Текст книги "Булавин (СИ, ч.1-2)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц)

Войско Донское. Черкасск. 30.10.1707.

  Брат Левка в Черкасске не задержался, переговорил с отцом, присоединился к одному небольшому отряду, который отправлялся на Волгу, и был таков. Что касается меня, то я продолжал оставаться при отце, хотя личность Никифора просто таки требовала действия. Ну, ничего, все впереди. Борьба за свободу дело не на один год, и думаю, что мне еще придется помахать саблей.

  С того дня как Кондратий Булавин стал войсковым атаманом, прошло уже полтора месяца. С каждым днем огромный вал проблем не только не уменьшался, а даже наоборот, постоянно увеличивался. И если бы не помощь от соратников, то и не потянул бы Кондрат на себе все дела, а в таких случаях на Дону и Сечи выход один – переизбрание атамана.

  Часть проблем на себе, как войсковой писарь, тянул полковник Лоскут, а заодно на старом соратнике Разина, висела еще и разведка с контрразведкой. Пока полковник справлялся, хотя возраст и давал о себе знать. За снабжение Кондрат тоже мог быть спокоен, Зерщиков творил просто маленькие чудеса. Он заставил всех донских торговцев и богатых казаков выделить на нужды войска провиант, одежду и денежные средства. Правда, за это он пообещал им долю в трофеях и некоторые преференции по торговой части. Кроме того, Илья Григорьевич решил перенести все заводы и мануфактуры Воронежа, а также недавно взятого Царицына на Дон. Другой бы на его месте махнул рукой, сказал, что это невозможно и не по силам человеческим, но не таков был Зерщиков, который рассудил, что если царь Петр из-под палки смог дело наладить, то и у него, имеющего под рукой тысячи беглых крестьян переживающих за свою свободу, несомненно, все получится.

  В военных делах тоже пока был порядок. Удача сопутствовала казачьему оружию, российские городки открывали перед лихими конными отрядами ворота и тысячи людей присоединялись к нашему движению. Конечно, когда царские войска соберут силы в кулак, и ударят в ответ, то многие отшатнутся и отскочат в сторону, но это при любом деле так, а не только на войне. Единственными проблемами для донских армий были войска полковника Иртеньева на тамбовском направлении и слободские полки под командованием бригадира Шидловского собравшиеся в районе Белгорода: Изюмский, Ахтырский, Сумский и остатки Острогожского. Плюс к этому на помощь к Шидловскому спешили украинские полки: Полтавский во главе с полковником Искрой и самый что ни есть карательный полк, то есть Компанейский, во главе с полковником Галаганом.

  Несмотря на запрет Мазепы выдвигаться против булавинцев, эти два полка игнорировали приказ гетмана, и ушли сами по себе. Искра полностью уверился в измене Мазепы и начал действовать самостоятельно, на свой страх и риск. Вот и получается, что у Шидловского собирается четыре тысячи всадников, которые могут ударить и на Украину, и на Воронеж, и на Черкасск. Гришку Банникова с его Первой армией дергать было не резон, он был нужен на Дону, а потому на Белгород решено было направить полковника Скоропадского с тремя тысячами казаков и новыми резервными частями собранными на Сечи, а это еще три тысячи казаков и две тысячи пехотинцев крестьянского войска. Вместо Скоропадского на осаду Азова и Таганрога из Батурина прибыл полковник Чечель с двумя тысячами сердюков-стрелков и семью пушками.

  В общем, с военными делами все обстояло неплохо. Но проблем хватало и без этого, и основная беда для нарождающегося казачьего государства подкрадывалась с другой стороны. Слишком много на Дону скопилось беглого народа, который не хотел что-то завоевывать, а мечтал все отнять и поделить, ну и, конечно, все это прогулять. Призывы раздуванить общак на всех, так сказать, по-братски, были пока не слишком громкими, но это пока.

  Система отбора и приема беглых людей в казаки дала сбой, слишком велик был наплыв беглецов, и требовалось или подкрепить устои казачьего общества силой сабель, или пойти на поводу у толпы. Совершенно ясно, что толпа дает воинов, пусть слабых в бою и совсем необученных, но много. Однако, принимая ее законы, о своем государстве можно забыть. И вот в связи с этими всеми делами, Кондрату предстояло сделать, как мне казалось, нелегкий выбор, и он его сделал. Сила у Булавина была, пять тысяч сабель Банникова стояли под Черкасском, и атаман решил направить их в Раздорскую.

  Сегодня Кондрат вызвал Григория для разговора и я при нем присутствовал, как всегда, писал под диктовку отца письма самым разным людям и когда командующий Первой армией прибыл, то остался на месте.

  Банников, легкий на ногу, молодой и сильный чубатый казак, вошел к атаману и, по-доброму улыбнувшись, произнес:

  – Здрав будь, Кондрат. Зачем звал?

  – И тебе не хворать, Григорий, – ответил отец. – Вот спросить тебя хочу, ты мне веришь?

  – Конечно, Кондрат, о чем разговор.

  – Так вот, голутвенные и беглые требуют казну казачью раздуванить по справедливости. Что думаешь?

  – Хрен им, – не раздумывая, ответил Гришка, тут же перекрестился и прошептал: – Прости Господи, за словеса мои непотребные.

  – Вот и я так думаю. Поэтому возьмешь пару тысяч казаков и поедешь в Раздорскую, они там сейчас собираются, хотят толпой в Черкасск идти и справедливости требовать. Так ты им объясни, Гриша, что война идет, а кто не в войске, тот дармоед и Тихому Дону не нужен.

  – А если кидаться начнут?

  – Тогда руби их всех насмерть, Григорий, и помни, если их не задавить сейчас, то завтра они растянут все, что мы потом и кровью добыли, и не получится у нас ничего из того, что мы задумали. Хотят быть казаками, то пускай в войско вступают, а нет, так гони этих холопьев обратно на Русь, царь Петро им быстро объяснит, что есть справедливость и почем нынче волюшка.

  – Понял, Кондрат, все сделаем, – кивнул Банников, перекрестился на икону, висящую в углу, что-то прошептал про себя и выбежал за дверь.

  Григорий умчался поднимать своих ветеранов, а Кондрат еще долго сидел и над чем-то раздумывал.

  – Батя, – окликнул я его тогда.

  – Чего Никиша? – он посмотрел на меня.

  – Вот ты сейчас Григорию сказал, что мы не достигнем того, чего хотим. А чего мы хотим, ведь каждый атаман и полковник за свою правду бьется? Скоропадский с Чечелем за вольную Украину и независимого гетмана Мазепу. Это понятно, царь "23 пункта" не выполняет и земли украинские все плотней под себя подгребает. Лукьян Хохол и Костя Гордеенко за волю казацкую, чтобы все, как и прежде осталось. Поздеев, Зерщиков, Фролов, донские старшины и Кумшацкий, думают царя попугать, автономию получить и остаться в составе России. Лоскут, Драный и Иван Павлов хотят до Москвы дойти, и всем крепостным людям свободу дать. А как ты видишь дальнейшее наше житье?

  Помедлив, отец ответил:

  – Непростые у тебя вопросы сын, и это хорошо, думающим человеком растешь. Ты прав, каждый командир в наших армиях конечную цель видит особо. Но пока наши общие цели совпадали. Было необходимо уничтожить карателей и зубы свои показать. Мы это сделали. Теперь надо от царя отбиться. И мы отобьемся. Что после этого делать? Пока даже и не знаю, хотя немало над этим думал. И если по-простому, то надо на Москву идти и выкорчевать род Романовых под корень, но боязно.

  – Тебе, и боязно? – удивился я.

  – Да, сын. Столько лет цари в белокаменной на троне сидели, что народ к этому привык, и может так получиться, что мы сами по себе останемся. И тогда всем плохо придется. Представь себе, что взяли мы Москву, это вполне возможно. Но дальше-то что? Оставить там гультяйство, которое будет каждый день нового атамана избирать и боярское добро от рассвета до заката дуванить? Нет уж, такого нам не надо.

  – Но ведь в Воронеже, Царицыне и многих городках, что с нами, все нормально.

  – Правильно, потому что мы рядом и силой оружия всегда готовы свои законы поддержать. Опять же народ на окраинах российских понимающий и не понаслышке знает о том, что воля казацкая это не вседозволенность, а в первую очередь обязанность перед обществом и общиной. А дальше, в Центральной России темный лес. И даже посади мы сейчас на трон крестьянского царя, то вполне возможно, что он станет таким кровавым палачом, против которого Петро Окаянный просто шаловливый мальчишка с детскими мечтами о выходе к Балтийскому морю любой ценой.

  – И что же делать?

  – Делать? – Кондрат, слегка прищурив глаза, посмотрел на меня и сказал: – Необходимо дать Руси нового царя, возможно даже Романова, который больше о людях, чем о завоеваниях будет думать, и собрать всех казаков в единое целое, дабы мы могли не только себя защитить, но и тех, кто с нами заодно. Это для начала, а там видно будет. Однако от Руси отворачиваться не след, хотя тот же султан османский всегда будет рад нас под свое крыло принять, со всеми нашими свободами и вольностями, а Речь Посполитая понимает, как много она потеряла после ухода Украины к Москве.

  – Трудно нам будет.

  – Да уж, нелегко. Но ты ведь мне поможешь?

  Посмотрев на отца, который весело улыбался, невольно я тоже в улыбке расплылся и подтвердил:

  – Да, конечно же, помогу.

  – Вот и добре, сын. Главное, что я не один. Ты рядом, Игнат Некрасов вскоре вернется, Банников готов любой приказ исполнить, и Филатов с нами заодно, а сколько сотенных командиров и полковников готовы меня поддержать, таких сразу и не сосчитаешь. Вот поэтому я и думаю, что все у нас получится.

Россия. Астрахань. 05.11.1707.

  Поздней ночью на Табачный двор, что стоит в Белом городе славного города Астрахань, стекались люди. Шли они, как правило, тайком, пробираясь темными переулками, мало хожеными в ночное время улочками и дворами, испуганно замирая каждый раз, когда по городу топали сапоги солдатских патрулей или ночных сторожей. Около полуночи, семь человек собрались, где и было заранее оговорено, в небольшом сарае, который притулился в темном углу Табачного двора.

  В 1705 году вспыхнула Астрахань, поскольку не могли больше местные стрельцы и солдаты терпеть бесчинств городского воеводы Ржевского, дерущего с них три шкуры и не оставлявшего никакой возможности прокормить свои семьи. Корыстен был этот воевода чрезвычайно, хлебного жалованья давать им не велел, с бань брал по рублю и по 5 алтын, с погребов по гривне, и подымных по 2 деньги с каждого дыма. Хочешь заточить топор, плати 4 алтына, хочешь сварить пива или браги, так опять плати, с конного стрельца 5 алтын, а с пешего полная гривна. Вдов стрелецких, чьи мужья погибли в Свейском походе, и с тех, деньги требовал, да и слушать не хотел, что нечего им отдать, бил женщин на правеже, и доходило до того, что некоторые семьи детей родных продавали, домишки свои худые, и шли по миру. Впрочем, не отставали от него и другие начальники, рангом поменьше. Особенно выделялся стрелецкий командир Чижевский, который даже повелел ружья у стрельцов отобрать.

  Вот тогда и собрались заодно стрелец Московского полка Григорий Артемьев, стрельцы Гачалов, Шелудяк и пушкарь Тысячного полка Гурий Агеев. Сговорились они биться за правду, и ранним утром 30 июля началось восстание.

  Заговор астраханских стрельцов увенчался полным успехом. В один день были взяты под белы рученьки и казнены больше трехсот местных командиров, воевод и иностранцев. Причем, индусская и персидская городские торговые общины, насчитывающие по несколько сот человек, не пострадали вовсе, а били восставшие только офицеров и чиновников из европейцев. Городского воеводу Ржевского, после долгих поисков обнаружили в курятнике, приволокли на круг и там предали мучительной смерти, всячески пытая и запихивая ему в рот серебряные рубли.

  Шесть месяцев продержалась астраханская вольница, но на помощь им никто не пришел, даже донские казаки, на которых и была основная надежа. Наоборот, тогдашний войсковой атаман Максимов выслал на Волгу четыре казачьих полка в помощь царскому боярину Шереметеву, присланному с войском для подавления стрелецкого бунта.

  Попытались стрельцы вымолить у царя прощения и объяснить, почему они пошли на бунт, но было поздно. В конце января 1706 года воевода Шереметев предпринял штурм города, и восставшие были разбиты. Под следствием оказалось 500 человек из стрельцов и солдат. Вот тогда и пришла им расплата, 314 человек были казнены, да еще 45, не выдержав пыток, в тюрьме городской погибли.

  За это дело, воевода Шереметев получил от царя 2400 дворов крепостных людишек. В Астрахань на руководство городом был назначен деятельный Федор Матвеевич Апраксин и, казалось, что все окончательно успокоилось.

  Однако искры недовольства продолжали тлеть среди стрельцов и солдат. Некоторые активные участники бунта уцелели и сегодня они собрались вместе.

  – Ну, что, все в сборе? – спросил стрелецкий десятник Федор Никитин.

  – Да все, – откликнулся ему другой, Петр Кириллов. – Давай говори, зачем собирал, а то опасно нынче по городу в ночную пору ходить. Не забылся еще наш прошлогодний бунт.

  – Это точно, – поддержал его конный стрелец Иван Борзов. – При малейшем подозрении в подвалы на дыбу поволокут.

  – Так вот, – начал Никитин. – С Царицына верный человек прибежал, сказывал, что город отдался казакам, притеснений тамошним стрельцам и служивым не чинят, грабежей нет, а войско казачье на Черный Яр двинулось.

  – То так, – дополнил его Борзов. – Был сегодня в Приказе, так там сказывают, что скоро вверх по Волге всеми полками двинемся.

  – А нам что с того? – спросил Кириллов.

  Никитин прошелся к двери, посмотрел, не подсматривает ли кто и, убедившись, что все спокойно, вернулся в круг и продолжил:

  – Надо к казакам переходить...

  – Нет, – возмутился один из стрельцов. – Они нам помощи в прошлом году не дали, и мы в стороне останемся.

  – Цыц... – шикнул на него Никитин. – Человек, что ко мне прибежал, письмо принес от атамана Булавина, войсковой печатью скрепленное.

  Никитин достал из-за пазухи свернутый лист бумаги и все присутствующие, заинтересованные посланием, придвинулись поближе. Аккуратно развернув послание, Никитин полушепотом принялся зачитывать:

  "От донских атаманов молодцов, от Кондратия Афанасьевича Булавина и от всего Великого Войска Донского, всем астраханским стрельцам, солдатам и жителям. Ведомо нам, какие горести и притеснения вы претерпели от царевых воевод да иноземцев, поскольку сами претерпели немало. Вот потому, не имея больше возможности терпеть, поднялись мы всем Войском Донским и, призвав себе на помощь братьев наших с Сечи, Терека и Яика, а также все крестьянство желающее воли, отошли мы от царя московского и порешили своим государством жить по законам справедливым. Помня, про удалой и славный астраханский народ, обращаемся мы к вам и желаем вашего присоединения к делу нашему. Богатая и привольная Астрахань, должна стать самостоятельным и независимым торговым городом, который будет управляться по справедливости и правде, избираемым советом из лучших людей. В том наше самое главное желание. А если у вас беда будет, то мы на помощь придем, а коли у нас, то вы к нам".

  – Вона как... – протянул один из стрельцов.

  – Что делать будем, други? – оглядывая всех поочередно, спросил Никитин.

  – Если все, что в этом послании написано, есть правда, – отозвался сидящий на бочке и до сего момента молчавший старый десятник Кадочников, – то надо казакам помочь. Опыт самоуправления у нас есть, что при Разине, что в это восстание наше неудачное, совет городской избирали и нормально справлялись. Торговля на Каспии будет, рыба еще не перевелась, да и производство наладить можно, селитреные заводы уже имеются, а если подумать, то еще много полезного сделаем. А если казаки без нас победят, то таких условий уже никто не предложит, поскольку везде по суше только они и будут.

  Обсудив еще раз предложение донских казаков, стрельцы решили встать на сторону восставших. Рано поутру по одиночке они расходились, неся слова донского атамана Булавина ко всем людям населявшим Астрахань. И слова эти находили отклик в душах горожан, которые знали, каково это, жить в нищете и бесправии, рабом, к которому относятся хуже собаки.

Россия. Петербург. 10.11.1707.

  Весь этот год, царь Петр Романов провел в дороге и государственных делах, и все это время он мечтал об одном, увидеть свой парадиз, город его имени – Петербург. И вот, наконец-то, он здесь, и видит, что дело всей его жизни воплощается согласно его замыслам.

  Несмотря на осеннее время и промозглые сырые погоды, работы не прекращались ни на миг. Всюду стучали молотки и топоры, визжали пилы, а тысячи людей не щадя ни здоровья, ни живота своего, строили парадиз. И каждое утро, с самого раннего часа царь убегал в город и носился там до позднего вечера, за один только короткий ноябрьский день, успевая побывать и в крепости, и на стройках, и в порту, и на верфях. Везде находились дела, которые он не мог поручить никому иному. В эти дни Петр старался заниматься государственными делами только по минимуму. Когда речь заходила о мечте, царь становился упрям и никто, включая подругу жизни Екатерину и верного слугу Александра Даниловича Меншикова, не мог его от этого отвлечь. Царь видел плоды своих трудов, и всегда вспоминал, что раньше в этих диких местах не было ничего окромя болот, и только его хотением и желанием, здесь встает город-сказка, которому любой европейский монарх удивится.

  Вот и сегодня вечером, он вернулся в свой двухкомнатный и обшитый тисом небольшой рубленый домишко, и сразу же попал в объятья милого сердешного друга Екатеринушки.

  Проворная и хозяйственная Екатерина сразу же принялась накрывать на стол, при этом выговаривая царю:

  – Что же ты, хозяин дорогой, так долго, измучилась я без тебя. Весь день в одиночестве, все одна, да одна.

  – Дел много Катеринушка, труды, да заботы многие. Сама понимать должна, чай, не с простым человеком живешь, а с самодержцем всероссийским.

  Плотно поужинав и полюбезничав с сердешным другом, царь прошел в свой кабинет, где его уже ждал секретарь Алексей Макаров. Вид у Макарова был невеселый и царь спросил:

  – Что Алешка, беда, какая случилась или Карлус Шведский опять на нас наступает?

  – Нет, государь, Карл Шведский только по Речи Посполитой идет, и там на зимние квартиры стать планирует, все, как и вчера.

  – Тогда что?

  – Казаки... – выдохнул Макаров.

  – Говори, – посмурнел Петр.

  – Сегодня бумага пришла, подтверждающая, что отряд полковника Долгорукого на Дону уничтожен, да еще Воронеж взят, да Тульские заводы разорены, да к Липецким воры подбираются.

  Царь резко побагровел лицом, рванул ворот рубахи и прохрипел:

  – Ах, воры! Воры! Такие известия и все в один день. Ведь я же приказал Боуру со всем корпусом вдогон за мятежниками Кумшацкого следовать и разгромить их беспощадно.

  – То не Кумшацкий, он только Тулу погромил, да с предместьев людишек мастеровых с семьями свел. Бунтовщики на Дону нового войскового атамана избрали, именем Кондрашка Булавин, собрали силу большую, заняли Черкасск, да прежнему атаману Лукьяну Максимову и верной старшине головы посрубали.

  – Как они смогли?

  – Пока не ясно, государь...

  – Не будет пощады этим ворам, всех истреблю. А воеводы, скоты толстомордые, неужели не могут сами разбойников одолеть?

  – Все помощи просят ратными людьми, да пушками с пушкарскими расчетами, да лошадьми, да порохом.

  Петр пересилил себя, с трудом не сорвался в нервные судороги, и только прерывисто сказал:

  – Пиши Алешка. Приказываю, генералу Боуру со всем его оставшимся корпусом в восемь тысяч солдат, сосредоточиться в Туле и туда же направлять все полки дворянского ополчения, а также новые солдатские и драгунские из Москвы. Собирать со всех гарнизонов стрельцов верных и драгун при крепостях имеющихся. Разгромить бунтовщиков без всякой жалости. Кроме того, отпиши нашему верному слуге гетману Ивану Степановичу Мазепе. Пусть пошлет десять тысяч казаков на Белгород и окажет всемерную помощь бригадиру Шидловскому в разгроме воров.

  Макаров написал приказ, который позже размножат рядовые писцы, и сказал:

  – От Мазепы тоже письмо, государь.

  – Что там у него?

  – Гетман пишет, что из достоверных источников в стане шведского короля, ему стало известно, что Карлус собирается по весне идти на Москву через Смоленск.

  – А что за источники?

  – Есть у него верные люди, которые под иезуитов уже много лет маскируются, так они при армии шведов теперь, и пользу отечеству, а также государю всероссийскому, приносить могут немалую.

  – Ай, молодца Мазепа, ай, молодца. Вот на кого равняться надо, вон, куда людишек своих определил. А на него еще наветы пишут. Вызвать на Москву Кочубея и полковника Искру, пытать и вызнать, почто они честное имя гетмана опорочить хотели, да кто им такое подсказал.

  – Что-то еще государь? – спросил Макаров.

  – Пиши еще письмо, на имя майора лейб-гвардии Долгорукого Василия Владимировича, брата убиенного на Дону изменниками полковника. Он возглавит войска, которые против воров биться станут.

  – Слушаюсь, государь.

  – Готов?

  – Да.

  – Записывай.