Текст книги "Иллюстрированная русская история"

Автор книги: Василий Ключевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Народное недовольство

^{Э. Лисснер. Медный бунт. 1662. 1938.}

уже стянутая, строго централизованная администрация не стала ни дешевле, ни исправнее, не сняла с тяглых обществ их тяжелых казенных служб; точнее разграниченный сословный строй только усилил рознь общественных интересов и настроений, а финансовые нововведения привели к истощению народных сил, к банкротству и хроническому накоплению недоимок.

Вместе с чувством тяжести принесенных жертв и понесенных неудач росло и недовольство ходом дел. Оно попало на подготовленную Смутой почву общей возбужденности и постепенно охватило все общество сверху донизу, только выражалось неодинаково в верхних и нижних слоях его.

В народной массе оно сказалось целым рядом волнений, которые сообщили такой тревожный характер XVII веку: это эпоха народных мятежей в нашей истории. В 1648 г. мятежи в Москве, Устюге, Козлове, Сольвычегодске, Томске и других городах; в 1649 г. приготовления к новому мятежу закладчиков в Москве, вовремя предупрежденному; в 1650 г. бунты в Пскове и Новгороде; в 1662 г. новый мятеж в Москве из-за медных денег; наконец, в 1670–1671 гг. огромный мятеж Разина на поволжском юго-востоке, зародившийся среди донского казачества, но получивший чисто социальный характер, когда с ним слилось им же возбужденное движение простонародья против высших классов; в 1668–1676 гг. возмущение Соловецкого монастыря против новоисправленных церковных книг.

Несколько иначе обнаружилось недовольство в высших классах. Если в народной массе оно шевелило нервы, то наверху общества оно будило мысль и повело к усиленной критике домашних порядков. С большой энергией выражались личные суждения некоторых наблюдателей о положении вещей в государстве.

Первый такой опыт становится известен еще в начале XVII в., во время Смуты. Князь И. А. Хворостинин писал многочисленные недовольства про разных людей Московского государства, обличал их в неосмысленном поклонении иконам, жаловался, «будто в Москве людей нет, все люд глупый, жить не с кем, сеют землю рожью, а живут все ложью» и у него общения с ними быть не может никакого. Это был своеобразный русский вольнодумец, проникшийся глубокой антипатией к византийско-церковной черствой обрядности и ко всей русской жизни, ею пропитанной.

Довольно неожиданно появление в ряду обличителей доморощенных политических непорядков верховного блюстителя доморощенного порядка церковно-нравственного, самого всероссийского патриарха Никона. В 1661 г. он написал царю Алексею письмо, полное обличений. Намекая на учрежденный в 1649 г. Монастырский приказ, патриарх пишет, играя словами: «Судят и насилуют мирские судьи, и сего ради собрал ты против себя в день судный великий собор, вопиющий о неправдах твоих. Ты всем проповедуешь поститься, а теперь и неведомо, кто не постится ради скудости хлебной; во многих местах и до смерти постятся, потому что есть нечего. Нет никого, кто был бы помилован: нищие, слепые, вдовы, чернецы и черницы, все данями обложены тяжкими; везде плач и сокрушение; нет никого веселящегося в дни сии».

При том же царе Григорием Котошихиным, подьячим Посольского приказа, предпринят был другой русский опыт изображения московских порядков в их недостатках. Его сочинение было издано лишь в 1841 г. Котошихин описывает отечественные порядки простым, ясным и точным приказным языком. Однако у него всюду сквозит пренебрежительный взгляд на покинутое отечество, и такое отношение к нему служит темным фоном, на котором Котошихин рисует беспристрастную картину русской жизни. Русские люди, пишет он, «породою своею спесивы и необычайны (непривычны) ко всякому делу, понеже в государстве своем научения никакого доброго не имеют и не приемлют кроме спесивства и бесстыдства и ненависти и неправды для науки и обычая (обхождения с людьми) в иные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веры и обычаи и вольность благую, начали б свою веру отменять (бросать) и приставать к иным и о возвращении к домом своим и к сродичам никакого бы попечения не имели и не мыслили».

Суждение русского человека любопытно сопоставить со впечатлениями независимого наблюдателя, приехавшего в Россию с надеждой найти в ней второе отечество. Хорват, католик и патер Юрий Крижанич был человек с довольно разносторонним образованием, немного философ и богослов, немного политикоэконом, большой филолог и больше всего горячий панславист.

Автор сравнивает состояние западноевропейских государств с порядками государства Московского. Крижанич крепко верит в будущее России и всего славянства. Но его поражает множество неустройств и пороков, которыми она страдает. Сильнее всего восстает он против самомнения русских, их чрезмерного пристрастия к своим обычаям и особенно против их невежества; это главная причина экономической несостоятельности русского народа. Россия – бедная страна сравнительно с западными государствами, потому что несравненно менее их образованна.

Для торговли Россия заперта со всех сторон либо неудобным морем, пустынями, либо дикими народами; в ней мало торговых городов, нет ценных и необходимых произведений. Здесь умы у народа тупы и косны, нет уменья ни в торговле, ни в земледелии, ни в домашнем хозяйстве; здесь люди сами ничего не выдумают, если им не покажут, ленивы, непромышленны, сами себе добра не хотят сделать, если их не приневолят к тому силой; книг у них нет никаких ни о земледелии, ни о других промыслах; купцы не учатся даже арифметике, и иностранцы все время беспощадно их обманывают.

Он предлагает 4 средства исправления. Это 1) просвещение, наука, книги – мертвые, но мудрые и правдивые советники; 2) правительственная регламентация, действие сверху; Крижанич верует в самодержавие; 3) политическая свобода. При самодержавии не должно быть жестокости в управлении, обременения народа непосильными поборами и взятками; для этого необходимы известные политические права, сословное самоуправление; 4) распространение технического образования.

Недовольство – чрезвычайно важный поворотный момент в русской жизни XVII в.: оно сопровождалось неисчислимыми последствиями, которые составляют существенное содержание нашей дальнейшей истории. Ближайшим из них было начало влияния Западной Европы на Россию.

Начало западного влияния

бращаясь к началу западного влияния в России, необходимо вначале точнее определить самое понятие влияния. И прежде, в XV–XVI вв., Россия была знакома с Западной Европой, вела с ней кое-какие дела, дипломатические и торговые, заимствовала плоды ее просвещения, призывала ее художников, мастеров, врачей, военных людей. Это было общение, а не влияние. Влияние наступает, когда общество, его воспринимающее, начинает сознавать превосходство среды или культуры влияющей и необходимость у нее учиться, нравственно ей подчиняться, заимствуя у нее не одни только житейские удобства, но и самые основы житейского порядка, взгляды, понятия, обычаи, общественные отношения. Такие признаки появляются у нас в отношении к Западной Европе только с XVII в.

Западное влияние, проникая в Россию, встретилось здесь с другим господствовавшим в ней раньше влиянием – восточным, греческим, или византийским. Греческое влияние было церковное, западное – государственное. Греческое влияние захватывало все общество, не захватывая всего человека; западное захватывало всего человека, не захватывая всего общества.

Встречей и борьбой этих двух влияний порождены два направления в умственной жизни русского общества, два взгляда на культурное положение нашего народа. Приверженцы одного взгляда получили название западников; сторонников другого прозвали славянофилами. Западники учили: по основам своей культуры мы – европейцы, только младшие по историческому своему возрасту, и потому должны идти путем, пройденным нашими старшими культурными братьями, западными европейцами, пожиная плоды их цивилизации. «Да, возражали славянофилы, – мы – европейцы, но восточные, имеем свои самородные начала жизни, которые и обязаны разрабатывать собственными усилиями, не идя на привязи у Западной Европы.»

Правительство стало обращаться к иностранцам за содействием прежде всего для удовлетворения наиболее насущных материальных своих потребностей, касавшихся обороны страны, военного дела, в чем особенно сильно чувствовалась отсталость. Зато в заветной области чувств, понятий, верований, где господствуют высшие, руководящие интересы жизни, решено было не уступать иностранному влиянию нисколько.

Этому содействию русская армия XVII в. обязана была важными нововведениями, русская обрабатывающая промышленность – своими первыми успехами. Уже с конца XVI в. московское правительство начало восполнять свои войска иноземными боевыми силами. Потом сообразили, что выгоднее перенять боевой строй у иностранцев, чем просто нанимать их, и начали отдавать русских ратных людей на выучку иностранным офицерам, образуя свои правильно устроенные и обученные полки. В этих полках числилось более 1,5 тыс. наемных немцев и до 13 тысяч русских солдат иностранного строя. Этот трудный переход русской армии к регулярному строю предпринят был около 1630 г.

В 1632 г., перед самой войной с Польшей, голландский купец Андрей Виниус получил концессию на устройство заводов близ Тулы для выделки чугуна и железа, обязавшись изготавливать для казны по удешевленным ценам пушки, ядра, ружейные стволы и всякое железо. Так возникли тульские оружейные заводы, после взятые в казну. Чтобы обеспечить их рабочими, к ним приписана была целая дворцовая волость: так положено было начало классу заводских крестьян.

Мысли о флоте, о гаванях, о морской торговле начали сильно занимать московское правительство уже с половины XVII в.: подумывали нанять в Голландии корабельных плотников и людей, которые могли бы управлять морскими кораблями; помянутый нами купец Виниус предлагал построить гребной флот для Каспийского моря. В 1669 г. на Оке, в Коломенском уезде, в селе Дединове построили корабль Орел, вызвав для этого корабельных мастеров из Голландии.

Наблюдения за торгово-промышленной оборотом и профессиональным мастерством иностранцев и настойчивые указания своих торговых людей постепенно вовлекали московских финансистов в круг незнакомых им народнохозяйственных понятий и отношений и против их воли расширяли их правительственный кругозор, навязывали трудные для их умов мысли, что возвышению налогов должен предшествовать подъем производительности народного труда, а для того он должен быть направлен на новые доходные производства. Такие рассуждения – первое впечатление, произведенное западным влиянием на московское правительство и нашедшее отклик и в обществе.

Немецкая Слобода

^{А. Н. Бенуа. В немецкой слободе. Отъезд царя Петра I из дома Лефорта. Из издания И. Н. Кнебеля «Картины по русской истории», 1908–1913.}

силенный спрос привлек в Москву множество иностранных техников, офицеров и солдат, врачей, мастеров, купцов, заводчиков. Еще в XVI в. при Грозном из западноевропейских пришельцев образовалась под Москвой по реке Яузе Немецкая слобода. Бури Смутного времени разметали это иностранное гнездо. С воцарения Михаила, когда усилился прилив иностранцев в столицу, они селились здесь где попало, покупая дворы у местного населения, заводили пивные, построили кирки внутри города.

Тесное соприкосновение пришельцев с туземцами, соблазны и столкновения, отсюда вытекавшие, жалобы московского духовенства на соседство кирок с русскими церквами смущали московские власти, и при царе Михаиле был издан указ, воспрещавший немцам покупать дворы у москвичей и строить кирки внутри Москвы. В 1652 г. все немцы, рассеянные по Москве, выселены были из столицы за Покровку на реку Яузу и там на месте бывших некогда немецких дворов отведены были им участки по чину и званию каждого. Так возникла новая Немецкая, или Иноземная, слобода, вскоре разросшаяся в значительный и благоустроенный городок с прямыми широкими улицами и переулками, с красивыми деревянными домиками. Это был уголок Западной Европы, приютившийся на восточной окраине Москвы.

Это немецкое поселение и стало проводником западноевропейской культуры в таких сферах московской жизни, где она еще не требовалась насущными материальными нуждами государства. Мастера, капиталисты и офицеры вместе со своей военной и промышленной техникой приносили в Москву и западноевропейский комфорт, житейские удобства и увеселения.

Подражая иностранным образцам, царь и бояре в Москве начинают выезжать в нарядных немецких каретах, обитых бархатом, с хрустальными стеклами, украшенных живописью; бояре и богатые купцы начинают строить каменные палаты вместо плохих деревянных хором, заводят домашнюю обстановку на иноземный лад, обивают стены «золотыми кожами» бельгийской работы, украшают комнаты картинами, часами, заводят музыку на пирах. Зарубежное искусство призывалось украшать местную грубость.

Наука и образование

^{А. П. Апсит. Симеон Полоцкий читает стихи детям. Начало 1900-х гг.}

Москве XVII в. с заимствованием иноземных потешных «хитростей» и увеселительных «вымыслов» в высших московских кругах как будто пробуждаются умственная любознательность, интерес к научному образованию, охота к размышлению о таких предметах, которые не входили в обычный кругозор древнерусского человека, в круг его ежедневных насущных потребностей. Но Русь не решалась заимствовать западное образование прямо из его месторождений, от его мастеров и работников, а искала посредников, которые могли бы передать ей это образование в обезвреженной переработке. Между старой Московской Русью и Западной Европой лежала страна славянская, но католическая – Польша. Западнорусский православный монах, выученный в школе латинской или в русской, устроенной по ее образцу, и был первым проводником западной науки, призванным в Москву.

Этот призыв начат был самим московским правительством. В древнерусской письменности не было полного и исправного кодекса Библии. В половине XVII в. (1649–1650) в Москву выписали из Киева из тамошней академии при Братском монастыре и из Печерской лавры ученых монахов Епифания Славинецкого, Арсения Сатановского и Дамаскина Птицкого, поручив им перевести Библию с греческого языка на славянский.

Выписанные ученые должны были удовлетворять и другим потребностям московского правительства и общества. По заказам царя или патриарха они составляли и переводили разные образовательные пособия и энциклопедические сборники, географии, космографии, лексиконы; все такие книги стали бойко спрашиваться московским читающим обществом, особенно при дворе и в Посольском приказе; такие же книги выписывали через русских послов из-за границы, из Польши.

Так почувствовалась московским обществом потребность в книжном знании, в научном образовании, и посеяны были зачатки школьного обучения, как необходимого средства для приобретения такого образования. В Москве пытаются открыть школы и правительство, и частные лица. Близ патриаршего двора учредили греко-латинскую школу, которой управлял грек Арсений. Однако он скоро был сослан по подозрению в неправоверии на Соловки. Епифаний Славинецкий с Арсением Сатановским вызывались в Москву «для риторского учения»; но неизвестно, нашлись ли у них ученики в Москве. В 1665 г. трем подьячим из приказов Тайного и Дворцового было приказано учиться «по-латыням» у западнорусского ученого Симеона Полоцкого, для чего в Спасском монастыре в Москве построено было особое здание.

Это не были настоящие, правильно устроенные школы с выработанным уставом, учебными планами и программами, постоянным преподавательским штатом и т. п. Это были случайные и временные поручения тому или иному приезжему ученому обучать греческому или латинскому языку молодых людей. Таков был первоначальный вид русской казенной школы в XVII в., бывший прямым продолжением древнерусского способа обучения грамоте: духовные лица или особые мастера брали детей на выучку за условленную плату.

В 1685 г. в городе Боровске у торговой площади стояла возле городской богадельни «школа для учения детям», построенная местным священником. Можно думать, что на нужды домашнего или школьного обучения рассчитаны были и появляющиеся около половины XVII в. учебные издания: так, в 1648 г. была издана в Москве славянская грамматика западнорусского ученого Мелетия Смотрицкого, а в 1649 г. перепечатали изданный в Киеве краткий катехизис Петра Могилы, ректора Киевской академии и после киевского митрополита.

Частные лица соперничали с правительством в содействии просвещению. Самым горячим из таких ревнителей просвещения был доверенный советник царя Алексея, окольничий Ф. М. Ртищев. Он устроил под Москвой Андреевский монастырь, куда в 1649 г. на свой счет вызвал из Киево-Печерского и других малороссийских монастырей до 30 ученых монахов, которые должны были переводить иностранные книги на русский язык и обучать желающих грамматике греческой, латинской и славянской, риторике, философии и другим словесным наукам.

Реакция на западное влияние

отребность в новой науке, шедшей с Запада, встретилась в московском обществе с укоренившейся здесь веками неодолимой антипатией и подозрительностью ко всему, что шло с католического и протестантского Запада. Едва московское общество отведало плодов этой науки, как им уже начинает овладевать тяжелое раздумье, безопасна ли она, не повредит ли чистоте веры и нравов. Это раздумье – второй момент в настроении русских умов XVII в., наступивший вслед за недовольством своим положением. Он также сопровождался чрезвычайно важными последствиями.

Видим, что одна часть учащейся молодежи упрекала другую в воспитываемом новой наукой самомнении и заносчивой критике всеми признанных доморощенных авторитетов. Это не старческий консерватизм, а отражение взгляда на науку, коренившегося в самой глубине древнерусского церковного сознания. Наука и искусство ценились в древней Руси по их связи с церковью, как средства познания слова божия и душевного спасения. Знания и художественные украшения жизни, не имевшие такой связи и такого значения, рассматривались, как праздное любопытство неглубокого ума или как лишние несерьезные забавы, «потехи».

Наука и искусство, которые приносило западное влияние, являлись с другим более притязательным видом: они шли в ряду интересов высшего разбора, не как уступки людской слабости, а как законные потребности человеческого ума и сердца, как необходимые условия благоустроенного и благообразного общежития, находившие свое оправдание в себе самих, а не в служении нуждам церкви. Западный художник или ученый являлся у нас не русским скоморохом или начетчиком отреченных книг, а почтенным магистром комедийных действ или географусом.

Так западная наука, или, говоря в общем, культура, приходила к нам не покорной служительницей церкви и не подсудимой, хотя и терпимой ею грешницей, а как бы соперницей или в лучшем случае сотрудницей церкви в деле построения людского счастья. Древнерусская мысль, опутанная преданием, могла только испуганно отшатнуться от такой сотрудницы, а тем более соперницы.

Церковный раскол

^{Ф. Г. Солнцев. Клобук патриарха Никона. По изданию Ф. Г. Солнцева «Древности Российского государства», 1849–1853.}

усским церковным расколом называется отделение значительной части русского православного общества от господствующей русской православной церкви. Это разделение началось в царствование Алексея Михайловича вследствие церковных новшеств патриарха Никона. Старообрядцы в собственном смысле не расходятся с нами ни в одном догмате веры, ни в одном основании вероучения; но они откололись от нашей церкви, перестали признавать авторитет нашего церковного правительства во имя «старой веры», будто бы покинутой этим правительством; потому мы и считаем их не еретиками, а только раскольниками, и потому же они нас называют церковниками или никонианами, а себя старообрядцами или староверами, держащимися древнего дониконовского обряда и благочестия.

До патриарха Никона русское церковное общество было единым церковным стадом с единым высшим пастырем. Но в нем в разное время и из разных источников возникли и утвердились некоторые местные церковные мнения, обычаи и обряды, отличные от принятых в церкви греческой, от которой Русь приняла христианство. Таковы были двуперстное крестное знамение, образ написания имени Исус, служение литургии на семи, а не на пяти просфорах, двоение возгласа аллилуия. Некоторые из этих обрядов и особенностей были признаны русской церковной иерархией на церковном соборе 1551 г. и таким образом получили законодательное утверждение со стороны высшей церковной власти.

Со второй половины XVI в. в Москве началось книгопечатание, и печатный станок придал новую цену этим местным обрядовым и текстуальным разностям и расширил их употребление. Так как вообще текст русских богослужебных книг был неисправен, то преемник Иосифа патриарх Никон с самого начала своего управления русскою церковью ревностно принялся за устранение этих неисправностей. В 1654 г. он провел на церковном соборе постановление переиздать церковные книги, исправив их по верным текстам, по славянским пергаментным и древним греческим книгам.

Ужаснулись православные русские люди, заглянувши в эти новоисправленные книги и не найдя в них ни двуперстия, ни Исуса, ни других освященных временем обрядов и начертаний: они усмотрели в этих новых изданиях новую веру и прокляли эти книги, как еретические, продолжая совершать служение и молиться по старым книгам. Московский церковный собор 1666–1667 гг., на котором присутствовали два восточных патриарха, положил на непокорных клятву (анафему) за противление церковной власти и отлучил их от православной церкви, а отлученные перестали признавать отлучившую их иерархию своей церковной властью. С тех пор и раскололось русское церковное общество.

В религиозных текстах и обрядах выражается сущность, содержание вероучения. Вероучение состоит из верований двух порядков: одни суть истины, которые устанавливают миросозерцание верующего, разрешая ему высшие вопросы мироздания; другие суть требования, которые направляют нравственные поступки верующего, указывая ему задачи его бытия. Мыслимые, т. е. доступные пониманию, формулы религиозных истин суть догматы; мыслимые формулы религиозных требований суть заповеди. Они усвояются религиозным познанием или мышлением и религиозным воспитанием. Усвояя догматы и заповеди, верующий усвояет себе известные религиозные идеи и нравственные побуждения, которые так же мало поддаются логическому разбору, как и идеи художественные. Эти религиозные идеи и побуждения суть верования.

Догматы и заповеди выражены в священных текстах, церковные действия воплощаются в известных обрядах. Все это лишь формы верований, оболочка вероучения, а не его сущность. Но религиозное понимание отличается той особенностью, что в нем идея или мотив неразрывно связаны с формой, их выражающей: текстом, обрядом. Так религиозное мировоззрение и настроение каждого общества неразрывно связаны с текстами и обрядами, их воспитавшими.

Из такого склада религиозных понятий вышли два важных следствия, с которыми тесно связалось возникновение раскола: 1) церковные обряды, завещанные местной стариной, получили значение неприкосновенной и неизменной святыни; 2) в русском обществе установилось подозрительное и надменное отношение к участию разума и научного знания в вопросах веры.