Текст книги "Булавин (СИ, ч.1-2)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 45 страниц)

Войско Донское. Черкасск. 28.08.1710.

  В этот раз возвращение домой прошло гладко и без всяких приключений. Зеленая степь без края, Волжский шлях, и торговые обозы, идущие от Волги к Дону и наоборот. Привычное для нас зрелище, которое не отвлекало от поездки и заставляло торопиться домой.

  И единственное, что привлекло внимание и вызвало интерес, это идущий по шляху десятитысячный тумен царевича Даяра, который направлялся на Терек, и дальше на Дербент и Баку. По дороге к "донским" калмыкам присоединятся их заволжские собратья, и это будет такая сила, которую остановить трудно. Но и в тот момент, калмыцкая конница вызывала уважение и, глядя на дикую узкоглазую орду, поднимавшую закрывающие небеса пылевые тучи, можно было вспомнить древний анекдот и сказать только одно: "Пи...дец ослику". В данном конкретном случае осликом выступали все азербайджанские домены государства Сефевидов.

  Впрочем, орда прошла, и мой отряд, в котором осталась всего сотня казаков, продолжил движение к Черкасску. Опять, кажущиеся бесконечными, степные дороги, и сегодня утром мы прибыли в столицу Войска Донского. Здесь снова расставание с боевыми товарищами. Меня покинули все односумы, даже Корчага, и я остался один-одинешенек. Правда, товарищи должны были вернуться в город через несколько дней, и после этого, все вместе, мы намечали поездку в верховья Кагальника, где мне выделена земля. Но пока я один. Отлично. Давно хотелось хотя бы пару дней побыть наедине с самим собой, тем более дома никого кроме работников не оказалось, мачеха к сестре в Бахмут уехала, а батя как обычно в делах и раньше вечера не вернется. Поэтому, приехал домой, разгрузил добычу, поставил Будина и двух заводных лошадей в конюшню, принял баню и завалился спать.

  Наконец-то, блаженный покой. До вечера никакой суеты не намечается, никуда не надо бежать, ни о чем думать, и сейчас я отвечаю только за себя. Однако только я прикрыл глаза, как в дверь моей комнаты постучали, да так уверенно и настойчиво, что становилось понятно, это не случайный человек, да и не смог бы прохожий с улицы в дом войскового атамана попасть, лоскутовцы не спят.

  – Входи, не заперто!

  Сказав это, я сел на кровать и, на всякий случай, сунул руку под подушку, где лежит метательный нож. Дверь приоткрылась, и сначала появился шикарный рыжий чуб, затем добродушное улыбающееся широкое лицо, а за ним припадающее на правую ногу крупное тело в кафтане нараспашку.

  – Левка! Брат!

  Вскочив с места, я обхватил своего двоюродного брата Левку Булавина за плечи, а тот весело сказал:

  – Ну, ты и богатырь, Никифор. По росту и ширине плеч, как батя твой, а по движениям, чисто зверь бойцовый. Отпусти, а то задавишь, видишь, у меня нога побита.

  – Извиняй, брат, увидел тебя и обрадовался, – отпустив брата, я подвел его к покрытому пылью письменному столу у окна. – Садись.

  Брат ухмыльнулся, присел и, оглядев столешницу, спросил:

  – Что, так и будем на сухую сидеть? Давай вина.

  – Сейчас посмотрим, что у меня имеется, а то я здесь уже полгода не был.

  Я стал рыться под кроватью, где у меня находилось пару бутылок вина, а Левка в это время говорил:

  – Наслышан о твоих делах брат, и скажу, что про тебя уже легенды ходят.

  – Да ну?

  – Точно. Ты только в городские ворота въехал, как по всему Черкасску разнеслось, что Никифор Булавин вернулся, и на двух лошадях золотые слитки привез, которые в казне самого персидского шаха захватил.

  – Конечно, а в обозе пять принцесс едут.

  Пробурчал я, вытаскивая на свет две бутылки вина.

  – Насчет пяти не знаю, а про трех слух был.

  – Серьезно, что ли?

  – Слово даю.

  – Да уж, чего только народ не наплетет. – Вскрыв одну бутылку и, разлив напиток по простым глиняным кубкам, я провозгласил: – За встречу!

  Мы выпили, и Левка спросил:

  – Что за вино, больно сладкое?

  – Не знаю, вроде бы заморское, а там кто его ведает, откуда оно. Торговец один из Крыма зимой привозил, мне понравилось, взял. Вкус ничего, и хмель быстро выветривается. А что у тебя с ногой?

  Левка вытянул вперед свою левую ногу.

  – Ничего страшного, при штурме Баку картечь попятнала. Пришлось в Черкасск вернуться. Здесь меня подлечили, но рана заживает плохо и гной постоянно сочится.

  – Так может быть мне посмотреть?

  – Значит, правду люди говорят, что ты ведовством балуешься?

  – Это не баловство.

  – Нет, брат, пока обойдусь.

  – Как знаешь, но если что, обращайся. – Приподняв бутылку, предложил: – Еще по одной?

  – Давай.

  Снова опрокидываем в себя по кубку винца, и брат говорит:

  – Ты уж, извиняй, Никифор, но я к тебе не просто так зашел, а по делу.

  – Почему-то, я так и подумал. Говори, брат.

  – Дело такое. Ты крестьянину Соболько клубни картофеля оставлял, чтобы он их посадил, обработал и урожай собрал?

  – Было такое.

  – Так вот, урожай он снял, тридцать мешков, и часть из него уже реализовал как семенной фонд.

  – Он может за работу натурой взять, договор такой был, так что все без обмана.

  – Это понятно. Просто, пока я дома, то вынужден делами семьи заниматься, ищу, во что деньги вложить, а тут это земляное яблоко увидал и на вкус распробовал. Но мне семян не досталось. Вот я и пришел сказать, что если будешь картофель продавать, то только мне, все куплю.

  – Договорились, Лева. Мне сельским хозяйством заниматься пока все равно не с руки, просто хотелось новый овощ на Дону привить и, наверное, это получилось.

  – Получилось, да еще как. Соболько на базаре всех угощал. Людям понравилось, они сообразили, что это такое, и в каком направлении у многих наших казаков думка заработала понятно. Народа на Дону теперь много, прокормить его не просто, а кушать каждый человек хочет. Конечно, хлеб, репа, овощи и фрукты, все это имеется. В реках рыбы много, а в степи скот пасется, и дикий зверь бегает, но этого не хватает. Приходится многое у соседей закупать, а тут новый продукт, который на вкус хорош, хранится долго и имеет неплохую урожайность.

  – Все ясно, Лева, дальше можешь не объяснять. Картофель почти весь отдам, и ни рубля с тебя не возьму.

  – Мне подарков не надо.

  – Тогда дашь, сколько посчитаешь нужным или урожаем поделишься.

  – Отлично.

  Выпили еще по одной. В голове слегка зашумело, и Левка меня покинул, видимо, отправился по иным своим делам. А мне покоя не дали, так как вслед за ним пожаловали полковник Лоскут и его ближайший помощник Василь Чермный.

  Химородники пришли не с пустыми руками, а с рулоном карт, на которых были обозначены размеры моей территории вдоль реки Кагальник. Так что после приветствий да быстрых расспросов за жизнь, меня стали нагружать информацией, где должна стоять моя пограничная крепость. Желание выспаться отступило на второй план и, тяпнув с "рыцарями плаща и кинжала" за мое благополучное возвращение еще кубок вина, я придвинулся к картам и начал прикидывать, что к чему, да отчего.

  Итак, имеется территория двадцать на двадцать километров. Самая обычная донская степь, один хуторок, который обозначен как Поздеевка, правобережье реки Кагальник, в которую впадает Мечетка и, что немаловажно, старый Астраханский шлях, идущий от Черкасска через Сальские степи до самого устья Волги. Место хлебное, так что с голоду там не умрешь, это точно. Крепость придется ставить на основной переправе через реку, дабы дорогу контролировать и хуторок с братьями по крови прикрывать. Слева и справа казацкие городки, а впереди пограничные сотни степь патрулируют. Все хорошо и логично, но пара вопросов у меня к Лоскуту все же имеется.

  – Троян, – я посмотрел на старого полковника, – сколько сейчас казаков границу от Кубани прикрывает?

  – Сразу за безопасность думаешь?

  – Конечно.

  – От нас по Мечетке с твоего направления всегда полусотня конных ходит, а с кубанской стороны на реке Эльбузд Петр Булавин поселение ставит. Ему Хасан-паша эти земли в вечное владение отдал, и теперь будете вы два родственника по разные стороны границы сидеть.

  – В общем, участок безопасный?

  – Относительно, – полковник цыкнул зубом. – За прошлый год в этом месте были перехвачены три мелкие партии с Кубани, по десять-двадцать всадников каждая, одна ногайская и две черкесских. В этом году пока тихо, но осенью, наверняка, гости будут. Кого-то Петр Булавин перехватит, иных пограничная полусотня, но и тебе кто-то достанется.

  – Понятно. Если налетчики придут, как с ними поступать?

  – По обстоятельствам. Если хищники, то уничтожай без всякой жалости, а если молодняк погулять вышел, то отбирай у них лошадей и оружие, и Петру Афанасьевичу передавай.

  – А дядька Петр знает, что за поселение я прикрываю?

  – Нет, но может догадываться, он человек тоже не простой, а с понятием.

  – Ладно, переходим непосредственно к строительству. Я заранее говорил, что хочу каменную крепость поставить. Поэтому мне нужны рабочие, каменщики и материалы. Вы готовы мне помочь??

  – Да, сто пятьдесят рабочих в Богатом Ключе уже ждут твоей команды, а строительные материалы взялся Зерщиков обеспечить.

  – С чего бы это Илья Григорьевич решил с вами дружить?

  Лоскут расплылся в довольной улыбке и ответил:

  – Не с нами, а с тобой и Кондратом, и при условии, что за все предоставленные услуги ты с ним сразу расплатишься.

  – Ага, обдерет он меня как липку, и останусь я после строительства без штанов. И вообще, интересно получается, крепость строится в ваших интересах, а расплачиваться придется мне. Непорядок.

  После этих моих слов, сказанных чтобы подначить химородников, начальник Донской Тайной Канцелярии неожиданно напрягся, все его добродушие моментально испарилось и, ударив кулаком по столу, он сердито сказал:

  – Значит, ты считаешь, что будущее Дона это только наша забота!? Да мне, если хочешь знать, уже ничего не надо, я устал и хочу покоя. Но я думаю о будущем и о том, что подобные нам люди будут нужны Войску. Не хочешь тратиться!? Не надо. Не желаешь строить крепость? Другого человека найдем, кто на себя охрану рубежей и молодых химородников возьмет.

  Подобного срыва от Лоскута я не ожидал, но повел себя совершенно спокойно, и спросил его:

  – Ты чего, дед Троян? Успокойся, все хорошо, а если ты шуток не понимаешь, то я не виноват.

  – Устал, – полковник откинулся в кресле. – Слишком много всего навалилось, а отдохнуть некогда.

  – Так поехали со мной в степь, – предложил я. – Развеешься.

  – А на кого все дела оставить?

  – На Светлояра, – кивок на Чермного.

  – Подумаю над этим.

  – Нечего тут думать. Надо тебе отдохнуть.

  – Лют прав.

  Чермный меня поддержал, и Лоскут был вынужден уступить:

  – Хорошо, еду с тобой. Когда выезжаем?

  – Через пять дней, как только мои односумы в Черкасск вернутся. Но только учти, Троян, слово сказано, и оно услышано, так что если на дела ссылаться станешь, не смотря на твой возраст, чин и положение, мы тебя насильно в степь увезем. Ты нам нужен, и допустить, чтобы ты на рабочем месте помер, мы никак не можем. Светлояр, поддержи.

  – Верно, так и сделаем, – вторил мне боевик, которому вскоре предстояло стать исполняющим обязанности начальника Донской Тайной Канцелярии. – Тем более надо наш молодняк посмотреть.

  – Все, уговорили. Еду.

  Лоскут поднял вверх раскрытые ладони, и я продолжил разговор:

  – И все же, Троян, вернемся к деньгам. Говорят, что ты знаешь, где клад Степана Тимофеевича Разина находится. Так может быть, пора его на благо общества использовать?

  – А-а-а, вот ты к чему клонишь, – протянул старик, после чего задумался, видимо, разум его окунулся в воспоминания, но он быстро вернулся к нам и произнес: – Нет никакого клада, и не было никогда.

  – А чего тогда про него так много слухов гуляет?

  – Люди хотят верить в то, чего нет, и этого им запретить нельзя. Разин, действительно, в Персии много добра взял. Но все это было потрачено на казаков, на поволжских жителей, на подкуп заволжских татар и калмыков, а так же некоторых донских старшин. Вот и не осталось ничего.

  – Но ведь говорят, что брат Степана, когда его в застенках пытали, хотел про клад рассказать, а атаман ему этого сделать не дал.

  – Говорят. Хм. О чем его допрашивали неизвестно, а вот про клад информация просочилась. Странно это, не правда ли?

  – Да, странно, конечно, и жаль, что клада нет, а я уже губу раскатал. Значит, придется мне своими силами обходиться?

  – Само собой, своими. От нас только поддержка во всех делах и начинаниях, а финансовые затраты только на тебе, – Лоскут поймал мой взгляд, и спросил: – К денежному вопросу больше не возвращаемся?

  – Нет.

  – Вот и ладно.

  Химородники встали и перед тем как покинуть меня, на прощанье, еще раз, словно сговорившись с моими осторожными односумами, напомнили мне, чтобы я был осторожен, мол, не все инквизиторы отловлены.

  Время за полдень, и отдых испорчен окончательно. В сон уже не клонило и, переодевшись в повседневную одежду, чистый комплект которой всегда лежал в сундуке, я прицепил на портупею шашку с кинжалом, и отправился побродить по улицам Черкасска.

  Я вышел на улицу, с нее поднялся на майдан и огляделся. Слева и позади меня дома самых знатных местных казаков. Справа войсковая изба, Тайная Канцелярия (старая войсковая изба) и здания управленческих приказов, которые до сих пор достраиваются. Смотрю прямо, покрытый булыжником большой майдан, а за ним каменный собор, из которого толпами валит празднично одетый и шумный народ, по виду крестьяне, хотя все мужчины, как и положено свободным людям, при оружии.

  Эх, хорошо. Столица на глазах превращается из укрепленного казацкого городка в полноценный город восемнадцатого века. Как говорится, живи и радуйся. Благодать. Еще раз, окинув пространство вокруг, решил зайти к отцу, может быть, уделит сыну пару минут, и скажет, кто будет на вечер праздничный стол накрывать.

  И вот, иду я по майдану через толпу веселых людей, никого не трогаю, думаю только о хорошем, и чувствую, как за плечо меня грубо хватает сильная рука. Первая моя реакция понятна, рывком сбросил лапищу и отскочил в сторону. Поворачиваюсь и вижу перед собой двоих насупленных мужиков лет под тридцать, с саблями за широкими поясами, которые недобро смотрят на меня. И один из них, как я его сразу обозначил, "левый", громко и на показ выкрикнул:

  – Ты чего, басурманин или, может быть, жид пархатый?

  Явно, назревает конфликт. По какой причине непонятно, и можно было бы подраться, но настроения нет, и самым миролюбивым тоном, я спрашиваю у мужиков:

  – С чего вы решили, что я басурманин?

  – А чего не крестишься, когда рядом со святым храмом находишься?

  Усмехнувшись, я сказал:

  – Вы мужики на Дону. Веру православную здесь привечают, но она не одна, и здесь каждый может верить в то, что пожелает, лишь бы не в Сатану. Так что, я сделаю поправку на то, что вы не казаки, и потому идите с миром, не доставайте неизвестного вам человека и будет вам счастье. Отпускаю вас.

  – Да, ты кто таков, ублюдский сын, что нам одолжение делаешь. Я тебя сучонок, сейчас в кровавое месиво превращу.

   "Левый", видимо, самый храбрый, прокричал это и, засучив рукава цветастой рубахи, выступил вперед. Вокруг нас образовался небольшой круг. Праздничные крестьяне, мужики и женщины вперемешку, застыли на месте, и молодой девичий голос подбодрил мужика словами:

  – Тимошенька, бей еретика-безбожника! Смертным боем его лупцуй!

  Следом девку поддерживают мужики:

  – Кромсай!

  – Бей! Не жалей!

   "Бей, значит, – подумал я. – Совсем озверели крестьяне. Вчера только рабами были, а тут, нате вам, оперились, воздух свободы опьянил, да так, что молодого казака ублюдком называют и прямо перед войсковой избой в драку кидаются. Ну, вы сами напросились! Хотите драку, а будет вам урок, смертельный!"

  Мой противник замахивается богатырским ударом, а я делаю шаг вперед, и крепко сжатыми костяшками пальцев, бью неизвестного мне Тимоху в горло. Удар не сдерживаю, по всем понятиям я прав, и убить того, кто бросается словами, имею полное право. Слышен хруст горловых хрящей и мужик, хрипя и плюясь кровью, падает назад, на стоящих за его спиной людей, некоторые из которых валятся на брусчатку. На миг площадь накрывает тишина. Этим было необходимо воспользоваться и, рванув из ножен шашку, я повел клинком вокруг себя. Несколько человек охнуло и отскочило, а я разозлился и высказал этим людишкам все, что думал:

  – Вы что, быдлаки, совсем страх потеряли!? Думаете, что получили свободу, на себя сабли повесили, и теперь можете казацкие порядки не уважать? Хрен там! Не так вы все поняли, и доброту воспринимаете как слабость! Здесь за каждое свое слово и движение надо отвечать! Воля это не только свобода, при которой над вами не стоит надсмотрщик с плетью, но и уважение к другим народам и религиям! Хотите жить как люди, живите, но соблюдайте законы Войска Донского!

  Второй мужик, "правый", не выдержал, неловко достал из ножен тяжелый кавалерийский палаш и, подняв его над головой, словно топор-колун, кинулся на меня. Делает он это все неловко, сразу видно, что не воевал, а в тылу был занят, и для нашего общества, именно такие вот граждане, смерти не видевшие, опаснее всего. Так что церемониться и с этим не стал. Взмах шашки! Клинок, до кости рассекает противнику бедро, и потоки крови хлещут на майдан.

  – Уби-ли-ли!

  Над майданом разносятся истошные женские голоса. Толпа сдвигается в кольцо, и я готовлюсь к тому, чтобы рубить беспощадно всех и каждого, кто встанет на моем пути. Однако ко мне на помощь приходят два казака-лоскутовца, оба из сотни силовой разведки, которая охраняет Тайную Канцелярию. Наверное, казаки увидели, что народ в кучу собирается, пошли выяснить, что же, собственно происходит, а тут я, личность им хорошо известная.

  – Тихо! – кричит один из лоскутовцев. – В чем дело?

  Из людского моря появляется пожилой осанистый мужичок с солидным брюшком и большой рыжей бородой. Он указывает на меня пальцем и говорит:

  – Вот он, бросился на наших мужиков. Тимоху голыми руками убил, а второго, Семениху, покалечил на всю жизнь.

  – Это так?

  Лоскутовец повернулся ко мне.

  – Так, да не совсем. Этот, – кивок на убитого, – посмел меня ублюдским сыном назвать. А второй с саблей бросился, за что и получил сталью по бедру.

  – Понятно. – Казак повернулся к толпе и сказал: – Забирайте своих неудачников, и пошли вон за ворота. Вам разрешили в Черкасске праздник провести, а вы тут безобразничаете. Ступайте и воздайте хвалу Господу, что этот хлопец всех ваших мужиков здесь не положил.

  – Вы в сговоре! – Вскрикнул осанистый бородач. – Мы никуда не уйдем, а станем требовать разбирательства у войскового атамана.

  – Ты уверен?

  – Да, требую суда!

  – Вообще-то, это дело Судебного приказа, но в данном случае, можно и войскового атамана побеспокоить. – Лоскутовец недобро ощерился и взмахнул рукой в сторону войсковой избы. – Пошли!

  Толпа пересекла майдан, и мы с казаками вместе с ней. Я спокоен и деловит, шашку спрятал в ножны, и готов к скорому атаманскому суду. Вроде бы, поступил правильно, был в своем праве и наказал наглецов, но настроение испорчено.

  Мы подходим к крыльцу войсковой избы. На него выносят большое резное кресло, и вскоре появляется отец. Он нетороплив и величав, выглядит как всегда хорошо и, осмотрев людское море, в которое, помимо крестьян, влились местные жители, спросил:

  – В чем дело, люди добрые?

  Снова появляется пожилой толстячок, представившийся старейшиной общины, к которой принадлежат покойный Тимоха и раненый Семениха, и дает свой расклад на все, что произошло на майдане. Кондрат его расспрашивает, пару раз ловит на неточностях, и получается следующая картина.

  Люди на майдане все из одного поселения, километрах в тридцати от Черкасска, в прошлом беглецы из-под Пензы, веруют в Христа, но не просто так, а с какими-то своими хитрыми вариациями, православные сектанты, короче говоря. Сегодня у них внутриобщинный праздник, во время которого они поминают свою святую, умершую лет эдак сто назад, и не признанную Русской Православной Церковью. И ладно, отметили бы они этот праздник у себя в поселении, по-тихому. Но в связи с тем, что благосостояние общины в последние пару лет заметно улучшилось, и появились свободные денежные средства, общинники решили гулять серьезно. Они получили разрешение всем селом посетить столичный собор, и по окончании праздничного мероприятия, выходя из церкви, серьезно выпили. В итоге, мужики раздухарились и их потянуло на подвиги, а тут кто-то возьми и скажи, что вот он нехристь идет, который не уважает православный крест. Что дальше было, уже известно.

  Старейшина удалился, вышел я, и рассказал о происходящем со своей точки зрения. Понятное дело, поверили мне, так что не вызывая дополнительных свидетелей, войсковой атаман огласил свое решение сразу. Виновна вся община. И за это она должна быть выдворена с территории Войска Донского, и не просто так, а на поселение в захваченный казачьими войсками Дербент, где не хватает русскоязычного населения.

  Услышав это, мужички впали в ступор, а их бабы подняли такой вой, что мне даже по душе царапнуло. Да вот только решение уже было оглашено, и все что Кондрат захотел сделать, это дать общинникам возможность выбора. Он поднял над головой атаманскую булаву, дождался тишины и, посмотрев на старейшину общины, произнес:

  – То, что ваши мужички меня ублюдком назвали, можно забыть, они за это ответили. Но неуважения к казаку, который из похода вернулся, простить не могу, и наказание не отменю. Впрочем, у вас имеется выбор.

  – Какой?

  Потерявший всю свою важность, старейшина общины подался к крыльцу.

  – Можете не переселяться в Дербент, а вернуться в Россию.

  Моментально наступившая тишина, тяжким грузом придавила людей, и старейшина, почесав голову, ответил:

  – Лучше в Дербент.

  – Я почему-то так и подумал. – Кондрат развернулся спиной к попавшим в нехорошую ситуацию крестьянам и, уходя в войсковую избу, окликнул меня: – Никифор, за мной.

  Спустя пару минут мы сидели с отцом в его кабинете, и он, кивнув в сторону открытого окна, за которым шумели сгоняемые казаками конвойной атаманской сотни вынужденные переселенцы на Кавказ, сказал:

  – Ничему их жизнь не учит.

  – Это точно, – согласился я с отцом и задал вопрос: – А что это за наказание, переселение в Дербент? Раньше не было такого.

  – Так раньше и Дербент был персидским городом, а теперь он наш и возвращать его Солтан-Хуссейну мы не собираемся. Вот и выходит, что надо там своих людей селить. А кого, если все беженцы из России на Дону осели, а новых взять негде?

  – Я так подозреваю, что эти сектанты не первые, кто под такое наказание попал?

  – Не первые. За две недели уже семьсот человек набрал. Кто-то за воровство влетел, кто-то на неуплате налогов попался, а иные за хулу на войсковое правительство наказание понесли.

  – И что, всем выбор между Россией и Кавказом предлагаешь?

  – Всем. И что характерно, ни один из бывших беглецов не желает под кнут помещика возвращаться. Ладно, что это мы все за колонистов говорим. Давай-ка, сын, выпьем с тобой чуток, и ты мне расскажешь о своем походе, а то слухов и докладов о нем много, а что на самом деле было, хочу от тебя узнать.