Текст книги "Ритуальные услуги"

Автор книги: Василий Казаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Астахов кивнул.

Сухой опять слабо двинул губами, сложив их в формы только что изреченной фразы, поднял взгляд, некоторое время молчал и, глядя, как мне померещилось, мне прямо в глаза, отчетливо и жестко артикулируя, произнес что-то такое, отчего у меня очень внятно и мучительно заныло в плече.

Потом он вернулся на место, уселся рядом с Астаховым. Они продолжили разговор и вели его еще в течение минут десяти, наконец Сухой зябко повел плечами, перекрестил кабинет медленным взглядом, поднялся, сухо кивнул хозяину офиса и удалился, а тот, сокрушенно покачав головой, произнес короткую фразу, смысл которой мне слишком хорошо был знаком, потому что она частенько вспухала на губах Люки – в том случае, когда ей приходило на ум сделать мне дружеский комплимент:

– Сукин сын!

Я выключил камеру, снял ее с штатива, покинул каземат, спустился на первый этаж, где блуждали сладковатые запахи свежеструганого дерева, – потому, должно быть, что дверь мастерской была приоткрыта. Анатолий возился у столярного верстака, глянул на меня через плечо и кивнул.

– Спасибо, ты меня очень выручил.

Он ничего не ответил, загнал деревянную планку в столярные тиски и взялся за рубанок. Я присел на табуретку, выглянул через узкое окно во двор и на мгновение потерял дыхание, потому что через ворота в этот момент медленно проплывал тяжелый бронированный «линкольн».

Тем вечером у прудов, над которыми распускались небесные цветы фейерверков, на аллее было уже темно, но я узнал автомобиль, это был тот самый «линкольн», что притормозил тогда на аллее неподалеку от моей лавочки и черной субмариной темнел на приколе до тех пор, пока последний цветок не увял в черном небе. Плавно открылись передние дверки, на камень церковного двора ступили два подтянутых молодых человека в черных костюмах, осмотрелись, прошлись туда-сюда, перебросились быстрыми взглядами и кивнули друг другу. Один из них открыл заднюю правую дверь, обитатель сумрачного салона медленно выбрался из машины, поднял голову, истово, с чувством, перекрестился и направился в обществе молодых людей к парадным воротам храма.

Мой взгляд упал на простой карандаш, лежавший на краю верстака. Я повертел головой, выискивая клочок бумаги, ничего похожего не нашел, поэтому взял с подоконника книгу в плотной коричневой полиэтиленовой обложке – ту самую, наверное, что Анатолий читал, когда мы виделись с ним здесь в последний раз, определенно ту, потому что из торца ее торчала высохшая травинка, заложенная в том месте, где он оборвал чтение.

– У меня скверная память на цифры… – Я вопросительно глянул на Анатолия, и тот пожал плечами.

Расценив жест как знак согласия, я пустил страницы веером, записал на первой попавшейся номер машины, сунул книжку в карман куртки, – бог его знает, зачем я это сделал, скорее всего, просто машинально.

Блаженная троица тем временем приблизилась к парадному входу в храм. Подняв глаза к венчавшему вход образу, они перекрестились и вошли.

– Чудны дела твои, Господи, – сказал я, заметив, что Анатолий, поглаживая мелкозернистой шкуркой деревянную планку, глядит туда же, куда и я. – Знаешь, кто этот добрый самаритянин?

– А зачем мне знать?. – тихо сказал он. – Мы все равны перед Господом.

– Как же, как же… – саркастически отозвался я. – Этого доброго христианина зовут Сергей Ефимович Сухой. И он самая отъявленная сволочь, какую мне приходилось встречать.

– Не сквернословь вблизи храма, – тихо обронил Анатолий.

– Да полно тебе! – устало отмахнулся я. – Я просто называю вещи своими именами. Это ведь не я, а вы так склонны к эвфемизмам. Это ведь вы кропили святой водой офисы «Тибета», «МММ», «Чары» и прочих пиратских контор, пустивших миллионы людей по миру. Это вы пускали по престольным праздникам под своды Елоховки целые своры клинических безбожников в строгих костюмах во главе с их вечно пьяным кремлевским воеводой. Это ваши золотые кресты висят на бычьих шеях братков, которые, прежде чем кого-то замочить на стрелке, заглядывают в церковки, дабы истово помолиться. Это с вашего молчаливого благословения происходит что-то такое, отчего старики рыщут по помойкам, собирая пустые бутылки, потому что иначе они подохнут с голоду.

В мастерской было совсем тихо, и только шершавый голос шкурки, ласкающей дерево, нарушал покой молчания, вставшего стеной между нами.

– Вот потому-то я и не хожу в ваш храм, – тихо закончил я.

– Вы язычник, Павел, закоренелый, – прошептал, не отрываясь от работы, Анатолий. – Я уже говорил; вам.

– Наверное… И ничего в этом нет дурного.

– Да? – Он поднял на меня расплывчатый взгляд.

– Да. Потому что богословие, если разобраться, это не более чем природоведение. Или наоборот, это уж как тебе будет угодно. Оттого-то я и привык молиться в своем храме.

– И где он? – спросил Анатолий, опять берясь за рубанок.

С минуту я молчал, не зная, что ответить, потом пожал плечами:

– Харон живет у реки.

6

Наитием живого растения она, конечно, уловила, что именно за оттенки и запахи осадила прошлая ночь на поверхности моей кожи, должно быть еще хранящей тонкий налет любовного пота, а возможно, и расплывчатый, неотчетливый оттиск Люкиной губной помады, и потому напряглась в тот момент, когда я в прихожей поцеловал ее в теплый висок, но на удивление быстро оттаяла, все прощая, и повела за руку на кухню, к столу, на котором сально поблескивали растопившимся маслом рыжеющие – в аппетитных пятнах поджарок– тосты, и подивился про себя тому, как ей удается угадывать час моего прихода домой, чтобы поспеть с готовкой.

– Анжела не наведывалась? – спросил я, хрустя ломкой корочкой хорошо прожаренного хлеба.

Она отрицательно мотнула головой.

– Вот и хорошо.

Хорошо потому, что это означает, что видеоплеер еще стоит на своем месте, на полке под телевизором, – аппарат этот, в котором я никакой надобности не усматривал, в свое время принесла в мой дом Анжела, скромно испросив разрешения иногда смотреть кассеты, стопка которых пылится на одной из книжных полок. Прежде мне в голову не приходило полюбопытствовать, что за фильмы хранились в черных пеналах, и только теперь, заморив на кухне червячка, я присмотрелся к их корешкам. Это было полное собрание американских сочинений в паточно-сладком жанре слезоточивых мелодрам с Ричардом Тиром, Джулией Робертс и прочими голливудскими красавцами и красотками в главных ролях.

– Иди сюда, детка, садись к телевизору. – Я взглядом указал ей на кресло, и она послушно опустилась в него. – Будем смотреть кино. Мне надо знать, о чем говорят эти ребята.

Я нажал кнопку на пульте, на экране возник первый кадр – тот самый, в котором герои моего немого фильма устраиваются на диване. Некоторое время она, подавшись вперед и прищурившись, вглядывалась в экран, потом плавно покачала вспорхнувшей с колена ладонью.

– Остановить? Отмотать назад?

Утвердительно кивнув, она. удалилась на кухню, вернулась с блокнотом, устроила его на коленях, сделала на чистом листе пару быстрых, волнистых прочерков, проверяя ручку, и откинулась на спинку кресла.

– Включать?

Она опустила ресницы в знак согласия, и ее рука повисла над блокнотом.

– Может быть, ты – сама? – Я протянул ей пульт управления.

«Конечно», – сказала она губами, нажала на кнопку, уперлась взглядом в экран, начертила в блокноте несколько торопливых каракулей и тут же остановила запись.

Я ушел на кухню, потому что охоты к повторению пройденного у меня никакой не было, уселся к окну, закурил на неимением какого-то иного полезного занятия, и так просидел, медленно наполняя пепельницу окурками, довольно долго, до тех пор, пока она не опустила мне руку на плечо.

– Готово? – вздрогнул я, приходя в себя.

Она показала мне страницы блокнота, в которых летела с легким наклоном совершенно немыслимая кавалерия ее каракулей. Догадавшись, что для расшифровки этих криптографических набросков ей потребуется чистая бумага, я пошарил в ящике рабочего стола, нашел– там ученическую тетрадку, невесть с каких времен пылящуюся среди старых, подернутых меловым инеем окаменевшей пены шиковских бритвенных станков, пустых сигаретных пачек, обломков карандашей, записок с номерами каких-то давно оглохших телефонов, спичечных коробков, выдохшихся авторучек и прочего барахла.

– Подойдет?

Она кивнула, уселась за стол и, то и дело заглядывая в блокнот, принялась писать… Не желая ей мешать, я присел на кровать, наблюдая за ее работой с тыла, – она походила на прилежную школьницу, занятую муштровкой руки на уроке чистописания, и ее избыточное усердие отливалось в слишком напряженной позе, а ко всему прочему, она слегка опускала вниз правое плечо, искривляя позвоночник. Я тихо подошел, опустил ладони ей на плечи, мягко выправил ее осанку – она потерлась щекой о мою руку, подняла лицо и благодарно улыбнулась.

– Пиши-пиши.

У нее был типично женский, округлый, с вниманием к стартовым точечкам в «П», «Л» или «С», к мягкой прорисовке овалов, подвиванию чубчика над «и» кратким, плавному соединению буквенных охвостий и прочим ухищрениям. Просматривая спустя час исписанные ею тетрадные листы, я вдруг подумал о том, что настолько образцовый ее почерк есть, скорее всего, один из отголосков ее глухоты: не слыша языка, она старалась угадать его красоту в каллиграфии.

– Спасибо, детка. – Я помог ей выбраться из-за стола, подхватил на руки, пересек комнату и бережно опустил ее на кровать. – Полежи и отдохни.

«Я не устала», – возразила она глазами.

– Это тебе только так кажется. Кто-то из древних монахов, всю жизнь занятый копированием старых пергаментов, высказал дельную мысль: пером правят три пальца, но работает у переписчика все тело.

Она улыбнулась, прикрыла глаза и через минуту уже начала сладко посапывать, а я, глядя на нее, свернувшуюся уютным калачиком, вдруг испытал что-то вроде чувства раскаяния, угадав в этом ее стремительном отходе ко сну в самом деле нешуточную усталость: должно быть, она, сидя на подоконнике в кухне, так и не сложила свои лепестки с уходом солнечного света, а ночь напролет сторожила взглядом темный двор, дожидаясь, когда я вернусь домой. И еще я подумал, что больше всего на свете мне сейчас хочется тихо раздеться, потом осторожно раздеть ее и лечь рядом.

Но вместо этого я уселся в кресло перед телевизором, взял в руки исписанную ею тетрадку, включил плеер и принялся озвучивать немое кино.

7

– Нельзя ли было обойтись с ними поаккуратней? – спросил Сухой. – Аркаша, если верить данным аудиторской проверки, унес изрядно. Выходит, с собой в могилу унес?

– Да мы и не думали предпринимать в отношении их резких телодвижений, – слегка смутившись, ответил Астахов. – Это Валерия во всем виновата. Она была за рулем. И, судя по всему, задергалась, когда почуяла за собой хвост.

– А кстати, как вы их вычислили? Насколько я понимаю, они, когда жареным запахло, легли на дно. Твои ребята, если я не ошибаюсь, сбились с ног, пытаясь их найти. И все безрезультатно. Аркашки ни дома не было, насколько я понимаю, ни в его загородных особняках. Пропал человек…

– Теперь мы знаем, где он отсиживался.

– Теперь поздно, – жестко бросил Сухой, но Астахов на этот выпад никак не отреагировал.

– Это старая квартира в районе Чистых прудов. Ее год назад на подставное лицо сняла Валерия, как удалось выяснить. Выглядит этот запасной аэродром чем-то средним между хлевом и коммуналкой советских времен. Никогда б не подумал, что они могут выбрать для прикрытия такое задрипанное жилье… Единственное более или менее приличное место там – это спальня.

Вот тут наши вкусы сходятся, подумал я, спальня в квартире на Чистых прудах в самом деле вполне комильфо. Наверное, Аркадий Евсеевич, дожидаясь на запасном аэродроме вестей от Мальвины, целыми днями лежал на огромной кровати и любовался своим отражением в зеркальном потолке.

– А она? – спросил Сухой.

Астахов пожал плечами: мало ли…

Мне показалось странным, что солидная охранная контора не удосужилась отследить ее по мобильнику, ну да теперь это не важно.

– Так как вы их засекли? – прищурился Сухой.

– Да очень просто. Пост автоинспекции в районе Кольцевой. У гаишника была ориентировка на их машину.

– Они что, имели глупость пуститься в бега на своей машине?

– Да, наверное, что-то стряслось такое, что они решили немедленно рвать когти. А другой машины, кроме «опеля» Аркадия, под рукой не оказалось. Глупо, конечно… Ну вот. Гаишник, опознав тачку, притормозил их под каким-то благовидным предлогом, тут же отзвонил мне,

– Из любезности?

– Вы же знаете, я с прежних времен: сохранил массу связей – и в ГИБДД в том числе… Ну вот. Наши джипы быстренько подкатили на место, И повели их. Когда стало ясно, что они ломятся в Шереметьево, пришлось принимать меры, вы же понимаете. Ребята начали их потихоньку поджимать в правый ряд, чтобы со временем стопорнуть. Тихо, мирно и культурно. Но Валерия, почуяв, что к чему, так дернулась влево и придавила газ, что просто улетела на встречную полосу. А там – трейлер… У них при лобовом столкновении на такой скорости не было ни единого шанса. Хоронить их придется в закрытых гробах.

Типа «Консул» или «Дипломат», – машинально подумал я.

– Ладно, мир их праху, – вздохнул Сухой. – Бизнес есть бизнес. В нём без потерь не обходится. Выходит, концы в воду?

– Ну, не совсем… Есть одна ниточка, Я же говорил вам, что Лера как-то обращалась ко мне со странной просьбой.

– И ты тут же пошел ей навстречу.

– Разумеется. Аркадий, насколько я понимаю, был второй человек в вашем холдинге и ваша правая рука. А я, как вы знаете, человек службы, так что представления о субординации давно впитались мне в кровь. Разумеется, я не мог отказать жене вашего заместителя в ее просьбе.

– Я что-то запамятовал. О чем там, бишь, шла речь?

– Она просила свести ее с пареньком, бывшим десантником. Ну, мы с ним встретились в одной уличной пивнушке, немного поболтали, я – будто бы по рассеянности – оставил на столе портмоне. И он пришел сюда вернуть кошелек. А там уж Валерия его прихватила.

– Она всегда была слаба на передок. Кстати, она именно поэтому вечно меняет свои обличья? То она пепельная блондинка с голубыми глазами. То брюнетка с короткой стрижкой… То рыжая и зеленоглазая. На кой черт ей это надо? Она что, для каждого своего мужика находит свежий образ?

– Возможно. Паренька, о котором я говорил, она свинтила в своем исконном обличье. Наверное, у нее неплохой вкус – парень оказался профессионалом. Вырубил троих наших, когда они отрабатывали один Леркин след.

– Ты не мог бы обходиться без чекистской терминологии? Какой, к черту, след? При чем здесь след?

– Видите ли, я ведь в материалы аудиторской проверки заглянул еще до того, как они легли на ваш стол. Ну и подумал, что не грех присмотреть за этой сладкой парочкой. Хотя бы для начала обратить внимание на состояние их банковских счетов. И оказалось, что один из счетов Аркадия вдруг облегчился на двадцать тысяч.

– Ну, это ж мелочи, – пожал плечами Сухой.

– Да не скажите. Особенно если учесть, что деньги эти обратились в наличность.

– М-да? – раздумчиво протянул Сухой. – И зачем ей могла понадобиться такая сумма?

– Чтобы сделать заказ.

– Заказ? – нахмурился Сухой. – Она что, позвонила в Африку и заказала там натуральный слоновий член, потому что простой человеческий ее уже не удовлетворяет?

– Она заказала похороны по высшему разряду.

Тут возникла пауза – очень долгая.

– Не понял, – мотнул головой Сухой.

– Я тоже не понял поначалу. Но теперь кое-что начинаю сечь. Этот парень… – Астахов прикрыл глаза. – Если его отмыть, постричь, побрить, ну и вообще привести в порядок… И немного поработать с его физиономией…

– Ну что ты заладил – если, если! Если парня отмыть, он сможет позировать для рекламных постеров?

– Он начнет заметно походить на Аркадия…

Опять долгая пауза.

– Ага. Значит, выходит так, – покивал головой Сухой. – Парня мочат. Кладут в гроб вместо Аркашки. Его баба устраивает пышные похороны. И впадает в неутешный траур. И едет куда-нибудь на маленький тропический островок подлечить нервы. А друг Аркадий там ее уже поджидает.

– Похоже на то.

– Черт, я недооценивал Аркашку. Жаль его. Неужто в нашей стране люди по определению не могут не воровать?

– Выходит, нет.

– Но я же не ворую, – смутился Сухой. – Ну… Разумеется… Теперь это, слава богу, называется делать солидный бизнес. На вполне законных основаниях. Как все люди моего уровня… Но ты говорил про этого парня. Вы его нашли?

– Нет. Но я тут переговорил со своими людьми. Кто-то ведь наверняка что-то видел, слышал обрывки разговоров… Словом, мне удалось выяснить, что шлепнуть парня в одном кабаке должен был Король.

Сухой искренне, как мне показалось, изумился.

– Черт, это ведь твоя креатура. И один из твоих лучших ребят – столько лет в нашей команде… Как он оказался замешан в Леркины дела?

– Да как! А вы не догадываетесь? Он вообще-то к ней уже давно неровно дышал. А вы Лерку знаете. Ну, затащила мужика в постель, то да се… И попросила оказать маленькую услугу. Тот не смог ей отказать. Взял наших ребят для прикрытия. Ну мало ли… Однако у него ничего не вышло. Настолько ничего не вышло, что теперь он сам лежит в морге.

– А те ребята из прикрытия?

– Он их тоже вырубил. Одному нос сломал.

– Слушай, а этот твой парнишка из пивной – достойный кадр. Он мне положительно нравится. Но если он такой хороший, то почему он шляется по городу, мочит всех подряд, вместо того чтобы работать в твоем агентстве?

Астахов, погруженный в свои мысли, казалось, пропустил эту реплику мимо ушей. Задумчиво поглаживая уголки рта, он пробормотал:

– Чудно… Этот парень, можно сказать, был у меня в руках.

– Отчего же ты его не придержал?

– Ну, вообще-то это были не совсем мои руки…

Сухой, нахмурившись, тряхнул головой.

– Нелепая случайность, – пояснил Астахов. – Парень ночью что-то не поделил на улице с патрульными ментами, и его заперли в кутузку. А там в это время был один деятель, который мне очень обязан: я помог ему в свое время перебраться на Петровку…Ну и с тех пор он оказывает мне кое-какие услуги.

«Паркетный мент», – догадался я.

– И что? – спросил Сухой после напряженной паузы.

– Да что! – усмехнулся Астахов. – Отметелили его до полусмерти и бросили на дороге. Расчет в принципе верный… Там, насколько я понял, глухой поворот. Да плюс темень. Кто-то из поддавших водителей неминуемо налетел бы на него впотьмах. Вот и все – несчастный случай на дороге.

– И что? – сквозь зубы повторил Сухой.

– А ничего. Он пропал. Никаких происшествий на этом участке дороги зарегистрировано не было – я проверял. Я, собственно, случайно об этом инциденте узнал. Мой человек обмолвился на другой день вскользь, между делом. Его в общении с нашим бойцом напрягло маленькое обстоятельство. И он решил проявить инициативу.

– Что за обстоятельство?

– Он сказал, что знаком с Малаховым.

Сухой сузил глаза и немо подвигал сомкнутыми губами.

– Это как раз та заноза, что уже давно сидит в вашей заднице, – сказал Астахов. – Тот сукин сын из Управления по борьбе с экономическими преступлениями, что уже давно на вашу компанию точит зуб.

– Я же, помнится, просил тебя договориться с ним.

– Не выйдет, – сумрачно мотнул головой Астахов.

– Ерунда! – поморщился Сухой. – Что значит – не выйдет? Договориться можно всегда и с каждым в этой стране. Если не в форме единовременных пособий, то в расчете на перспективу. Ты знаешь Колмыкова? Мы вместе с ним играем в гольф в Нахабино.

– Колмыков? – прищурился Астахов. – Это та забавная история с правительственными нефтяными квотами, которые должны были отлиться в средства на реконструкцию Кремля, но почему-то не отлились? – Астахов коротко и прохладно улыбнулся. – Разумеется, знаю. И что?

– А знаешь, кто в его фирме теперь работает заместителем генерального директора? И главным консультантом – кто?

– Ну допустим… Кресло зама занимает бывший первый заместитель министра внутренних дел. А консультантом состоит бывший вице-премьер.

Сухой с холодной улыбкой покивал головой:

– Все-то ты знаешь… Но так вот, к делу. Гонорар за получение тех квот вовсе не обязательно было выплачивать в твердой валюте, просто надо уметь договариваться в расчете на перспективу. – Сухой помрачнел. – И ты хочешь меня убедить, что с простым ментом труднее договориться, чем с замом министра?

Астахов мрачно помолчал.

– Это именно тот случаи.

– Слушай… – подался вперед Сухой, доверительно опуская руку на колено Астахова. – А этот Малахов, часом, не маньяк?

– В определенном смысле – да. И у него есть на то причины.

– Ай! – досадливо отмахнулся Сухой. – Я что-то устал от ваших чекистских игр… О чем, бишь, мы толковали? Ах да, речь шла о твоем лихом парне. Ты не ответил на мой вопрос. Почему, если он так хорош, он не пристроен к делу в твоем агентстве?

Вот тут и возникла та самая пауза, на которую я обратил внимание еще в каземате Анатолия, поразившись странному замешательству, в которое впал Астахов, потом он с видимым усилием опять заговорил.

– Боюсь, наше сотрудничество с ним вам не слишком бы понравилось.

– Что? – немного напрягся Сухой. – Что ты имеешь в виду?

– Ну, я тут навел справки… Тот случай с Виктором… Когда мы нашли его в полной отключке там, в туалете института… Это ведь был он.

Я включил перемотку, минуя те минуты, в течение которых Сухой напоминал мертвеца, и возобновил дубляж, когда он с ледяными глазами подошел к окну.

– Найди его мне, слышишь, найди.

– Да, – кивнул Астахов. – Найду.

– Но только живым. Я сам с ним разберусь.

– Может, лучше нам?

– Нет. Я сам.

Я опять оборвал просмотр – на том кадре, где Сухой поднял лицо, и мне показалось, что он глядит прямо на меня и вслед за этим произносит какую-то тщательно артикулированную фразу.

В тексте этого субтитра темнела единственная на всю тетрадку помарка, точнее сказать, это был вычерк какого-то слова, смысл которого надежно укрывали плотно пригнанные штрихи, а поверх этого темного пятна было аккуратно вписано новое слово – «поимею».

«Я его поимею и высушу».

Я усмехнулся, отдав должное деликатности спящей за моей спиной девочки, у которой рука не повернулась довести до моего сведения исконную форму этого крепкого выражения, а впрочем, я прекрасно нал, как оно звучит.

– Как он смог уйти от вас тогда, несколько лет назад? – с мрачным видом осведомился Сухой.

– Он хорошо спрятался, – сказал Астахов. – В таком месте, где его никому не пришло в голову искать.

– Ну и где же? На острове Пасхи? Или в Патагонии?

– Формально – гораздо ближе. По сути – дальше.

– Кончай. Мне надоели твои загадки.

– Он спрятался в Чечне.

Снова долгая пауза.

– Найди мне его, – сказал Сухой.

– Хорошо.

– Что-то еще?

Астахов пожал плечами:

– Как будто ничего. За исключением того, что на днях юбилей нашей скромной фирмы. Я вам как-то говорил. Наверное, вам стоило бы подъехать.

– Да, – нехотя согласился Сухой. – Я вашей фирме многим обязан. А где планируется сбор?

– На одной из наших маленьких загородных баз. Будет старый костяк личного состава, человек десять, не больше… Приезжайте, отдохнем на природе, подышим воздухом. Мы для вас, кстати, сюрприз приготовили. – Астахов увел взгляд в потолок и пару раз взмахнул рукой, словно разбрасывая над головой пригоршни праздничных конфетти: – Бабах, бабах…

– Хм, фейерверк, – слабо улыбнулся Сухой, взгляд его потеплел и приобрел то странное, словно из глубин памяти вырастающее и совершенно с жесткими чертами лица не вяжущееся выражение, которое, наверное, давным-давно теплилось в глазах юноши, терпеливо смешивавшего алюминиевую крошку с марганцовкой. – Черт возьми… Знаешь ты, чем старого приятеля соблазнить.

Мальчик вырос, подумал я, но детская мечта сделаться командиром праздничных салютов до сих пор согревает, его душу,

– Вам понравится, – улыбнулся в ответ Астахов. – Мы пригласили того парня, на которого вы обратили внимание – ну там, на ВВЦ.

– Да, – кивнул Сухой. – Это большой мастер. И так удачно выбрал место для своих парковых композиций – прямо над прудами. Хорошо, заметано, я приеду.

Бог его знает, сколько времени я просидел в кресле – до тех пор, пока не поймал себя на том, что тупо пялюсь в пустой, мелко подрагивающий экран, различая в нем темные пятна прудов, в черной глади которых вспыхивали отблески огненных цветов, запущенных в небо Саней Кармильцевым.

8

Я не заметил, как она проснулась и распустила свои скромные бутоны навстречу солнцу, скорее просто услышал луговой запах, исходивший от ее тела, и только потом ощутил упругое давление ее маленького бюста в спину: наклонившись, она обняла меня, потерлась щекой о мое ухо, потом прикоснулась губами к мочке и слегка прикусила ее. Я вывернул лицо, посмотрел на нее. Она улыбалась, в ее глазах плутало выражение слабого намека.

– Нет, детка. Не теперь. Теперь нам надо смазать пятки дегтем и рвать отсюда когти.

Мотоцикл я подтавил в торце знакомого дома, напротив газона, обласканного тихо шевелящейся тенью Древа желаний. Астахов пообещал найти меня, и он конечно же найдет. Так что оставаться дома было небезопасно.

Отар, казалось, нисколько не удивился, когда мы возникли на его пороге, окинул медленно восходящим взглядом мою субтильную спутницу и, поправив оправу черных очков, покачал головой.

– Я к тебе вовсе не за тем, о чем ты подумал, – сказал я.

Он молча кивнул, посторонившись и открывая проход в сумрачную прихожую.

– Она поживет у тебя немного? Дня три, не больше, а?

– Конечно, – улыбнулся Отар, опуская руку на ее хрупкое плечо. – Как нас зовут?

Она съежилась и вопросительно посмотрела на меня. Я ласково погладил ее по голове – она расслабилась и улыбнулась. Отар склонил голову набок и, медленно убрав руку с ее плеча, повесил ее в воздухе, вывернув ладонью вверх, – жест выглядел вопросительно. Я легонько – утвердительно – хлопнул его по руке.

– Все нормально. Но, если хочешь ее о чем-нибудь спросить, старайся четче артикулировать. Она понимает по губам.

С минуту он молча смотрел на меня, и мне показалось, что за мраком аспидно черного стекла я угадываю смысл его взгляда. Я коротко кивнул:

– Ага, все верно. У меня возникли кое-какие проблемы. Ей в это впутываться ни к чему. Не бойся, она тебя не стеснит. Ей немного надо. Чуть-чуть солнца и влаги, вот и все.

Некоторое время он сосредоточенно глядел на мою спутницу, потом поднял руку, медленно стянул с переносицы очки, и я быстро увел взгляд в сторону, но на сетчатке остался мгновенный и четкий оттиск той странной, мучительно напряженной и мелко колышущейся субстанции, отдаленно напоминающей розоватый пельмень, которая вспухала на месте его левого глаза. Спустя какое-то время я, все еще не находя в себе сил поднять взгляд к его лицу, почувствовал, что наблюдаю за происходящим на привычный растительный манер – тактильно – рукой, все еще бессознательно поглаживавшей девочку по волосам, и в этом опосредованном – через мягкий шелк ее волос – осязательном наблюдении не улавливаю и тени неловкости или смущения, напряжения или испуга, которые должны были бы возникнуть в тот момент, когда с переносицы Отара соскользнули очки, напротив, шестым чувством – я угадывал, что именно в этот момент между ними, молча стоящими друг напротив друга, возникло очень внятное, ощущаемое поверхностью кожи поле сокровенного взаимопонимания. Собравшись с силами, я перебросил быстрый взгляд с девочки на Отара и обратно, – оба они слабо улыбались, казалось не находя друг в друге ни малейшего изъяна, или, скорее, находя этот изъян ничем из нормы не выбивающимся, а потом она плавно выскользнула из-под моей руки и протянула Отару узкую ладошку в знак приветствия и дружеского расположения, а мой старый друг медленно и с оттенком церемониального изящества начал склоняться к ее руке и наконец коснулся ее губами.

– Ты с ним поострожней, – сказал я, тронув ее за локоть. – Он профессиональный сердцеед.

Она тихо рассмеялась и мотнула головой.

– Не веришь? Пошли. Я покажу тебе Древо его желаний.

Миновав коридор, мы зашли в спальню, где царил рыжеватый сумрак, я отдернул глухую плотную гардину, открывая путь ослепительному солнечному свету, она, плотно сощурившись, приблизилась к подоконнику, выглянула на улицу, Недоуменно моргнула, и в лице ее возникло выражение тревоги. Я проследил ее взгляд. Слева от газона в тесном русле пешеходной дорожки стоял бело-голубой милицейский «форд». Рослый мент, затянутый в бронежилет, прохаживался вокруг «Урала» с таким видом, будто осматривал редкий музейный экспонат, потом он присел напротив номерного знака. Сосредоточенно покусывая губу, он некоторое время рассматривал собственные ногти, с усмешкой кивнул в знак того, что настиг какую-то смутную мысль, блуждавшую в его голове, сдернул с ремня черный пенал раций.

– Что он говорит? – прошептал я.

Она пожала плечами – должно быть, не успела считать с его губ смысл коротких фраз – и глянула виновато.

– Ничего. – Я ласково потрепал ее по щеке. – В сущности, и так все ясно. За исключением того, как я буду расплачиваться с Майком за мотоцикл.

О том, чтобы приближаться к нему, не могло быть и речи. Астахов обещание держал, он почти нашел меня, хотя я не вполне понимал, как это ему удалось. Ну да мало ли – школа за его плечами хорошая. На Майка грешить не приходилось: в списке тех, кого он собирался иметь самым циничным способом, менты значились первым номером. Даже если бы они наведались в его берлогу, добиться от Майка им ничего бы не удалось. Анжела? Тоже вряд ли. Десять лет на улице кое-чему да учат. Я осторожно подвинул гардину на место – спальня погрузилась в полумрак, – опустился на кровать, подвинул к себе стоящий на тумбочке телефон, набрал номер Люкиного мобильника. По счастью, она не забыла свою сумочку на рабочем столе.

– Ты в офисе? – спросил я, как только в трубке раздался ее голос.

– Нет. – Она саркастически цыкнула зубом. – Я в театре Моссовета на концерте Горана Бреговича: по долгу службы пришлось посетить это шоу.

Я молча кивнул – как же, как же! – модный по теперешним временам маэстро на днях привез в Москву свой широко известный коллектив, на выступление которого личный состав нашего пряничного домика вполне мог прибыть в полном составе, потому что именовался он «Оркестром похоронной и свадебной музыки». Те, кому удалось побывать на концертах, утверждали, что симбиоз похоронных и свадебных мотивов – это нечто.

– Люка, я серьезно.

Она помолчала.

– Ну в офисе я… А ты опять влип в какое-нибудь дерьмо?

– Что-то вроде этого. Ты не знаешь, та роскошная домовина, которую мы возили на выставку достижений похоронного хозяйства, все еще в кузове нашего линкора?

– Ну а где ей быть? Ты же, сукин сын, не выгрузил ее.