губки девочка.

– Бизнес есть бизнес.

С этими словами он сунул телефон в карман шортов, крутанул на пальце автомобильные ключи, не обременив себя каким-либо прощальным жестом или иным знаком внимания, зашагал к дороге, прыгнул в серебристую «тойоту» и укатил.

– А что он тебе обещал? – спросил я. – Жениться?

Она повернула голову, сонно сощурилась.

– Не верь мужикам. Они всем это обещают.

– А ты? – В глазах возник промельк вялого интереса.

– А я нет.

Сходил в шатер, взял обжигающе ледяную – прямо из морозильной камеры – бутылку «Туборга», вернулся за столик, поставил ее напротив девочки, она кивнула, вульгарно улыбнулась – во весь свой большой рот. С минуту мы молчали.

– О чем задумался? – спросила она.

– Да так. Собираюсь с мыслями.

– С мыслями? – удивленно переспросила она. – Зачем?

– Готовлюсь сделать тебе комплимент.

Она откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и облизнулась.

– Ну?

– У тебя очень соблазнительный бюст. И восхитительная попка.

Рискованное для завязки знакомства откровение ее нисколько не покоробило, скорее напротив – она опять широко улыбнулась, продемонстрировав мне ровненький ряд ослепительно белых зубов.

– А ты откуда знаешь? – и дотронулась до воротничка своей светлой просторной рубахи, словно намекая, что под этим безразмерным балахоном взглядом освоить ее пикантные формы я вряд ли мог.

– Да уж знаю. Вчера я проезжал вон там, – я простер руку в сторону тонущей в мутноватом мареве узкой полоски суши, отсекающей залив от реки. – И кое-что видел на маленькой полянке.

– Так ты подглядывал? Это нехорошо. Так настоящие пионеры не поступают.

– А я и не был в пионерах – из-за двоек. Меня не приняли, чтоб я не позорил ряды юных ленинцев. А что до подглядывания… Это не нарочно. Просто ехал мимо и видел. И подумал, что неплохо бы оказаться на месте того парня. Кто он такой?

– А зачем тебе? – Она лукаво улыбнулась и провела пальцем по орошенной испариной бутылке, оставив на стекле смутный слезящийся след.

– Да так… Хотелось бы на него быть похожим. Не знаешь, где мне этого парня найти?

– М-м-м… – красноречиво протянула она, я вздохнул, живо представив себе, что она имела в виду. – Ты меня не так понял, – поспешила она внести ясность. – Я не проститутка.

– У тебя еще все впереди. – Я поднялся из-за стола и кивнул на свой «Урал». – Прокатимся?

Секунду она пребывала в нерешительности, глядя на нетронутый «Туборг», потом махнула рукой, последовала за мной, уселась сзади и, заключив меня в кольцо своих рук, прижалась настолько плотно, словно спешила развеять мой последние сомнения относительно восковой спелости своего бюста. Мы тронулись в обратном направлении. Разбитая грунтовка пыльными волнами катила под колеса «Урала», я сбросил скорость до минимума – не потому, что беспокоила раскованность быстрой езды по пересеченной местности, а просто перед глазами вспух мутноватый туман, в медленном наплыве которого я по привычке угадывал скорое явление очередного отголоска Голубки – какого-то ее жеста или вздоха, позы или реплики, – и к тому моменту, когда мы оказались на знакомой уже мне по вчерашнему пикнику поляне, этот отголосок зазвучал в полную силу, обретя стройность формы: это была ее жестоко, чуть ли не до крови, закушенная губа.

Губы побаливали, саднили, так что посвист вышел не вполне звонким, однако подозвать Голубку все-таки удалось: и вот уже губа ее начала ритмично раскачиваться вверх-вниз прямо перед глазами, ее бескровная бледность разрасталась, формируясь в черты знакомого лица, то и дело пропадавшего за пологом вспененных волос – встречный ветер дул ей строго в затылок, потому что вы неслись сквозь лес по узкой, вспухающей корневыми жилами высоких сосен тропке на мотоцикле, это было на Николиной Горе, куда как-то отправились в гости к одному из ее бесчисленных приятелей, обитавшему в массивном старом доме с полукруглой открытой верандой, напоминавшей маленький сценический подмосток для домашних спектаклей, с шестью громоздкими колоннами, подпиравшими огромный, тяжело парящий над входом в сумрачные глубины дома балкон – там было скучновато, потому что на уютную эту усадебку время от времени накатывали волны каких-то в дымину пьяных молодых людей, а разговоры вертелись исключительно вокруг того, какой замечательный гол только что засадил в ворота соперников тутошний житель и большой любитель футбола Никита Михалков, или о том, что замечательная группа «Звуки Му» собирается завтра дать тут, в некоем подобии летнего театрика, что неподалеку от продуктового магазина, концерт на свежем воздухе. Вы послонялись по огромному участку, обнаружили в гараже мотоцикл и поехали покататься – на ваше исчезновение никто не обратил внимания, – заехали в лес, остановились, и Голубка пересела с заднего сиденья на топливный бак, лицом к тебе, подалась вперед, – ты толком и не заметил, когда она успела стащить с себя трусики, но под юбкой у нее ничего не оказалось – и вот она начала медленно опускаться, а опустившись, сказала, чтоб ты гнал, и ты погнал через лес: оттого-то так прочно и осела в памяти ее закушенная губа.

– Эй, ты что? – спросила пляжная пышечка, дотронувшись пальцем до моего виска. Прикосновение вернуло к реальности, я огляделся, обнаружив, что остановились мы как раз под тем дубом, возле которого громоздились вчера ящики с пивом, а теперь на их месте покоились, привалившись к стволу, тучные пластиковые мешки с мусором.

– Да так, жарко, – сказал я. – Голову напекло.

Руки девочки юркнули под балахон, покачивая бедрами, она исполнила какое-то змеиное телодвижение, по ногам ее сползла, опустившись на щиколотки, полоска салатового бикини – в лице моем, как видно, ожидаемого впечатления не отразилось, потому она, капризно поджав губки, хмыкнула и тут же испуганно ойкнула, подхваченная под мышки, легко оторванная от земли и водруженная на топливный бак. Смутная догадка мелькнула в ее глазах.

– Хм, интересно, – прошептала она, быстро разобралась с моим поясным ремнем, затем с замком молнии на джинсах, чуть привстала, подвигаясь ближе, и так замерла, шумно дыша мне в бритый лоб. – Ну… Зажигание…

Я включил зажигание – она начала медленно опускаться.

– Сцепление.

И опустилась еще ниже, поморщилась, шевельнула бедрами.

– Газ.

Я настолько резко крутанул ручку газа, что наш «Урал» встал на дыбы, буквально обрушив этим рывком девчушку вниз до самого конца – и я с головой ухнул в те ощущения, что полыхали во мне когда-то давно там, на Николиной Горе, когда мы с Голубкой неслись вот так же на мотоцикле через прозрачный и светлый сосновый бор, лишь каким-то чудом избегая столкновения с неосторожно метнувшимся под колеса мотоцикла стволом, и все кончилось так же быстро, как и тогда, – я почувствовал страшное облегчение оттого, что очередная ипостась Голубки медленно покидала меня, испаряясь с поверхности залитой жарким потом кожи, а чьи-то посторонние припухшие губы, шевельнувшись, приоткрылись, отпуская на волю раскаленный выдох.

– Вот это да… – Она неловко сползла с меня, подвигаясь назад, к баку, посидела на нем, раскачиваясь из стороны в сторону, и добавила: – Ну ты даешь. Может, повторим?

– Нет. – Я помог ей слезть с мотоцикла, перекинул ногу через бак, спрыгнул на землю и, приставив ко лбу козырек ладони, поглядел в ту сторону, где маячило на противоположном берегу красное пятнышко закусочного шатра: оттуда доносилось приглушенное далью рычание моторов, наверное, дали очередной старт гонке.

– Лохи, – проследив мой взгляд, повторно вынесла вердикт девочка. – Был бы там Король, он бы всех их сделал.

– Это я уже слышал. А почему – Король?

– Не знаю. – Она дернула плечиком. – Так его зовут. Я вообще-то его плохо знаю. Так, встречались пару раз на пляже.

– Занятное прозвище. Интересно, откуда оно взялось.

– Черт его знает. Может, оно от присказки, которая у него вечно вертится на языке.

– Присказка?

– Ну да.

– Какая?

– Чудная такая. Чуть что, он не «блин!» ляпнет или что-то типа того.

– А что?

– Ек-королек… Эй, ты что опять?

Она встряхнула меня за плечо.

– Да так. Не самые приятные воспоминания.

«Ек-королек!» – речевое это родимое пятнышко из разряда редких, я бы сказал, что, по теперешним временам, исключительных, именно оно так поразило меня своей ласковой, по-домашнему уютной мягкостью и засаднило занозой в долетевшей до твоего слуха фразе в тот момент, когда ты пропускал парочку одетых в темные костюмы молодых людей, выходивших из дверей институтского туалета, – «Как бы этот парень, ек-королек, не склеил ласты!» – а спустя мгновение после этого нашел на кафельном полу не подававшего признаков жизни Отара.

8

Странно, но весь остаток того дня ты ловил себя на мысли, что то и дело перед глазами встает Отарово Древо желаний, распустившееся пышным цветом в самой сердцевине промозглого, беспросветно серого декабря – и когда нес Отара на руках на первый этаж, а потом на улицу, к институтскому подъезду, куда через добрый час после вызова подкатила карета «скорой помощи», в чрево которой два санитара с внешностью служителей морга равнодушно впихнули носилки. И потом, когда, схватив частника на «Жигулях», ехал в Склиф, прибыл на место раньше санитарного «рафика», потому что он застрял где-то в районе совершенно непроходимых Брестских улиц в мертвой пробке. И, слоняясь поблизости от пологого въезда к дверям приемного отделения, тоже думал о Древе, пытаясь отогнать не вполне его приличествующий ситуации образ, – до тех пор, пока на улицу не вышел уже в сумерках высокий щуплый доктор в зеленом хирургическом костюме. Он неторопливо, обстоятельно закурил, с наслаждением затянулся, а ты все не решался спросить его – как там дела? – и он не торопился вводить в курс дела, все стоял рядом, подняв лицо к черному небу и вслушиваясь в приглушенное гудение близкого Садового с прищуром настолько едким, что от уголков глаз брызнули к вискам фонтанчики бритвенно тонких морщин, а потом просто отечески попихал в плечо, вздохнул, развернулся на каблуках и побрел к вратам приемного покоя. Взявшись за дверную ручку, он обернулся и сказал: «Все обошлось, жить этот парень будет, так что иди домой!» – но ты не двинулся с места, и тогда он вернулся и, потирая скулу, под туго натянутой кожей которой напряженно пульсировал желвак, пояснил: «Жить он, конечно, будет, но я не убежден, что он будет прежним человеком, потому что у него напрочь отбиты почки, есть внутренние кровотечения, выбит глаз и зубы», и успокоительно тронув за локоть, сказал: «Жаль, он был такой красавец, наверное, девчонкам он очень нравился!» – и только в момент прикосновения стальной хирургической руки к локтю до меня дошел смысл его диагноза: Отар – будет. Кем-то, но уже не самим собой, потому что прежний Отар надежно прописан во времени прошедшем, и, значит, Древу желаний суждено засохнуть, роняя по весне вместе с талым снегом свои вечные цветы.

Оптимизма доктора – он будет жить! – ты, положа руку на сердце, не разделял тем смутным вечером, когда брел неизвестно куда по Садовому прочь от больницы, потому что Отар ведь был не просто умным, душевным, симпатичным малым, он был именно тем, про кого: принято говорить: он человек желания… Типичный кавказец, наделенный взрывным, пороховым темпераментом, он умел полностью отдаваться желаниям, вспыхивавшим в нем по поводу и без повода, – интимного свойства порывам, кстати, далеко не в первую очередь, а скорее между делом, походя – и всякий раз добивался своего, потому что был ко всем своим достоинствам еще и умницей, умевшим и любящим думать. Не окажись его рядом, ты наверняка спустя месяц после восстановления в институте бросил бы учебу – армия надежно выбила способность соображать, возведя растительное начало в значение абсолюта и наделив очень скромным набором простых желаний и незамысловатых потребностей, – и только благодаря Отару были найдены силы оттаять и хоть как-то зацепиться корнями за ту почву, что ускользала из-под ног. Очнулся ты, помнится, только на «Маяковке», в состоянии анабиоза отмахав от «Сухаревской» пяток километров по насморочно хлюпавшим под ногами тротуарам Садового кольца, вдрызг промочил ноги – влажный холодок, окутавший щиколотки и уже двинувшийся выше к коленям, загнал в какой-то барчик, свивший себе уютное гнездо в левом плече старого дома, где некогда благоухал ресторан «София», – там стоял плотный запах попкорна, который живо напомнил о Светике, Светлане Николаевне, преподавательнице английского, которая так любила лакомиться этими взорвавшимися зернами запашистой кукурузы: на переменах она частенько бегала в соседствующий с институтом продовольственный магазин, возвращалась с пакетиком и аппетитно хрустела лакомством, привалившись плечом к стене напротив своей кафедры. Ей было лет тридцать, наверное, однако возраст никак и ничем не отливался во внешности этой маленькой и хрупкой девочки, походившей скорее на восьмиклассницу, – уже потому хотя бы, что она носила типично девчачью прическу, заплетая соломенные свои волосы в две косички, перекинутые на грудь. Да и в остальном она была ребенком – в походке, обыкновении размашисто и резко жестикулировать, азартно и пылко вгрызаться в какие-то изредка возникавшие между нами споры по поводу форм так и не постигнутого мною давно прошедшего времени, в способности вспыхивать детским румянцем в ответ на чей-то слишком откровенный взгляд, в трогательной своей любви к старым советским детским мультикам, добрым и нравоучительным, и даже в этой манере со смехом отбиваться от ваших попыток подбить под нее клинья: ах нет, ребята, ваше предложение поехать на дачу я принять не могу, ведь у меня есть жених, он большой и красивый, но при этом он очень ревнив и – кстати, осторожней! – носит с собой пистолет!