Текст книги "Булавин (СИ, ч.1-2)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)

Россия. Усмань. 18-23.04.1708.

  Армия донского войскового атамана подошла к Воронежу одновременно с войсками Кумшацкого и Мечетина. Передовые дозоры пластунов спокойно проникли за неохраняемую городскую стену, и убедились в том, что царских войск в городе нет. Долгорукий и Боур, сволочи такие, казнив около полутора тысяч пленных казаков и горожан, отступили к еще сопротивляющейся крепости Усмань, где засели несколько сотен низовых донцов. Такого маневра от майора и генерала никто не ожидал, и было непонятно, чем он вызван. Однако уцелевшие местные жители сообщили, что в городе не было продовольствия, а шедшие из Липецка обозы были разграблены запорожцами Беловода и бурлаками Павлова. Кормить солдат и драгун стало нечем, и царские полководцы решили взять Усмань, где хранились основные запасы разбитой Третьей казацкой армии.

  В связи с этим, подчинив себе все войска, Кондрат направился за ними в погоню. По дороге к нему присоединилось несколько плутонгов из Первого Волжского стрелкового полка, которые партизанили в окрестностях, и вскоре объединенные казачьи силы достигли осажденной Усмани. Небольшая крепость все еще огрызалась огнем нескольких мелкокалиберных пушек и ружейной стрельбой, но конец ее был близок. Казаки Поздеева ждали помощи, очень на нее надеялись, и она успела вовремя. Царские войска, заметив передовые дозоры булавинцев, скоренько отступили, и стали готовиться к сражению, а наши полки деблокировали Усмань, и встали на отдых. Сражение должно было состояться в любом случае, и требовалось к нему подготовиться.

  Ночью, на нейтральную полосу между двумя армиями выдвинулись пластуны, и началось веселье. Мастера скрадывания вчистую вырезали секреты и караулы утомленных боями и изморенных скудным пайком царских солдат, а после этого, подобравшись к оборонительным валам на берегу реки Усмань, всю ночь перекликались с солдатами.

  – Эй, робяты! – кричали наши. – Бейте своих офицеров и к нам переходите! Нечего, за царя-Антихриста свою кровушку проливать!

  – Ага, – отвечали им, – мы выйдем, а вы нас в кандалы и туркам продадите!? Знаем мы про это!

  – Тю! Ты чи сказився, солдат!? Яки таки турки, мы люди веры православной, и только с врагами жестоко поступаем! Беги к нам! Дадим жупан, обувку справную, фузею при тебе оставим, и станешь ты вольным человеком, а не рабом!

  – Боязно и не верим мы вам!

  – Это зря, у нас много бывших царских солдат, с Камышина, с Воронежа, с Царицына, и даже с Астрахани. Про полк Бернера слыхал, что в Астрахани стоял?

  – Ну, слыхал, и что?

  – А ничто. Солдаты своего полковника-иноземца на штыки вздели, и теперь они гвардейский полк Астраханской республики, живут вольно, довольствие получают в полной мере, и оплату в серебре.

  – И много им платят?

  – Пока немного, по три рубля в месяц, но обмундирование, оружие и припасы все за счет городской казны.

  – Брешешь, наверное.

  – Чтоб мне пусто было, именем господа Бога нашего Исуса Христа клянусь.

  – А ты, по словам твоим, видать, что старовер.

  – Да, это так, по старым, дедовским канонам, все обряды справляю, и на это у нас никаких гонений нет.

  – Подумать надо!

  Все это происходит в ночной темноте, хоть глаз выколи, и в разговор пластуна и солдата неожиданно вмешивается голос офицера, хорошо понимавшего, что здесь и сейчас происходит:

  – Отставить! Ерофеев, смирно! Каналья!

  – Ваш бродь, да я...

  Звуки хлестких пощечин и снова голос офицера, который обращается к пластунам:

  – Бунтовщики, вы еще здесь!?

  – Мы не бунтовщики, но мы здесь.

  – Не будет к вам перебежчиков, так что не рвите горло. Все наши солдаты и драгуны кровью ваших пленных казаков замараны, поэтому будем завтра биться, и разобьем ваше проклятое мятежное племя.

  – Кто и кого разобьет, офицерик, мы еще посмотрим, а насчет солдат, я так скажу, что они люди подневольные, и грех свой искупить, в отличии от тебя, они завсегда смогут.

  Офицер не ответил, и пластуны по всей линии оборонительных сооружений продолжали агитировать солдат на переход к казакам. И пока все это происходило, в крепость Усмань, на военный совет съезжались командиры булавинских полков и армий.

  Мы с отцом прибыли в крепость раньше всех, лишь только стало смеркаться. Въехали в разбитые ворота, посмотрели на разрушенные стены и прошли в большую деревянную башню, стоящую по центру этого укрепрайона. Здесь отец поприветствовал командующего обороной крепости сотника Кривоноса, тут же его обнял и повысил в чине до полковника. Пока суть, да дело, расспросы и разговоры, появились чумазый и грязный полковник Павлов, и серьезный атаман Беловод, которые выползли из окрестных лесов, а за ними и остальной командный состав армии подтянулся.

  Сначала, говорили про разгром Третьей армии, и Беловод с Павловым подробно рассказали о сражении под Крутиково, а Кривонос их слова подтвердил. Затем, провели разбор оборонительной операции по прикрытию Воронежа, и все присутствующие командиры признали, что Павлов и Беловод действовали хорошо, и на их месте не многие бы смогли столько продержаться. Однако были подмечены и ошибки, в частности то, что отойди запорожцы и стрелки в Воронеж, город мог бы устоять и продержаться до подхода подкреплений. Впрочем, нечего на зеркало пенять, если у самого рожа кривая, и атаманы с полковниками командиров Третьей армии виновными в падении города не считали.

  Предварительный разговор был окончен. Все присутствующие помянули замученных царскими войсками людей, и приступили к планированию сражения, в котором они должны были одержать убедительную победу. На какой-то момент полковники замолчали, и пока другие думали, первым высказался Иван Павлов, кряжистый мужчина лет сорока, эдакий образ крепкого кулака с обрезом из фильмов про Гражданскую войну.

  Полковники и атаманы, а всего на военном совете было около тридцати человек, сидели вокруг двух сдвинутых столов. Павлов встал и, посмотрев на Кондрата, сказал:

  – Атаман, разреши, я слово скажу?

  – Говори, Иван, – согласился Кондрат.

  – Так вот, браты, – начал полковник. – Довожу вам диспозицию. Долгорукий и Боур закрепились на берегу реки Усмань. И после всех боев, которые произошли, с ними осталось одиннадцать тысяч солдат, драгун, дворян и слобожан, и вдобавок тридцать пушек. Они окружили свою позицию валом, и теперь будут стоять в обороне. У нас с вами восемь тысяч пехоты, двенадцать тысяч конных казаков и двенадцать пушек, левый и правый фланг обнажать нельзя, и поэтому Мечетин с Кумшацким привели не все свои силы. Так ли я говорю?

  – Правильно!

  – Верно все сказал!

  Командиры поддержали Павлова, и только Кумшацкий, подкрутив ус, спросил:

  – Все так, да вот только почему ты, Иван, решил, что царская армия будет стоять в обороне?

  – А иначе никак, – ответил полковник. – От Усмани вы стоите и дорогу перекрываете, а путь на Грязи мы с Беловодом держим. Вчера нас драгуны фон Делдина и Гулица атаковали, попробовали с лесных засек сбить, так не сдюжили и назад отошли.

  – А разве Долгорукий не может принять боя в чистом поле?

  – Конечно, может. Однако продовольствия у него нет, солдаты голодные и на пустой желудок долго не выстоят. Он надеется на помощь, и будет ждать того, что мы кинемся на него в лоб, измотаем себя, а затем, он выйдет и разобьет нас.

  Следующий вопрос Павлову задал Кондрат:

  – Что за помощь к Долгорукому идет? Кто и откуда?

  – Полковник Иртеньев из Тамбова через Шемхань движется. С ним Смоленский, Казанский и два новых пехотных полка, вместе с дворянами. Это около шести тысяч пехоты, полтысячи конных и не меньше пяти пушек. Сила серьезная, а будет он у нас через три дня.

  – И что ты предлагаешь?

  – Обложить Долгорукого и Боура, и караулить их как зверей, не наступая на их оборонительные валы. И пока они будут в осаде сидеть и подкреплений ждать, наша казачья конница и один из моих свежих бурлацких полков, направятся навстречу Иртеньеву.

  Павлов сказал, что хотел и сел. Полковники и атаманы для порядка поспорили, проголосовали и приняли его план, а Кондрат объявил окончательное решение:

  – Завтра на Иртеньева выступает семь тысяч конницы и Второй стрелковый полк. Командиром этой армии назначается Максим Кумшацкий. Остальные силы, вместе со мной, остаются держать Долгорукого и строят укрепления в тех местах, где он может попробовать пойти на прорыв. Смерть палачам!

  – Смерть!!!

  Походные атаманы и полковники поддержали Кондрата. Они получили более подробные указания, кому и где завтра стоять, и разъехались по своим частям, а следующим утром, началось претворение военных планов в жизнь.

  Сначала основные силы армии покинул Кумшацкий и бурлаки Второго полка, временно пересевшие на лошадей. Они ушли как можно тише и незаметней. Остальные полки, начали по периметру ставить деревянные редуты вокруг рвов царской армии. Примерно так же и Зиновий Хмель в битвах с Еремой Вишневецким действовал, который строил свою оборону вокруг замков. У Долгорукого, понятно, не замок и не крепость, но лагерь его стоит на возвышении и примыкает к речке, через которую не переберешься, слишком она после весенних дождей глубокая и обрывы там сильные, так что укрепился князь знатно.

  Первый день прошел, как ему и положено. Мы с ватажниками летали с посланиями от одного полка к другому, и сопровождали Кондрата, который осмотрел укрепрайон царских войск с самых разных сторон. Начать штурм, значило понести серьезные потери, а потому, прав был Павлов, нам надо стоять на месте, ждать, пока солдаты с драгунами съедят коней и все припасы, и только тогда начинать сражение.

  Второй день. Строительство основных редутов было окончено, а под вражеским лагерем снова всю ночь гуляли пластуны и самые говорливые казаки и крестьяне. В этот раз агитация принесла успех. К утру в расположение наших войск перебежало около полусотни человек, в основном обозники и раненые, которые не принимали участие в издевательствах над пленными. Их опросили, и они подтвердили, что в лагере царской армии голодно, а самое главное, не запасено дров для костров, люди мерзнут и многие тяжелораненые умирают от переохлаждения. После этого, перебежчиков отправили в Воронеж, куда начали возвращаться выжившие горожане. Было решено, что прежде чем встать в строй наших частей, им предстоит доказать свою лояльность трудом и отстроить разрушенный город.

  Наступил третий день. Работы на редутах продолжаются, и Долгорукому с Боуром уже не вырваться. Было замечено, что из вражеского лагеря несет запахом паленой ткани, наверное, на костры пошли палатки и шатры. Кроме того, несколько человек пытались переправиться на левый берег Усмани, но у них ничего не вышло. Смельчаков встретили меткие выстрелы лучших стрелков Павлова и коварное речное течение, так что обратно в лагерь Долгорукого вернулся только один, да и того, за попытку дезертирства, расстреляли на вершине оборонительного рва, ввиду наших и своих войск. Вечером того же дня пришло известие от Кумшацкого, который не смог разгромить Иртеньева, тот оказался слишком ловок. Но наш атаман нанес ему ощутимые потери и отбросил полковника к Грязям.

  Четвертую ночь мы не спали. Часть наших войск гуляла и отмечала победу Кумшацкого, а другая часть ждала того, что противник пойдет на прорыв. Однако командиры царя Петра рисковать не стали, хотя постоянно прибывающие к нам дезертиры говорили о том, что положение царевых войск все более затруднительно. Имеется мясо, но готовить его не на чем, есть вода, но ее требуется перекипятить, а дровишек опять таки нет, и от сырой нечистой воды у людей пучит животы и начинается дизентерия.

  И вот, еще одно утро. Наши казаки и пехота по-прежнему ожидали прорыва и, наконец-то, Долгорукий и Боур на него решились. Сначала, над вражеским лагерем повисла несвойственная ему тишина, а затем, одновременно, ударило несколько десятков барабанов, и через узкие проходы между рвами в поле повалила огромная масса вражеских солдат. Наши воины к этому были готовы, схватились за оружие, заняли свои заранее отмеченные места, и когда царская пехота подошла к редутам, встретили их дружными залпами.

  Все бы ничего, так бы солдаты назад и откатились, но в атаку на врага, без команды ринулось несколько сотен человек, которые оставили свои позиции.

  В поле перед пустыми редутами завязалась жестокая рукопашная схватка. Как позже выяснилось, пошедшие в атаку сотни были укомплектованы воронежцами, и их горячность была оправдана. Однако этот их поступок открыл один из редутов, и полководцы царя это поняли сразу, так как кинули на помощь своим штурмовым колоннам все имеющиеся в наличии резервы.

  – Никифор, – окликнул меня тогда отец. – Скачи на левый фланг, и скажи атаману Беловоду, чтобы оказал помощь голытьбе.

  – Понял, батя!

  Я вскочил на своего верного быстрого Будина, и уже через десять минут передал приказ войскового атамана Беловоду.

  – Эй, панове! – окликнул своих воинов Беловод. – А что, посчитаемся с помещиками и их псами за кровушку казацкую!? Отобьем лошадок наших, под Крутиково потерянных!?

  Запорожцы, которые только и ждали приказа ринуться в бой, откликнулись без промедления:

  – Веди, батько!

  – Не медли!

  – Порубаем вражин!

  Атаман поправил два пистоля за кушаком, вскинул над головой саблю и взмахнул ею в направлении редута, на который отступали рассеянные метким вражеским огнем и сильной штыковой контратакой воронежцы.

  – Тогда вперед, молодцы!

  Толпа запорожцев, среди которых было немало низовых казаков, обнажив оружие, рванулась на выручку голытьбе, и я, несмотря на то, что считал себя спокойным и продуманным человеком, тоже увлекся их порывом, оставил коня на привале, и помчался за ними следом. Успел вовремя, и когда казаки ударили во фланг солдатской штурмовой колонны, как раз в самую гущу боя влетел. Пистолеты мои были не заряжены, но при мне имелся отличный кавказский кинжал, подаренный дядькой Петром и черкесская шашка из отцовских запасов, так что пришлось действовать холодным оружием.

  Впереди меня рубился Беловод. И так он мастерски и красиво орудовал саблей, что любо-дорого было посмотреть. Шир-хх! Росчерк клинка, и умирает царский солдат, которому вскрыли горло. Шир-хх! Еще взмах, и еще один падает наземь. Видно, что атаман запорожцев редкий мастер.

  Но наблюдать за Беловодом и его работой долго не пришлось. Движение людей вынесло меня на передний край схватки, и передо мной оказался крепкий курчавый парень в солдатском мундире и с ружьем, штык которого был направлен прямо в мой живот. Взгляд у солдатика был шалый, и складывалось впечатление, что сейчас он мало что соображает. Противник ударил меня штыком. На миг, пронеслась в голове мысль, что все, сейчас я умру, а тело действовало так, как было должно. Я подпрыгнул вверх, и немного навстречу противнику. Стальное жало штыка проносится подо мной, а я валюсь на солдата, бью его рукоятью шашки в переносицу, быстро поднимаюсь и рассекаю ему клинком голову.

  Без вздоха и вскрика, мой первый настоящий противник умирает, и даже не понимает этого. Я оказываюсь в самой гуще врагов, и чтобы взбодрить себя, кричу так, как некогда кричал Богданов, будучи простым заключенным Лагеря Особого Назначения, который впервые схватился с урками:

  – А-а-а, суки! Попишу-порежу! Давай, налетай!

  И одновременно с этим, сталь моего клинка проходит по кругу. Пару человек задел, этим отыграл пару секунд, и следом за мной в строй врага вламываются казаки.

  – Назад, хлопчик!

  Справный казачина с чубом на голове, отталкивает меня за спину. Я порываюсь снова рвануться в бой. Но меня, как какой-то предмет, отодвигают все дальше назад, и вскоре я оказываюсь в тылу. И пока все это происходит, бой затихает. Солдаты откатываются от редута, и я, видя, что в моей помощи здесь никто не нуждается, прихожу в себя и возвращаюсь к своему коню.

  Будин чует, что от меня пахнет кровью и смертью. Он пару раз нервно всхрапывает, но я успокаиваю его, и еду к ставке Кондрата.

  Кажется, что с момента, как я получил задание передать приказ Беловоду, прошло минут двадцать, а на деле минуло почти полтора часа, так что когда я добрался к высокому взгорку, на котором расположился штаб нашей армии, битва была окончена.

  Мы выиграли сражение. Основное внимание противника было сосредоточено на воронежцах и запорожцах, и пока Долгорукий с Боуром кидали на этот участок все свои резервы, верховские казаки Мечетина и бурлаки Павлова атаковали их по флангу, заняли один из проходов в лагерь царских войск и вломились внутрь. Сил у нас было больше, народ не голодал и чувствовал себя уверенно, а потому лагерь противника наши воины взяли без особо напряжения сил. После этого с вражеской стороны продолжали сражаться только те, кому терять было нечего, то есть палачи, слобожане и дворяне со своими холопами. Но таких задавили быстро.

  Шум сражения затих окончательно. И как по велению высших сил, над полем боя взошло солнце.

  – Ура-а-а! – выкрикнул Кондрат, заметив, как на оборонительных валах чужого лагеря появились красные знамена, и все кто был вокруг, поддержали его.

  Победа пьянила всех и каждого, хотелось веселиться и радоваться, и даже на пленных солдат и драгун многие наши казаки смотрели снисходительно и без злобы. И только одно обстоятельство несколько омрачало это радостное событие. Нам не удалось захватить князя Долгорукого, который предпочел смерть плену, и застрелился. Впрочем, был взят в плен генерал-поручик Боур, а это тоже чин немалый, и он ответит не только за себя, но и за своего товарища покойного князя Василия.

Россия. Лето 1708.

  Подумав и посовещавшись со своими генералами, повелитель Швеции и, без ложной скромности, лучший полководец Европы, Карл Двенадцатый, 13-го июня принял решение наступать на Москву через Смоленск.

  Решение далось не легко и на него повлияло несколько обстоятельств. Во-первых, полученные разведкой точные карты Смоленска и его окрестностей. Ранее король считал, что это дикие земли без дорог и крупных городов, и тому, что Смоленская губерния это густонаселенная территория с развитой инфраструктурой он был чрезвычайно удивлен. Во вторых, первые пограничные сражения и стычки с русскими войсками, которые дались шведам с легкостью, и принесли им успех, убедили короля в слабости войск царя Петра. В третьих, было получено послание гетмана Мазепы, который жаловался на то, что Украина совершенно разорена, продовольствия и кормов в ней нет, а магазины с припасами и армейским снаряжением вывезены царскими чиновниками и квартирмейстерами в Россию. Кроме того, гетман писал о том, что при всем своем огромном желании, он не может оказать королю помощь войсками, так как верные ему казаки вынуждены воевать с царскими полками, которые стоят на границах Малороссии.

  В это же самое время, между полномочным представителем Украины Андреем Войнаровским, шведским королем Карлом Двенадцатым, и польским королем Станиславом Лещинским, в Родошковичах, был подписан союзный договор. По этому документу Украина с обеих сторон Днепра с Войском Запорожским и народом Малороссийским на вечные времена становилась свободной от всякого чужого посягательства. Иван Степанович Мазепа, как законный правитель Украины, не мог быть ограничен в своих правах при управлении своей державы никаким способом. И после его смерти должны были проводиться выборы нового гетмана согласно старинных обычаев. Гербы Украины и гетмана, а так же все государственные титулы остались неизменными.

  Швеция и Польша по этому договору обязались соблюдать следующие пункты: Союзники не имели никакой абсолютной власти над Украиной и Войском Запорожским, ни на ленную зависимость, ни на собственность, и не имели права брать с неё каких-либо доходов или налогов. Они не имели права оставлять свои войска в украинских крепостях и городах после окончания войны с царем Петром, не должны были строить своих укреплений в землях украинских и не должны были разрешать делать этого другим. Кроме того, союзники обязались поддерживать независимость Украины, а так же соблюдать целостность ее границ, незыблемость вольностей, законов, прав и привилегий.

  В итоге все, кроме царя Петра Романова, который из-за своей недальновидности, утратил всякую легитимную власть на Украине, остались довольны. Гетман Мазепа, пользуясь ситуацией, удачно перехватил власть, отбил все малороссийские города и крепости, отстоялся в стороне от участия в Северной войне, и выторговал для себя и своей страны приличные условия мира. А что касается шведов и ляхов, то они отрубили от России огромный и богатый кусок земли, вывели из боевых действий все малороссийское казачество, отвлекли на Украину часть царских войск, и не приложили к этому совершенно никаких особых усилий.

  Итак, договор был подписан. Андрей Войнаровский отправился на Украину, помогать дяде-гетману, строить самостийное государство. Недавно признанный Англией (между прочим, союзницей Петра Романова) законным королем Польши, Станислав Лещинский отбыл в Варшаву, а Карл Двенадцатый начал свое наступление на Смоленск.

  Шведы шли на восток и жаждали большой битвы, в которой должен был решиться исход войны, и их торопливость была легко объяснима, так как они имели огромную нужду во всем: в порохе, в припасах и лошадях, и желание скандинавов вскоре сбылось. Первое крупное сражение между армиями двух противоборствующих государств, произошло в ночь с 3-го на 4-е июля вблизи никому неизвестного населенного пункта Головчино, где возле реки Бабич стояли войска генерала Репнина.

  Русские войска, численность которых достигала двадцати тысяч человек, караулили пути на Русь и были готовы принять оборонительный бой против всей тридцатитысячной армии шведов. Однако генерал Репнин допустил фатальную оплошность. Его войска стояли двумя большими лагерями, а между ними шла болотистая местность, которая никем не охранялась, и не защищалась. И в голове Карла возник простой и несложный план будущего сражения. Пользуясь дождливой и туманной погодой, в ночь, шведы на понтонах форсировали болото, и атаковали армию Репнина с тыла. Подобного маневра от шведского короля не ожидали и, не смотря на личную храбрость командующего, который стоял в первых рядах русских войск, и пытался организовать оборону, его армия была разбита, и отступила к Днепру.

  Северяне одержали очередную победу, но, по сути, это сражение для обоих противников ничего не меняло. Потери русских были невелики и они отошли на следующий рубеж обороны, а Карл Двенадцатый не получил никаких больших трофеев и не уничтожил противника. И хотя среди своих генералов король был бодр и весел, он понимал, что пока ему придется ограничиться пограничными стычками, и ждать помощи от генерала Левенгаупта, который с огромным обозом вскоре должен был выйти из Риги.

  Совершенно иначе на это сражение отреагировал Петр Романов, который разжаловал генерала Репнина в солдаты, а раненых в спину русских воинов приказал казнить. И если в случае с Репниным реакция царя была ясна, то солдаты были ни причем, ведь ранены оказались в основном те, кто находился на линии огня, то есть, армейский арьергард прикрывавший бегство основных сил.

  Впрочем, возвращаемся к боевым действиям. После битвы под Головчино Карл взял Могилев и временно остановился там, а генерал Левенгаупт, подгоняемый приказами короля, раньше, чем собирался, покинул Ригу и выступил к нему на соединение. Однако судьба-злодейка не улыбнулась шведскому военачальнику. Все его гонцы к королю были перехвачены, а огромный обоз из нескольких тысяч фургонов и телег под охраной восьми тысяч солдат, 24-го июля был остановлен русской конницей вблизи городка Пропойск. В бою под этим населенным пунктом генерал Левенгаупт не выдержал натиска навалившихся на него превосходящих сил противника под командованием самого царя Петра и потерпел поражение. Рассеянные силы генерала отступили назад в Лифляндию, а из всего его сильного корпуса, к королю смогли пробиться только несколько сотен драгун.

  И снова Карл Двенадцатый сохранил лицо, не показал одолевавших его тяжких сомнений и принялся размышлять о дальнейшем продвижении своих полков. На Украине его не ждали, это понятно. Вокруг Могилева все разорено, солдаты начинают голодать, и оставаться на одном месте тоже было нельзя. В Польше разруха, и вернуться в Европу, было равнозначно поражению. Впереди, в Смоленске, готовый к бою противник, и единственный шанс уже в этом году окончить войну, взять в плен русского царя или захватить Москву. Король колебался не долго, и отдал приказ начать продвижение на восток, а вернувшийся в Смоленск Петр Романов, только этого и ждал.

  Армия шведов, выступившая на Смоленск, имела двадцать восемь тысяч человек, половина из которых являлась отличнейшей кавалерией, и сорок стволов артиллерии. Против Карла, на укрепленных позициях, опираясь на хорошо укрепленный город, стоял почуявший вкус победы и воспрянувший духом царь Петр, общие силы которого доходили до пятидесяти пяти тысяч солдат при ста сорока полевых и ста пятидесяти крепостных пушках. Казалось бы, шведы гораздо слабей, и они наступающая сторона, которая, как правило, всегда несет большие потери, чем сторона обороняющаяся. Но Карл был уверен в себе и своих солдатах, которые, в свою очередь, верили в его военный гений и талант стратега, и однозначно сказать о том, кто же будет победителем в предстоящей битве, было нельзя.

  Войска Карла оставили Могилев 1-го августа, и началось то, что позже историки назовут "прыжок льва", так как король двигался быстро и стремительно. Каждый день случались мелкие стычки с арьергардами и заслонами русских войск, которые откатывались на восток. Армия шведов изрядно устала, расстроила свои походные порядки и потеряла половину немногочисленных обозов, но, тем не менее, к 24-му августа, большая часть этого досель непобедимого войска подошла к Смоленску и стала на бивак в виду городских стен, под которыми расположились русские полки.

  Красные зубчатые крепостные стены города, который выдержал натиск многих захватчиков и не раз находился в осаде, на фоне заходящего солнца выглядели очень внушительно. Король выехал на высокий бугор, стоящий вблизи его лагеря и в подзорную трубу начал осматривать его укрепления. Он прикидывал свои шансы на победу, и его глаза подмечали все: батареи орудий, на стенах и под ними, рвы, частоколы, редуты, шанцы, и большие скопления солдат.

  Около получаса простоял король на одном месте и когда он опустил свою подзорную трубу, то обратился к генерал-лейтенанту Карлу Густаву Реншильду:

  – Скажите, граф, что вы думаете о Смоленске и предстоящем сражение?

  Пожилой и всегда подтянутый генерал, бросил взгляд на красные стены города, виднеющиеся вдали, и ответил:

  – Ваше Величество, мы не можем атаковать сей город без подготовки, а на нее у нас просто нет времени, наши припасы на исходе.

  Остальные генералы, стоящие вокруг, поддержали Реншильда, и король, видя такое единодушие, сказал:

  – Вы правы, граф. Штурм Смоленска губителен для нас, а потому, мы должны обратить сложившееся положение дел в нашу пользу, и выманить русского медведя из его берлоги в чистое поле. Завтра утром мы переправимся на правый берег Днепра и двинемся на Рудню. Вы останетесь в арьергарде, дождетесь отставшие полки, прикроете нас и последуете следом.

  – Мой король, – Реншильд чуть склонился, – я принимаю назначение. Однако позвольте спросить, почему вы считаете, что царь московитов кинется за вами следом, а не останется на месте или не попытается нанести нам фланговый удар своей многочисленной конницей?

  – Сегодня ночью через пленного офицера он получит от меня письмо, из которого узнает, что мои войска направляются к Петербургу, городу его имени. И зная неуравновешенный и злой характер московитского царя, можно быть уверенным в том, что он бросит Смоленск и погонится за нами, и уже не мы будем штурмовать его оборонительные позиции, а он наши. Петр станет наступать, а мы его измотаем, затем разобьем, и продолжим поход на Москву.

  – Слава королю!!! – дружно выкрикнули генералы, а король милостиво кивнул в их сторону, и отправился писать письмо царю Петру.

  После этого все пошло согласно придуманного Карлом плана. Петр Первый получил его письмо уже под утро, прочитал сей документ, впал в бешенство и порвал бумагу в мелкие клочья. Считающий себя новым Александром Македонским, щенок Карл, посмел называть царя трусом, который прячется от него, и грозился дотла сжечь его парадиз, город-мечту Петербург. Царь приказал войскам незамедлительно начать переход на правый берег Днепра и гнаться за уходящими шведами, и пока он метал громы и молнии, его противник уже закончил переправу, и скорым маршем направил свои войска на северо-восток.

  К полудню 25-го августа Хельмские драгуны под командованием Карла Густава Крейца захватили городок Рудня. Немногочисленный гарнизон, рота солдат-новобранцев, карауливших продовольственные склады, не смогла оказать им никакого серьезного сопротивления, и была почти в полном составе взята в плен. Шведы получили большое количество провианта и, впервые за последние пару месяцев, смогли досыта поесть сами и накормить своих лошадей отборным зерном.

  Король был доволен. Он опять перехитрил своего врага, и одержал очередную маленькую победу. Теперь ему предстояло выдержать натиск русских войск и учинить им разгром, от которого они долго не смогут придти в себя. Но прежде чем началось, такое важное для двух самодержцев, великое сражение, прошли еще одни сутки. И шведы и русские собирались с силами и, наконец, наступило 27-го августа, знаменательный день битвы, и как скажет через много-много лет поэт: "И грянул бой, под Рудней бой!"

  Утро выдалось очень солнечным и жарким. Со стороны закрепившихся в Рудне шведов к боям были готовы двадцать пять тысяч солдат и тридцать семь орудий. У царя Петр расположившего свои полки подковой в полях и перелесках вокруг городка, от деревни Голынки и дороги к Днепровским переправам, имелось сорок шесть тысяч солдат и тройное превосходство в артиллерии. Противники в Северной войне заняли свои позиции. Замерли пехотные и конные полки, а пушки повернули свои черные жерла в сторону врага. К кровопролитию все было готово, но никто не торопился начинать битву первым, и так продолжалось до десяти часов утра.

  – Гвардия, вперед! – не выдержав нервного напряжения, выкрикнул царь Петр и, выхватив шпагу, лично повел своих верных семеновцев и преображенцев на позиции шведов.