Текст книги "Историография истории древнего востока"

Автор книги: Василий Кузищин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

В обработке уже тогда весьма обширной массы опубликованных произведений и наиболее важных рукописей составителям оказывали помощь коллеги – А. Вебер, У. Д. Уитни, Т. Ауфрехт, Г. Керн и др. Но основную часть всего труда взял на себя О. Бетлинг. Он читал буквально все и параллельно с работой над словарем готовил издания и переводы текстов, антологию санскритской литературы, трехтомный сборник индийских афоризмов. Его публикации касались не только индологии – именно О. Бетлинг был, например, основоположником якутского языкознания.

Сразу же по завершении Большого Петербургского словаря О. Бетлинг уже в одиночку начал составлять «Малый Петербургский словарь», также в семи томах. Здесь практически не было цитат из текстов, зато объем лексики значительно увеличился за счет обработки только что изданных санскритских текстов. На основе последнего Карл Капеллер подготовил однотомный словарь, который практически и поныне является основным учебным пособием на немецком языке.

Под влиянием Р. Рота в 1873-1875 гг. математик и санскритолог Герман Грассман составил полный словарь «Ригведы» с указанием всех грамматических форм, встречающихся в этом памятнике. Он попытался также максимально дифференцировать все оттенки значений его лексики. У Р. Рота училась в Тюбингене целая плеяда виднейших индологов – его лекции приезжали слушать и русские лингвисты и санскритологи.

Одновременно с санскрито-немецкими вышел и обширный санскрито-английский словарь М. Монье-Вильямса, ученика и преемника Г. Вильсона в Оксфорде. Положенные в основу этого словаря принципы радикально отлич^гшсь от провозглашенных Р. Ротом. Словарь аккуратно и довольно полно воспроизводил толкования туземных лексикографов. Он был, конечно, традиционным, т. е. некритическим, но зато и меньше страдал от гиперкритики и самонадеянных реконструкций. Оба словаря отражали существенные особенности развития немецкой и английской школ санскритологии. Сами цели их составления были различны: у О. Бет-линга и Р. Рота – содействие компаративистике, а у М. Монье-Вильям-са – помощь работавшим в Индии миссионерам (именно такая задача ставилась перед кафедрой Бодена, которую занимал этот ученый).

Наиболее монументальное предприятие в области изучения вед было осуществлено Фридрихом Максимилианом Мюллером (1823-1900). Ученик Э. Бюрнуфа в санскритологии, Макс Мюллер занимался также в Лейпциге у Херманна текстологией греческих классиков. Он был столь предан последнему, что однажды однокашника, усомнившегося в правильности какого-то высказывания профессора, вызвал на дуэль. Макс Мюллер предложил Академии наук издать в Санкт-Петербурге критический текст «Ригведы» с комментариями Саяны, однако этому плану воспрепятствовал О. Бетлинг. М. Мюллер стал профессором сравнительной филологии в Оксфорде. Финансировать издание «Ригведы» согласилась дирекция Ост-Индской компании, которой тогда было необходимо показать заинтересованность в культурных начинаниях и тем самым нейтрализовать усиливавшуюся критику своей деятельности в Индии.

С помощью коллег – Теодора Ауфрехта, Юлиуса Эггелинга, Альбрехта Вебера – Макс Мюллер за 25 лет (1849-1874) издал шесть огромных фолиантов «Ригведы» тиражом 500 экземпляров. Эта работа была выполнена на самом высоком уровне достижений немецкой текстологии середины прошлого века. Публикация Макса Мюллера произвела сенсацию и в самой Индии: хотя к «Ригведе» относились с особым почтением, но знали ее, в сущности, плохо, довольствуясь лишь запоминанием отдельных стихов-мантр и не всегда исправными рукописями. В Пуне ученые брахманы специально собрались, чтобы по печатному тексту внести исправления в свои манускрипты. При этом чтение его было поручено человеку не брахманской касты, ибо сами брахманы боялись ритуального осквернения от прикосновения к книге, изданной европейцами. Публикация «Ригведы» дала новый импульс к деятельности по возрождению древней веры и обычаев – созданию в 1876 г. Даянандом Сарасвати общества «Арьясамадж».

Параллельно с «Ригведой» издавались и другие ведийские тексты, рассматривавшиеся как древнейшие памятники индо-германской культуры: «Самаведа» с переводом Т. Бенфея, «Атхарваведа» (Р. Рот и У. Д. Уитни), Белая Яджурведа и Тайттирия-самхита (А. Вебер), наконец, литература брахман («Шатапатха» была опубликована А. Вебером, «Айтарея» – Т. Ауфрехтом). Перед исследователями открывалось безбрежное море санскритской письменной традиции, в котором необходимо было научиться ориентироваться. Огромной заслугой Альбрехта Вебера (1825-1901) явилась подготовка обширного каталога берлинского собрания рукописей (1851-1853). Появились описания и других коллекций, так что через некоторое время возникла потребность в сводном «Каталоге каталогов», который и был издан Теодором Ауфрехтом (1822-1907). В Калькутте с 1848 г. выходила серия «Библиотека Индика», в которой опубликованы десятки и сотни томов на санскрите. Душой этого предприятия был выдающийся индийский ученый, библиотекарь Азиатского общества, а впоследствии его президент Раджендралал Митра (1822-1891).

Цели упорядочения информации о памятниках, написанных на санскрите, служила «История индийской литературы» А. Вебера. Она была как бы комментарием к его каталогу. Автор дал общий обзор известных к тому времени текстов, уделяя особое внимание проблеме их относительной и абсолютной хронологии. Ученый основал также специальный журнал Indische Studien. За полвека (1849-1898) вышло 18 томов «Индологических штудий», большая часть которых принадлежала самому А. Веберу. Здесь помещались публикации и переводы текстов, статьи, порой и поныне сохраняющие значение благодаря богатству использованного в них фактического материала.

Более поверхностной, хотя и блестящей по форме была «История санскритской литературы» Макса Мюллера. Ее автор являлся наиболее популярным индологом прошлого века, охотно и много выступавшим по самым разным сюжетам языкознания и мифологии, философии и литературы. Макс Мюллер предложил условную периодизацию истории ведийской литературы, выделив эпохи самхит, брахман и сутр. Он попытался вывести один жанр из другого, находя, например, источник «Законов Ману» и других дхармашастр в древних сутрах брахманских ритуалистических школ. Оживленную полемику вызвала его концепция о «веках молчания» санскритской литературы (примерно с I века до н. э.), объясняемого господством буддизма. После III века н. э., по мнению ученого, наступил период «санскритского Ренессанса», связанный с возрождением индуизма.

В середине прошлого века индоевропеистика находилась в центре гуманитарных наук. Существовала тенденция создания кафедры санскрита и сравнительного языкознания во всех университетах Европы, а сама санскритология развивалась как важнейшая часть компаративистики. Сравнительный метод из лингвистики распространялся на иные научные дисциплины. Стали появляться работы по индоевропейской мифологии. Адальберт Кун с энтузиазмом сопоставлял персонажи греческих, римских и древнеиндийских мифов, находя их первоначальное тождество. По его мнению, значительная часть древнеиндийского пантеона восходит к праиндоевропейскому единству (культура же праиндоевропейцев оказывалась так же близка древнеиндийской, как реконструируемый индогерманский праязык – санскриту).

Широкую известность получили работы Макса Мюллера. Для него Индия была не просто одной из стран Азии, но как бы нашей собственной общей прародиной. Он писал: «Изучая “Ригведу”, мы чувствуем себя так же, как американцы, если бы они совершенно забыли о своем происхождении и вдруг посетили бы Англию». Веды интересовали ученого отнюдь не в связи с историей самой Индии, а как важнейший источник «для изучения человека или, если хотите, индогерманского человека». Составителей «Ригведы» Макс Мюллер считал первобытными поэтами, со всей наивностью и непосредственностью выражавшими свой восторг перед явлениями природы, в их гимнах нет ничего «иррационального или метафизического». Богатство древней мифологии он старался возвести к некоему первоначальному солнечному мифу.

Индийский материал активно использовался и в работах по сравнительной этнологии. Исследователей прежде всего привлекали описания свадебных и похоронных обрядов, которые могли найти аналогии в сообщениях античных писателей, в средневековых германских обычаях и поверьях. Весь сходный материал объявлялся принадлежащим эпохе первоначального индогерманского единства. Общеиндогерманские обряды оказались, таким образом, значительно богаче, нежели те, которые можно наблюдать у отдельных народностей этой семьи. По существу, вместо анализа и реконструкции наиболее раннего состояния делались попытки создания синтетической, сводной картины.

Постепенно в круг этнологических исследований начал включаться материал и о тех племенах, которые не находились в родстве с индоевропейцами. И тогда возникла проблема типологического сходства и общих закономерностей в развитии социальных форм и культуры разных народов. Санскритские источники широко использовались при построении глобальных схем основных этапов истории человечества (на русском языке, например, в работах М. М. Ковалевского по эволюции родового строя, семьи, собственности, общины, правовых обычаев).

Особенно большое значение имела санскритология в развитии фольклористики и сравнительного литературоведения. Центральной фигурой здесь является Теодор Бенфей (1809-1881). Как и большинство индологов того времени, он получил блестящее классическое образование, которое помогло ему в избранном направлении исследований. Славу ученому принесла работа о сборнике басен и новелл «Панчатантре» (1859), в которой он пытался доказать, что большая часть сюжетов мирового фольклора корнями уходит в Индию. В самой же Индии басни о животных обязаны своим происхождением джатакам – рассказам о прежних рождениях Будды – и связаны с индийским учением о переселении душ.

Полемика, вызванная теорией литературных миграций, продолжалась несколько десятилетий, и заслугой Т. Бенфея явилась не только постановка проблемы, но и открытие им целого ряда фактов по истории странствования «Панчатантры».

Тема культурных влияний была чрезвычайно популярна в историографии. Так, А. Вебер, анализируя сходство основных мотивов «Рамаяны» и «Илиады» (похищение жены и великая война), доказывал, что индийский эпос сложился под воздействием Гомера. Он же (а затем и Эрнст Виндиш) защищал тезис о греческом происхождении индийского театра. Ставилась под сомнение самостоятельность развития индийской математики и астрономии. Индуистское учение об аватарах выводилось из христианских представлений о воплощениях, и само имя Кришны связывалось с Христом. Во всей обширной литературе подобного рода недостаточно принималась во внимание возможность чисто типологического сходства, нередко и сами сравнения оставались поверхностными и субъективными. Увлеченные идеей влияния, исследователи не всегда задумывались над причинами, которые могли бы вызвать подобное влияние, или об условиях, которые могли его обеспечивать. Дело часто ограничивалось констатацией как бы перемещения той или иной идеи или образа, а сам механизм взаимодействия разных культур оставался нераскрытым.

В середине прошлого века в санскритологии происходило становление национальных школ. Одним из первых американских индологов был Уильям Дуайт Уитни (1827-1894), переведший на английский язык «Ат-харваведу». Он работал в Йельском университете. В 1842 г. было основано Американское общество ориенталистов, а с 1850 г. стал выходить журнал этого общества Journal of American Oriental Society. В Голландии трудился буддолог Гендрик Керн (1833-1917), как и У. Д. Уитни, учившийся в Германии.

Появились первые санскритологи и в университетах Москвы и Петербурга П. Я. Петров и К. А. Коссович. Павел Яковлевич Петров (18141876) получил образование в Московском университете по восточным языкам: арабскому, персидскому и турецкому. Занимался он и санскритом, для совершенствования в котором был послан к Ф. Боппу. По возвращении в Россию П. Я. Петров преподавал в Казанском университете, а в 1851 г. занял только что созданную кафедру санскрита в Москве. Он был известен как замечательный полиглот (о чем свидетельствует и его библиотека, хранящаяся в Московском университете). Ученики П. Я. Петрова, Ф. Ф. Фортунатов и В. Ф. Миллер, начинали свою деятельность как санскритологи, хотя их основные труды принадлежали другим областям лингвистики.

В Москве учился и Каэтан Андреевич Коссович (1814-1883), усердно занимавшийся греческим, латинским и древнееврейским. К изучению санскрита его подтолкнули славянофилы – прежде всего А. С. Хомяков, подаривший «страстному эллинисту» вильсоновский словарь, купленный по случаю на Сухаревке. А. С. Хомяков и сам был настолько увлечен поисками древнеиндийских слов, сходных со славянскими, что утверждал, будто русский человек легко может читать по-санскритски, вовсе не обучаясь специально этому языку (проблема лишь в незнании шрифта). Памятником такого же рода энтузиазма является и подготовленный (но не законченный) К. А. Коссовичем «Санскрито-русский словарь» (1850-е годы), где слова даются не только русскими буквами, но и располагаются в порядке нашего алфавита, чтобы облегчить пользование им «для лиц, индийского письма не знающих». Когда в Петербургском университете был образован факультет восточных языков, К. А. Коссович занял кафедру санскрита. Преподавание его не отличалось научной глубиной и систематичностью, но все же появилась возможность для специализации в области индологии.

Итоги развития индологии к середине XIX в. можно было бы подвести следующим образом.

В конце XVIII в. началось научное изучение Индии европейцами. Появилась первая организация востоковедов – Азиатское общество, основанное У. Джонсом, журналы и переводы с санскрита.

В начале XIX в. образованы кафедры в ведущих университетах Европы, сложились национальные школы, связанные с именами А.-В. Шлегеля и Ф. Боппа (Германия), Э. Бюрнуфа (Франция), Г.-Т. Кольбрука и Г. Г. Вильсона (Англия).

За несколько десятилетий подготовлены научные издания многочисленных текстов (и прежде всего опубликована Максом Мюллером «Риг-веда»).

Осуществлена дешифровка древнеиндийской письменности (Д. Прин-сеп) и начались первые, еще любительские, раскопки и сбор коллекций древностей.

Накопленная информация собрана и систематизирована в таких общих трудах, как «Исследование индийской древности» X. Лассена, в каталогах санскритских рукописей и «Истории индийской литературы» А. Вебера.

Санскритология развивалась в рамках индоевропеистики и на основе сравнительного метода исследований. Основу всей последующей индологии заложил Большой Петербургский словарь, составленный О. Бет-лингом и Р. Ротом.

§ 2. Классическая индология

В конце XIX и первой половине XX в. индология освобождается от индоевропеистики и становится самостоятельной дисциплиной, или, скорее, – целым комплексом специальных дисциплин. Это время, к которому относится жизнь и деятельность классиков науки.

В центре внимания ученых продолжают оставаться веды, но постепенно подход к ним меняется – их все чаще анализируют в контексте индийской, а не гипотетической индогерманской культуры. В своем шеститомном комментированном переводе «Ригведы» Альфред Людвиг (1832-1912) стремился дать историческую интерпретацию сведениям этого памятника, находя в нем отражение социальной действительности. Он рассматривал, например, термины «арья» и «даса» как обозначения двух этносов – пришлого и аборигенного, а выражение «панчаджана» («пять народов») – как пять арийских племен, осуществлявших завоевание Индии. Ведийское «сабха» ученый предлагал понимать как совет племени, состоявший из представителей отдельных родов (виш). Общество эпохи «Ригведы» А. Людвиг реконструировал в тех социологических понятиях, которые в 70-80-е годы прилагались к только что открытой тогда первобытности. И самая задача подобного исследования ставилась в связи с реконструкцией древнейших форм организации человеческого общества. Аналогичные цели решал в своем исследовании «Ашвины-Диоскуры» и русский индолог Всеволод Федорович Миллер (1848-1913), занимавшийся у А. Людвига в Праге.

Генрих Циммер (1851-1910) в книге «Древнеиндийская жизнь» также стремился собрать материал из различных ведийских текстов для описания первобытных общественных отношений (не задумываясь, впрочем, о том, что самхиты и ритуальные сутры, очевидно, разделены несколькими веками и описывают разную «древнеиндийскую жизнь»). Ученый придавал решающее значение так называемому «арийскому завоеванию» Индии, в результате которого расовые различия между пришельцами и аборигенами были закреплены в виде кастового неравенства. Ариев он рассматривал как «нашу» (т. е. индогерманскую) расу – «юную, сильную и преданную своим богам».

Арийская тема была характерна и для известного санскритолога Леопольда фон Шредера (1851-1920), в обширных трудах и многочисленных статьях которого часто повторялась мысль о кровном родстве и духовной близости древних германцев и создателей вед. Эта идея стала популярной в немецкой культуре, ею вдохновлялся, например, Рихард Вагнер. Здесь закладывалась почва и для создания политического «арийского мифа», распространившегося в Германии в 20-30-е годы.

Ведийские штудии во Франции связаны прежде всего с именем Абеля Бергеня (1838-1886), написавшего трехтомный труд «Ведийская религия по гимнам Ригведы». Основная мысль исследователя заключалась в том, что источник необходимо анализировать сам по себе, вне всяких сравнений. Поэтому он «отбросил прочь Гомера и Эдду и засел за Ригведу». Конечный вывод ученого заключался в том, что ведийские гимны отражают отнюдь не эмоции первобытного человека, а разработанную мифологическую систему. Однако такая система предполагает и развитый религиозный культ – одно немыслимо без другого. В отличие от Р. Рота и Макса Мюллера, А. Бергень увидел в «Ригведе» продукт утонченной жреческой мысли и памятник сложной поэзии, следующей определенным канонам. В России подобное направление исследования представлено Филиппом Федоровичем Фортунатовым (1848-1914), который занимался у А. Бергеня в Париже.

Наиболее обстоятельное изложение ведийской мифологии, основанное не на широких сравнениях и реконструкциях, а на анализе самих ведийских текстов, принадлежало Альфреду Хиллебрандту (1853-1927), ученику М. Хауга. Исследователь рассматривал «Ригведу» как произведение, имеющее определенные тенденции, а отнюдь не в качестве некоего «фольклора». Он доказал, что ведийские божества нельзя воспринимать как простые олицетворения природных феноменов, – таким образом решительно отказавшись от примитивной натурмифологии Макса Мюллера и А. Куна.

Совершенно революционные идеи высказывались в трехтомной монографии «Ведийские штудии» (1888-1901), принадлежавшей Рихарду Пишелю и Карлу Гельднеру. Последний был переводчиком «Ригведы» и исследователем «Авесты». Ученик Р. Рота, К. Гельднер (1852-1929) порвал с идеями своего учителя. Авторы «Ведийских штудий» рассматривали «Ригведу» как памятник чисто индийской древности, в интерпретацию которого не следует вносить никаких домыслов, основанных на изучении языков и религии других индоевропейских народов. Возражая Г. Грассману, они утверждали, что чисто лингвистическое толкование текста опасно и не способно привести к надежным результатам. Кабинетные схемы должны уступить живому восприятию памятника, основанному на анализе лексики классического санскрита. В этой связи подвергались реабилитации и средневековые комментарии.

Британскими чиновниками к тому времени уже была проведена огромная работа по этнографическому описанию различных местностей Индостана. С точки зрения Р. Пишеля и К. Гельднера, изучение подобного материала о верованиях современных индийцев значительно полезнее для понимания ведийских текстов, чем реконструкции гипотетических индоевропейских древностей. Они находили в «Ригведе» не только развитый жреческий культ (как А. Бергень), но и «жадную охоту за драгоценными металлами», увлечение азартными играми, охотой и гетерами. Выражаясь словами Г. Ольденберга, общество «Ригведы» было обрисовано «красками плутовского романа».

Самому Герману Ольденбергу (1854-1920) принадлежал ряд исследований о ведах – их текстологии, метрике и содержании. Анализируя стихотворные размеры ведийских гимнов, ученый стремился реконструировать первоначальную форму самхит. В интерпретации «Ригведы» он часто шел по пути, проложенному Р. Ротом, стараясь, однако, не впадать в крайности сторонников «сравнительного метода». Книга Г. Ольденберга «Религия веды» выдержала несколько изданий как образец взвешенного исследования и всестороннего изложения предмета.

База для будущих исследований была подготовлена целым рядом справочных изданий. Среди них необходимо назвать труды Мориса Блумфилда (1885-1928), учившегося у Р. Рота и работавшего в университете Джона Гопкинса (США). Ему принадлежат такие книги, как «Ведийский конкорданс» (1906) – алфавитный индекс мантр с указанием цитат в поздневедийской литературе, трехтомный указатель вариантов ведийских стихов (1930-1934). Английские санскритологи Артур Макдоннелл (1854– 1930) и Артур Берридал Кейт (1879-1944) подготовили двухтомный «Ведийский индекс», содержащий разъяснения многочисленных реалий, встречающихся в ведийской литературе. Некоторые из этих статей приобрели характер небольших исторических исследований.

А. Бергень, как и ранее Р. Рот, был исследователем преимущественно «Ригведы». Он доказывал существование развитого культа в эпоху ее составления, но сам вовсе не занимался ритуалистикой. Между тем к концу прошлого века уже были изданы все редакции «Яджурведы» (в частности, Л. Шрёдером) и многие другие ритуальные тексты. Важным импульсом к исследованию древнеиндийских обрядов стало развитие общей этнологии в трудах таких ученых, как Э. Тейлор и Дж. Фрэзер.

Еще в середине прошлого века Адольф-Фридрих Штенцлер начал издавать и переводить сутры о домашних обрядах. Затем, в 80-е годы, эту работу продолжил ученик Л. Шрёдера по Дерптскому университету киевский профессор Фридрих (Федор Иванович) Кнауэр. Г. Ольденберг опубликовал в двух томах переводы всех основных грихьясутр, а А. Хил-лебрандт дал общий обзор ритуальной литературы Древней Индии. Но особенно плодотворна была деятельность голландца Виллема Калан-да (1859-1932), посвятившего этой тематике всю жизнь. Ученик Г. Керна, профессор университета в Утрехте, В. Каланд опубликовал целый ряд наиболее важных ритуальных сутр. Ему принадлежат и несколько монографий, преимущественно о похоронных и поминальных обрядах. Со свадебными обрядами аналогичная работа была проделана М. Винтерницем и Л. Шрёдером. В России Д. Н. Кудрявский опубликовал книгу, содержавшую анализ ритуалов посвящения в брахманские ученики и приема почетного гостя (1914).

Помимо описательных и компаративистских штудий стали появляться и труды, содержавшие общие концепции древнеиндийского жертвенного ритуала. Классическая монография на эту тему – «Доктрина жертвоприношения в брахманах» (1898) – принадлежала ученику А. Берге-ня Сильвену Леви (1863-1935). Французский исследователь доказывал, что в основе древнеиндийского ритуала лежат магические представления, сходные с теми, которые встречаются у примитивных народов, – ведийский жрец был прежде всего колдуном.

Последняя большая книга Г. Ольденберга «Донаучная наука» была посвящена мировоззрению составителей поздневедийской литературы брахман. Ученый показал, что для них общие понятия являлись не только реально существующими материальными телами, но и выступали как некие магические сущности. Для отраженного в брахманах архаического сознания все в мире взаимосвязано и подчиняется жестким закономерностям. Именно благодаря этому жрец кажется всемогущим и способным превращать одно в другое, добиваясь желаемого результата. Исследователь удачно определил брахманы как «донаучную науку». Работа в том же направлении была продолжена польским ученым С. Шайером.

Идеи, высказанные Л. Леви-Брюлем в его работах о «первобытном мышлении», оказались весьма плодотворными в изучении литературы брахман. Что же касается более поздних текстов – упанишад, то здесь продолжал господствовать ранее сформировавшийся к ним подход как к подлинным философским произведениям. Крупнейший исследователь упанишад Пауль Дойссен (1845-1919), однокашник и друг Ф. Ницше, рассматривал себя как прямого продолжателя дела А. Шопенгауэра (ма-нам последнего он и посвятил знаменитый сборник своих переводов «шестидесяти упанишад»). Труды П. Дойссена приобрели большую популярность в Индии и были переведены даже на санскрит. Они оказали значительное влияние на формирование неоиндуизма (в частности, на Свами Вивекананду).

Проблемы изучения санскритского эпоса были поставлены еще в середине века Адольфом Хольцманом (1810-1870). Он пытался реконструировать первоначальный вариант «Махабхараты», предложив так называемую теорию инверсии. Согласно этой теории, положительные характеристики Кауравов в поэме объясняются тем, что сказания возникли в среде их сторонников и лишь впоследствии были присвоены потомками Пандавов. В процессе такой передачи подвергся трансформации основной сюжет, и положительными героями стали Юдхиштхира и его братья.

В 1892 г. вышла в свет книга иезуита Йозефа Дальмана (1861-1930) «Махабхарата как эпос и книга о праве». Ученый выступил с убедительной критикой тех построений, согласно которым индийский эпос сложился поздно и под влиянием греков. В то же время его представления о происхождении «Махабхараты» оказались парадоксальными. Он полагал, что основу поэмы составляли дидактические фрагменты, а сами сказания были сочинены автором лишь для иллюстрации сформулированных требований морали – дхармы.

Книга Й. Дальмана вызвала самое широкое обсуждение. Проблемы изучения эпоса, очевидно, назрели, и целый ряд индологов принял активное участие в их решении. Г. Якоби издал книгу, посвященную содержанию «Рамаяны». М. Винтерниц занимался текстологией эпоса. Подчеркивая его многослойность, ученый говорил, что, в сущности, дата каждого стиха должна быть определена отдельно. Г. Ольденберг находил истоки эпической поэзии в гимнах-диалогах ведийской литературы.

Особый интерес представляют работы Эдварда Уошборна Хопкинса (1857-1932). Он учился в Лейпциге, а затем долгие годы преподавал в Йельском университете и был редактором журнала Американского общества востоковедов.

В книге «Социальное положение правящей касты в Древней Индии» автор доказывал, что общество, отраженное в «Махабхарате», решительно отличается от того, которое обрисовано, скажем, в «Законах Ману». Принимая декларации брахманских книг на веру, индологи зачастую писали о всевластии жрецов и теократическом характере древнеиндийских государств. Однако, по данным эпических поэм, следует говорить скорее о том, что власть принадлежала военной аристократии. В книге об эпической мифологии (1915) исследователь приходил к выводу, что и религиозные представления эпоса существенно отличаются от зафиксированных в ведийской литературе.

Между тем в 1883-1896 гг. появился полный английский перевод «Махабхараты», изданный под именем Пратап Чандра Роя. Перевод этот, выполненный Гангули, был полезен для ориентации в огромном произведении, хотя переводчик и не ставил перед собой задачи научного исследования текста. Важнейшим справочным пособием стал подготовленный Сёренсеном «Индекс имен Махабхараты» (1904). В начале XX в. возник грандиозный план критического издания «Махабхараты» под редакцией М. Винтерница, Г. Якоби и Г. Людерса. Замыслы эти были нарушены Первой мировой войной.

В те же годы важную работу над «Панчатантрой» проделал Иоганн Хертель (1872-1955), которому удалось определить древнейшую версию памятника – «Тантракхьяяку» и проследить дальнейшую историю его различных рецензий. Книга о возникновении и распространении «Панча-тантры» имела важное принципиальное значение, ибо здесь вырабатывалась самая методика текстологического анализа литературных произведений, имеющих неустойчивый, «текучий» состав.

На рубеже веков неуклонно возрастал интерес к буддизму. Так же, как в изучении христианства, в буддологии сложились две школы: мифологическая и историческая. Крупнейшим представителем первой был француз Эмиль Сенар (1847-1928). В своей книге «Легенда о Будде» (1873-1875) он доказывал, что миф обладает системностью, – поэтому нельзя устранить из него явно неправдоподобные элементы, а остальное считать отражением некоей исторической реальности. По мнению исследователя, «легенда о Будде» имеет все характерные черты мифа, она возникла на основе мифологии Вишну-Махапуруши, последняя же связана с солярным культом. Оппоненты указывали, что концепция Э. Сенара базируется на довольно поздних источниках, а применяемый им метод анализа настолько субъективен, что позволяет и в биографии Наполеона обнаружить солнечный миф.

Теория о солярных культах, лежащих в основе буддийской мифологии, защищалась также Гендриком Керном. Последний сопоставлял Будду с Солнцем, его противника Девадатту – с Луною, шесть еретических учителей – с планетами и т. д. Методика так называемой «натурмифоло-гии» пользовалась успехом в конце прошлого века.

«Историческая школа» представлена именами Томаса Вильяма Рис-Дэвидса (1843-1922) и Г. Ольденберга. Эти исследователи полагали, что за вычетом явных вымыслов буддийское предание заслуживает доверия. Т. Рис-Дэвидс был служащим гражданской администрации на Ланке. Он знал санскрит, пройдя в студенческие годы курс у А.-Ф. Штенцлера в университете Бреслау, в Анурадхапуре стал заниматься пали под руководством буддийского монаха. Разыскивая и копируя эпиграфические памятники, ученый все более проявлял интерес к буддизму как основе древней культуры острова. Когда в 1873 г. Т. Рис-Дэвидс был вынужден вернуться на родину, он посвятил себя именно этой области науки. В 1877 г. появилась его первая книга о буддизме, а в 1881 г. Т. Рис-Дэвидс основал общество по изучению палийских текстов (Pali Text Society) с целью публикации канона и исследования так называемого «южного буддизма» (тхе-равады или хинаяны). Общество выпускало журнал и серию изданий текстов и переводов. Сам Т. Рис-Дэвидс стал профессором пали и секретарем Королевского Азиатского общества в Лондоне. Вместе с М. В. Фаусбёллем он опубликовал полный корпус джатак в шести томах. Последним предприятием ученого стала подготовка большого словаря пали, остающегося основным лексикографическим пособием до настоящего времени. После смерти Т. Рис-Дэвидса президентом палийского общества стала его супруга Каролина Рис-Дэвидс, также известный буддолог.