Текст книги "Булавин (СИ, ч.1-2)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

Войско Донское. Черкасск. 18.01.1708.

  Позавчера ездил в поселение Богатый Ключ, на правом берегу Дона. В реальности Богданова там находился город Ростов на Дону, а в моей, это место используется как перевалочная база для беженцев из России. Кстати, там же планировалось ставить первые заводы, фабрики и мануфактуры, которые сейчас демонтировали в Воронеже, Царицыне и иных городах.

  Спрашивается. Чего меня туда понесло? А дело было так. Совершенно случайно, в связи с отбытием Лоскута и его людей в неизвестном направлении, у меня выдалась пара свободных дней. Я достал свои старые записи, кое в чем их дополнил, и загорелся идеей попробовать сделать примитивный миномет. Ясно, что сейчас из этого, может быть, ничего и не выйдет, нахрапом и на "Ура!" такое дело не вытянешь. Однако надо с чего-то начинать, и я решил произвести поиск хороших кузнецов и мастеров-оружейников, которых в Богатом Ключе собралось несколько тысяч.

  Откладывать это дело в долгий ящик я не стал, подошел к бате, объяснил ситуацию и показал грубый рисунок миномета. Кондрат, увидев это, только посмеялся и сказал, что нечто похожее он уже видел. Как оказалось, подобные нарисованному мной образцу мортиры известны уже около ста лет, и туляки, которых привел Кумшацкий, умеют их делать.

  Пришлось признать, что первая моя попытка подстегнуть научно-технический прогресс, современниками была не понята и провалилась. Я ничуть не расстроился, и все равно захотел побывать в Богатом Ключе, дабы с людьми познакомиться. Войсковой атаман понял своего сына правильно. Он одобрительно хлопнул меня по плечу и в сопровождении пары верных ему казаков, в районе Аксайской, я переправился на правый берег Дона.

  Добирались к Богатому Ключу недолго. Рано утром выехали из Черкасска, а уже к вечеру оказались в огромном барачном городке, в котором скопилось более пятнадцати тысяч человек. Всеми делами здесь заправляли казаки Зерщикова, семь десятков пожилых старожил из окрестных станиц, и хотя самого Ильи Григорьевича на месте не было, он умчался к Воронежу, кто я такой здесь знали. Поэтому встретили меня доброжелательно, накормили, приветили, и спать уложили.

  Следующим днем я начал кататься от одного жилого барака к другому, общался с кузнецами и оружейниками, расспрашивал их за жизнь и интересовался фамилиями самых необычных и нестандартных людей в их среде. Мне требовались пытливые умом мастера, которые готовы сделать что-то свое, что-то новое и досель никем не придуманное. Такие специалисты среди переселенцев из России имелись, и было их немало, так что уже к вечеру, я запомнил полтора десятка фамилий, которые были на слуху и с некоторыми новаторами смог пообщаться лично. Надо отметить, что это очень интересные люди. Самая настоящая элита русского народа, без всякой "голубой" крови, но с горящими сердцами и бесценными мозгами.

  Например, Свирид Астафьев, обычный работяга с Липецкого оружейного завода. Пять лет не доедал и всю свою семью впроголодь держал, а все ради того, чтобы скопить денег и купить плотное дорогостоящее полотно, сшить из него купол и начать строительство воздушного шара. Человек, который не умеет читать и писать, сам до этого додумался, и нарисовал чертеж примитивного воздухоплавательного аппарата, который он хотел накачать горячим воздухом и попробовать на нем взлететь. И вот этот самый Свирид Астафьев, поставил перед собой цель и, не смотря на скудость средств и знаний, начал работать. И когда труд мастера уже был близок к завершению, по приказу местного епископа, его воздушный шар сожгли, а самого изобретателя били батогами, дабы не думал он, что человек аки ангел небесный способен в небесах парить. Мне понятно, что ничего бы у Астафьева и так не вышло, на то много причин. Но факты на лицо, человек пытался что-то сделать, верил, что сможет полететь, а его за это лицом в грязь, потому что он раб.

  Определенно, такие умники как Астафьев мне и всему нашему Войску пригодятся, и таких как он, немало еще на русской земле. Только вот их надо найти и оградить от мира, который не всегда воспринимает их дела и помыслы правильно и без злобы.

  Ладно, тот же самый Свирид, не сломался и готов работать дальше, а другой изобретатель и искатель, Николай Самоха из Тулы, придумавший простейший четырехкратный снайперский прицел, тот все, к делу уже не пригоден. Самоха всегда считался хорошим мастером, делал прекрасные дальнобойные ружья для богатых клиентов и с этого имел неплохой заработок. Как-то, увидел подзорную трубу и задумался на тему оптики и ее применения в военном деле. Смог добыть стекло для работы и сделать снайперский прицел, а на него донос написали, что якобы он причастен к заговору против царя-батюшки и для неизвестных изменников из дворян страшное оружие готовит. В итоге острог, пытки и признание во всех грехах, которые ему приписывались. Дальше намечалось вырывание ноздрей, клеймо на лоб и каторга. Но тут к Туле Кумшацкий подошел, и Самоху освободили, но он впал в ступор и все, что хотел от жизни, это чтобы его оставили в покое.

  В общем, первый день моего пребывания в Богатом Ключе прошел неплохо и с пользой. Много интересных и перспективных знакомств, и на второй день я собирался продолжить общение с оружейниками и изобретателями. Однако с самого утра все пошло наперекосяк. Сначала отстали мои сопровождающие, а затем я ввязался в драку с двумя казаками из армии Поздеева, которые ехали в недалекую станицу Хомутовскую на зимнюю побывку, а по дороге в Богатый Ключ заехали, видимо, невест себе высматривали. Дело обычное, вот только, они привыкли считать беженцев нищебродами и посматривали на них свысока. И как бы мимоходом, видимо, ради того чтобы покрасоваться перед девушками и показать свою силу, они решили забить насмерть двух молодых парней, один из которых случайно их задел. Скорее всего, парней бы действительно забили, но на их счастье я оказался рядом, и не смог пройти мимо творимого на моих глазах беспредела, тем более, как начиналась драка, мне было видно и, на мой взгляд, конфликт этот был дутым.

  Понимаю удивление двух прошедших войну казаков, в дела которых вмешивается мальчишка. Они озлились и хотели меня показательно наказать. Не убили бы, и не покалечили, это факт, но тумаков бы надавали. Вот только я ждать не стал, пока меня начнут наказывать, а сам прыгнул навстречу первому противнику и сделал то, чему меня Ерема Гриднев учил.

  Прыжок, и сильный удар кулаком чуть пониже горла, где-то между четвертым и пятым позвонком. Там, под грудной клеткой находятся бронхи. И если удар нанести точно и правильно, то происходит спазм гладкой мускулатуры бронхов, резкий воспалительный отек слизистой оболочки, и как следствие шок, от которого человек теряет сознание. Единственная опасность при этом ударе, это как бы не переборщить, не сломать противнику грудину и не сделать его калекой.

  Без лишней скромности скажу, что у меня все получилось так, как надо. Мой удар был в меру силен, и казак, бросившийся на меня, минут на двадцать потерял сознание, но остался жив и здоров. Такой результат скоротечной рукопашной схватки меня устраивал полностью. Я не отступился от своих слов, и показал, что и сам по себе, без отца за спиной, чего-то стою, и заработал небольшой авторитет среди мастеров-оружейников, которые видели, что сын войскового атамана заступился за самых обычных парней, которых видит в первый раз.

  И все бы ничего, я бы продолжил поиск мастеров, но появились мои потерявшиеся сопровождающие, которые от беды подальше, следуя полученной от отца инструкции, взяли моего коня в повод и чуть ли не насильно, заставили меня покинуть Богатый Ключ. Ну и ладно, я все равно считаю, что поездка удалась, тем более что она первая.

  В Черкасск въехали рано утром. Я отправился домой, хотелось нормально поесть, помыться, привести себя в порядок и приготовиться к разговору с Кондратом, которому казаки из охраны про драку обязательно расскажут. Но, как ни странно, отец отреагировал спокойно, только посмеялся и вспомнил случай из своей жизни, когда он, будучи ненамного старше меня, под Азовом в плавнях с двумя ногайцами встретился, и одного из них смог кинжалом убить.

  Такая вот была поездка и таковы ее итоги. Для меня все окончилось нормально, я вернулся в войсковую избу и вновь приступил к своим писарским обязанностям. Правда, ненадолго. После полудня вернулся чем-то чрезвычайно довольный полковник Лоскут, который вызвал меня к себе и начал со мной разговор за ведовство и волошбу. До этого, он провел со мной несколько занятий на эту тему, а теперь, видимо, решил устроить нечто вроде небольшого экзаменационного зачета, чтобы посмотреть, как я усвоил его уроки.

  Мы сидим один напротив другого и Лоскут, которого не покидает довольная улыбка, чуть откинувшись на спинку кресла, спрашивает:

  – Итак, Лют, что есть волошба?

  Вопрос был серьезный, такой, на который сходу-то и не ответишь, но я попробовал:

  – Волошба-волшебство для подавляющего большинства людей это все, что они не могут объяснить с точки зрения своей жизненной позиции и знаний, то есть все сверхъестественные явления и события.

  – А для тебя?

  – Изучение скрытых сил матери природы, которые можно использовать для достижения своих целей, подчинять их разуму и воле человека.

  – Верно. – Полковник прищурил левый глаз, посмотрел на меня правым, и задал следующий вопрос: – И как ты видишь дальнейший процесс своего обучения?

  – Ну, вводную часть о том, что есть волошба, вы мне давали. Теперь дело за практикой.

  – Почему ведуны стараются никогда не нарушать своих клятв и обещаний?

  – Ведун до тех пор ведун, пока Слово его нерушимая Истина, ибо Слово часть Мира и, нарушив его, он теряет толику своего влияния на события, происходящие вокруг него. Сказал ложь или не выполнил клятву, потерял часть себя и предал свою внутреннюю суть, которая зовется душой.

  – Правильно. Ты читал книгу, которую я тебе давал?

  – Истории про первых атаманов и великих казаков?

  – Да.

  – Прочитал.

  – И что понял?

  Усмехнувшись, я ответил:

  – Понял то, что все химородники-характерники разные. У каждого свой талант, а у некоторых, так и несколько было. Один в оборотничестве силен, и легко в волка перекидывается. Другой одним своим Словом и заговором врага убить может, или вылечить кого-то. Третий – травник великий. Четвертый – дальновидец и предсказатель. Пятый – мечтник, способный создавать образы, которые становятся реальностью. Шестой – воин непревзойденный. Седьмой – голоса богов слышит и с духами общается, и так далее. Все мы разные, но есть между нами и общие черты, корень у нас один, и от этого никуда не деться. Поэтому можно сосредоточиться на одном направлении, которое тебе по душе, идти по нему и стать великим мастером своего дела, а можно сразу несколько навыков освоить, и быть неплохим ремесленником.

  – А ты чего хотел бы?

  – Хочу два направления изучать. Чую, что потяну.

  – И что тебе ближе?

  – Слово и Путь Воина.

  – Так я и думал, – Лоскут перестал улыбаться, о чем-то сильно задумался, и кивнул на выход. – Иди пока, Лют. Сегодня отдохни, а завтра всерьез заниматься начнем. Много времени выкроить не смогу, но пара недель без всяких забот у нас будет.

  Я вышел из комнаты войскового писаря и направился на площадь. Дело уже к вечеру. Под ногами хрустит снежок, мороз несильный, градусов десять, не больше. На душе спокойно, а впереди вся жизнь, которую хотелось бы прожить красиво и полноценно, благо, препятствий особых к этому нет, руки-ноги на месте, здоровье в норме, и голова соображает.

Россия. Преображенское. 05.02.1708.

  В здание генерального двора Преображенского Приказа вошел человек. Это был юноша лет восемнадцати. Высокого роста и худой, впалая грудь и узкие плечи, вытянутое и несколько заостренное к низу лицо. Цвет кожи смугловатый, крутой лоб округлой формы, редкие брови и не менее редкие длинные черные волосы, несколькими косицами спадающие на плечи. Одет он был в толстую шубу, под которой находился зеленый мундир нового образца, неудобный и сжимающий тело подобно оковам, на ногах его толстые шерстяные чулки и ботфорты до колен.

  Этого молодого человека звали Алексей Петрович Романов, и он являлся наследником действующего российского царя Петра Первого. Он только что прибыл из Смоленска, где по поручению своего отца занимался заготовкой фуража и припасов для армии и, первым делом, будучи человеком, чрезвычайно набожным, собирался навестить церковь. Однако в предместьях Москвы царевича перехватил посыльный от государя.

   "Немедленно явиться в Преображенский Приказ!" Таково было указание царя и, услышав его, наследник престола вздрогнул всем телом. Страшное место Преображенский приказ, можно сказать, что жуткое. Вотчина князя Федора Юрьевича Ромодановского. Место, которого боится всякий разумный человек в России. Многие туда попадали, кто за дело, кто по навету, но мало кто выходил оттуда живым и здоровым. Поневоле испугаешься, тем более что не было сказано, по какой причине он вызван.

  Впрочем, деваться было некуда, и вскоре царевич оказался на месте. Слуги помогли ему скинуть шубу, и это был добрый знак, значит, он все еще в милости у батюшки и, укрепившись уверенностью, что все будет хорошо и его вызвали не для наказания, Алексей Петрович проследовал в левое крыло Приказа. В сопровождении одного из местных офицеров-преображенцев, он миновал несколько комнат, где работали дознаватели Ромодановского, и вскоре оказался в просторном и прохладном помещении.

  Два дубовых стола, пара лавок и стул. Ободранные стены, три покрыты грязными шпалерами из выцветшей темно-красной клеенки, и одна пустая, кругом пыточные приборы, кандалы, жаровня с багровыми углями, растяжки, кнуты, щипцы и клещи. Это была личная пыточная самодержца Всероссийского Петра Первого Романова, который стоял у раскрытого настежь окна, курил трубку и флегматично посматривал на закопченный потолок. Вид у царя был усталый, на лбу испарина, глаза чуть навыкате, а поза, в которой он находился, выражала полнейшую апатию, что для такого деятельного человека, явлением было очень редким. Но, увидев сына, Петр оживился и, улыбнувшись, шагнул к нему навстречу.

  – Алешка! Сын! Здравствуй! Как ты!?

  Царь крепко обнял сына, отпустил его, и царевич произнес:

  – Здравствуйте, батюшка. Прибыл из Смоленска, а тут ваш приказ, незамедлительно явиться к Преображенское. И вот я здесь.

  – Хорошо, что сразу приехал. Я следил за твоими успехами, и пока, тобой доволен. Хоть и говорят о тебе, что в учебе ты нерадив и инициативы не проявляешь, но видно, не так ты прост, как твоим наставникам казалось.

  Похвала отца была приятна царевичу, который в своей жизни видел мало заботы, ласки и любви, и испытывал к Петру самые противоречивые чувства, от опаски и презрения, до сыновней любви и глубокого уважения. Впрочем, Алексей не расслаблялся, и был осторожен. Он привык скрывать свои истинные мысли, а потому чуть поклонился и сказал:

  – Благодарю, батюшка. Но не все так хорошо, как кажется. Я еще слишком молод и малоопытен, и все мои немногочисленные успехи, это заслуга ваших чиновников и офицеров, которые оказывали мне помощь и всемерное содействие.

  – Ладно, – Петр прошел к креслу, стоящему у стола, присел и указал сыну на ближнюю лавку. – Присаживайся.

  Алексей сел и спросил:

  – Ради чего вы меня вызвали, государь?

  Царь взял со стола лист бумаги и протянул его Алексею.

  – Читай.

  Царевич взял бумагу, начал ее читать, и у него на затылке зашевелились волосы. В его руках было воззвание, в котором говорилось, что он, Алексей Петрович Романов, готовится отрешить своего отца от власти и московский люд должен быть готов к тому, чтобы помочь ему в этом праведном и богоугодном деле. Судя по тому, что царь Петр назывался Антихристом и предвестником Конца Света, писавший крамольное послание человек был старовером и последователем проповедника Григория Талицкого, закопченного на медленном огне в застенках Преображенского Приказа.

  Руки царевича начали мелко подрагивать, страх приковал его к месту, и он подумал:

   "Боже, что же делать? Ведь если отец поверит этой бумажонке, то не пожалеет. Как быть?"

  Однако Алексей смог быстро собраться, мобилизовал себе и, посмотрев прямо в отцовские глаза, как можно уверенней, сказал:

  – Я здесь ни при чем. Верь мне батюшка. Господом Богом клянусь, что ни сном, ни духом, об измене и крамоле не думал.

  – Верю тебе Алешка, тем более что тот, кто эту бумагу писал уже схвачен и допрошен.

  – Кто?

  – Узнаешь. – Петр повернулся к двери в коридор и выкрикнул: – Сюда этого предателя!

  Из коридора послышались торопливые шаги, а царевич, дабы отвлечь отца от бумаги, которую он вернул на стол, спросил:

  – Тяжко тебе, батюшка?

  – Да. Со всех сторон беда. Карл Шведский всего с шестью сотнями своих солдат Гродно взял, а генерал Мильфельс с двумя тысячами солдат с удобных позиций без боя отступил. Приказал его арестовать, а он к шведам сбежал. Скотина! Через французского министра Безенваля, посланника при саксонском дворе, предложил Карлу мир, Ингрию ему отдавал, Кроншлот, Шлиссельбург и Петербург. Но он отверг мои условия, и помимо этого требует тридцать миллионов золотых рублей. Теперь он намеревается взять Москву, скинуть меня престола, а Россию разделить на мелкие княжества.

  – Бог не допустит такого! – воскликнул царевич.

  – Это ведь не все, Алешка. На Москве большой пожар случился, треть города выгорела, и холопы волнуются. Они Кондрашку Булавина ждут, и верят, что он им свободу даст. Неблагодарные рабы! Донцы Воронеж под себя забрали, Камышин и Царицын. Астраханские стрельцы и солдаты опять бунт подняли и воеводу своего, Апраксина, казакам выдали. В Липецке и Туле многие заводы порушены, а европейские союзники к нам на помощь не торопятся и сами с Карлом в сговор вступают. – Царь порывисто и резко встал со своего кресла, снова сел и, нахмурившись так, что на его крупном лбу вспучились кровеносные вены, добавил: – А еще Мазепа, пес паршивый, предал меня.

  – Так это правда?

  – Да, верные известия. Его посланник Андрюшка Войнаровский еще два месяца назад ко мне приезжал и бумагу от Мазепы привозил.

  – И что там?

  – Мазепа потребовал соблюдать 23 пункта и все подписанные моими предшественниками договора с Украиной, а иначе, он не считает меня своим государем. Я приказал схватить Войнаровского, но поздно, тот бумагу передал, ответа ждать не стал и скрылся. Что теперь получается, сын, сам понимаешь. На Руси разруха и народ бунтует. Крестьяне бояр режут, а на дорогах разбойники шалят. Весь юг от нас отпал. Казаки готовятся в поход, а чтобы их сдержать, требуются войска, которые ненадежны и в любой момент могут на сторону бунтовщиков переметнуться. А самое главное, Карл Шведский по весне на Москву пойдет и ой как трудно нам придется.

  Прерывая царя, в комнату втащили тело окровавленного и изломанного человека в рваной одежде. Сколько этому человеку лет и кто он по званию, понять было невозможно. Лицо в синяках, ссадинах и кровавой корке. Однако если судить по одежде, некогда богатой и справной, остаткам камкосиновой (шелковой) рубахи и добротному кафтану, человек этот был знатен.

  Два палача, дородные мужчины лет под сорок, в красных рубахах, сноровисто и привычно завели руки узника за спину, связали их длинной веревкой, и вздели его под потолок так, что несчастный касался пола только кончиками больших пальцев.

  – Кто это? – спросил царевич.

  – Лопухин Абрам Федорович, – ответил Петр и покосился на сына.

  – Дядя? – Алексей был в недоумении.

  – Да, брат твоей матери, которая, видимо, все никак не угомонится.

  – Уверен, матушка здесь ни причем.

  – Посмотрим.

  – Так значит, это дядя воззвания против тебя сочинял?

  – Он самый. – Петр повернулся к палачам и скомандовал им: – Начинайте!

  Один из катов взял лежащие в жаровне раскаленные щипцы, и вырвал из израненного боярского бока кусок плоти. По комнате разнесся запах паленого мяса. Лопухин издал крик боли и отчаяния, а затем выкрикнул:

  – Господи, помоги мне! Государь прости! Виновен перед тобой и признаю это! Вели прекратить пытку, милостивец!

  Царь посмотрел на него и спросил:

  – Кто с тобой в сговоре был?

  – Один я, никого со мной больше не было.

  – Врешь, собака!

  – Именем Господа Бога нашего Исуса Христа клянусь, что один был. Сам подметное письмо сочинил и через холопов своих по Москве распространял.

  – Зачем?

  – Поверил бродягам безродным, что на базарах и рынках толкутся, и решил племяннику своему славу среди московской черни сделать.

  – И что бродяги говорят?

  Лопухин примолк и, подбадривая боярина, другой палач перетянул его кнутом по спине. Абрам Федорович всхлипнул и ответил:

  – Люди говорят, что Антихрист Петр будет повержен и роду Романовых придет конец. Поминают Булавина и Мазепу, шведов и запорожцев. Обнищали люди и разуверились в своем государе, и теперь готовы любого иного правителя признать, только бы не ты на троне сидел.

  – Получается, ты о выживании Романовского корня беспокоился? – усмехнулся царь.

  – Да, милостивец, только об этом и думал.

  – Ну-ну, – Петр посмотрел на сына и кивнул на выход. – Пойдем.

  Царь направился в жилые комнаты, Алексей последовал за ним, а позади кричал боярин Лопухин, его дядя, которого продолжали пытать. Отец и сын прошли в апартаменты Петра, царь выпил вина, и спросил Алексея:

  – Понимаешь теперь Алешка, что творится?

  – Да, – неуверенно ответил царевич.

  – Вот и ладно. Я сейчас же отправляюсь на западную границу, буду готовиться к битве с Карлом, а ты остаешься на Москве.

  – И что мне делать?

  – Укрепляй столицу, готовь рекрутов и постарайся завоевать любовь черни.

  – Батюшка, но как же это...

  – Делай, что я велю, а Ромодановский и московские чиновники тебе помогут. Сделаешь?

  – Да, государь.

  – Вот и славно. Я верю тебе, сын.

  Петр Алексеевич, этот суровый и безжалостный человек, второй раз за день обнял сына, ободряюще улыбнулся ему, и вышел. Путь царя лежал к Гродно, из которого он хотел выбить передовые части шведов, а царевич оставался в Москве, дабы укрепить столицу и привлечь к себе симпатии московских людей.