Текст книги "Булавин (СИ, ч.1-2)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 45 страниц)

Россия. Деревенька Яблоновка. 25.06.1707.

  Небольшая деревня Яблоновка располагалась неподалеку от города Старая Русса. На заботливо засеянных по весне полях вызревала пшеница. Середина лета, самое время для благодатного крестьянского труда, и уборка урожая шла во всю. Жара стояла сильнейшая и, только иногда прилетавший от Ловати свежий ветерок, овевал распаренные красные лица работников.

  Все бы ничего, обычный день и привычный труд, но принесла нелегкая из Петербурга в родовое имение местного боярина Федорова, полного мужчину лет двадцати пяти. С десятком холопов проскакал молодой и горячий боярин Семен по сухой и пыльной дороге, извивающейся среди хлебных крестьянских полей, а робкие и смиренные крепостные, заметив его, падали на колени. Порой, хозяин был очень крут, любил жестоко пошутить над своими рабами, и каждый из его крестьян, зная это, никогда не рисковал посмотреть ему прямо в глаза, дабы не привлекать к себе внимание.

  От скачки Федоров взбодрился, он хотел порезвиться и, оставив верных холопов на дороге, Семен подъехал к древнему, но все еще крепкому старику, укладывавшему мешки с зерном на телегу, которая стояла на поле.

  – Ну, что, старейшина, убрал хлебушек? – спросил старика молодой боярин, помахивая кожаной плеткой.

  – Слава Богу, Семен Андреевич, – старик в пояс поклонился Федорову. – Почти все убрали и скоро на боярские поля перейдем. Работаем дружно и управимся в срок. Не изволь беспокоиться, боярин.

  Федоров скривился и, неожиданно для старика, взмахнул плетью и с силой перетянул его по спине. Ветхая и пропотевшая рубаха от удара распалась в клочья. Старейшина пригнулся и попытался закрыться руками. Однако плеть была безжалостна. Взмах. Удар. И плеть просекает дряблую старческую кожу до крови.

  – Ты что, тварь! – кричит разгневанный боярин. – Разве не знаешь, что сначала боярские поля убираются, а только потом ваши? Эй, холопы, ко мне!

  Сопровождающие боярина слуги всей гурьбой подъехали к нему, и один из них, старший над холопами, Юшман, крупный мужик лет сорока, спросил:

  – Что прикажете, господин?

  – Всех на наши поля сгонять! – приказал Семен Федоров. – Плетьми гнать, быдло! Кто остановится, топтать конями!

  Боярские слуги на сытых конях рванулись по полю и засвистели плетки и закричали люди, которые не понимали своей вины.

  – Эй, – окликнул боярин одного из слуг. – Погоди, не бей...

  Он подъехал ближе и увидел сидящую на земле миловидную девушку. От удара плетью ее рубаха лопнула, и с высоты седла боярин мог видеть очень даже недурственную девичью грудь.

  – Кто такова? – спросил он.

  – Светланка, дочь вдовы Игнатовой, – ответила девушка, заметила непорядок в одежде, покраснела и попыталась запахнуться.

  Боярин Семен подмигнул холопу и сказал:

  – Хватай девку, с собой в усадьбу возьмем. Давно "свежачка" не пробовал.

  Слуга, откормленный на хозяйских харчах здоровяк, перегнулся с седла и, схватив девушку за талию, с легкостью приподнял тело, и перекинул его через седло. Светланка закричала, и к ней на помощь бросился молодой крепкий парень. Но куда там. Скакавший мимо крестьянина боярский холоп ударил его плетью по голове и парень, как подкошенный, рухнул наземь.

  Довольный развлечением боярин, свистнул и направился в сторону усадьбы. Холопы, развернув лошадей, помчались за ним вслед, предвкушая сегодня вечером хорошее угощение с барского стола. Когда барин пробовал "свежачка", он становился щедр и на всех дворовых разрешал выкатить из подвалов бочку меда или иного хмельного питья. Девке-то что, от нее не убудет, словно курочка отряхнулась и дальше пошла, а на вино хозяин не слишком щедр.

  Парня, который пытался заступиться за девушку, звали Митяй Корчага. Он провалялся без памяти остаток дня и всю ночь, а очнулся только утром в избе деревенского старейшины Акима Корчаги.

  – Что со мной? – обхватив руками перевязанную тряпицей голову, спросил парень.

  – Холопья боярские тебя плетью ошеломили. Сам знаешь, как они умеют железки в кожу вплетать, – сказал сидящий в углу Аким, который втирал в рассеченные ладони мочевину.

  – Значит, мне не привиделось, что Светланку увозят... – потирая затылок, с неизбывной, почти животной обреченностью в голосе, выдохнул Митяй.

  – Не привиделось... – подтвердил старик.

  – Дед, что же мне теперь делать?

  Старик встал, подошел к парню и сказал:

  – Беги внук.

  – А как же Светланка?

  – Нет больше твоей невесты.

  – Как? – парень попытался вскочить на ноги, но он все еще был слаб и это у него не получилось.

  – А вот так. Не далась она боярину, а тот озлился и насмерть ее запорол. Ночью к нашей соседке Юшман из усадьбы приезжал, он и рассказал.

  – Да, что же это творится? Почему в мире такая несправедливость?

  Аким выглянул в окно, никого рядом не заметил и продолжил уговаривать внука:

  Бежать тебе надо, Митяй. На Дон. Мы волюшки никогда не нюхали, так может у тебя получится. У меня по молодости не вышло уйти, бабка твоя забеременела. У отца твоего Алексея, который в Азовском походе погиб, не получилось. Так тебе сам Бог знамение дает, что уходить надо, раз твою невесту загубили. Беги, не будет тебе здесь житья и покоя.

  – А как же ты, деда?

  – Что я, внучек? Жизнь прожита, ты у меня один из всех близких остался, о тебе и думаю.

  Прошло около часа. Парень оклемался, молча собрал котомку с припасом, вышел на двор, поклонился отчему дому, перекрестился и быстрым шагом зашагал в сторону Тверского тракта. Впереди была трудная и опасная дорога на юг, к вольному Тихому Дону. И покидая родные места, Дмитрий Алексеевич Корчага поклялся, что когда-нибудь он обязательно вернется назад и отомстит за смерть своей любимой.

Войско Донское. Бахмут. 27-02.07.1707.

  Я много думал над тем, как изменить ход истории и возможно ли это. Все прикидывал, каким способом дать отцу знания о будущем и о том, что его и всех нас ожидает. Однако пока я размышлял над этим, все изменилось и без моего прямого участия. Мой разговор с Кондратом, который состоялся в приказной избе, взволновал его, и словно маленький камушек, который пробуждает лавину, подтолкнул атамана к тому, чтобы не ждать у моря доброй погоды, а выехать в путь-дорогу, да навестить старых товарищей. И во время этого путешествия произошла встреча, которая и изменила весь, казалось бы, уже предопределенный ход исторических событий. Впрочем, обо всем по порядку.

  Две недели мы путешествовали по казачьим землям. Как выехали из Бахмута, так нигде дольше, чем на одну ночь и не останавливались. И за это время я со столькими людьми перезнакомился, что голова кругом шла. Есаулов верховских, Никифорова и Банникова я уже знал. А помимо них мы побывали в гостях у Игната Некрасова в Голубовском городке, у дядьки Ивана в Трехизбянской, и у дядьки Акима в Рыковской.

  Пыльные дороги и загорелые лица, зеленые станицы и укрепленные городки, и каждый день встреча с казаками и беглыми, которые поддерживали Булавина и его идеи. Везде в это время я был рядом с отцом и поражался тому, сколько же у него односумов, боевых товарищей, торговых партнеров и просто хороших знакомых. Почти везде атамана знали и уважали, где-то побаивались и были с ним осторожны, а где-то чуть ли не праздник, по случаю его приезда, устраивали.

  Многое можно об этих двух неделях вспомнить, на целую книгу материала хватило бы, но это все не так важно, как то, что произошло только в один день.

  Мы, то есть батя, пара казаков из его ближних людей и я, все верхами, навещали в станице Кагальницкой атамана Тимофея Соколова. Встреча прошла как обычно. Батя с атаманом переговорили о своих делах, обсудили новости и слухи, помянули недобрым словом зажравшихся казаков из донской низовой старшины, и условились о помощи друг другу в случае возможного прихода царских карателей и розыскников. Дальнейший наш путь лежал в один из небольших безымянных хуторов неподалеку, где по слухам обретался атаман Иван Стерлядев, еще один односум Булавина, недавно побивший наглого чернеца в низовьях Дона, и теперь отсиживающийся в укромном месте.

  Выехали из Кагальницкой рано утром и вдоль речки Кагальник двинулись вверх по течению. Сытые кони шли бодро, погодка радовала, слева речка, а справа густая роща. Все спокойно, но тут на узкую пыльную дорогу вышли трое спешенных казаков, при саблях и пистолетах. Я оглянулся назад, а там еще двое, и тоже при оружии. Моя рука сама собой легла на легкую кавказскую шашку, подаренную отцом перед отъездом из Бахмута, и я подумал о том, что, наверное, по наши души прислали убийц. Пистоли у нас не заряжены, и если казаки начнут стрелять, то единственный шанс на спасение оставался в том, чтобы всем вместе, лошадьми пробить себе проход в степь. Оставалось только дождаться команды отца. Но все оказалось проще и перекрывшие дорогу люди, оказались вовсе не врагами.

  Один из казаков, из тех, что перекрывали дорогу, мощный в плечах чубатый русоволосый мужчина лет сорока, вышел вперед, остановился перед беспокойной мордой вороного батиного жеребца Буяна и сказал:

  – Полковник Иван Лоскут шлет тебе привет, атаман, и просит пожаловать к нему на уху.

  – Где он? – спросил отец.

  – В роще, специально чтобы тебя повидать, в эти края выбрался.

  – Веди.

  С дороги мы свернули в рощу и минут через пять по узкой тропинке вышли на небольшую поляну, по кругу поросшую колючим кустарником. Здесь находилось с десяток лошадей, горел костерок, на котором висел походный котелок с булькающим варевом, и возле огня, на поваленном старом бревне, сидел человек, седой и сгорбленный годами невысокий старичок лет шестидесяти в простом линялом кафтане, накинутом на голое тело. Это и был полковник Иван Лоскут, личность настолько противоречивая и загадочная, что я не знал, как мне к нему отнестись. Во-первых, Лоскут соратник Степана Тимофеевича Разина, у которого он был писарем. Во вторых, друг семьи Булавиных, то есть моей семьи, они еще с дедом на Волге боярские струги чистили. В третьих, самозванный полковник и профессиональный революционер с уклоном в разбой. В четвертых, очень умный, верткий и ловкий человек, которого вот уже тридцать лет царские сыскари ловили, да все никак поймать не могли. Да, что говорить, в одних исторических документах он подавался как голь перекатная, пьянь и рвань, а в других как богатый и справный казак с огромными связями по всей Руси и заграницей. Кому верить? Вывод самый разумный, никому не верить, а самому определяться, смотреть, слушать и делать выводы.

  Казаки из отцовских ближних людей и люди Лоскута остались возле тропинки, а мы с отцом спрыгнули с коней и направились к костру. Подошли, и атаман поприветствовал самозванного полковника:

  – Здрав будь, дядька Иван.

  – Здравствуй, Кондрат, – Лоскут встал, и они с Булавиным крепко обнялись. Затем полковник посмотрел на меня, взял своими сухими руками мои плечи, чуть встряхнул и сказал: – Вырос ты Никиша, и вытянулся преизрядно. Десять лет тебя не видел, а ты, вон уже какой. Богатырем растешь.

  – Здоровьица вам, дед Иван, – произнес я.

  – Ладно, – разинский соратник отпустил меня, – ты иди к лошадям, а мы тут, с батей твоим переговорим.

  Я посмотрел на отца, и он сказал:

  – Пусть останется, пора его к делу приучать.

  – Ну, как знаешь, – полковник сел на бревно, дождался, пока мы расположимся вокруг, помешал длинной ложкой уху в котле, бросил быстрый оценивающий взгляд на Булавина и спросил: – Зачем я тебя нашел, понимаешь?

  – Нет, – батя отрицательно покачал головой.

  – Странно, я думал, что ты уже последние новости знаешь, а потому и мечешься по всему Войску, да беседы крамольные с людьми ведешь.

  – О чем я должен знать, дядька Иван?

  Лоскут помедлил, посмотрел на солнце, повисшее над нами, и произнес:

  – О том, Кондрат, что царь указ написал, а в том указе князю Юрию Долгорукому велено ловить всех беглых на Дону.

  – И как давно сей указ, написан?

  – С месяц уже, а то и больше. Я про него только дня три как узнал. Отлеживался в одной из станиц, а тут все в один день, и про указ известие, и про то, что ты уже пару недель по городкам донским ездишь. Вот и подумал, что ты все уже знаешь.

  – Нет. У меня таких людей, которые бы столь важные новости быстро приносили, пока не имеется.

  – А надо бы иметь...

  – Со временем, может быть, кто-то и появится.

  – Так нет времени, Кондрат. Осенью Долгорукий будет здесь, а что он за человек, ты ведь знаешь?

  При этих словах, отец потер левый бок, где как я знал, у него имелся длинный шрам от сабли. Он поморщился и кивнул головой:

  – Знаю его, под Азовом сталкивались. Я тогда на стену одним из первых поднялся, думал, что награду получу, а тут этот князек со своим гонором. Слово за слово и драка с его холопами. Насилу отбился. Царь меня, за эту драку простил, но и награду я не получил.

  – Вот видишь, князя Юрия ты знаешь, и как он к казакам относится, понимаешь. Что делать будешь?

  – Стану ждать, что дальше произойдет.

  – А я тебе и без ожиданий скажу, что может быть. Лукьян Максимов тоже про карателей ведает. Поджилки у него трясутся, и войсковой атаман ищет того, кто бы в случае большой беды от князя, мог его прибить. И на кого он посматривает, ты догадываешься.

  – Немудрено догадаться, на меня, наверное.

  – Правильно, потому как ты человек известный и крови не боишься. Помнишь, как ты от слободских людишек и царевых солдат солеварни освобождал? Вижу, что помнишь. Тогда Лукьян тебе тоже говорил, мол, ты дело сделай, а мы тебя прикроем. И потом, он же со своими товарищами, тебя выдать хотел.

  – Я все помню, и ничего не забыл.

  – Вот и теперь так будет, если Долгорукий зверствовать начнет. Ты Кондрат князя убей, а потом мы тебя укроем, скажет Максимов и его старожилы из богатых низовых казаков.

  – Не будет этого! – отец вскочил с места.

  – Ты успокойся, сядь, и не шуми, – тихо и вкрадчиво сказал полковник.

  – Все, я спокоен.

  – Вот и хорошо. Соображаешь нормально?

  – Да.

  – И что скажешь?

  – Не стану я пешкой Максимова и его друзей. Сам все сделаю, и сам за собой казаков поведу.

  – Вот и правильно. С чего начнешь?

  – Хотел завтра в Черкасск направиться и с Ильей Зерщиковым поговорить, да видно не судьба. Прямо сейчас в Бахмут вернусь и там всех сотников да атаманов, кто за меня стоит, на сход соберу. Ты со мной, дядька Иван?

  – С тобой, а иначе бы и не суетился.

  – Да, кто тебя знает, ты ведь как перекати-поле, сегодня здесь, а завтра ищи-свищи тебя.

  – Это верно, и поначалу, я думал в стороне отстояться, самого бунта дождаться и только тогда в дело вступать. А на тебя посмотрел и решил, что тянуть не стоит.

  Атаман прищурился и, пристально посмотрев на старика, спросил:

  – И что, твои прознатчики тоже моими людьми станут?

  – Если я разведкой займусь, тогда да, станут, – усмехнулся Лоскут.

  – Договорились.

  Разговор, по сути, был короткий, я тому свидетель. Поспела ушица, подошли казаки, все поели, и настал черед снова вернуться делам. Отец с Лоскутом, уже без меня, что-то обсудили, крепко поспорили и, я даже думал, что до драки дойдет. Но все утряслось, полковник и будущий предводитель восстания ударили по рукам, и казаки, что булавинцы, что лоскутовцы, начали получать приказы атамана:

  – Семен, направишься в Старо-Айдарский городок. Там найдешь атамана Семена Алексеева по прозванию Драный, скажешь ему, что он срочно нужен в Бахмуте. Коль будет спрашивать, то намекни, что каратели с Москвы идут, беглых людишек ловить, – Кондрат усмехнулся и дополнил: – Драный сам из беглых, а как он барский дом перед побегом поджег, на Москве еще помнят.

  – Сделаю.

  – Ты Андрей, в Голубовский городок помчишься, к Игнату Некрасову, ты его помнишь, пять дней назад у него только гостили. Скажешь, что время пришло и он нужен своему народу.

  – Помню Игната, все как есть передам.

  – Тебя как зовут? – спрашивает атаман одного из лоскутовцев.

  – Ерема, – отвечает тот.

  – Помчишься к Григорию Банникову и Филату Никифорову. Скажешь, быть им второго числа в Бахмуте, дело срочное.

  Вскоре, посланцы умчались к адресатам. А мы, в сопровождении пары лоскутовцев, вертких и очень гибких молодых казаков, вместе с самим полковником направились к дому. Трое суток скачки с редкими остановками, только чтоб лошадей не загнать, и мы в Бахмуте. Сбор был назначен на второе июля, и в назначенный срок, все кто должен был прибыть, были в городке.

  Собирались не в приказной избе, а в доме атамана. Лишних людей никого не было. Мачеха Ульяна уехала к сестре в Белгород, там рожать собралась, а мы с Галиной молчаливые и понятливые, с самого детства приучены, зря не балаболить и языками не трепать. Меня прочь не гнали, но и за стол, вместе со всеми, разумеется, не сажали. А знать о том, что же намечается, хотелось очень сильно, и потому, затаился я серой мышкой на печи, и каждое слово ловил.

  Итак, Тайная Вечеря в доме атамана Кондратия Афанасьевича Булавина. Присутствовали: сам бахмутский атаман, Семен Драный с сыном Михаилом, есаулы верховые Банников Григорий и Никифоров Филат, Некрасов Игнат из Голубовского городка, полковник Иван Лоскут, а так же несколько атаманов, старшин и влиятельных казаков из разных станиц. Чтобы скрыть прибытие гостей, все они прибывали тайно, в вечерних сумерках и без огласки.

  Отец поднялся из-за стола, оглядел всех собравшихся и заговорил:

  – Браты, беда на Дон идет, каратель Юрий Долгорукий с сильным отрядом. Он имеет самые широкие полномочия и поддержку царя, крови будет много, а потому станем биться с ним насмерть. Кто пойдет со мной до конца? Кто за возрождение нашей казачьей вольницы?

  Собравшиеся за столом казаки и атаманы поддержали его:

  – Мы с тобой!

  – Не отдадим наши вольности!

  – Побьем князя и его отряд разгоним!

  – Долой царя-Антихриста!

  – Бей немцев, латинян и бояр с дворянами!

  Подняв руку, Булавин остановил выкрики:

  – Добре, браты. Тогда прямо сейчас готовиться надо, написать воззвания братьям нашим, не забывшим про волю, собирать припасы, распределить обязанности и решить, кто нам друг, а кто враг, подлежащий беспощадному истреблению...

  – Для начала разведку требуется создать, без этого погибнем как Степан Тимофеевич Разин сотоварищи, – напомнил полковник Лоскут.

  – Правильно, – поддержал его Кондрат. – Про это мы уже говорили, и было решено, что ты господин полковник, и займешься этим вопросом. Кроме того, за тобой же и должность войскового писаря.

  Лоскут встряхнул седые кудри и ответил:

  – Принимаю должность войскового писаря.

  – Кто будет начальником всего нашего дела? – спросил отец, хотя ответ лежал на поверхности.

  – Ты и будешь... – откликнулось сразу несколько голосов.

  – Любо! – подхватили остальные. – Ты начал, тебе и тянуть все кумпанство на себе.

  Бахмутский атаман приосанился и чуть поклонился.

  – Постараюсь оправдать доверие, браты, и не посрамить славы казачьей. Давайте решим, чего мы хотим получить в результате нашей войны против царя Московского.

  Слово взял Игнат Некрасов:

  – Отделиться от Государя Московского надо и создать то, что в странах Европейских называется Республика. Будем по заветам прадедовским жить, по своему уму и совести. Не надо над нами господ да бояр. Бог создал человека вольным и даровал ему свободу. Только Он над нами и перед ним единым, ответ на небесах в час Страшного Суда держать станем, да перед братами нашими на земле. Если отстоим свободу, будем договариваться с Москвой о том, чтобы оказывать помощь друг другу, мы им нужны, а нет, значит, или бежать придется, или под ярмо шею подставлять.

  Все присутствующие поддержали Игната и хозяин дома предложил определиться с тем, кто из царских прихвостней и прикормленной старшины должен погибнуть в самом начале восстания и в дальнейшем. Он же первым и начал перечислять, а полковник Лоскут ловко и быстро записывать:

  – Максимов Лукьян – войсковой атаман. Юрий Долгорукий – князь. Все те офицеры кто с карательным отрядом придет. Начальные люди царские из Азова и Троицка. Воевода Козловский – князь Волконский. Азовский губернатор – Толстой. Командир Слободского Изюмского полка – бригадир Шидловский. Воевода Борисоглебский – Палеологов. Дмитровский воевода – Титов и все, кто против воли казацкой пойдут.

  Каждое имя, названное атаманом, было одобрено, так как именно эти люди непосредственно отвечали за все притеснения чинимые казакам и беглым людям из России.

  – Сидора Пешкова требуется добавить, – выкрикнул Банников. – Совсем озверел этот дворянин тамбовский, людишкам подневольным на лесозаготовках за каждую провинность ноздри рвет, как кандальникам каким. Не по христиански это и не по-человечески.

  – Добавим дворянина в список, – сказал атаман. – Кого еще предложите, браты?

  Поднялся Василий Поздеев, богатый казак из Черкасска.

  – Из старшины нашей донской, предлагаю внести в список: Ефрема Петрова, Абросима Савельева, Никиту Саломата, Василия Иванова, Матвеева Ивана и Алексеева Феоктиста. Эти все за царскую власть будут до последнего стоять, прикормлены Москвой. И еще, есть вопрос атаман. Почему ты Зерщикова Илью Григорьевича, прошлого атамана войскового, в список не внес? Знаем, что вы с ним приятели и солеварни у вас общие имеются, но мы его здесь не видим...

  Вопрос был щекотливым. Кондрат нахмурился, немного подумав, ответил:

  – Думаю, что он с нами будет, уверен в этом.

  – А если все же против пойдет? – не унимался Поздеев.

  – Лично его убью и не посмотрю, что он мне друг стародавний. Есть еще предложения?

  – Царя Петрушку Романова почто забыли? – отозвался Семен Драный.

  – Эк, ты, хватанул, – оторвавшись от бумаги, сказал Лоскут. – Это не воевода, какой, чтоб его казацким судом к смерти приговаривать.

  – Пиши в список царя, полковник, – поддержал Старо-Айдарского атамана Кондрат. – Если за дело всерьез взялись, то нашему основному ворогу, там самое и место.

  Следующим голос подал Андрей Мечетин:

  – Федора Черноморца, сотника Изюмского. Помним мы, как он казаков наших примучивал четыре года назад. Пусть не думают, что забыли.

  Изюмского сотника тоже внесли в список, и лидер восставших, блеснув в свете свечных огней своей серьгой, перешел к следующей теме:

  – Кто и куда с письмами поедет, союзников в помощь звать?

  – Я в армии Шереметева долгое время служил, порядки армейские знаю, так что могу к Максиму Кумшацкому поехать, – первым отозвался Некрасов. – Возьму самых резвых лошадей да казаков десяток, подорожная липовая имеется, так что быстро к войскам домчусь.

  Вторым посланцем вызвался быть Поздеев:

  – Через четыре дня на Кубань обоз поведу. Твоему брату, Кондрат, и прочим казакам, весть могу передать.

  Отец согласился, кивнул головой и для себя определил поездку в Запорожскую Сечь. К крестьянам беглым, во все концы решили послать лихих людей и казаков из отряда Лоскута, выделить им денег и вербовать прознатчиков, как среди царских солдат и посадского люда, так и среди лесных татей да торговцев.

  Посидев за разговорами и планами на будущее, до самой полуночи, казаки стали покидать сход. Ради такого случая ворота городка были открыты, и на них стоял двойной караул.

  Наконец, гости разошлись и в доме остались только батя и полковник Лоскут. Галина убирала со стола, а я спустился с полатей.

  Выпил кружку кваса, было, решил лечь спать, но куда там. Начиналось самое интересное, написание писем, и под это дело, даже мне пришлось потрудиться.

  – Ты грамотный? – спросил меня Лоскут.

  – Да, – ответил я.

  – Пишешь хорошо?

  – Средне, дед Иван.

  – Ну, и ладно, садись за стол, будешь подметные и прелестные письма переписывать. Сейчас их напишем, и по городкам разошлем. Пусть себе лежат спокойно, а когда придет время, они все на свет и появятся. Понял?

  – Понял.

  Я устроился за столом, и до утра началась морока с чистописанием.

   "Господи Исусе Христе, Сын Божий, помилуй нас. Аминь. От бахмутского атамана Кондратия Афанасьевича Булавина, ко всему Войску Донскому.

  Всем старшинам и казакам надо ныне, за дом свой родной, за Святую Богородицу, за истинную христианскую веру и за все Великое Войско Донское, встать. Ведомо нам, что идут на землю нашу царевы войска, с повелением ловить беглых людей, рвать ноздри и отправлять на каторги царские, да на верфи, да иные работы. Идут они, умышляя зло на все казачество, жечь и казнить напрасно, вводить нас в эллинскую веру богопротивную и от истинной отвращать, а так же лишать нас родной земли. А вы ведаете, как наши деды и отцы на сем Поле жили и как оное, тогда держалось крепко. Ныне же супостаты, воеводы царевы, наше Поле все перевели и ни во что не вменили, и так, чтобы нам его вовсе не потерять, должны мы защитить себя единодушно. И в том бы вы все дали твердое слово и клятву перед иконами святыми. Станем же вместе сын за отца, брат за брата и друг за друга, а если понадобится, то и умрем за одно.

  А еще скажу вам казаки молодцы, что вскоре придет нам помощь с Запорожской Сечи, от братьев наших с Кубани и Терека, а так же от закубанских орд Ачюевского владетеля паши Хосяна и Кубанского владетеля мурзы Сартлана. Так пусть же будет готова вольница наша, оружно и вся без остатка двинуться по приказу моему в поход. Если же кто явится ослушником и противником, тот предан будет смертной казни".

  К утру от гусиного пера и писанины, руки мои были в мозолях и чернилах. Хотелось спать и, обмывшись, я собрался прилечь в своей комнате на лавку и хотя бы пару часов подремать. Однако неугомонный атаман, собирающий походные тороки, увидев, что полковник Лоскут покинул дом, окликнул меня:

  – Никифор.

  – Да?

  – Я на Сечь уезжаю. Здесь остается Лоскут и его казаки. Будешь помогать полковнику, и учиться военному делу. Видел, как его хлопцы драться умеют?

  Что да, то да. Верные бойцы полковника Лоскута воинами были прирожденными, и где он таких набрал, было непонятно. Вроде бы и свои, казаки, повадки нашенские, а в то же самое время, никто их не знает и никто им не родня. Непонятные люди, но бойцы лютые, быстрые и стремительные, в рукопашной схватке сильны, саблями машут превосходно, и стреляют отлично. Профессионалы.

  – Видел батя.

  – Вот то-то же, до моего возвращения будешь с ними. Полковника слушаться как меня, но и не зевать. Лоскут сам себе на уме, и если что-то подозрительное заметишь, то казакам нашим шепни. Мало ли что...

  – Уяснил.

  – Тогда, прощай сын. Коль все сладится, так через месяц-другой и свидимся...

  Атаман взвалил на плечо тороки, и отправился на двор, где его уже ждали сопровождающие и заседланные лошади. Ему дорога на Сечь, а я остаюсь на хозяйстве.

Запорожская Сечь. Хутор Гордеевский. 09.07.1707.

  Что есть Запорожская Сечь? Ответ на этот вопрос очень прост, и в то же самое время сложен, так как всегда имеется минимум две точки зрения.

  Если смотреть издалека, глазами человека из Центральной России, например, то Сечь это нечто незыблемое, крепость, раскинувшаяся на берегах Днепра. Разбойное гнездо воров для одних, и недостижимая мечта о свободе для других. Однако Запорожская Сечь это не просто скопище вольных людей, которые ходят под хмельком по своему военному лагерю и сабельками с пистолетами играются, а когда у них заканчиваются средства к существованию грабят соседей. Это республика, государство свободных граждан, которые не держатся за определенную территорию, а их "столица" может переехать с одного места на другое всего за пару месяцев. Была Хортицкая Сечь, которую часто называют Первой. Ее время ушло, и Сечь стала Томаковской, затем Базавлукской и Никитинской, а к 1707-му году она находилась невдалеке от реки Чертомлицы и, соответственно, именовалась Чертомлыкской.

  Итак, Сечь это республика и, как каждое государство, она имела свою верховную власть, выборного кошевого атамана, а помимо него прослойку управленцев: судьи, есаулы, писари и куренные атаманы. И раз уж есть власть, то и законы существовали, которых было очень даже немало. И как составная часть всей этой системы были школы, церкви и присутственные учреждения. Вот так вот. В далекой Франции первые республиканцы только задумывались о том, что же есть власть народа и свобода, а здесь это все уже клонилось к закату.

  Чем жила Сечь? Конечно же, в первую очередь это добыча с военных походов, жалованье и откупные деньги от правителей сопредельных государств, налог за переправу через Днепр, внешняя и внутренняя торговля, и винная продажа в шинках. Кроме того, сечевикам платили дань купцы, проезжающие по их землям, а так же имелся оставшийся еще со времен Золотой Орды "дымовой" налог на жилище. Не грабительские десятины от всего дохода, которые феодал и церковь установят, а фиксированная плата за одну печь. Однако и это не все, ведь Сечь не только воины, но и строители, корабелы, оружейники, кожевенники, бочары, сапожники, коневоды, кузнецы, добытчики селитры, чумаки, производители превосходного пороха, ткачи, пастухи, земледельцы, рыбаки и многие другие.

  И получается, что для местного населения Сечь это государство, а для царей, императоров, королей, герцогов, графов и прочих баронов, не желавших видеть рядом со своими границами вольную республику, она, как и Тихий Дон всегда была источником опасности и примером для внутригосударственных бунтарей. Ну, а коль так, то и мнение о вольнице, у правящей верхушки, всегда было соответствующим. Сечь есть пристанище воров, разбойников, смутьянов, предателей, пьяниц, душегубцев и беглых холопов.

  С той поры, когда в Бахмуте прошел первый сход казаков, мечтавших и планировавших защитить свои права и свободы, прошло семь дней, и Кондрат Булавин оказался на Запорожье. На саму Сечь он не поехал, прежде чем там появиться, требовалось основательно подготовиться и провести пару встреч. Поэтому, только переправившись на правый берег Днепра, он прямиком направился на хутор Гордеевский, где с молодой женой, проживал его старый товарищ Константин Гордеевич Головко, по всей земле украинской более известный как Костя Гордеенко.

  Хутор старого боевого товарища находился невдалеке от Чертомлыкской Сечи, всего десяток верст вдоль Чертомлицы, и вот оно, уютное поселение, сады на берегу реки, белые мазаные хатки и лошади, которые привольно пасутся в степи. Костя жил в самом центре хутора, все же хозяин. Булавин оставил своих казаков за околицей, а сам проехал дальше, остановив верного Буяна возле плетня, окружавшего опрятную просторную хату, и огляделся.

  Богато зажил дружок, миновала и забылась голодная юность, когда все думы были лишь о добыче и пропитании. В те времена Гордеенко ввязывался в любую авантюру и, собрав сотни таких же, как и он сиромашных казаков шел в лихие походы. Был он удачлив, много добра добыл, не разбазарил свою долю в добыче, а вложился всеми деньгами в хозяйство. Затем, некоторое время побыл кошевым атаманом, заслужил уважение сечевиков, а сейчас, на недолгий срок отошел от дел, и живет тихой спокойной жизнью. Не один десяток батраков имеет, разводит лошадей необходимых для сечевиков, скотины у него немало, и на этом Гордеенко получает прибыль и уважение от всего общества.