Текст книги "Иллюстрированная русская история"

Автор книги: Василий Ключевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Местничество

^{По иллюстрации Б. А. Чорикова «Великий князь Иван III Васильевич получает известие о победе над Литвой на берегу реки Ведрошь. 1500 год». Из издания «Живописный Карамзин, или Русская история в картинках», 1836.}

олитическое объединение Великороссии глубоко изменило положение и взаимные отношения классов объединенного русского общества и прежде всего состав и настроение его верхнего слоя, боярства. Новое московское боярство образовало длинную иерархическую лестницу, на которой боярские фамилии размещались уже не по уговору, а по своему служебному достоинству: 1) потомок великих князей становился выше потомка удельных, 2) владетельный потомок удельного князя – выше простого боярина, 3) московский великокняжеский боярин – выше служилого князя и боярина удельного. Благодаря такому распорядку московское боярство в новом своем составе распалось на несколько иерархических слоев.

Образование национального великорусского государства отразились в боярском сознании своего рода теорией аристократического правительства. Основное положение этой теории можно выразить так: московский государь для управления соединенной под его властью Русской землей призывает родовитых сотрудников, предки которых некогда владели частями этой земли. Такой взгляд боярства на свое значение не остался только политическим притязанием, но облекся в целую систему служебных отношений, известную в нашей истории под названием местничества.

В Москве XVI в. при замещении высших должностей служилыми людьми соображались не с личными качествами назначаемых, а с относительным служебным значением фамилий, к которым они принадлежали, и с генеалогическим положением каждого из них в своей фамилии. Князья Одоевские на службе по одному ведомству вообще ставились выше Бутурлиных, но старшие Бутурлины могли приближаться к младшим князьям Одоевскими даже равняться с ними, и сообразно с тем менялось их служебное соотношение. Это фамильное значение лица по отношению к другим лицам как своей собственной, так и чужих фамилий называлось его местническим отечеством. Это значение приобреталось предками и становилось наследственным достоянием всех членов фамилии.

Отечество каждого высчитывалось. Правила этого вычисления – целая система, которую можно назвать местнической арифметикой. По двойственному назначению отечества, указывавшего отношение лица к его родичам и чужеродцам, и местнический счет был двоякий: простой и двойной.

Местничество осложняло должностные назначения. Особенно в распорядке мест полковых воевод трудно было составить подбор лиц, который предусматривал бы все разнообразные генеалогические и разрядные отношения, примирял все возможные фамильные притязания.

Из того же местнического счета открывается и идея местничества, строго консервативная и аристократическая. Позднейшие поколения родословных людей должны были размещаться на службе и за столом государя, как размещались первые поколения. Отношения между фамилиями, раз установившиеся, не должны были изменяться. Как некогда стали на службе отцы и деды, так должны стоять дети и все дальнейшие потомки. Итак, местничество устанавливало не фамильную наследственность служебных должностей, как это было в феодальном порядке, а наследственность служебных отношений между фамилиями.

Служебное соперничество становилось невозможным: должностное положение каждого было предопределено, не завоевывалось, не заслуживалось, а наследовалось. Служебная карьера лица не была его личным делом, его частным интересом. За его служебным движением следил весь род, потому что каждый его служебный выигрыш, каждая местническая находка повышала всех его родичей, как всякая служебная потерька понижала их.

Местничество, ограничивая сферу своего действия родословными людьми, выделяло из военно-служилой массы класс, из которого верховная власть волей-неволей должна была преимущественно выбирать лиц для занятия правительственных должностей, и таким образом оно создавало этому классу политическое право или, точнее, привилегию на участие в управлении, т. е. в деятельности верховной власти. Этим местничество сообщало боярству характер правящего класса или сословной аристократии. Сама власть поддерживала такой взгляд на местничество, значит, признавала боярство такой аристократией.

Разлад между князем и боярами

^{Ф. Г. Солнцев. Одежда боярская в XVI и XVII стл. По изданию Ф. Г. Солнцева «Древности Российского государства», 1849–1853.}

обрые отношения, существовавшие между московским государем и его боярством в удельные века, стали расстраиваться с конца XV в. Новые титулованные бояре шли в Москву не за новыми служебными выгодами, а большею частью с горьким чувством сожаления об утраченных выгодах удельной самостоятельности. Одна и та же причина – объединение Великороссии – сделала московскую верховную власть менее терпеливой и уступчивой, а московское боярство более притязательным и заносчивым.

Отсюда и вышел ряд столкновений между московским государем и его боярами. Отстаивая свои притязания, бояре не поднимались открыто против своего государя, не брали в руки оружия, даже не вели дружной политической оппозиции против него. Столкновения разрешались обыкновенно придворными интригами и опалами, немилостями, происхождение которых иногда трудно разобрать.

Эти столкновения с особенной силой обнаруживались два раза, и каждый раз по одинаковому поводу – по вопросу о престолонаследии. Иван III, как мы знаем, сперва назначил своим наследником внука Димитрия и венчал его на великое княжение, а потом развенчал, назначив преемником сына своего Василия. В этом семейном столкновении боярство стало за внука. Столкновение доходило до сильного раздражения с обеих сторон, вызвало шумные ссоры при дворе, резкие выходки со стороны бояр, кажется, даже что-то похожее на крамолу.

Но особенно сильно разгорелась вражда при Грозном. Вскоре по завоевании царства Казанского царь Иван опасно занемог и велел боярам присягнуть новорожденному сыну своему царевичу Димитрию. Многие первостепенные бояре отказались от присяги или принесли ее неохотно. Пробужденное этим столкновением озлобление царя против бояр через несколько лет повело к полному разрыву между обеими сторонами, сопровождавшемуся жестокими опалами и казнями, которым подверглось боярство.

Итак, обе спорившие стороны были недовольны друг другом и государственным устройством, в котором действовали, которым руководили. Действовавший государственный порядок страдал противоречиями, частично отвечал противоположным интересам, никого вполне не удовлетворяя. Эти противоречия и вскрылись в опричнине, в которой царь Иван искал выхода из неприятного положения.

Опричнина

^{Н. В. Heвpeв. Опричники.}

два вышедши из малолетства, еще не имея 20 лет, царь Иван с необычайной для его возраста энергией принялся за дела правления. Тогда из боярства, разбившегося на враждебные кружки, выдвинулось и стало около престола несколько дельных, благомыслящих и даровитых советников – «избранная рада». С этими доверенными людьми царь и начал править государством.

Однако разные причины – частью домашние недоразумения, частью несогласие в политических взглядах – охладили царя к его избранным советникам. Случившуюся в 1560 г. смерть царицы Анастасии царь приписал огорчениям, какие потерпела покойная от дворцовых дрязг. Наконец бегство князя Курбского, ближайшего и даровитейшего сановника, привело к окончательному разрыву.

При таком настроении царя в московском Кремле случилось странное, небывалое событие. Раз в конце 1564 г. там появилось множество саней. Царь, ничего никому не говоря, выехал из столицы. Побывав у Троицы, он остановился в Александровской слободе. Отсюда через месяц по отъезде царь прислал в Москву две грамоты. Первая гласила, что «от великой жалости сердца», не стерпев всех измен духовенства и бояр, служилых и приказных людей, он покинул свое царство и пошел поселиться где-нибудь, где ему бог укажет. Это как будто отречение от престола с целью испытать силу своей власти в народе. Московскому простонародью, купцам и всем тяглым людям столицы царь прислал другую грамоту, которую им прочитали всенародно на площади. Здесь царь писал, чтобы они сомнения не держали, что царской опалы и гнева на них нет. В смятении и ужасе город завопил, прося митрополита, епископов и бояр ехать в слободу, бить челом государю, чтобы он не покидал государства.

Царь принял земское челобитье, согласился воротиться на царство, но на условиях, которые состояли в том, чтобы ему на изменников своих и ослушников опалы класть, а иных и казнить, а имущество их брать на себя в казну.

Для расправы с изменниками и ослушниками царь предложил учредить опричнину. Это был особый двор, какой образовал себе царь, с особыми боярами, с целым придворным штатом. На содержание этого двора он выделил из своего государства до 20 городов с уездами и несколько отдельных волостей, в которых земли розданы были опричникам. Эта выделенная из государства опричная часть не была цельная область, составилась из сел, волостей и городов, рассеянных там и сям. Всю остальную землю, подвластную московскому государю, царь приказал ведать боярам, и эта половина государства получила название земщины. Так все государство разделилось на две части – на земщину и опричнину; во главе первой осталась боярская дума, во главе второй непосредственно стал сам царь, не отказываясь и от верховного руководительства думой земских бояр.

У опричнины был свой смысл, хотя и довольно печальный. Это было дворцовое хозяйственно-административное учреждение, заведовавшее землями, отведенными на содержание царского двора. Сам царь Иван смотрел на учрежденную им опричнину как на свое частное владение, на особый удел, который он выделил из состава государства; он предназначал после себя земщину старшему своему сыну как царю, а опричнину – младшему как удельному князю.

Опричнине царь указал небывалую дотоле задачу: она получила значение политического убежища, куда хотел укрыться царь от своего крамольного боярства. Но опричнина не отвечала на политический вопрос, стоявший тогда на очереди, не устраняла затруднения, которым была вызвана. Затруднение создавалось столкновениями, какие возникали между государем и боярством. Не умея ни поладить, ни расстаться, они попытались разделиться – жить рядом, но не вместе.

По мысли царя Ивана, дворянство должно было сменить боярство как правящий класс в виде опричника. Но опричники ставились не на место бояр, а против бояр, они могли быть по самому назначению своему не правителями, а только палачами земли. В этом состояла политическая бесцельность опричнины; вызванная столкновением, причиной которого был порядок, а не лица, она была направлена против лиц, а не против порядка.

Личность Ивана IV

^{По иллюстрации Б. А. Чорикова «Взятие Казани Иваном Грозным. 1552 год». Из издания «Живописный Карамзин, или Русская история в картинках», 1836.}

арь Иван родился в 1530 г. От природы он получил ум бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский, московский ум. Но обстоятельства, среди которых протекло детство Ивана, рано испортили этот ум, дали ему неестественное, болезненное развитие. Безобразные сцены боярского своеволия и насилий, среди которых рос Иван, были первыми политическими его впечатлениями. Вечно тревожный и подозрительный, он рано привык думать, что окружен только врагами, и воспитал в себе печальную наклонность высматривать, как плетется вокруг него бесконечная сеть козней.

О чем бы Иван ни размышлял, он подгонял, подзадоривал свою мысль страстью. Он один из лучших московских ораторов и писателей XVI в., потому что был самый раздраженный москвич того времени. Такой нравственной неровностью, чередованием высоких подъемов духа с самыми постыдными падениями объясняется и государственная деятельность Ивана. Царь совершил или задумывал много хорошего, умного, даже великого и рядом с этим наделал еще больше поступков, которые сделали его предметом ужаса и отвращения для современников и последующих поколений.

Первым помыслом Ивана при выходе из правительственной опеки бояр было принять титул царя и венчаться на царство торжественным церковным обрядом. Он был первый из московских государей, который узрел и живо почувствовал в себе царя в настоящем библейском смысле, помазанника божия. Это было для него политическим откровением, и с той поры его царственное «я» сделалось для него предметом набожного поклонения.

Однако из всех усилий ума и воображения царь вынес только голую идею царской власти без практических выводов, каких требует всякая идея. Теория осталась не разработанной в государственный порядок, в политическую программу. Увлеченный враждой и воображаемыми страхами, он упустил из виду практические задачи и потребности государственной жизни и не умел приладить своей отвлеченной теории к местной исторический действительности.

Служилый класс общества Московского государства XV–XVI вв.

^{Ф. Г. Солнцев. Одежда боярская, мужская и женская, XVII в. По изданию Ф. Г. Солнцева «Древности Российского государства», 1849–1853.}

се слои удельного общества или целиком вошли, или внесли свой вклад в состав военно-служилого класса в Московском государстве. Ядро его образовали бояре и слуги вольные, служившие при московском княжеском дворе в удельные века, только договорные отношения теперь заменились обязательными государственными повинностями по закону. С половины XV в. состав этого первоначального московского двора осложнился новыми военными же элементами. То были: 1) потомки князей великих и удельных, вошедших в состав московского двора; 2) бояре и вольные слуги бывших великих и удельных князей, вместе со своими хозяевами перешедшие на московскую службу. Кроме этих военных, или вольных, слуг в состав класса вошли еще элементы невоенные и невольные по происхождению. То были:

1) Бывшие дворцовые, большею частью даже несвободные слуги великих и удельных князей, разные приказные и ремесленные люди, служившие при княжеских дворах.

2) Вооруженные дворовые слуги, холопы прежних удельных бояр и дворян.

3) Неслужилое тяглое общество земских или черных людей вместе с духовенством. Как в удельные века, так и теперь не прекращался прилив ратных слуг из-за границы, из татарских орд, из Польши, особенно из Литвы.

Разнообразие составных элементов, социальных и этнографических, сообщало служилому московскому классу XV и XVI вв. чрезвычайную пестроту. Она отражалась и на его служебной организации. Различные слои его к концу XVI в. составили служебную иерархию, по ступеням которой служилые люди размещались по родословной знатности и по боевой годности, образуя несколько разрядов, или чинов:

1) чины думные, бояре, окольничие и думные дворяне;

2) чины служилые московские, т. е. столичные, – стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы;

3) чины городовые или уездные, провинциальные – дворяне выборные, дети боярские дворовые и дети боярские городовые.

Набор многочисленного военно-служилого класса сопровождался глубокими переменами в общественном строе Московского государства. Новые границы государства поставили его в непосредственное соседство с внешними иноплеменными врагами Руси – шведами, литовцами, поляками, татарами. Приходилось бороться на два растянутых и изогнутых фронта, северо-западный европейский и юго-восточный, обращенный к Азии.

Московское государство напрягало все силы и изобретало разнообразные способы для обороны своих южных границ. Первым из них была береговая служба: ежегодно весной мобилизовались значительные силы на берег Оки – поднималось на ноги до 65 тысяч рати. Другим средством обороны было построение на опасных границах укрепленных линий, которые не давали бы татарам врываться внутрь страны до сбора полков. Такие линии, черты, состояли из цепи городов, острогов и острожков, обнесенных рублеными стенами либо тыном, стоячими, остроганными сверху бревнами, со рвами, валами, лесными засеками, завалами из подсеченных деревьев в заповедных лесах – все это с целью затруднить движение степных конных полчищ.

Одновременно с укрепленными линиями устроялась сторожевая и станичная служба, бывшая третьим и очень важным оборонительным средством. Из передовых городов второй и частью третьей оборонительной линии выдвигались в разных направлениях на известные наблюдательные пункты сторожи и станицы в два, в четыре и больше конных ратников, детей боярских и казаков. Наблюдательные пункты удалялись от городов дня на четыре или на пять пути. Высмотрев движение татар, станичники тотчас давали о том знать в ближние города.

По мере того как набиралась многочисленная вооруженная сила, возникал и все настойчивее требовал разрешения вопрос, как ее содержать. Для этого пригодились обширные земельные пространства, приобретенные Московским государством. Земля сделалась в руках московского правительства средством хозяйственного обеспечения ратной службы. Из этого соединения народной обороны с землевладением выработалась поместная система. Эта система является в истории русского общественного строя с половины XV в. вторым коренным фактом, вышедшим из территориального расширения Московского государства.

Поместное землевладение

^{Ф. Г. Солнцев. Одежда боярская XVII в. Портреты князей Репниных. По изданию Ф. Г. Солнцева «Древности Российского государства», 1849–1853.}

оместное владение развилось из землевладения дворцовых слуг при удельных князьях и отличалось от этого землевладения тем, что условливалось не только дворцовой, но и ратной службой. Это отличие становится заметно с половины XV в. С той поры возникает юридическая идея поместья как земельного участка, обеспечивающего государственную службу служилого человека. С того же времени поместное землевладение складывается в стройную и сложную систему, вырабатываются точные правила испомещения, раздачи земель в поместное владение.

Служилые люди владели землей по месту службы, как и служили по месту, где владели землей, – так можно понимать слово поместье. Служба привязывала служилых людей либо к столице, либо к известной области. Поэтому и служилые люди разделялись на два разряда. К первому принадлежали высшие чины, служившие «с Москвы», а также выбор из городов. Второй разряд составляли низшие чины, служившие «из городов», городовые или уездные дворяне и дети боярские.

Поместные оклады или наделы назначались по родовитости служилого лица и по качеству его службы, а потому были очень разнообразны. К окладу поместному обыкновенно присоединялся денежный в известной пропорции. Эта пропорция не поддерживалась неизменно. Денежные оклады были связаны с характером и ходом самой службы.

Уже в XVI в. дворянская служба становилась сословной и наследственной повинностью. По Судебнику 1550 г. от этой повинности свободны были только те дети боярские и их сыновья, еще не поступившие на службу, которых отставлял от службы сам государь. Дворянин XVI в. начинал свою службу обыкновенно с 15 лет. До этого он числился в недорослях. Поспев на службу и записанный в служилый список, он становился новиком. Тогда его, смотря по первым служебным опытам, верстали поместьем, а по дальнейшим успехам – и денежным окладом новичным, к которому потом бывали придачи за службу, покуда новик не становился настоящим служилым человеком с полным; свершенным окладом денежного жалованья.

В служилой семье все дети служили: достигнув призывного возраста, сын – на коня, защищать отечество, дочь – под венец, готовить резерв защитников.

Последствия поместного землевладения

оместное землевладение изменило юридический характер землевладения вотчинного. Теперь рядом с землей платящей явилась земля служащая. Благодаря этому соединению службы с землей произошла двоякая перемена в вотчинном землевладении: 1) стеснено было право приобретения вотчин, т. е. ограничен был круг лиц, имевших это право; 2) стеснено было право распоряжения вотчинами. Как скоро государственная служба как повинность стала падать на лица по земле, утвердилась мысль, что, кто служит, тот должен иметь землю. Прямым последствием этой мысли было другое правило: кто владеет землей, тот должен служить.

Поместное землевладение стало средством искусственного развития частного землевладения на Руси. Поместье вопреки своей юридической природе личного и временного владения стремилось стать фактически наследственным. С начала XVII в. поместья иногда прямо завещаются женам и детям – как вотчины, а при царе Михаиле был узаконен переход поместья в род в случае бездетной смерти помещика. Отсюда появляется в указах совсем не поместное выражение – родовые поместья. Наконец, в XVIII в. по законам Петра Великого и императрицы Анны поместья стали собственностью владельцев, окончательно слились с вотчинами и самое слово помещик получило значение земельного собственника из дворян, заменив собою слово вотчинник.

Развитие поместного землевладения создало уездные дворянские общества – местные землевладельческие корпорации. Со временем они приобрели некоторое политическое значение: уездные дворяне всем городом обращались к государю с челобитьями о своих нуждах; дворянские окладчики являлись депутатами на земских соборах и ходатайствовали перед центральным правительством о нуждах своих обществ.

Усиленное развитие поместного землевладения создало в служилой среде слой, который можно назвать служилым землевладельческим пролетариатом. Чем более размножался служилый класс, тем более истощались земельные средства московского правительства. Помещику, больше ратнику, чем сельскому хозяину, нужна была земля угожая, с выгодной пашней и угодьями, и живущая, населенная, с достаточными рабочими крестьянскими руками, а земли, совмещавшие в себе оба этих удобства, были тогда совсем не в изобилии. Потребность в удобной для испомещения земле превышала ее наличность.

Правительство вынуждено было все более сокращать поместные дачи и даже оклады. В конце этого века среди провинциального дворянства встречаем чрезвычайно мелких помещиков. Многие в своих поместьях не имели ни одного крестьянского двора, жили одними своими дворами, «однодворками»; отсюда позднее произошли класс и звание однодворцев.

Поместное землевладение оказало неблагоприятное действие и на другие классы русского общества. Прежде всего оно подорвало развитие русских городов и городской промышленности. Поместная система, увлекая массу служилых людей из города в деревню, лишала городскую промышленность и городской ремесленный труд сбыта и спроса, главных наиболее доходных потребителей.

Еще важнее действие поместной системы на положение крестьянского населения: она подготовила радикальную, даже роковую перемену в судьбе этого класса. Для заселения своих пустынных степных дач помещики искали крестьян-съемщиков и рабочих. Навстречу этим поискам из старых центральных областей шло усиленное переселенческое движение крестьян, искавших черноземной нови.

Но с половины XVI в. правительство по финансовым и полицейским соображениям начало стеснять свободу крестьянских переселений. «Старым тяглецам», ответственным дворовладельцам, запрещено было переходить на другие земли. Но при дворовладельцах жили за их тяглом кроме их детей еще неотделенные братья, племянники, также захребетники, соседи и подсоседники. Таких людей землевладельцам и разрешалось перезывать на свои пустоши. Но эти люди, жившие дотоле за чужими хозяйствами, садились на новые места с пустыми руками, нуждались в ссуде и подмоге.

В заокских поместьях особенно явственно проявились две характерные черты поместной системы: решительное преобладание мелкого землевладения и стремление закрепить поземельные обязательства крестьян личной долговой зависимостью. Там раньше, чем где-либо, встретились условия, завязавшие первый узел крепостной неволи крестьян.