Текст книги "Булавин (СИ, ч.1-2)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц)

  – Браты! – сказал войсковой атаман. – Я выбран вами, и я исполнитель вашей воли. Верно, говорю!?

  – Правильно!

  – Раз так, то давайте решать, что дальше делать станем. А дабы не было у нас гвалта и лишнего шума, станем по порядку высказываться. Кто первый будет?

  На миг в воздухе повисла тишина. Затем, встал Максим Кумшацкий и сказал:

  – Я скажу.

  – Говори Максим.

  Кумшацкий, как все ораторы до него, встал рядом с войсковым атаманом, покосился на булаву, за поясом Кондрата и начал:

  – Вот, атаман правильно сказал, что мы отбились от царя и некоторые города со многими городками к нам присоединились. Но что дальше, казаки? Допустим, захватим мы Москву, а потом что? Ну, пограбим мы бояр, и людей, кто воли желает, к себе сведем. А затем что делать? Под боком Турция, закубанцы, да крымчаки, и сами мы не выстоим, а если и выдюжим, то кровью умоемся. Бывало уже такое. Вон, Семен Драный, обычного царского полковника недооценил, в лоб кинулся, да и огреб в полной мере, сам еле жив остался, но половину армии положил. И это только начало серьезной войны. На подходе к Туле, корпус генерала Боура – не новобранцы какие, а ветераны Северной кампании. Казаки! Я уверен, что без царя на Руси смута начнется, а нам этого не надо. Необходимо замиряться с Петром Романовым, но и своего не упустить. Таково мое мнение.

  – Верно говорит! – поддержали Кумшацкого старшины и некоторые булавинцы.

  – Не бывать этому! – возмутились другие сподвижники Кондрата и голытьба. – Предатель!

  – Тихо! – остановил всех отец. – Не сметь, словами бросаться!

  После этого, дождавшись, пока люди успокоятся, а Кумшацкий сядет среди своих сторонников, он спросил:

  – Кто следующий желает слово сказать?

  Сразу над головами поднялось несколько рук, и отец выбрал Алексея Драного.

  – Что же это делается, казаки!? – выкрикнул Алексей. – Себе хорошо сделали, сами защитились, а народ русский, в рабстве изнемогающий, бросим!? Да, как же так? Не по совести это, и не справедливости. Взялись за дело, так надо до победного конца биться.

  Драный еще о многом хотел сказать, но основная его мысль уже была понятна, и Кондрат его прервал:

  – Ты, Алексей, сказываешь, что мы сами защитились, а народ русский на произвол судьбы бросаем. Был бы враг внешний, разговор иной, а против царя биться, это дело иное. Солдаты, которые за Петра Романова в бой идут и умирают за него, они, между прочим, тоже русские люди и православные. И ты предлагаешь казакам, ради крестьян, которые исправно платят налоги и несут поместные повинности, убивать других русских людей? Да, они изнемогают в рабстве, и ты в свое время под ярмом был. Но у тебя хватило сил, чтобы его скинуть, за себя отомстить и к нам уйти, а у большинства крепостных этих сил нет, и самое плохое, никогда не будет. Так зачем нам ради них свои жизни класть? Царь Петр зверь, это понятно, и мы примем каждого, кто готов к побегу на Дон. Но без головы, которая всем управляет, Русь зачахнет.

  Голутвенный атаман раздраженно взмахнул раскрытой пятерней, и сел на место. Все кто его поддерживали, как-то понурились, и выступить желающих больше не находилось. Донские старшины, увидев это, решили, что они уже выиграли, и их мнение стало основным, а потому гордо расправили плечи. Однако они ошибались. Обсуждение вопроса о дальнейших планах только начиналось.

  – Кто еще готов слово сказать? – разнеслись по церкви слова Кондрата.

  – Пожалуй, что я, некоторое особое мнение имею.

  Это был до сих пор молчавший Григорий Банников, который перед сходом имел беседу с отцом и Лоскутом. Атаманы оживились, и командарм-1 высказался:

  – Вот я послушал Кондрата, Максима и Алексея. У каждого своя правда, и каждый стоит за то, что он считает правильным. Но мы должны помнить, что все заедино стоим, и пока так будет, никто нам не страшен. Посему, атаманы-молодцы, я думаю, что надо искать общее решение, которое бы устроило всех нас. И раз так, то давайте взглянем на дело с моей точки зрения. Царь нас не простит и на переговоры в следующем году не пойдет. Уверен, что Петр Романов назад не сдаст, не такой он человек. Значит, России нужен другой правитель, с которым бы мы смогли договориться о мире, и который пошел бы на облегчение жизни крепостного люда. Кто меня поддержит в этом мнении?

  Поддержало Григория подавляющее большинство присутствующих, включая войскового атамана и полковника Лоскута, и он продолжил:

  – Сейчас Петр воюет с Карлом, королем Шведским. Битва между шведами и московитами жестокая будет и нельзя точно сказать, кто в ней победит, но она решит все. После этого, появимся мы и нанесем свой удар по победителю, дабы заключить полюбовный мир с Москвой или остановить шведов. Предлагаю поступить так.

  После слов Банникова спорили долго, около часу, и пару раз, дело чуть было до драки не дошло. В итоге общего голосования, в котором приняло участие сто семь человек, было решено следующее. Война продолжается. Основная цель кампании 1708-го, захват Азова и Таганрога, удержание занятых позиций, укрепление военно-экономической мощи Войска Донского и рейдовые операции на Саратов-Сызрань и Тамбов-Козлов.

  С основным делом покончили, и сразу же перешли к другим, не менее важным.

  Первый вопрос провозгласил войсковой писарь, который предложил на основе Войскового Розыска создать Донскую Тайную Канцелярию. Одобрили большинством голосов с очень небольшим перевесом, и начальником этой организации, на которую Войско должно теперь официально выделять денежные средства, как и ожидалось, стал полковник Лоскут.

  За второй вопрос в повестке дня выступил Кондрат:

  – Атаманы, все вы знаете, что произошло в Раздорской, – собравшиеся одобрительно загудели, а отец продолжил: – Кровь народа русского, тяжким грехом на меня ляжет, но выхода иного не было, пришлось убивать одних, дабы жили другие. Так вот, я предлагаю избирать из атаманов общевойскового Судью Чести, которому надо дать право карать и миловать смутьянов, против казацких законов выступающих, да иметь при себе особо верных и честных казаков в количестве одной сотни. Именно этот человек будет отвечать за внутренний порядок на территории Войска там, где с этим не справляется городской или станичный атаман. На должность эту, я предлагаю присутствующего здесь Некрасова Игната.

  Как и ожидалось, предложение было одобрено почти единогласно, и так кузнец Голубовского городка, общеизвестный правдолюбец и просто авторитетный человек Некрасов Игнат, стал первым Судьей Чести на Дону.

  Третий вопрос, поставленный на обсуждение атаманов и полковников был выдвинут донскими старшинами, так как для них он наиболее интересен и важен. Влиятельные старожилы потребовали учредить отдельную должность войскового казначея. На данный момент казачьей казной заведовали войсковой писарь и войсковой атаман, и пока в ней было негусто, ни у кого нареканий по денежным средствам не возникало. Однако во время осенне-зимней военной кампании были добыты немалые суммы денег и ценностей. Тут тебе и Воронеж, и Царицын с Камышиным, и товары царских купцов, и конные заводы, и казна коммерческих кумпанств и боярские сокровищницы, и как немаловажный довесок церковные рублики. И вот, дабы быть уверенными в том, что деньги и богатства не идут налево, и требовалась должность войскового казначея, который будет держать прибытки, расходы и растраты Войска на контроле, и всегда сможет отчитаться перед сходом.

  Кого же назначить, спорили не долго. Отец и Лоскут, переглянувшись, согласились на кандидатуру дядьки Акима Булавина. Он для всех свой и хозяин рачительный, ему все доверяют, и при этом Аким всегда сам по себе.

  На этом, вроде бы все. Вопросы, которые выставлялись на обсуждение, закончились. Пора бы расходиться. Но нет, не все так просто. Многие командиры прибыли на сход только что, и они имели свои вопросы к атаману, к полковнику Лоскуту и к обществу. Было их, таких вопросов, около тридцати, в основном мелочь, которую можно решить в рабочем порядке. А важных и серьезных вопросов имелось всего три.

  Сначала выступил Лукьян Хохол, которого интересовало, почему он не может как прежде, сам дуванить добычу, захваченную его войсками, и отец ответил ему в том духе, что деньги и добыча общие, а не какой-то отдельной армии или отряда. Лукьяна такой расклад не устроил, и было заметно, что он им недоволен. Однако на людях он с Кондратом спорить не стал, и это правильно.

  Потом, был вопрос в середине, от одного пожилого стрельца, который приехал из Астрахани и представился выборным командиром полка Кадочниковым. Его интересовал вопрос Черного Яра, захваченного армией Лукьяна Хохла. Он просил отдать этот укрепленный городок астраханцам и хотел получить помощь казаков для захвата Красного Яра и Гурьева. Кроме того, астраханцы желали подписать с нами договор о мире, сотрудничестве, торговле и взаимопомощи, и для того Дон должен был выслать к ним своих послов.

  Сход проголосовал без прений и дополнительных обсуждений. В помощь астраханцам выделялись сотни яицких казаков. Черный Яр переходил к Астраханской республике, именно так пока называлось государственное образование на берегах Каспийского моря, а зимовая станица, то есть посольство, должно было отправиться в Астрахань через пару дней.

  Ну, и третий вопрос, прозвучавший самым последним. Его задал Василий Фролов, массивный полноватый мужчина лет сорока пяти:

  – Кондрат, а почему про кабардинцев ничего не сказал?

  Войсковой атаман недовольно поморщился, атаманы зашумели, мол, от них что-то важное скрыли, но отец успокаивающе махнул рукой и ответил:

  – Василий, что нам Кабарда, когда о себе подумать надо? Не до них сейчас. Твой резон ясен, у тебя с ними торговля, а нам за это своих казаков в бой вести интереса нет.

  – А ты все же скажи, про что с горцами разговаривал, – настаивал Фролов.

  – Хорошо, слушайте. Разговор с ними вел полковник Лоскут. Иван Степанович, расскажи обществу, о чем кабардинцы просили.

  Войсковой писарь снова вышел на круг, устало повел плечами и начал:

  – Весной этого года, в Кабарду приехал крымский калга Менгли-Гирей, дело обычное, он был должен собрать ясак, да проблемы с местными князьками решить. Дело не заладилось сразу. Слишком спесив Менгли-Гирей. Да и кабардинцы, после того как Азов пал, уже не так расторопны. В общем, татары стали местных жителей грабить, а баб приневоливать. Все как обычно. Но в этот раз, кабардинцы терпеть не стали и вырезали ханских гвардейцев – сейменов, вчистую, всех до единого. Калга Менгли-Гирей бежал и спасся только чудом. Сейчас крымчаки орду собирают, и по весне пойдут ослушников наказывать. Кроме своих воинов, ногайцев и закубанцев возьмут, а еще и турецкие сипахи их Кафы пойти хотят, под командованием своего командира Муртазы-паши. Несколько дней назад у нас были послы от кабардинцев и помощи просили. Мы с атаманом, от имени всего Войска Донского, им отказали, и они на Москву поехали, да к терцам гонцов заслали.

  – Надо Кабарде помочь, есть у нас на это силы, – как-то не очень уверенно, выкрикнул Фролов.

  – Они тебе что, братья? – толкнул его в бок Маноцкий. – Своих выручать надо, и нечего в авантюры влезать.

  – Правильно! – большинство атаманов поддержало Маноцкого.

  – Верно Кондрат с Лоскутом рассудили!

  – Так и решим!

  Всех перекрыл голос Кондрата, который подвел итог:

  – Не с руки нам с крымчаками цапаться за их данников, которые не раз вместе с ними на Дон и Русь походами ходили. Опять же за Крымом турки стоят, и с закубанцами у нас мир. И без этого проблем хватает. У крымчаков вместе с сипахами, ногайцами и закубанцами тысяч пятьдесят войска будет, не меньше, а кабардинцы если пятнадцать выставят, то и хорошо. Сколько раз так уже было, что на помощь другим народам шли, а нашу землю в это время враги грабили и разоряли? Хватит, не надо нам такого. Так ли я говорю, атаманы-молодцы?

  – Правильно!

  Войскового атамана поддержали все присутствующие и на этом, совет, как таковой, был окончен.

  Атаманы, полковники, сотники и есаулы расходились по хатам, и так бы на этом, день и завершился. Но уже к вечеру в войсковую избу пришли прознатчики полковника Лоскута, которые доложили, что в Черкасск тайно прибыли посланники от Азовского губернатора Толстого с предложениями о том, чтобы скинуть Булавина с войсковых атаманов. Где вражеские шпионы находились, выяснить удалось быстро. Они обрели пристанище в доме Василия Фролова, куда пользуясь ночным временем, сходились многие недовольные сложившимся положением дел старшины.

  Чикаться с двурушниками не стали, доказательства измены на лицо, и решили действовать превентивно. К полуночи, кубанские тумы, казаки из охраны Булавина и два десятка людей Лоскута окружили дом Фролова, вломились в него и арестовали всех, кто там находился, семнадцать донцов и трех шпионов. Такой вот денек случился, насыщенный событиями, вопросами и конкретными делами.

Войско Донское. Богатый Ключ. 17.01.1708.

  Митяй Корчага, сильно истощенный русоволосый парень семнадцати лет, беглец из России, вышел на крутой берег Дона. С покрытой льдом реки дул промозглый и все пронизывающий насквозь сырой ветер. Митяй зябко поежился, плотнее закутался в драную шубейку, и как вкопанный остановился на одном месте.

   "Наконец-то, я дошел, – глядя на Тихий Дон, который был мечтой о воле для многих людей, страдающих под плетью помещика, подумал парень. – Полгода длился мой путь. Я прятался в болотах, обходил деревни, города и солдатские кордоны на дорогах. Терпел нужду, жару, холод, жажду и голод, воровал и попрошайничал, унижался и, даже, было дело, однажды ограбил прохожего человека. Многое претерпел, не раз хотел повернуть назад или забиться в глухие леса, но не сломался, окреп духом, и все же достиг своей конечной цели".

  – Боже, – парень поднял голову вверх и посмотрел на хмурые свинцовые облака, которые мчались на север, в сторону России. – Благодарю тебя Боже, что не оставил меня и не дал сгинуть!

  Небеса ему не ответили, и Митяй, улыбнувшись, отвернулся от берега и продолжил свой путь. Он перешел покрытую замерзшими заснеженными кочками и колеями дорогу, и присоединился к обозу из трех десятков саней, на которых сидели солидные бородатые мужики и круглолицые женщины, с ребятней под рогожами. Митяй Корчага был голоден, и ему было холодно, но эти чувства стали привычны и уже не сильно мешали ему. Парень не знал, куда его приведет эта дорога, вдоль которой он шагал, но он все еще улыбался и был счастлив.

  – Эй, парень, – окликнул его с саней кряжистый седой дед, в теплом тулупе и сдвинутой на бок меховой беличьей шапке, – ты откуда будешь?

  Подобные вопросы в дороге Митяю задавали несчетное число раз, и он привычно ответил:

  – Из-под Старой Руссы, деревня Яблоновка, крепостной крестьянин помещика Федорова.

  – Теперь ты уже вольный человек, а не крепостной.

  – Это да, теперь-то я свободен.

  – А как же ты дошел сюда, в такую-то даль?

  – Ногами дедушка, своими собственными ногами. От Твери на Вязьму, а потом понеслось, Брянск, Орел, Воронеж.

  – Силен, – уважительно протянул дед и спросил: – Видать, крепко тебя допекло?

  Парень вспомнил свою погибшую невесту и ненавистное лицо боярина Федорова, руки его сжались в кулаки и, мотнув головой, он почти прорычал:

  – Крепко.

  – Как тебя зовут?

  – Дмитрий Корчага, можно просто Митяй. А тебя деда?

  – Федор Кобылин.

  – А вы куда едете, дед Федор?

  – На Богатый Ключ. Сами мы с Тамбова, за истинную веру гонениям подвергались, а теперь на берегу Тихого Дона поселимся, и жить станем.

  – Значит, на постоянное поселение вместе с женами, детьми и скарбом.

  – Да. А ты чем заниматься собираешься? Наверное, в войско казачье вступишь?

  – Постараюсь.

  – А почему в Воронеже не остался, там ведь армия Поздеева стоит?

  – В этой армии казаки низовые, из зажиточных. Таких как я, они к себе на равных правах не берут, а в обозные слуги мне самому идти не хочется. Есть желание воином стать, на коне скакать и помещиков саблей рубить. Поэтому на Дон пришел. Говорят, что у полковника Павлова можно в пехоту записаться.

  – Так это тебе, парень, в Черкасск надо, на левый берег Дона. И это лучше всего у Аксайской переправы сделать.

  – И что, мне теперь назад поворачивать?

  – Ну, раз уж ты к Богатому Ключу направляешься, то давай иди, там тоже переправа имеется.

  – Понял.

  Так, за разговором с Федором Кобылиным, который оказался старейшиной староверской общины, к вечеру Митяй дошел до Богатого Ключа, поселения, которое возникло на правом берегу Дона всего три месяца назад.

  Здесь парень увидел нескончаемые ряды бараков, конюшен и складов, вокруг которых суетятся тысячи людей. Дымят костры и печи, постоянно проносятся одиночные всадники на резвых конях и тянутся по дорогам пустые и груженые обозы. Где-то слышен заливистый девичий смех, ржание лошадей, и тихая печальная песня, которая доносится из ближнего барака:

   "Ой, як тяжко в свити стало, бо ти прокляти пани,

  Из нас шкуры поздирали, та пошили жупани".

  Обоз староверов встречали хорошо и добротно одетые казаки, представившиеся как доверенные люди Ильи Григорьевича Зерщикова. Они провели обоз по городку к одному пустому бараку с парой пристроек для скота рядом, и поселенцы стали устраиваться на новом месте, в котором им предстояло находиться до тех пор, пока они не присмотрят себе место для постоянного поселения.

  На ночь Корчага остался с раскольниками, которые его накормили и напоили, а за это, он помог им чистить лошадей и разгружать сани. И уже в темноте, сидя подле печи в теплом бараке, Митяй познакомился с племянником старейшины, Михаилом Кобылиным, здоровенным парнем с добродушным лицом наивного простака, чем-то смахивающего на ученого медведя.

  Михайло был чуть постарше Митяя, хороший лесовик и молчун. Вроде бы и говорить парням было особо не о чем, они были совершенно разными людьми, но, тем не менее, разговор у них склеился. Племянник старейшины скупо поведал Корчаге о своем житье-бытье в тамбовских лесах и историю о миграции раскольничьих общин на Дон. Митяй не отставал, тоже кое-что уже в жизни видел, и ему было чем поделиться. И просидели они за байками и историями до самой поздней ночи.

  Переночевав вместе с поселенцами, Митяй встал чуть свет, снова помог мужикам по хозяйству, и тем самым отработал свой завтрак. Пришла пора спуститься к Дону и переправиться на другой берег реки, а там уже направляться к столице Войска Донского.

  Лесовик вызвался проводить Митяя до реки. Парни шли мимо бараков и, совершенно случайно, попали в неприятную ситуацию. Протискиваясь через узкое пространство меж двух строений, молодой Кобылин ненароком задел плечом двух справных казаков лет по двадцать пять, при оружии, которые стояли на одном месте и общались с симпатичными девчонками, если судить по протяжному и немного напевному говору, откуда-то из Центральной России.

  Кобылин на ходу извинился, но казаки, видимо, желая показать себя во всей красе перед девушками, дружно кинулись на него со спины, сбили лесовика в грязный истоптанный снег и начали жестко и не жалеючи, бить молодого раскольника ногами. Старовер парнем был здоровым. Он закрыл голову руками и, подобно медведю, размахивая мощными руками, попытался встать. Подняться ему не дали, и снова свалили, но при этом Михайло разбил нос одному из нападавших и сильно задел бок второго.

  – Ах, ты еще и сопротивляться, голь перекатная! – выкрикнул один из казаков.

  – Бьем насмерть! – зло сказал второй, утирая рукавом нового кафтана обильно льющуюся из носа кровь.

  Митяй бросился на помощь Кобылину. Однако казаки бойцами были умелыми и опытными. Ловкими тычками они сбили беглого крестьянина с ног. Он рухнул рядом со своим новым знакомцем, а противники, без всяких видимых усилий, зло посмеиваясь и перешучиваясь, продолжали их избивать.

   "Все, забьют, – думал в это время Митяй, как и Михайло, закрывая голову руками, и поджимая к животу ноги. – Как глупо, столько прошел, а тут, уже на воле, смерть свою увидел. И что особенно обидно, казакам за это, скорее всего, ничего не будет, найдут видоков, что мы первыми напали, и ограбить их пытались, и на этом все закончится".

  Избиение не прекращалось. Казаки, которых здесь, видимо, знали и привечали, вошли в раж и останавливаться не думали. Их попытались окликнуть прохожие, но это не подействовало. Парни еще раз попытались подняться, снова рухнули лицами в снежную корку, и застыли без движения.

  И когда, Митяй уже окончательно распрощался с жизнью, он услышал окрик:

  – Прекратить!

  Бить Корчагу и Кобылина перестали, и Митяй услышал гневный голос казака с разбитым носом:

  – А ты кто такой, молокосос!?

  – Никифор Булавин.

  Голос остановившего драку человека звучал по-мальчишески звонко, и Корчага, не предав значения фамилии, подумал о том, что не стоило сопляку в это дело встревать. Тем временем разговор продолжался:

  – Езжай-ка ты, сын атаманский отсюда, пока сам не огреб, а то не посмотрим, кто у тебя батя, с коня снимем и задницу плетьми располосуем. Позора тебе с того будет, на всю жизнь.

  – А попробуй! Или ты, казачина, только крестьян бить можешь? Ну, давай!

  С трудом и, почти не чувствуя своего сильно избитого тела, Митяй повернулся на бок и смог увидеть то, что происходило над его телом. Пока их били, они с Михаилом откатились на площадку перед одним из бараков. Вокруг скучился самый разный народ, человек сорок. Лесовик и Корчага лежат в грязном снегу, над ними стоят казаки, а рядом молодой черноголовый мальчишка, лет пятнадцати, а то и меньше. По внешнему виду паренек казак из зажиточных, мог бы и не вмешиваться, но он уверенно спрыгивает с отличнейшего вороного жеребца и без всякой робости, становится напротив более старших донцов.

  – Ошалел, что ли? – спрашивает паренька казак с разбитым носом.

  – Это вы ошалели, людей убивать, – отвечает мальчишка. – В чем дело?

  – Пшел вон, щенок! – вперед выступил второй казак, и его распаренное красное лицо, выражает еле сдерживаемую ярость, готовую вот-вот снова вырваться наружу. – А не то...

  – Про задницу и про плеть я уже слышал. Поэтому или дерись, или замолчи.

  – Сам напросился.

  Набычившись, казак наступает на мальчишку, а тот, неожиданно, прыгает ему навстречу и кулаком правой руки, сильно ударяет своего противника в грудь немного пониже горла. Противник мальчишки, на секунду замер, и нелепо раскрыл рот, как будто задыхается. Затем, он зашатался и упал в ноги Митяя. Второй казак подскочил к нему, опустился на колени и, удостоверившись, что друг жив, посмотрел на паренька. После этого, промолчав и ничего не сказав, взвалил потерявшего сознание товарища на плечо, и унес его с "поля боя".

  Казачонок, который был совершенно спокоен, посмотрел на Митяя и Михаила, который в это время заворочался в снегу, подмигнул Корчаге, и сказал:

  – Меня Никифор Булавин зовут. Если будешь в Черкассе, заходи с другом в гости, помогу, чем смогу. Я видел, как вы крепко держались и пощады не просили, а такие люди Тихому Дону всегда нужны. Бывай!

  Назвавшийся Никифором мальчишка ловко запрыгнул на жеребца, все это время послушно стоявшего на месте, и умчался по своим делам. А сразу после этого, к побитым парням кинулись жители Богатого Ключа, которые оказали им помощь, и доставили их обратно в барак тамбовских раскольников.