Текст книги "Булавин (СИ, ч.1-2)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 45 страниц)

Войско Донское. Черкасск. 13.10.1707.

  Про восстание против царя, которое готово было вспыхнуть на Дону, бывший войсковой атаман Зерщиков знал с самого начала. И если для кого-то, восстание это путь к свободе и справедливости, по крайней мере, к иллюзорной свободе и к такой же справедливости, то для Ильи Григорьевича это была в первую очередь возможность нажиться и получить еще толику влияния. Однако для этого следовало самому стоять у истоков бунта, понимать, что происходит, вовремя отыграть все обратно и подставить под топор царских палачей кого-то вместо себя.

  Но с самого начала события развивались совсем не так, как планировал Зерщиков. Старый товарищ, и компаньон по соляным промыслам Кондратий Булавин пошел своим путем. Не стал обращаться к нему за помощью, а с запорожцами и Мазепой спутался. Потом, неожиданно был разгромлен отряд князя Долгорукого, а столица Войска Донского, как спелое яблоко упало в руки бунтовщиков, которые казнили войскового атамана Максимова и близких к нему донских старшин.

  В итоге, Зерщиков оказался не в деле, спрятался в Рыковской и искал выход из сложившейся ситуации. Бежать к царю? Нельзя. На Дону все его хозяйство и близкие люди. Примкнуть к мятежным казакам? А вдруг его, как и Максимова казнят? Опасно. И сидел Илья Григорьевич в раздумьях, до тех пор, пока за ним не прибыли посланцы Булавина.

  Всякого ожидал Зерщиков, по прибытии в Черкасск, но предложение стать главным снабженцем всего восставшего войска его удивило и, поначалу, раздосадовало. Не получилось отсидеться в стороне, пока царские полки не появились. Однако в течении недели, осмотревшись и прикинув что к чему, он решил, что шансы на победу у Булавина есть, а потому со всем своим опытом и энергией принялся за дело.

  Местом для расположения своего ведомства он назначил станицу Аксайскую, где у него имелись склады. День за днем Зерщиков втягивался в порученное ему дело и сам не заметил, как стал вкладывать в общевойсковые запасы свои ресурсы и требовать того же самого от других богатых старшин. Впрочем, не таким был человеком Илья Григорьевич, чтобы в убытке оставаться, но и не наглел, ведь зоркие и все подмечающие парни полковника Лоскута, всегда маячили неподалеку.

  Перво-наперво следовало обустроить магазины с провиантом и одеждой для каждой армии, и люди Зерщикова, а таких у него было немало, заметались из одного конца войска в другое. Склады решено было ставить в Бахмуте, Кагальнике и Аксайской, благо, было, что в них закладывать. Мазепа хлебом и теплой одеждой помог, да царские закорма казаки труханули изрядно.

  Следующий вопрос был более трудным, оружие и огненный припас. Запасец был, конечно, но надолго его не хватит, а закупить подобный товар особо и негде. Из всех ресурсов годных для военного дела, на территории Войска имелись только селитреные заводы, да слабо разведанные залежи каменного угля. При этом полное отсутствие, каких бы то ни было мануфактур и крупных промышленных предприятий, делало победу в долговременной войне практически невозможной.

  Было, совсем расстроился Илья Григорьевич и начал прикидывать, где достать мастеровых людей и оборудование для постройки хотя бы примитивных заводиков, но тут пришла радостная весть. Походный атаман Третьей армии Василий Поздеев почти без потерь взял Воронеж и выдвигается на Липецкие заводы.

  Воронеж – это слово прозвучало, пронеслось, а Зерщиков уже вел подсчет, что можно получить с литейно-пушечного завода, суконной, парусной, канатной и кожевенной фабрик. Стоит ли перенести производства на берега Дона или оставить их в Воронеже? Кроме того, огромный цейхгауз и арсенал манили воображение главного снабженца. Но и это не все. Ведь помимо государственных предприятий, в Воронеже существовало больше тридцати кумпанств таких именитых людей как Стрешнев, Шереметев, Голицын, Строганов и Нарышкин, а это опять производства, мануфактуры, ресурсы и деньги.

  Бросив все дела, Зерщиков вскочил на лошадь и, едва не загнав ее, прибыл в Черкасск, где незамедлительно потребовал личной встречи с Булавиным.

  Кондрат встретил его по-дружески. Атаманы обнялись, и Булавин спросил:

  – Ты чего такой взъерошенный, Илья?

  – Правда, что Воронеж взяли?

  – Правда...

  – Что с производствами?

  – Все в целости, фабрики продолжают работать и рабочие по-прежнему при них, так что можешь посылать своих людей и брать все на учет.

  Зерщиков успокоился и задал самый главный вопрос:

  – Кондрат, Воронеж удержим, или может быть производство на Дон перенести?

  – Пока не знаю, Илья, и потому, за зиму все оборудование надо демонтировать, а по весне вместе с работным людом к нам отправить.

  – Где ставить будем?

  – Посмотри сам, – ответил Булавин, – но думаю на Богатом Ключе, где Петр останавливался, когда на Азов шел.

  Зерщиков согласно кивнул.

  – Правильно, я тоже так подумал, в глубине нашей земли и водный путь рядом. Где еще мастеровых взять можно?

  Кондрат задумался, вытащил из шкафа карту и расстелил ее на столе.

  – Вот смотри, здесь Липецкие заводы, но Поздеев их вряд ли сам захватит, сомневаюсь я в его талантах, хороший командир, но и только. А вот Кумшацкий уже Тулу прошел, и на пару они эти заводы возьмут. Отсюда вывезем все что возможно, гонцы к обоим атаманам уже посланы. Кроме того, есть Астрахань, а там полотняные и суконные мануфактуры. Если и ее возьмем или к своему делу прислоним, то опять-таки прибыток.

  – А Украина? – спросил Зерщиков.

  Булавин отрицательно покачал головой.

  – Там ничего, кустарное производство, как и у нас. Имеется производство пороха на Сечи, но в основном для внутренних нужд. Кроме того, что-то у Мазепы есть, но это тоже не для нас.

  Илья Григорьевич задумался и сказал:

  – Столько дел, и все надо сделать. Заводы к нам перевезти, работный люд устроить, а помимо этого еще и поиск полезных ископаемых организовать придется.

  – Ну, насчет ископаемых, это и без нас озаботились.

  – Кто? – удивился Зерщиков.

  – Андрей Корела. После него карта осталась с отметками и краткими описаниями.

  – Да ну...

  – Вот тебе и ну, друже, – Булавин снова направился к шкафу, достал из него еще одну карту и кинул поверх прежней. – Смотри.

  Главный снабженец донских армий посмотрел на карту, отметил для себя места с углем, селитрой и металлами, и спросил:

  – Это верная карта?

  – Да, некоторые места уже и так, кустарным способом разрабатываются.

  – Я ее себе возьму?

  – Пришлешь человека, чтобы скопировал и бери.

  – Так и сделаю.

  Перейдя на другие дела и проговорив еще битый час, атаманы расстались. Зерщиков вышел на площадь и, в сопровождении верных людей, направился обратно в Аксайскую. Проехавшись по Черкасску он выехал в чистое поле и здесь увидел толпу лапотников, которые очень ловко бегали по полю с пищалями и мушкетами, при этом прячась за деревянными брусами и стреляя в ростовые мишени.

  Илья подозвал справного казака, который, как и он наблюдал за всем происходящим.

  – Кто это? – спросил он, кивнув на крестьян.

  Казак не без гордости ответил:

  – Это мой полк, Первый Волжский стрелковый.

  – А сам ты кто будешь?

  Казак протянул руку и представился:

  – Будем знакомы, полковник Иван Павлов.

  – Илья Зерщиков, – в ответ назвал себя атаман. – А чего это твои воины так странно бегают, рывками, а не строем ходят?

  – Это новая тактика, придумана лично мной, – похвалился Павлов. – Суть в том, чтобы, не вступая в прямой линейный бой с противником, нанести ему как можно больший урон. Каждый боец бьется сам по себе, а если надо, то соединяется с другими в группу. Вот сейчас они отрабатывают бой в лесном кустарнике. Царские полки на марше будут обречены, а если организуют преследование, то потеряют еще больше. То же самое, что и действие нашей конницы в степи, несколько залпов и отход на другие позиции.

  Распрощавшись с новоявленным полковником, Зерщиков поехал домой, по дороге размышляя, что как ни крути, а Булавин все же может победить. Главное, чтобы кадры имелись достойные, а они есть. Тот же Поздеев, взявший Воронеж, полковник Лоскут, как паук раскидывающий свои сети по всему Войску и за его пределы, Гришка Банников – кавалерист от бога, Некрасов Игнат – правдолюбец, или хоть тот же Павлов, который просто уверен в победе своих мужичков над лучшими царевыми полками. А есть еще Кумшацкий пробившийся через половину России, Семен Драный – своими речами разжигающий в сердцах крестьян лютую ненависть к боярам, Лукьян Хохол – стремительный во всех своих действиях и непредсказуемый не только для врагов, но и для друзей. А кроме них, имеются еще и многие другие. Такие известные как Максим Маноцкий, Никита Голый, Тимофей Соколов, Иван Стерлядев, Колычев Николай и Филат Никифоров, а также совсем никому, пока неизвестные воины и управленцы нарождающейся вольной республики.

Войско Донское. Черкасск. 14.10.1707.

  С утра все как обычно, зарядка, тренировка и проездка. Гнедой и сильный жеребчик-двухлетка, из конюшни Максимова, которого я назвал Будин, шел по раскисшей грунтовке бодро и легко. Шлеп-шлеп! Копыта бьют по лужам, и комки грязи летят в разные стороны. Я не один, со мной, Василь Чермный и еще несколько человек, и они ни в коем случае не являются моей охраной, просто мы занимаемся одним и тем же делом, вот и все.

  Будин несет меня без остановки и усталости не чует. И это мне нравится, самого бодрит, и помогает развеяться. Вчера вернулись отцовские посланцы, которые привезли из Белгорода мачеху Ульяну, которая через месяц должна рожать. Как нервничает и капризничает беременная женщина, представить себе могут многие, а Ульяна и раньше мягкостью характера не отличалась. В общем, помотала она нам нервы, и досталось всем. Бате, которому и так не легко, Галине, которая на себе все хозяйство тянет, и мне, как бы, между прочим. Плевать!

  От Черкасска отъехали километров на шесть, на развилке поворачиваем и начинаем движение обратно к городку, но тут на дороге позади нас появляется около десятка всадников. Интересно узнать, кто это, и мы придерживаем коней. Проходит пара минут, и к нам пристраиваются молодые казаки, все лет по восемнадцати и снаряжены так, как если бы в дальний поход собрались. Почти всех этих парней я знаю, так как они из Рыковской, а их предводитель, крепкий добродушный парень с рыжим чубом, выбивающимся из-под папахи, так и вообще, мой двоюродный брат Левка Булавин, сын дядьки Акима.

  – Здравствуй брат, – приветствует он меня.

  – И тебе здоровья Лева. Какими судьбами в Черкасск?

  – В войско записаться хотим.

  – А батя твой знает?

  – Конечно, знает. А ты по-прежнему при войсковой избе?

  – Ну, да, – соглашаюсь я.

  – А в армию не хочешь?

  – Хотеть я могу чего угодно, но отец не отпустит. Мне четырнадцать лет только через десять дней исполнится. Это тебе проще, восемнадцать уже. Как там дядька Аким?

  – Неплохо. Работников стало меньше, все в армию Семена Драного ушли, и казаков почти нет, они в войске Поздеева. Но он не в расстройстве и планы строит, как на перепродаже трофеев разбогатеть.

  – В общем, у вас все как обычно.

  За разговорами доехали до Черкасска. Молодые казаки разъехались по знакомым и родственникам, местные жители к себе, а мы с Левкой к нам. Пока коней почистили, да пока помылись и позавтракали, время к десяти часам, надо в войсковую избу идти, где Левка переговорит с батей, а мне, наверняка, дадут какую-нибудь работу.

  Однако когда подошли к площади, то увидели нечто необычное. Идет круг, человек сто пятьдесят казаков и такое же количество женщин. Кондрат стоит на крыльце, в руке у него булава, а позади два казака, один со знаменем, другой с бунчуком: древко, на конце его золоченый шар, а под ним конский хвост.

  – Что это у вас? – спросил Левка.

  – Не знаю. Похоже, что судят кого-то, а кого, сейчас мы с тобой увидим.

  Вдоль стены протискиваемся поближе к крыльцу и видим тех, кто был закрыт от нас людьми, и сейчас стоит перед войсковым атаманом. Это монахи, четыре человека в длинных черных рясах и клобуках, у каждого в руке по иконе, а на груди большие и солидные кресты. Данных граждан я видел вчера вечером, их человек десять в ворота Черкасска прошло. Однако, зачем они здесь, и чем провинились? Надо узнать, в чем дело.

  – Святые отцы, – обращается к монахам Кондрат, – кто вы? Почему бродите по дворам и души людей смущаете?

  Вперед выступил один из монахов, вскинул перед собой икону и прокричал:

  – Мы посланы епископом Воронежским, дабы обуздать тебя еретик и предостеречь людей православных, которые идут за тобой, и скатываются во грех, ибо поднимают оружие свое против помазанника божьего! Покайтесь, люди! Взгляните на икону и узрите, рогатые и хвостатые дьяволы поджаривают на кострах еретиков! Анафеме будет предан ваш самозванный войсковой атаман, и вы вместе с ним! В аду горят все проклятые жиды, кто Христа распял, и вместе с ними ариане и всякие люди, кто своему государю не повинуется! И коли вы, на сатанинское булавинское прельщение польститесь, то и вам рядом с ним в кипящем масле гореть! Покайтесь и обратитесь к богу! Он велик, и у вас еще есть возможность получить его прощение, а значит, вы сможете избежать кары! Люди...!

  – Молчать! – оборвал его Кондрат. На миг тишина накрыла площадь, и отец, посмотрев на негодующего священника, сказал: – Нет, не православный ты, а пес! Ты и такие как ты, продали веру христианскую латинянам и идете у них на поводу! И не за веру ты с епископом своим ратуешь, а за деньги, которые по моему приказу казаки из монастырских сокровищниц выгребают!

  – Проклинаю...!

  Монах вновь хотел перехватить речь, но Булавин его слушать не стал и, кивнув на монахов крепким молодцам Лоскута, скомандовал:

  – Вязать их, и в поруб! Остальных посланцев епископа сыскать и к ним же кинуть! Тут им не Россия, а казацкая земля, и никогда до сих пор попы нам не указывали, что делать и как жить!

  Лоскутовцы действовали быстро и сноровисто. Они сбили монахов, которые все как на подбор были крепкими дядьками, лет до сорока, наземь. Затем связали их и поволокли в поруб. Люди стали расходиться и, в основном, все поддерживали войскового атамана, хотя несколько человек "божьих людей" пожалели. Впрочем, открытого недовольства не было, и ладно.

  – Жестко у вас, – сказал Левка.

  – Бывает.

  – А что, правду дядька Кондрат сказал, что монахи за деньги на него озлились?

  – И за деньги тоже. По приказу отца со всех донских церквей и монастырей больше двадцати тысяч рублей собрали, и армии, которые вперед идут, помимо воеводского добра еще и церковное прибирают.

  – Это, какие же деньжищи...

  – Немалые.

  – И зачем атаману столько?

  – Армию содержать, само собой. На той неделе указ приняли, чтобы каждый казак или крестьянин, кто в войске сражается, получал два рубля и пять алтын на содержание себя и своей семьи.

  Левка окинул взглядом опустевшую площадь, поправил свой кожух, и кивнул на войсковую избу:

  – Ну, что, пойдем?

  – Пошли.

Россия. Новохоперск. 25.10.1707.

  Семен Драный открыл глаза и потрескавшимися губами прошептал:

  – Пить...

  Тут же появился ковшик с теплой водой и уперся краешком ему в зубы. Степан сделал несколько судорожных глотков и опять провалился в полузабытье. В этом пограничном состоянии между сном и явью ему вспомнилось все, что произошло за минувшие дни с ним и его армией.

  Границу Войска Донского отряды Пятой армии пересекли без всяческих помех и нестройными колоннами двинулись по осенней распутице вверх по Хопру. Всего за неделю были взяты несколько острогов и городков, и окрыленные зажигательными речами Степана о воле, крестьяне толпами вступали в его армию. Походный атаман Пятой армии смотрел на все это и сердце его радовалось. Наконец-то, люди идут за ним, и он верил, что с такими людьми, можно дойти до самой Москвы и царского престола, на котором сидит тиран. И так продолжалось до позавчерашнего дня, когда его войско подошло к Новохоперску.

  Возле небольшого укрепленного городка восставших уже ждали царские полки под командованием полковника Иртеньева. У Семена было двенадцать тысяч пеших крестьян при трех пушках и немногим более двух тысяч конных казаков. Против них Иртеньев собрал солдатские пехотные полки Давыдова и Неклюдова, три драгунских полка под командованием Яковлева, Гулица и фон Делдина, ну и, конечно же, дворянское ополчение из Тамбова. Всего, под командованием полковника собралось три с половиной тысячи пехоты, две тысячи конницы и семь пушек. В общем, полковник имел полное превосходство, но все же решил стоять в обороне, поскольку осенние дожди размыли все обходные пути и чтобы двигаться дальше, Семену Драному надо было пройти через Новохоперск.

  Как полковник Иртеньев и предполагал, Степан кинулся на стоящие под стенами солдатские полки в лоб. Но крестьяне есть крестьяне и даже необученные солдаты Давыдова и Неклюдова смогли их сначала остановить, а затем при поддержке драгун погнать обратно. В тот день Пятая армия потеряла почти четыре тысячи человек и знамя, а сам Степан, при попытке остановить бегство своих воинов, был тяжко ранен. Так бы и сгинуть ему на том несчастливом грязевом поле, под дождем и копытами лошадей, но сын Михаил отца не бросил и все-таки вытащил его в безопасное место.

  Походный атаман снова очнулся, открыл глаза, увидел над собой голову сына и спросил:

  – Где мы? Где все?

  – Село Ольховка, пятнадцать верст от Новохоперска. Здесь собрались те из наших, кто не сбежал. Командиры тысяч сейчас на улице. Власть делят.

  – Позови их сюда... – прохрипел Степан.

  Михаил выметнулся за дверь и через несколько минут, пять крестьянских вожаков и три казака, недобро смотрящие друг на друга, стояли в комнате.

  Походный атаман с трудом приподнялся на локте и, глядя на своих командиров, спросил:

  – Сколько людей осталось?

  За всех ответил Андрей Мечетин, неприметно стоящий позади командиров и числившийся личным наблюдателем войскового атамана при Пятой армии:

  – Крестьян три с половиной тысячи и казаков одиннадцать сотен. Пушки и знамя достались врагам.

  Степан упал на лавку, пару минут помолчал и, наконец, сказал:

  – Приказываю, знамя отбить, а вместо себя, походным атаманом назначаю Мечетина.

  Не смотря на тяжкое состояние Драного, крестьянские вожаки громкими криками выразили свое возмущение подобным приказом, да и казаки из голутвенных, были явно недовольны. Однако раненный нашел в себе силы еще раз приподняться и прокричал:

  – Тихо, собачьи дети! Не смогли своих людей к бою подготовить, а теперь кричите как бабы на базаре. Слушать мой приказ, а кто не согласен, тот в Черкасске перед людьми Лоскута ответ держать будет. Исполнять!

  Обессиленный такой речью, Степан Драный опять провалился в беспамятство, а Андрей Мечетин, неожиданно для себя ставший новым походным атаманом, вывел всех командиров на двор.

  Еще через два дня, Пятая армия усиленная действующими неподалеку двумя тысячами низовых казаков из армии Василия Поздеева, нанесла неожиданный ночной удар по отряду полковника Иртеньева. Не все вышло гладко, но оба слабо обученных солдатских полка и драгуны в панике отступили, и единственными, кто показал себя в этом боестолкновении с наилучшей стороны, оказались тамбовские дворяне. Аристократы и их дворовый люд, брошенные отступившими солдатами, оказались в окружении и, огородившись обозными телегами, не пытаясь сдаться в плен, бились до последнего человека. Что-что, а как крестьяне из армии Драного поступают с попавшими к ним в руки боярами и дворянами, они уже знали. Вот и рубились тамбовцы без всякой надежды на помощь и положили под своим лагерем почти тысячу восставших. Обе стороны понесли большие потери, но Пятая армия все же отбила свое потерянное знамя, взяла Новохоперск и пробила себе путь в тамбовские леса.

Речь Посполитая. 26.10.1707.

  Не смотря на осень, дожди еще не накрыли земли Польши, и дороги были утрамбованы тысячами ног до состояния каменной брусчатки. Шведская армия двигалась на восток. Пришла пора льву вознестись над орлом и навеки обезопасить Шведское королевство с этого направления.

  Когда истомленные шестилетней войной войска Карла Двенадцатого в количестве 22000 солдат входили в Саксонию, то генерал Матиас Иоганн Шуленбург похвалялся разогнать этих оборванцев одним видом своих великолепных полков. Однако прошло всего пару лет, и грозные воины северного короля-воителя покинули эту страну в количестве 33000 солдат, так как многие храбрецы из Померании, Силезии, Баварии и самой Саксонии решили присоединиться к армии столь великого и удачливого полководца как Карл. И это были уже не оборванцы, а самые лучшие воины Европы. Как говорил все тот же саксонский генерал: "Все части шведского войска, как пехотные, так и конные, были прекрасны. Каждый солдат хорошо одет и прекрасно вооружен, пехота поражала порядком, дисциплиной и набожностью. Хотя состояла она из разных наций, но дезертиры были в ней неизвестны". И это было естественно, ведь поверженная Саксония отдала все, что имела, лишь бы только шведы покинули страну и направили свои усилия на бывшего верного союзника, на Россию.

  Воинский дух в армии был доведен до высшей степени, а строгая дисциплина поддерживаемая королем, сильно отличала шведов от всех других европейских армий. Солдаты были невзыскательны, терпеливы и мужественны, и с редкой выносливостью переносили все тяготы военной службы. Что сказать, ведь даже в уставе этой армии отсутствовал такой маневр как отступление. Шведы не имели права оставить рядов и даже победив очередного противника, никто не смел заняться мародерством, пока не звучали слова благодарственной молитвы, и командиры не давали на это разрешение.

  Карл Двенадцатый стоял на холме возле своего походного шатра и наблюдал за прохождением кавалерии набранной из шведских дворян. Стройные полки двигались по широкой дороге по пять всадников в ряд, а король с удовлетворением наблюдал ровность колонн, сытых лошадей, довольные лица кирасир, и улыбки драгун, предвкушавших встречу с польскими пани и русскими пейзанками. Вот идут Богусленцы, следом Иемтландцы, а за ними Смоландцы, Нордшонцы, Остготландцы, Вестготландцы и Остшонцы. Лучшая кавалерия мира двигалась согласно его воле наказать царя Петра, этого русского медведя, который так и жаждал отобрать у шведов власть над Балтийским морем.

  Конница прошла и Карл, всем своим видом изобразив скуку и нежелание заниматься государственными делами, вошел в свою палатку, уселся на раскладной стул и принял из рук терпеливо ждущего премьер-министра Пипера документы требующие его личного одобрения. Не глядя, подписав бумаги, Карл вернул их Пиперу и спросил его:

  – Скажите премьер-министр, царь Петр еще не надумал просить мира?

  – Нет, Ваше Величество, – ответил Пипер, – московиты упорствуют и не желают признать того факта, что они обречены.

  Король неопределенно взмахнул рукой.

  – И что вы думаете по этому поводу?

  – Я думаю, Ваше Величество, что для безопасности шведской короны недостаточно только того, что царь вернет захваченное, даст компенсацию за причиненные убытки или для нашей безопасности освободит какое-то место или провинцию. Сейчас важнейшая задача для шведской короны – это сломить и разрушить московитскую мощь, которая достигла такой высоты благодаря введению заграничной военной дисциплины и строя. Со временем, эта мощь может стать опасной не только для нас, но и для всех христианских государств, граничащих с Московией. Поэтому, нигде не может быть заключен мир надежнее и выгоднее, чем в самой столице русского государства.

  Карл опять взмахнул рукой и сказал:

  – Я доволен, вы можете быть свободны.

  – Ваше Величество, – премьер-министр, сделав легкий поклон, остался стоять на месте.

  – Что еще?

  – Ваше Величество, хотел бы обратить ваше внимание на то, что положение в самой Швеции с каждым годом ухудшается. Молодые мужчины в армии, производства стоят, поля зарастают травами. Пора заканчивать войну...

  – Я не хочу ничего об этом знать. Мои войска побеждают в каждой битве, а я отправляю на родину все наши многочисленные трофеи. Разве этого мало?

  – Золотом и серебром, шелками и бархатами не накормить народ.

  – Мой народ бунтует и недоволен своим королем?

  – Ни в коем случае, Ваше Величество. Но стране нужна хотя бы небольшая передышка.

  – Ступайте Пипер, я подумаю над вашими словами.

  Премьер-министр, который понимал, что его слова не задели короля-воителя, мечтающего только о битвах, покинул палатку, а ему на смену появился адъютант короля генерал Габриэль Отто Канифер.

  – Докладывайте генерал.

  – Письмо от гетмана Мазепы.

  – О чем пишет этот украинец?

  Канифер открыл папку для докладов и, иногда сверяясь с записями, начал доклад:

  – Гетман пишет, что на Руси в этом году голод, поэтому на Украине запасов совсем нет, а главные продовольственные магазины находятся в Смоленске. Как только вы, мой король, вступите в московские пределы, то он тотчас же появится в вашем войске с двадцатью тысячами казаков.

  Карл прервал Канифера:

  – В прошлый раз он говорил про пятьдесят тысяч. Чем он объясняет уменьшение войск, готовых вместе с нами идти в поход?

  – Он утверждает, что это из-за того, что на Дону бушует бунт и все его войско отправлено царем туда. Еще, гетман пишет о засеках и укреплениях от Орши до Могилева, так как у Петра не хватает сил прикрыть основной и наикратчайший путь на Москву.

  – Что-то еще Канифер? – спросил король.

  – Да, секретное донесение от нашего московского резидента Томаса Книпперкрона. Он находится под наблюдением, но имеет возможность пересылать сообщения через своих агентов.

  – Есть что-то важное?

  – Только то, что Москва укрепляется, а в основном, он подтверждает письмо гетмана Мазепы.

  – Хорошо, идите генерал, и вызовите ко мне барона Гилленкрока.

  Генерал-лейтенант барон Аксель Гилленкрон прибыл незамедлительно. Он был подтянут и строг, и как всегда держал в руках тубус с картами и документами.

  – Мой король, вы вызывали меня? – спросил генерал.

  – Да, барон. Что относительно карт Псковской земли, которыми я был недоволен?

  – Фортификационная Контора подошла к делу со всем своим рвением, и новые карты получились вполне неплохими.

  – Поверю вам на слово, барон. А пока, что относительно плана весенней кампании против московитов? Каков план моих генералов?

  – Наша армия должна остановиться на зимние квартиры в Плоцкой области и Мазовии, в районе Торна, Остроленки и Пултуска. За время отдыха из Швеции подойдут подкрепления, место сосредоточения город Рига. Как только просохнут дороги, генерал Левенгаупт должен выступить из Риги в направлении на Псков. Ваше Величество движется ему навстречу. По дороге к нам присоединяются литовские войска и украинские казаки.

  – Сколько литовцев мы получим?

  – Около четырех тысяч конников, Ваше Величество.

  – Что относительно Финляндской армии?

  – Она должна совершить поход к Петербургу, сбить русские войска с их оборонительных позиций, взять город, разорить гавань и сжечь русский флот. Московитский царь обязан броситься на выручку своего любимого города, и в одной решительной битве будет разбит. Все планы расписаны и ждут только вашего одобрения.

  – Оставьте, я посмотрю.

  – Слушаюсь, Ваше Величество.

  Гилленкрон оставил свой тубус на столике, рядом с королем, поклонился и вышел. Карл Двенадцатый дождался того момента, когда он останется один, сквозь приоткрытый полог палатки посмотрел на проходящие мимо войска, улыбнулся и взялся за планирование весенней военной кампании. Жизнь коротка, а он должен оставить о себе такую память, которая бы затмила славу Александра Македонского. Но для этого необходимо одолеть московитов, и только после этого он может вернуться в Европу и заявить свои права на долю в Испанском Наследстве.