Текст книги "Бироновщина. Два регентства"

Автор книги: Василий Авенариус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Четыре дня спустя, раннимъ утромъ, въ Петербургѣ на Сытномъ рынкѣ, близъ Петропавловской крѣпости, вокругъ высокаго деревяннаго помоста стеклась огромная толпа народа поглазѣть на казнь «великихъ заговорщиковъ». Осудили ихъ вѣдь на точномъ основаніи законовъ, стало быть, и жалѣть ихъ грѣшно! Тѣмъ не менѣе, y многихъ изъ зрителей, надо думать, дрогнуло сердце, когда y помоста появились искалѣченные уже пыткой осужденные, во главѣ съ бывшимъ первымъ кабинетъ–министромъ Артеміемъ Петровичемъ Волынскимъ, y котораго ротъ былъ повязанъ платкомъ, пропитаннымъ кровью, такъ какъ ему раньше уже вырвали языкъ, и кровь не унималась…

И совершилась публичная казнь: Волынскому была отрублена правая рука, а затѣмъ какъ самъ онъ, такъ и ближайшіе его два друга, Хрущовъ и Еропкинъ, сложили голову подъ топоръ. Соймоновъ и Эйхлеръ были наказаны кнутомъ, де–ла–Суда плетьми, а графу Мусину–Пушкину «урѣзанъ» языкъ, послѣ чего всѣ четверо отправлены въ Сибирь – первые трое на каторгу, а послѣдній въ вѣчную ссылку.

Замолвилъ ли фельдмаршалъ графъ Минихъ съ своей стороны за сиротъ Волынскаго доброе слово, о которомъ просилъ его ихъ отецъ, – сказать мы не умѣемъ. Если же замолвилъ, то безуспѣшно; двухъ маленькихъ дочекъ Артемія Петровича отправили въ отдаленный сибирскій монастырь для постриженія въ свое время въ монахини, а сыночка – въ Камчатку для отдачи его на 16–мъ году жизни навсегда въ гарнизонные солдаты.

Изъ конфискованнаго въ казну имущества осужденныхъ значительная часть была роздана, какъ полагалось, въ награду разнымъ «преданнымъ слугамъ отечества». Считая себя также однимъ изъ таковыхъ слугъ, Василій Кирилловичъ Тредіаковскій не замедлилъ теперь выступить также претендентомъ на частицу наслѣдства Волынскаго. Въ слезномъ всеподданнѣйшемъ прошеніи, по пунктамъ, съ присущимъ ему семинарскимъ краснорѣчіемъ, жалуясь на претерпѣнныя имъ отъ своего «жестокаго мучителя и безсовѣстно–злобнаго обидителя нестерпимое безчестье и безчеловѣчное увѣчье, притомъ въ самомъ ея императорскаго величества аппартаментѣ», піита нашъ просилъ, «дабы повелѣно было изъ оставшихся послѣ Волынскаго пожитковъ учинить ему, просителю, милостивѣйшее наградительное удовольствіе».

Но прощенію этому до времени не было дано ходу, такъ какъ императрицу вообще не желали безпокоить чѣмъ бы то ни было, что было связано съ именемъ Волынскаго. Что сама она не могла еще забыть покойнаго и приняла во вниманіе его указанія на необходимость упорядочить государственный средства, доказывалъ, между прочимъ, сдѣланный сенату въ іюлѣ того же года въ именномъ указѣ Высочайшій выговоръ:

«….Весьма удивительно, что нынѣ въ деньгахъ недостатокъ явился. Всѣ нужнѣйшія государству нашему полезныя дѣла упущены и до того дошли, что о пополненіи государственныхъ доходовъ ни малой надежды нѣтъ, въ сборахъ многіе непорядки явились, и оттого сборы умаляются; доимки въ нѣсколькихъ милліонахъ состоятъ, казенныя деньги частными лицами похищены и другими коварными вымыслами захвачены»…

Всегда богомольная, Анна Іоанновна проводила теперь цѣлые часы въ молитвахъ, какъ бы ища въ духовномъ общеніи съ Богомъ облегченія наболѣвшей душѣ.

Особенно же, какъ передавали шопотомъ, она была потрясена признаніемъ, безотчетно вырвавшимся y одного изъ судей Волынскаго. Въ ихъ числѣ былъ также шуринъ послѣдняго, Александръ Нарышкинъ. Вмѣстѣ съ другими подписавъ приговоръ, Нарышкинъ поѣхалъ домой; но въ экипажѣ онъ впалъ въ обморочное состояніе, а по возвращеніи домой съ нимъ сдѣлалась горячка.

– Я извергъ! – кричалъ онъ въ бреду: – я осудилъ невинныхъ, я послалъ на смерть своего брата!

Считаемъ умѣстнымъ по этому поводу привести здѣсь замѣчательный отзывъ Екатерины Великой, которая, вскорѣ по вступленіи своемъ на престолъ, просмотрѣла все дѣло о Волынскомъ: «Сыну моему и всѣмъ потомкамъ совѣтую и поставляю читать сіе Волынскаго дѣло отъ начала до конца, дабы они видѣли и себя остерегали бы отъ такого беззаконнаго примѣра въ производствѣ дѣлъ. Злодѣи Волынскаго взвели на него измѣнническій умыселъ, будто онъ себѣ присвоить хотѣлъ власть государя, что отнюдь на дѣлѣ не доказано. Волынскій былъ гордъ и дерзостенъ въ своихъ поступкахъ, однако не измѣнникъ, но, напротивъ того, добрый и усердный патріотъ и ревнитель къ полезнымъ поправленіямъ своего отечества»…

На могильной же плитѣ Волынскаго (у церкви Сампсонія на Выборгской сторонѣ), по приказанію Екатерины, была добавлена надпись: «Казненъ невинно».

X. Лилли няньчитъ наслѣдника престола

Какъ только переѣздъ Двора на лѣтнее пребываніе въ Петергофъ былъ окончательно рѣшенъ, были приняты самыя энергичный мѣры къ приведенію въ надлежащій видъ какъ большого петергофскаго дворца, такъ и лежащаго подъ нимъ Нижняго сада. «Зимнія» палаты, предназначенныя для самой государыни, выходили на солнечную сторону, и такъ какъ она, по своему болѣзненному состоянію, не могла спускаться въ садъ, то единственная ея прогулка изъ опочивальни была на стеклянную галлерею, служившую столовой для «придворныхъ кавалеровъ». Для защиты отъ солнечнаго зноя на этой галлереѣ были устроены полотняныя ширмы, подъ прикрытіемъ которыхъ императрица сидѣла по часамъ въ креслѣ, вдыхая свѣжій ароматъ посѣянныхъ внизу «для плезиру ея величества» (какъ значилось въ счетахъ дворцовой конторы) ржи, овса, ячменя и гречи.

Къ услугамъ всѣхъ другихъ обитателей петергофскаго дворца были тѣнистыя аллеи Нижняго сада, гдѣ всѣ фонтаны были капитально исправлены и выложены раковинами, пруды вычищены, дороги и дорожки заново утрамбованы, въ «приличныхъ» мѣстахъ поставлены зеленыя «лавки» и проч., и проч. Но гуляющихъ было мало. Общее настроеніе во дворцѣ, особенно на половинѣ принцессы Анны Леопольдовны, было очень тревожное и удрученное, какъ бы передъ неминуемой катастрофой. Шопотомъ обмѣнивались разными предположеніями относительно будущаго, такъ какъ, по отзыву врачей, дни государыни были сочтены. Передавали за вѣрное, что посолъ нашъ при датскомъ Дворѣ Бестужевъ–Рюминъ, сторонникъ Бирона, вызывается изъ Копенгагена въ Петербургь для замѣщенія открывшейся послѣ Волынскаго вакансіи кабинетъ–министра. Такимъ образомъ, было основаніе опасаться, что Биронъ, не скрывавшій своего нерасположенія къ принцессѣ, воспользуется въ рѣшительную минуту случаемъ устранить ее отъ престола.

Въ это–то время совершилось событіе, разомъ разрядившее грозовую атмосферу Двора: 12–го августа y Анны Леопольдовны родился сынъ; стало быть, имѣлся законный, мужескаго пола наслѣдникъ престола! А опека надъ нимъ ближе всего, конечно, должна была принадлежать ей же, родной матери.

Для герцога курляндскаго это было, безъ сомнѣнія, страшнымъ ударомъ; онъ не давалъ себѣ и труда скрывать свою досаду. Супруга же его, при всей своей ограниченности, умѣла лучше притворяться, выказывала особую нѣжность къ новорожденному принцу и выговорила себѣ право пеленать его собственноручно. Болѣе же всѣхъ, даже болѣе самой матери, обрадовалась государыня: по ея приказанію, колыбель младенца въ тотъ же день была перенесена въ комнату, смежную съ ея собственной опочивальней, и для него была взята здоровая кормилица изъ простыхъ бабъ сосѣдней чухонской деревушки. Затѣмъ въ Петергофъ были вызваны два почтенныхъ академика Академіи Наукъ: Крафтъ Георгъ–Вольфгангъ и Эйлеръ Леонардъ, которымъ было поручено, какъ «астрогнозамъ», составить по небеснымъ свѣтиламъ «гороскопъ» новорожденнаго. Въ наше время объ астрологіи говорятъ не иначе, какъ съ снисходительной улыбкой. Въ тѣ времена и большинство ученыхъ вѣрило, что y каждаго смертнаго есть «своя звѣзда», и оба академика вывели для сына принцессы Анны Леопольдовны такой ужасающій гороскопъ, что не рѣшились предъявить его больной царицѣ, а представили ей другой, вполнѣ благопріятный. По странной случайности, однако, первоначальный гороскопъ, какъ говорятъ, до точности вѣрно предсказалъ трагическую судьбу первенца Анны Леопольдовны.

Надо было выбрать и имя для маленькаго принца. Между молодыми родителями заранѣе уже происходили по этому поводу оживленные споры. Принцъ Антонъ–Ульрихъ, какъ лютеранинъ, хотѣлъ дать сыночку нѣсколько именъ и все нѣмецкихъ; онъ никакъ не могъ взять въ толкъ, что православные получаютъ при крещеніи всего одно имя и притомъ лишь изъ тѣхъ, что значатся въ православныхъ святцахъ. Императрица своимъ властнымъ голосомъ положила конецъ пререканіямъ:

– Родитель мой былъ Іоаннъ; такъ пускай же и наслѣдникъ мой будетъ Іоанномъ!

Возражать ужъ не приходилось.

Для Лилли Врангель царственный младенецъ былъ также свѣтлымъ лучомъ въ окружающихъ, потемкахъ. Покои принцессы находились на противоположной сторонѣ дворца, а потому Лилли по нѣскольку разъ въ день навѣщала маленькаго принца Іоанна, чтобы приносить молодой матери извѣстія о состояніи его здоровья. Вначалѣ y нея вышло изъ–за этого даже столкновеніе съ самой герцогиней Биронъ. Когда Лилли входила разъ въ дѣтскую, герцогини тамъ не было. Кормилица, только–что откормивъ младенца, укладывала его въ, колыбельку. Не досыта ли онъ насосался, или же грубыя руки дюжей чухонки обращались съ нимъ недостаточно нѣжно, – но онъ запищалъ.

– Ахъ ты, мой птенчикъ! – сжалилась Лилли и, вынувъ ребенка изъ колыбели, начала его убаюкивать колыбельной пѣсенкой.

За этимъ застала ее герцогиня.

– Да какъ ты смѣешь его трогать! – запальчиво напустилась она на непризванную няню и выхватила маленькаго принца изъ ея рукъ.

Тотъ не оцѣнилъ, однако, этой чести и заявилъ громкій протестъ.

– Вотъ видите ли, ваша свѣтлость, – замѣтила Лилли: – y меня онъ совсѣмъ уже утихъ, а вы его опять разбудили.

– Я же и виновата? Ты забываешься!

И въ сердцахъ герцогиня принялась такъ размашисто укачивать младенца, что онъ разорался уже благимъ матомъ. Такъ ламентаціи его въ полуотворенную дверь царицыной опочивальни достигли и до слуха Анны Іоанновны, и сама она появилась на порогѣ.

– Что вы тутъ дѣлаете съ нимъ?

Герцогиня мотнула головой на Лилли:

– Да все вотъ она!

– У меня, ваше величество, онъ уже уснулъ, – почтительно присѣдая, стала оправдываться Лилли, – но герцогиня отняла его y меня. Я знаю, какъ няньчиться съ дѣтьми…

– Гдѣ же ты этому научилась?

– У кузины моей въ Лифляндіи: y нея такой же крошка–сыночекъ, и я всегда укладывала его спать.

– Ну, посмотримъ, какъ–то ты сладишь съ нашимъ крикуномъ. Отдай–ка ей его назадъ, Бенигна.

Принявъ «крикуна» отъ герцогини, Лилли тотчасъ удостовѣрилась въ главной причинѣ его неудовольствія.

– Да его надо перепеленать!

И точно: какъ только она перемѣнила пеленки, маленькій принцъ пересталъ кричать и задремалъ. Тогда она опустила его въ его нарядную колыбельку и прикрыла не менѣе наряднымъ одѣяльцемъ.

– Ну, что, Бенигна, что ты теперь скажешь? – обратилась императрица къ герцогинѣ.

Та бросила на Лилли далеко не дружелюбный взглядъ и замѣтила, что «его высочеству наскучило наконецъ плакать».

– Ну, конечно, – улыбнулась государыня. – Во всякомъ разѣ обходиться съ нимъ она умѣетъ, и ты ей напредки уже не препятствуй.

На шестой день послѣ рожденія новаго наслѣдника престола состоялись его крестины. Происходило таинство не въ дворцовой церкви, а въ собственной опочивальнѣ ея величества, въ присутствіи цесаревны Елисаветы, кабинетъ–министровъ, иностранныхъ пословъ и придворныхъ особъ обоего дола, изъ которыхъ, впрочемъ, многія, за тѣснотою помѣщенія, должны были оставаться на смежной галлереѣ. Будучи единственной воспріемницей своего внучатнаго племянника, Анна Іоанновна, несмотря на свое тяжкое недомоганье, первую половину обряда держала его на рукахъ, не садясь въ поставленное за нею кресло. Въ двухъ шагахъ позади ея стояли герцогиня Бенигна во всемъ блескѣ своихъ брилліантовъ и чухонка–кормилица въ своемъ безвкусномъ національномъ нарядѣ.

Царственный младенецъ, передъ тѣмъ накормленный, велъ себя вполнѣ благоприлично, изрѣдка лишь въ полуснѣ издавая неопредѣленные звуки. Но вотъ главный придворный священникъ взялъ его изъ рукъ августѣйшей воспріемницы, чтобы троекратно погрузить въ купель, – и комната огласилась такимъ раздирательнымъ крикомъ, что государыня, принявъ его обратно отъ священника, поспѣшила передать его герцогинѣ, кормилицѣ.

Но бѣдный ребенокъ не хотѣлъ угомониться. Анна Іоанновна, въ изнеможеніи опустившаяся уже въ свое кресло, растерянно оглянулась. Увидѣвъ тутъ въ дверяхъ дѣтской, среди десятка женскихъ лицъ, и Лилли, она сдѣлала ей знакъ.

Можно себѣ представить общее удивленіе, когда робкими шагами, съ густымъ румянцемъ смущенія на миловидномъ личикѣ, приблизилась молоденькая камеръ–юнгфера принцессы и отобрала вопящаго младенца въ свою очередь y кормилицы. Какъ и прежде, на рукахъ y нея онъ почти тотчасъ присмирѣлъ.

По окончаніи священнаго обряда, государыню обступили сановные поздравители, чтобы наперерывъ одинъ передъ другимъ принести ей наилучшія пожеланія. Двоихъ изъ поздравителей: Бестужева–Рюмина и Миниха–сына, Анна Іоанновна съ своей стороны поздравила: Бестужева – вторымъ кабинетъ–министромъ и Миниха – камергеромъ при наслѣдномъ принцѣ Іоаннѣ Антоновичѣ.

Лилли воспользовалась общей сутолокой, что бы, сбывъ новоокрещеннаго кормилицѣ, самой стушеваться. Но ее удержала за руку безотлучная спутница цесаревны, Аннетъ Скавронская.

– Постой же, милочка! И поздороваться не хочешь? Если–бъ ты знала, какъ ты была мила! Старики – и тѣ даже спрашивали: «Кто эта прелесть?»

– Перестань, Аннетъ, говорить вздоръ…

– Вовсе не вздоръ. Ты распустилась, право, какъ цвѣтокъ…

– Ну, прошу тебя, Аннетъ! Лучше скажи–ка: какъ ты провела лѣто?

– Да какъ его проводить въ городѣ? Хорошо еще, что окна нашего дворца выходить на Царицынъ Лугъ, гдѣ все лѣто стоять лагеремъ войска. На зеленой муравѣ раскинуты ихъ бѣлыя палатки и происходить всякія экзерсиціи, кампаменты военные; на солнцѣ такъ и сверкаютъ ружья и сабли…

– Такъ что ты, пожалуй, и думать забыла про своего Воронцова?

– Т–с–с–с! Вѣдь никто здѣсь ничего еще и не подозрѣваетъ…

– А онъ все еще въ своемъ линейномъ полку въ провинціи?

Скавронская глубоко вздохнула.

– Ужъ и не говори! И когда–то еще оттуда выберется! А я вотъ сохни тутъ и сокрушайся… Иной разъ, знаешь, просто отчаянность находить. А что, Лилли, твой Самсоновъ?

Лилли не то смутилась, не то разсердилась.

– Какой онъ «мой»! Отвратилась отъ него душа моя…

– Что такъ?

– Да такъ. Съ самаго дня свадьбы карликовъ я ничего объ немъ не знаю… Да и знать не хочу!

Въ это время сквозь окружающій многоголосый гулъ чутки слухъ ея разслышалъ за сосѣднею дверью дѣтскій плачъ.

– Прости: маленькій плачетъ!

И она скрылась въ дѣтской.

XI. Катастрофа надвигается

Въ какой зависимости тѣлесное здравіе находится отъ расположенія духа – особенно наглядно можно было видѣть на императрицѣ Аннѣ Іоанновнѣ: со дня рожденія принца Іоанна, обезпечивавшаго престолонаслѣдіе, y нея проявился необычайный подъемъ духа, отразившійся тотчасъ на аппетитѣ, а затѣмъ и на всемъ организмѣ. Она не только стала ежедневно выѣзжать въ открытой коляскѣ, но предалась снова и своей до страсти любимой потѣхѣ – охотѣ.

До апрѣля 1740 г. придворными охотами, въ качествѣ оберъ–егермейстера, завѣдывалъ Волынскій. Послѣ его казни, «командующимъ надъ охотами» былъ назначенъ одинъ изъ любимцевъ Бирона, полковникъ второго Московскаго полка фонъ–Трескау. Давно страдая одышкой отъ ожирѣнія сердца и всего вообще тѣла, онъ разсчитывалъ, должно–быть, что, при болѣзненности государыни, новая должность будетъ для него синекурой. Осмотръ петербургскихъ звѣринцевъ: Малаго и Екатерингофскаго, трехъ дворовъ для содержанія звѣрей придворной охоты: Звѣрового, Слоноваго и Ауроксовъ (зубровъ), а также садковъ въ дворцовыхъ садахъ, онъ отложилъ до возвращенія государыни осенью въ Петербургъ и жилъ въ свое удовольствіе на казенной дачѣ, отведенной ему при петергофскомъ звѣринцѣ. Какъ вдругъ, громомъ изъ яснаго неба, послѣдовалъ высочайшій приказъ – къ завтрашнему же дню приготовить «гоньбу» оленей. Господи Ты Боже мой, что сталось съ бѣднымъ фонъ–Трескау! Почтенный толстякъ заметался, какъ угорѣлый: въ петергофскомъ звѣринцѣ не оказалось потребнаго числа оленей, а въ цѣломъ Петергофѣ необходимаго количества полотна для огражденія той части Нижняго сада, гдѣ должна была происходить гоньба. Полковникъ поскакалъ въ Петербургъ и за оленями, и за полотномъ. Вернулся онъ оттуда уже подъ утро; но къ опредѣленному часу все было готово для гоньбы. Нижній садъ огласился звуками охотничьяго рога, лаемъ гончихъ и ружейной пальбой.

Не успѣлъ фонъ–Трескау перевести духъ послѣ гоньбы оленей, какъ ему было предписано устроить «парфорсную» охоту на лосей, кабановъ, дикихъ козъ и зайцевъ. И такъ изо дня въ день.

Не описывая болѣе подробно этихъ облавъ и травлей, укажемъ лишь на краснорѣчивыя цифры, сохранившіяся въ «С. – Петербургскихъ Вѣдомостяхъ» 1740 г.: по 26–е августа императрицей самолично было застрѣлено 9 оленей, 16 дикихъ козъ, 4 кабана, 1 волкъ, 374 зайца, 68 дикихъ утокъ и 16 большихъ морскихъ птицъ.

Въ концѣ августа погода рѣзко перемѣнилась: пошли непрерывные дожди; ни о прогулкахъ, ни объ охотѣ не могло быть уже и рѣчи. Душевное настроеніе, а съ тѣмъ вмѣстѣ и здоровье государыни разомъ опять ухудшилось. Она не покидала уже опочивальни, никого не желала видѣть, кромѣ своей камерфрау Юшковой да герцогини Биронъ. По совѣту врачей, было рѣшено переселиться опять въ Петербургъ, – на первое время еще въ Лѣтній дворецъ. Но перебраться затѣмъ въ Зимній Аннѣ Іоанновнѣ такъ и не было уже суждено. Къ участившимся подагрическимъ припадкамъ и болямъ въ почкахъ прибавилась безсонница, а затѣмъ и кровохарканье. Первый лейбъ–медикъ Фишеръ глядѣлъ очень мрачно; другой придворный врачъ, португалецъ Санхецъ, успокаивалъ окружающихъ, что нѣмецъ смотритъ на все сквозь черныя очки, что пока никакой опасности нѣтъ.

Но лейбъ–медикъ нѣмецъ оказался правъ. 6–го октября, за обѣдомъ, императрица вдругъ закатила глаза и головой склонилась на бокъ: съ нею сдѣлался глубокій обморокъ. Такъ, въ безпамятствѣ, ее и перенесли на постель.

Во дворцѣ поднялся, понятно, страшный переполохъ; созвали общій консиліумъ придворныхъ врачей. Даже оптимистъ Санхецъ опѣшилъ; а Фишеръ прямо объявилъ, что онъ ни за что уже не отвѣчаетъ, и что если болѣзнь будетъ итти тѣмъ же ускореннымъ ходомъ, то вскорѣ вся Европа облечется въ трауръ.

Такой приговоръ побудилъ Бирона къ рѣшительнымъ дѣйствіямъ: на случай кончины государыни слѣдовало безъ всякаго промедленія точно опредѣлить порядокъ управленія государствомъ впредь до совершеннолѣтія малолѣтняго наслѣдника престола. Оберъ–гофмаршалъ графъ Лёвенвольде лично объѣхалъ всѣхъ трехъ кабинетъ–министровъ и фельдмаршала графа Миниха, чтобы пригласить ихъ къ вечеру того же дня на тайный совѣтъ во дворецъ герцога.

Принцесса Анна Леопольдовна собиралась уже итти ко сну, и Лилли заплетала на ночь косу, когда ушедшая уже къ себѣ Юліана снова вошла къ нимъ.

– Простите, ваше высочество, – сказала она, – но зять мой, молодой Минихъ, желалъ бы васъ сію минуту видѣть.

– Онъ, вѣрно, присланъ своимъ отцомъ?

– Да, фельдмаршалъ только–что вернулся домой отъ герцога…

– Такъ проси, проси!

– Но ваше высочество не можете же принять его въ ночномъ туалетѣ.

– Отчего же нѣтъ? Онъ – камергеръ моего малютки и самъ женатъ. Пускай войдетъ.

Гоффрейлина пожала плечами; ничего, дескать, съ нею не подѣлаешь! – и ввела въ комнату молодого сына фельдмаршала.

– Войдите, войдите, – сказала ему Анна Леопольдовна когда онъ въ видимой нерѣшительности остановился въ дверяхъ. – Вы съ вѣстями о секретномъ совѣщаніи y герцога?

– Да, ваше высочество, – отвѣчалъ Минихъ – Отецъ мой пріѣхалъ бы и самъ, но нашелъ, что будетъ осторожнѣе извѣстить васъ черезъ меня. То, что я имѣю сообщить, однако, предназначено только для вашего высочества…

Онъ покосился при этомъ на Юліану и Лилли.

– Онѣ ничего не разболтаютъ; можете говорить свободно, – сказала принцесса. – Кромѣ вашего отца, y герцога были и всѣ три кабинетъ–министра?

– Только двое младшихъ: Остерманъ не явился, отговариваясь простудой и подагрой. Прежде чѣмъ подать свой голосъ, эта старая лиса хочетъ выждать, какое теченіе при Дворѣ возьметъ верхъ. Вмѣсто него, герцогъ допустилъ къ совѣщанію графа Лёвенвольде. Его мой отецъ засталъ уже тамъ; кабинетъ–министровъ еще не было. Герцогъ былъ въ слезахъ…

– Я тоже плачу, – замѣтила принцесса, утирая глаза рукавомъ своей ночной кофты, – но плачу потому, что теряю любимую тетушку. Герцогъ же плачетъ съ досады, что теряетъ власть.

– Этого онъ и не скрываетъ, хотя выразился въ нѣсколько иной формѣ: «съ кончиной моей благодѣтельницы, удостоившей меня безграничнаго довѣрія (говорилъ онъ моему отцу), всѣ мои заслуги передъ Россіей будутъ забыты, такъ какъ y меня гораздо больше враговъ, чѣмъ друзей; есть враги и среди нѣмецкой партіи. Вы, графъ, – настоящій нѣмецъ»…

"– Простите, герцогъ, – перебилъ его мой отецъ: – по происхожденію я хотя и нѣмецъ, но служу русской монархинѣ. Какъ человѣкъ военный, я вѣренъ своей присягѣ и не принадлежу ни къ какой партіи: ни къ русской, ни къ нѣмецкой.

"– Но, стоя внѣ партій, вы тѣмъ безпристрастнѣе можете понять всю мою скорбь…

"– Скорбь вашу я вполнѣ раздѣляю, какъ всякій вѣрноподданный ея величества, – отвѣчалъ отецъ. – Что же собственно до персоны вашей свѣтлости, то я прекрасно также понимаю, сколь горько должно быть вамъ, стоявшему столько лѣтъ у кормила правленій, передать это кормило въ другія, менѣе опытныя руки.

"– Вотъ именно! – вскричалъ герцогъ. – Вѣдь наслѣдникъ еще младенецъ въ колыбели. Въ прежнія правленія малолѣтнихъ царей народъ былъ недоволенъ временными правителями; какъ–то онъ будетъ доволенъ новыми? Между тѣмъ, ближайшіе враги наши, шведы, не перестаютъ вооружаться и выжидаютъ y насъ только внутреннихъ безпорядковъ, чтобы атаковать насъ. Вы, графъ, блестящій полководецъ и въ концѣ концовъ, нѣтъ сомнѣнія, управитесь съ ними. Но во что обойдется Россіи такая новая война! Потребуются новые тяжелые налоги, поднимется ропотъ въ народѣ; а слабой ли женской рукѣ задушить гидру народную? Для этого нужна рука желѣзная…»

– У меня рука, дѣйствительно, не желѣзная, – съ волненьемъ прервала разсказчика Анна Леопольдовна. – Но тетушка еще до моего замужества выбрала меня своей наслѣдницей…

– То же самое сказалъ герцогу и мой отецъ. Но герцогъ на это возразилъ, что таково было желаніе ея величества до рожденія наслѣдника мужескаго пола. Съ рожденіемъ же принца Іоанна государыня выразила твердую волю, чтобы этотъ принцъ, а не кто иной, наслѣдовалъ послѣ нея престолъ. Въ это самое время прибыли князь Черкасскій и Бестужевъ–Рюминъ. Пріѣхали они въ одной каретѣ и нарочно, какъ оказалось, заѣхали еще передъ тѣмъ къ Остерману. Но тотъ и на словахъ уклонился отъ рѣшительнаго отвѣта.

– Ну, разумѣется! И что же они y герцога порѣшили насчетъ регентства?

– Когда зашла рѣчь о кандидатахъ на регентство; Черкасскій, пошептавшись съ Лёвенвольде, прямо заявилъ:

– Если ужъ кому быть регентомъ, то только, тому, кто доселѣ съ такимъ искусствомъ управлялъ государственнымъ кораблемъ.»

– По крайней мѣрѣ, откровенно! – вырвалось y Анны Леопольдовны. – И Лёвенвольде тотчасъ поддержалъ это предложеніе?

– И Лёвенвольде, и Бестужевъ: въ каретѣ онъ съ Черкасскимъ, вѣрно, ужъ сговорился.

– А фельдмаршалъ?

– Отецъ мой былъ поставленъ въ крайне–щекотливое положеніе. Что бы онъ ни возражалъ, – онъ остался бы въ единственномъ числѣ, и мнѣніе его, все равно, не прошло бы. На выздоровленье государыни надежда вѣдь еще не потеряна, не всѣ медики еще отчаиваются. Надо было выиграть время. Поэтому отецъ предложилъ выслушать сперва мнѣніе лучшихъ русскихъ людей. Герцогъ понялъ, что напроломъ итти нельзя, и заявилъ, что самъ онъ ни на что не рѣшится, доколѣ не узнаетъ мнѣнія другихъ благонамѣренныхъ патріотовъ. Прежде всего государынею долженъ быть подписанъ манифестъ о назначеніи принца Іоанна наслѣдникомъ престола.

– А манифестъ будетъ скоро изготовленъ?

– Этою же ночью на дому y Остермана. Но герцогъ, вмѣстѣ съ манифестомъ, можетъ подсунуть къ подписи ея величества и декларацію о регентствѣ. Такъ вотъ завтра же, пока будутъ присягать наслѣднику, а послѣ присяги сенатъ съ генералитетомъ станутъ разсуждать о регентствѣ, не можете ли ваше высочество повидать государыню, чтобы убѣдить ее ни за что не подписывать декларацію о регентствѣ Бирона.

– Да вѣдь меня къ тетушкѣ не пускаютъ, и тогда не пустятъ.

– М–да, этого отецъ мой не предвидѣлъ. Герцогиня Биронъ, конечно, заодно съ мужемъ и получила отъ него строгую инструкцію. Но кто въ такомъ случаѣ могъ бы предостеречь ея величество?..

– Я! – неожиданно подала тутъ голосъ молчавшая до сихъ поръ Лилли.

Анна Леопольдовна недовѣрчиво воззрилась къ молоденькой камеръ–юнгферѣ.

– Ты, дитя мое? Да какъ же ты это сдѣлаешь?

– А очень просто: дѣтская маленькаго принца находится вѣдь рядомъ съ спальней государыни. Въ дѣтскую мнѣ дозволено входить во всякое время. Я понесу принца къ государынѣ, да тутъ и попрошу ее отъ вашего имени, ради Бога, не подписывать ничего о регентствѣ, пока васъ не выслушаетъ.

– Смотрите, что вѣдь выдумала! Ты какъ думаешь, Юліана?

– Планъ недуренъ…

– А ваше мнѣніе, графъ?

– Если никому другому доступа къ государынѣ нѣтъ, то придется обратиться къ этому послѣднему средству.

– Значить, на немъ и остановимся.

XII. Послѣдніе дни Анны Іоанновны

На слѣдующее утро на набережной большой Невы передъ Лѣтнимъ дворцомъ были выстроены четыре полка лейбъ–гвардіи въ парадной формѣ. Къ главному подъѣзду подкатывали карета за каретой, изъ которыхъ высаживались военные генералы въ киверахъ и каскахъ съ пышнымъ плюмажемъ и статскіе чины въ обшитыхъ золотымъ позументомъ треуголкахъ. Въ числѣ статскихъ оказался и больной старикъ, котораго прямо изъ кареты посадили въ кресло и внесли такъ въ подъѣздъ.

«Остерманъ! – догадалась Лилли, стоявшая y окна. – И его, стало быть, удалось уговорить Бирону, чтобы имѣть еще лишнюю поддержку. Пора въ дѣтскую».

Супруга временщика, ни мало, конечно, не подозрѣвая, что внезапная атака готовится со стороны дѣтской, не заглядывала уже туда и ни шагу не отходила отъ ложа императрицы. Самъ же герцогъ, вполнѣ полагаясь на бдительность герцогини въ царской опочивальнѣ, собралъ въ своихъ собственныхъ покояхъ, кромѣ вчерашнихъ сотоварищей, еще нѣкоторыхъ изъ наиболѣе преданныхъ ему сановниковъ, чтобы заручиться и ихъ одобреніемъ сочиненнаго ночью проекта манифеста. Въ числѣ этихъ преданныхъ были, разумѣется, и трое главныхъ дѣятелей процесса несчастнаго Волынскаго: князь Куракинъ, своимъ злымъ языкомъ подавили первый поводъ къ этому позорному процессу, генералъ–прокуроръ князь Трубецкой, предсѣдательствовавшій въ комиссіи, осудившей Волынскаго, и генералъ Ушаковъ, его истязатель и исполнитель жестокаго судебнаго приговора.

Нечего говорить, что противъ проекта манифеста о престолонаслѣдіи ни поднялось ни одного голоса.

Когда же Биронъ затронулъ вопросъ о регентствѣ впредь до достиженія принцемъ Іоанномъ 17–лѣтняго возраста, Лёвенвольде поспѣшилъ заявить съ своей стороны, что вотъ господа кабинетъ–министры и фельдмаршалъ графъ Минихъ еще вчера выставили первымъ кандидатомъ на регентство герцога, но его свѣтлость не рѣшается принять на себя столь отвѣтственное званіе. Тутъ и тѣ изъ присутствующихъ, которые не участвовали во вчерашнемъ совѣщаніи, стали хоромъ упрашивать Бирона не отказываться. Не высказывался одинъ только Остерманъ. Угнѣздившись въ глубокомъ креслѣ, хмурясь и значительно поводя глазами, онъ видимо очень внимательно слѣдилъ за каждымъ словомъ другихъ, и временами только, когда кто–нибудь на него слишкомъ пристально взглядывалъ, корчилъ гримасу какъ бы отъ внезапной подагрической боли, кашлялъ въ платокъ и утиралъ себѣ лобъ.

– А вы, графъ, того же мнѣнія, какъ и мы всѣ? – приступилъ къ нему уже прямо Лёвенвольде. – Или y васъ иныя препозиціи?

Тутъ y Остермана сдѣлался страшный пароксизмъ кашля. Ворочая зрачками такъ, что видны были одни бѣлки, онъ кашлялъ безъ перерыва нѣсколько минуть, то забрасывая голову, то опуская ее на грудь, – что можно было, при желаніи, принять и за знакъ согласія. Такъ истолковалъ это движеніе и Биронъ, который обратился къ присутствующимъ съ благодарственною рѣчью (по обыкновенно, по–нѣмецки):

– Глубоко тронутъ, милостивые государи, вашимъ лестнымъ довѣріемъ и постараюсь оправдать его всѣми мѣрами. Возлагаемое вами на меня бремя весьма тяжко, но въ уваженіе къ великимъ благодѣяніямъ государыни императрицы, изъ горячей привязанности къ ея высокой фамиліи и по собственному моему расположенію къ славѣ и благоденствію Россійской имперіи, я не считаю себя въ правѣ отказаться. Но манифестъ о престолонаслѣдіи еще не подписанъ, а сенатъ и генералитетъ созваны уже въ дворцовую церковь. Вы, графъ Остерманъ, какъ первый министръ, благоволите прочитать государынѣ проектъ манифеста и поднести къ подписанію, а затѣмъ спросить соизволеніе ея величества, кого ей угодно будетъ назначить послѣ себя регентомъ.

Въ кашлѣ Остермана наступила небольшая пауза, и онъ имѣлъ на этотъ разъ возможность отвѣтить:

– Прочитать манифестъ и отдать его къ подписи, извольте, я могу. Но вопросъ о регентствѣ возбужденъ не мною; прошу отъ него меня и теперь избавить.

– Но кто же въ такомъ случаѣ, помилуйте, доложить объ немъ государынѣ?

– Ни я, ни мои сотоварищи по кабинету: мы всѣ трое одинаково заинтересованы въ томъ, чтобы регентомъ былъ не кто иной, какъ ваша свѣтлость. Всего безпристрастнѣе въ настоящемъ случаѣ, мнѣ кажется, могъ бы выступить нашъ досточтимый фельдмаршалъ графъ Минихъ.

– Совершенно справедливо! – въ одинъ голосъ подхватили оба другихъ кабинетъ–министра. – Императрица такъ уважаетъ ваше сіятельство…

Фельдмаршалъ сталъ было тоже отговариваться; но герцогъ и всѣ присутствующіе присоединились тутъ къ настояніямъ трехъ кабинетъ–министровъ; Миниху ничего не оставалось, какъ уступить.

– Теперь, господа, къ государынѣ, – сказалъ Биронъ, и всѣ, слѣдомъ за нимъ, двинулись къ царской опочивальнѣ.

Дежурившій y входа туда камергеръ доложилъ о нихъ и затѣмъ пригласилъ всѣхъ войти. Ни одинъ изъ спутниковъ герцога не имѣлъ еще случая видѣть Анну Іоанновну со времени ея переѣзда изъ Петергофа, а потому всѣхъ поразила ужасающая перемѣна, происшедшая съ нею за ка кія–нибудь пять–шесть недѣль. Цѣлая горка пышныхъ подушекъ подпирала спину и голову полулежавшей на своей постели, смертельно больной монархини. Но тучный корпусъ ея, не заключенный по–прежнему, какъ въ панцырь, въ стальной корсажъ, своей безформенной массой глубоко вдавился въ пуховую подпору. Голова точно такъ же безсильно склонилась на одинъ бокъ.

Только когда Остерманъ (оставившій свое кресло за дверью и опиравшійся теперь на испанскую трость) выступилъ впередъ съ пергаментнымъ листомъ въ рукѣ и началъ докладывать, что, согласно выраженной ея величествомъ волѣ, заготовленъ высочайшій манифестъ о назначеніи принца Іоанна Антоновича наслѣдникомъ всероссійскаго престола, каковой манифестъ онъ будетъ имѣть счастіе сейчасъ прочитать на предметъ одобренія онаго ея величествомъ, – Анна Іоанновна повела глазами въ сторону герцогини Биронъ, стоявшей y ея изголовья, и чуть внятно прошептала: