Текст книги "Историография истории древнего востока"

Автор книги: Василий Кузищин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Из других отечественных исследователей следует отметить ориенталиста В. В. Бартольда, посвятившего несколько работ древнему периоду Средней Азии. Это небольшая статья о границах Греко-Бактрии (1916) и очерк, связанный с выявлением особенностей так называемого восточно-иранского эпоса, характеризующего эпическую традицию обитателей Среднеазиатского региона, увидевший свет в 1922 г. [Бартольд, 1963, II]. Древнейшему периоду посвящен специальный раздел и в книге В. В. Бартольда, рассматривающей культурную жизнь Туркестана (1927). Однако ни по объему привлекаемых источников, ни по уровню исторического синтеза эти работы не идут ни в какое сравнение с монументальными бартольдовскими трудами, посвященными средневековой эпохе.

В первый период деятельность в сфере археологии носила во многом любительский и краеведческий характер и преимущественно была связана с памятниками Средневековья. Заметную активность здесь проявлял находившийся в Ташкенте туркестанский кружок любителей археологии, но его деятельность лишь незначительно затронула памятники предыс-ламского времени. В 20-е годы археологическая активность заметно возросла, археологические памятники стали изучаться более целенаправленно и профессионально. Однако культуры, да и целые цивилизации Древней Средней Азии оставались неизвестными науке.

Таким образом, в течение первого периода были выявлены и систематизированы материалы письменных и нумизматических источников, послужившие основой для изучения древней истории региона; успешно разрабатывались вопросы исторической географии; освещалась политическая история, в первую очередь эпохи Александра Македонского и Гре-ко-бактрийского царства; был очерчен предмет региональной истории, определенный как древняя история Западного Туркестана.

§ 2. Исследования 30—50-х годов XX в.

Во второй период (начало 30-х годов – конец 40-х годов XX в.) происходят качественные изменения в информационном банке и вырабатывается концепциональный подход к освещению древней истории Средней Азии. Фонд письменных источников за это время не претерпел существенных изменений, хотя и не все его возможности результативно использовались исследователями. Вместе с тем предпринимаются издания тематических подборок сведений античных авторов (например, обзор материалов по древней Бактрии, подготовленный в Самарканде Савицким [Савицкий, 1941]. В 1940 г. в Ташкенте был даже выпущен сборник данных письменных источников, представленных в выборках и озаглавленный «Древние авторы о Средней Азии» [Древние авторы..., 1940]. Хотя уровень, а иногда и качество вновь сделанных переводов не отвечали строгим требованиям современного источниковедения, материалы сборника широко использовались исследователями, особенно не владевшими древними языками. Хотя потребность в таких изданиях, как монументальный компендиум В. В. Латышева «Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе» весьма велика, соответствующая работа не проведена и до настоящего времени.

Изменения в области нумизматики носили скорее качественный, чем количественный характер. По существу, основные типы монет греко-бак-трийских, парфянских, кушанских правителей и представителей более мелких династий были выявлены уже в первом периоде. С конца 20-х годов в Средней Азии осуществляется тщательная работа по учету монетных находок и их точной паспортизации, которая проводится М. Е. Массоном [см., например, Массон М., 1933]. Это позволило более обоснованно подойти к исторической интерпретации нумизматических материалов. Таковы исследования А. Н. Зографа о монетах правителя Герая, относящихся к предкушанскому времени [Зограф, 1937], и М. Е. Массона о так называемых монетах «безымянного царя» – одного из ярких представителей раннекушанской эмиссии [Массон М., 1950].

В археологическом источниковедении решающим рубежом стало открытие в 1932 г. в Айртаме, на берегу Амударьи, на территории древней Бактрии каменного фриза буддийского монастыря кушанского времени [Массон М., 1933]. Произведенные раскопки установили наличие в этом месте монументальной постройки, украшенной каменными скульптурными группами, были обнаружены также кушанская керамика и кушанские монеты [Массон М., 1935]. Так впервые был открыт археологический комплекс древней эпохи. В результате в среднеазиатской археологии возникло новое направление – археология древних цивилизаций. Открытия следовали одно за другими. Организационно их обеспечивали два вида мероприятий: крупные экспедиции и подготовка кадров, сопровождавшаяся формированием новых научных центров, в первую очередь в республиках самой Средней Азии. Одной из первых крупных археологических экспедиций стала Термезская археологическая комплексная экспедиция, начавшая в 1936 г. широкие работы на юге Узбекистана, в районе Термеза – важного городского центра древней эпохи. С 1938 г. развернули широкие работы Хорезмская экспедиция под руководством С. П. Толстова в низовьях Амударьи на территории древнего Согда, Зеравшанская экспедиция под руководством А. Ю. Якубовского, в южных областях Казахстана широкомасштабные изыскания проводит экспедиция под руководством А. Н. Бернштама. Такие экспедиции в значительной мере стали и центрами подготовки кадров археологов нового поколения.

Эти кадры готовились в разных центрах и на основе различных научных традиций. Именно к 30-м годам восходит формирование трех школ среднеазиатской археологии – Ленинградской, Ташкентской и Московской. Их представители и поныне успешно ведут археологические изыскания в регионе и обеспечивают интерпретационные разработки среднеазиатской древности.

Ленинградская школа сложилась на традициях петербургского востоковедения и блестящих восточных коллекциях Эрмитажа. Уже в ходе раскопок в Средней Азии ее представители овладели спецификой археологии. В их трудах широко представлен анализ привлекаемых в подлинниках письменных источников, историко-культурные экскурсы по торевтике и другим видам художественных изделий. Наиболее крупным представителем этой школы является ученик В. В. Бартольда А. Ю. Якубовский. В этом же русле работали М. М. Дьяконов, А. М. Беленицкий, А. Н. Бернштам.

Ташкентская школа сформировалась на основе традиций туркестано-ведения, тесно связанного с изучением собственно среднеазиатских археологических памятников в сочетании с разработкой письменных источников, в значительной мере и местных архивов, содержащих средневековые рукописи и документы. Этот стиль работы развивал В. В. Вяткин. Ташкентская школа выработала специфические приемы археологических раскопок применительно к местным условиям, разработала такие направления, как изучение топографии древних городов, история горного дела, большое внимание уделяла нумизматике, учету местных легенд и преданий. Фактическим создателем этой школы был М. Е. Массон, активными сотрудниками первого поколения – Я. Г. Гулямов, В. А. Шишкин, В. Д Жуков, А. И. Сухарев. В 1940 г. при Среднеазиатском государственном университете в Ташкенте М. Е. Массоном была создана кафедра археологии Средней Азии, выпускники которой на многие десятилетия образовали надежный состав структуры археологической науки Средней Азии.

Вокруг С. П. Толстова стала группироваться Московская школа среднеазиатской археологии, для которой характерно стремление к историко-культурным обобщениям с широким использованием данных этнографии как модели для аналогии, выход на теоретические, хотя и несколько социологизированные обобщения.

Одновременно с ростом кадров происходит и формирование новых научных центров, и прежде всего в Ташкенте. Группы археологов-про-фессионалов складываются в Самарканде и Ашхабаде, определенная работа проводится в Душанбе и Алма-Ате. Частые организационные перестройки, типичные для 20-30-х годов, не способствовали проведению четкой организационной работы. С образованием республиканских академий наук (1943 г. – в Узбекистане, 1946 г. – в Казахстане, 1951 г. – в Туркменистане, Таджикистане и Киргизии) в них формируются специальные археологические отделы, как правило, в составе институтов истории. В послевоенные годы продолжается деятельность крупномасштабных экспедиций. В 1949 г. М. Е. Массоном была создана Южно-Туркме-нистанская археологическая комплексная экспедиция, работающая до настоящего времени (ЮТАКЭ). В 1947 г. А. Ю. Якубовский возглавил Согдийско-Таджикскую (позднее – просто Таджикскую) археологическую экспедицию. Продолжается деятельность Хорезмской экспедиции и экспедиций, возглавляемых А. Н. Бернштамом.

Эти организационные усилия обеспечили успехи археологических изысканий. Работы на Айртаме и Термезе впервые выявили материальную культуру Кушанской эпохи. М. М. Дьяконов, работая в составе Согдийско-Таджикской экспедиции, произвел раскопки в Кобадиане на юго-западе Таджикистана, где была разработана стратиграфия, охватившая периоде середины I тыс. до н. э. до IV-Vвв. н. э. [Дьяконов, 1953]. В. В. Григорьев, организационно связанный с Зеравшанской экспедицией, в ходе раскопок на Тали-Баарзу под Самаркандом наметил последовательность археологических комплексов для древнего Согда. В конце 40-х годов тщательные археологические исследования на городище древнего Самарканда – Афрасиабе – позволили А. И. Тереножкину существенно дополнить и уточнить эту стратиграфию [Тереножкин, 1950]. Это были важные шаги в систематизации и организации археологического материала. В Хорезме С. П. Толстовым археологические комплексы были выделены на основе сопоставления разновременных памятников, и его фундаментальная книга «Древний Хорезм», обобщившая эти материалы, долгое время являлась важнейшим пособием среднеазиатских археологов [Толстов, 1948). Уже в первой половине 30-х годов археологи Ашхабада произвели раскопки на городище Ниса, ими был открыт комплекс парадных строений, найдены детали архитектурного декора и обломки глиняных скульптур парфянского времени. В широких масштабах и на новом методическом уровне исследования Нисы продолжены с 1946 г. Южно-Турк-менистанской археологической комплексной экспедицией. В результате этих исследований, длившихся два десятилетия, были раскрыты остатки монументальной архитектуры, в царской сокровищнице обнаружена великолепная коллекция художественных ритонов из слоновой кости, а неподалеку – хозяйственный архив, ставший одной из вех в становлении нового этапа изучения древней истории Средней Азии.

С этим скачком в информационном банке и с усилением теоретических разработок в отечественной исторической науке связаны и успехи в области исторической интерпретации древней истории Средней Азии, которыми характеризуется второй период.

В сфере интерпретации уже в 30-е годы формулируются два важных положения – четко определяется предмет исследования (древняя история народов Средней Азии и Казахстана) и появляются первые концеп-циональные разработки. Во второй период продолжает использоваться и традиционный, описательный подход к рассмотрению древней истории с определением основных направлений исторических процессов. Здесь необходимо отметить прежде всего работы К. В. Тревер, и в первую очередь ее капитальную монографию, продолжающую тематику изучения Греко-Бакгрии [Тревер, 1940[, и исследование по эпохе походов Александра Македонского [Тревер, 19471. Эти труды, основанные на анализе письменных источников, отличаются привлечением данных и по материальной культуре, правда, пока в основном из музейных собраний.

Важное значение имел фундаментальный труд английского историка В. Тарна «Греки в Бактрии и Индии», первое издание которого вышло в 1938 г. [Tarn, 1938J. Тщательный текстологический анализ письменных источников ученый сочетает с данными нумизматики. Однако само исследование осталось преимущественно фактологическим, многие заключения по политической истории, предложенные автором, были оценены учеными как малообоснованные. Отечественные исследователи оперативно отозвались на этот труд рецензией С. П. Толстова «Подъем и крушение империи эллинистического “Дальнего Востока”» [Толстов, 1940]. Помимо других замечаний в рецензии особый акцент был сделан на оценку событий эпохи Александра Македонского и его преемников. Здесь во главу исследования ставилась борьба народов Средней Азии против завоевателей и поработителей, что отражало определенную предвзятую установку, восходящую к тенденции политизации исторической науки. При таком подходе вычленение предмета региональной истории, имеющего право на самостоятельное существование наряду с историей государства Ахеменидов и Аршакидов, приобретало характер нарочитого противопоставления разных культурных традиций, приводило к стремлению упрощенно рассматривать всю историю народов Древней Средней Азии только как успешную борьбу с иноземными захватчиками. Еще более негативную роль сыграло столь же нарочитое стремление обязательно проводить в научных трудах так называемую линию борьбы с паринанизмом, пантюркизмом и вообще с буржуазной историографией, неизменно представляемой в качестве монстра, принижающего достижения среднеазиатских народов. Крайние формы эта тенденция приняла в конце 40-х – начале 50-х годов, в пору развернувшейся идеологической кампании, проходившей под лозунгом борьбы с космополитизмом. Хотя для древней истории Средней Азии и ее кадров это не имело трагических последствий, но потенциально стало питательной средой местничества и национализма в оценке исторических событий.

В 1940-х годах наметилось оживление в изучении древней истории Средней Азии накануне вхождения ее в состав Ахеменидской державы и связанных с ним событий. Этим сюжетам посвятил несколько этюдов В. В. Струве, выполнивший их с филигранной методикой анализа письменных источников и их исторической интерпретации [Струве, 1946; 1948; 1949; 1968].

Принципиально важным явлением в историографии Древней Средней Азии стало применение методологического подхода, основанного на теории формаций. В 30-х годах после многочисленных дискуссий историки остановились на схеме из пяти социально-экономических формаций, и этот подход порой в догматизированной форме распространялся на все ее сферы. В среднеазиатской историографии главным проводником этой концепции стал С. П. Толстов.

Отправным пунктом была взята позиция В. В. Струве, выступившего ^в ряде работ с тезисом о наличии на Древнем Востоке рабовладельческой формации. С. П. Толстов попытался приложить этот подход к среднеазиатским материалам, выступив в общих чертах с этой концепцией еще в 1938 г. [Толстов, 1938], а затем в наиболее развернутой и яркой форме и, что более важно, с привлечением археологических материалов – в 1948 г. в книге «Древний Хорезм». Опираясь на материальную культуру и типы расселения, ученый обосновал положение о существовании в Средней Азии общества, которому присущи «основные черты древневосточного социального строя и древневосточных цивилизаций» [Толстов, 1948, с. 342]. Кризис этой системы, по заключению автора, приходится на V в. н. э. и сопровождается не только изменениями в сфере материальной культуры, но и сменой типов поселений, выдвижением на первый план усадеб и замков вместо угасающих городов. Ограниченность, а точнее, отсутствие необходимых материалов предельно затрудняло конкретную социальноэкономическую характеристику этого общества. Экстраполируя в древность данные о поре раннего Средневековья и используя этнографические модели и теоретические выкладки, С. П. Толстов определяет строй рассматриваемой древней эпохи как «весьма примитивное в своей основе общинно-рабовладельческое общество с мощными пережитками родового строя» [Толстов, 1948, с. 342]. Принципиальное признание наличия в Древней Средней Азии особой эпохи, связанной с развитием рабовладельческих отношений или прямо рабовладельческой формации, было поддержано и развито на конкретных материалах всеми ведущими учеными и на многие десятилетия определило позиции авторских коллективов, создававших сводные труды по истории отдельных республик.

Таким образом, во второй период в число источников по изучению древней истории широко вошел археологический материал, полученный благодаря успешной деятельности крупных экспедиций и созданию на местах научных центров. Изучение древней истории стало прочно опираться на три вида источников: письменные свидетельства, нумизматические материалы и археологию.

В отечественной историографии прочно закрепляется определение предмета исследований: древняя история Средней Азии, понимаемая как особый историко-культурный регион и полноправный субъект исторического процесса; утверждается концепциональный подход, характеризующий древнюю эпоху как период развития отношений рабовладельческого типа.

§ 3. Проблемы древней истории Средней Азии в 60—90-х годах XX в.

Третий период начинается с открытия в ходе археологических работ древних архивов, что поставило изучение древней истории на качественно новый уровень. Первые парфянские документы в виде черепков крупных сосудов с хозяйственными записями были обнаружены в 1948-1949 гг. на городище Новая Ниса, являющимся руинами парфянского города [Дьяконов и др., 19511. Затем последовало открытие аналогичных документов в царской резиденции, остатки которой носят сейчас наименование Старая Ниса [Дьяконов, Лившиц, 1960|, а общее число документов достигает почти трех тысяч. Одновременно при раскопках столичного центра Хорезма городища Топрак-кала было найдено около 150 документов на коже и дереве [Толстов, 1958 J, изучение и дешифровка которых заняли не одно десятилетие [Лившиц, 1984[. Таким образом, древние общества Средней Азии в полный голос заговорили на своем собственном языке, причем это были не литературные сочинения, а подлинные документы, историческая ценность которых огромна. Третий период в историографии Средней Азии продолжается до настоящего времени.

В этот период происходит заметный прогресс в изучении письменных источников, число которых увеличивается благодаря археологическим открытиям. В историографии Средней Азии получает распространение жанр тщательного текстологического анализа греческих и римских сочинений с выяснением первоначальных источников и их информационной надежности. Таковы прежде всего исследования И. В. Пьянкова – его работы о Ктесии (1975) и Мараканде-Самарканде по письменным источникам (1972). Ученый последовательно продолжал эти разработки, монументальным итогом которых стала его работа «Средняя Азия в античной географической традиции», защищенная в 1984 г. в качестве докторской диссертации и до сих пор, к сожалению, полностью не опубликованная [Пьянков, 1984]. Такой подход при анализе источников (как письменных свидетельств, так и данных эпиграфики) используют Г. А. Кошеленко (1979) и В. П. Никоноров (1987, 1990).

Но подлинный скачок, собственно и определивший начальную грань периода, произошел в изучении местных письменных источников. Таковы прежде всего остатки архива парфянской Нисы, представляющие собой документы хозяйственного учета, где фиксируются налоговые поставки с виноградников с указанием года поступления, типа обложения, имени чиновника и некоторых других сведений. Эти документы дали ценный материал по структуре административного деления Парфии, дворцовому хозяйству [Дьяконов, Лившиц, 1960J, по распространению в парфянской среде зороастрийских традиций. В настоящее время выходит полное издание этих документов [Corpus Inscriptionum Iranicorum, 1976-1977].

При последующих работах на Нисе были обнаружены и остраки с записями иного рода, в частности о запасах муки. Раскопки парфянских памятников установили широкое распространение практики составления подобных документов – они были обнаружены на крупной усадьбе [Лившиц, 1980], а различные тексты, включая надписи на сосудах, указывающие имя и статус владельца, найдены в Мерве [Лившиц, 1990] и даже на парфянской крепости Игда-кала, расположенной на Узбое, почти в центре Каракумской пустыни [Лившиц, 1978].

Еще более важным по содержанию оказался архив хорезмийской Топ-рак-кала. В нем обнаружены документы, написанные на дереве и коже, иногда, правда, от них сохранились лишь отпечатки на глине. Они содержали списки членов домовой общины, составлявшиеся, видимо, в фискальных целях, и упоминали имена довольно многочисленных рабов, входивших в эти структуры [Лившиц, 1984]. Интересную информацию представляли и надписи, сделанные на керамических костехранилищах – оссуариях [Лившиц, 1970].

К сожалению, пока не обнаружено подобных документов в Бактрии, где практика использования остраков, видимо, не привилась, а характер культурного слоя, в отличие от Хорезма, не способствует сохранению органических остатков. Здесь известен целый ряд как бактрийских.так и индийских надписей на сосудах преимущественно из раскопок двух крупных буддийских монастырских комплексов в округе Термеза – Кара-тепе и Фаяз-тепе. На одном из городищ найдены и обрывки документов на коже. Важным открытием явилось обнаружение при раскопках Айратама, с которого начиналось изучение археологии древних обществ, строительной надписи кушанского времени, выполненной не курсивом, как представлены тексты на сосудах, а так называемым монументальным письмом.

В области нумизматики в третий период, как и во второй, информационная база пополнялась находками, сделанными в ходе археологических работ или обнаруженными при случайных обстоятельствах, но пространственно документированными. Эти материалы публиковались как в отдельных статьях, так и в виде небольших каталогов [Ртвеладзе, Падаев, 1981 ]. В виде каталога были изданы кушанские монеты из собрания Государственного Эрмитажа [Зеймаль, 1967]. Специальная публикация была посвящена монетам среднеазиатского междуречья [Зеймаль, 1978], многие новые материалы вошли в книгу Е. В. Зеймаля, названную «Древние монеты Таджикистана» [1983], но, по существу, охватившую в той или иной степени весь Среднеазиатский регион за исключением Парфии и Хорезма. Монеты Хорезма были обстоятельно опубликованы и проанализированы в книге Б. И. Вайнберг (1977). Важным шагом в пополнении Источниковой базы стала дешифровка местных легенд на монетах Хорезма, Согда и Маргианы, выполненных арамейским алфавитом. Дешифровка проделана В. Хёнингом и В. А. Лившицем.

Точная паспортизация монет позволила выделить ряд локальных чеканов, что особенно важно для предкушанской Бактрии, политическая _история которой освещена всего лишь несколькими фразами китайских хроник и античных географов [Массон В., 1957; Пугаченкова, Ртвеладзе, 1971; Давидович, 1976]. Работы в Маргиане и особенно в самом городе Мерве выявили в 50-х годах местный парфянской чекан [Массон М., 1955; Массон В., 1957], что затем на более обширных материалах было подробно проанализировано В. Н. Пилипко (1980). Наряду с использованием нумизматических материалов для изучения политической истории был поставлен вопрос о значении этого источника для изучения древней экономики [Массон В., 1955].

Важнейшим источником по истории доахеменйдской Средней Азии, безусловно, являются авестийские тексты. Правда, с этими текстами некоторые исследователи обращаются несколько прямолинейно, используя к тому же не подлинник, а переводы, отражающие разный уровень состояния иранистики. В этом отношении большое значение имеют обзор и интерпретация этих сведений, данные В. А. Лившицем и С. Н. Соколовым в первом томе «Истории таджикского народа» [История..., 1963, с. 137-235[. Важным вкладом в источниковедение явилась публикация переводов авестийских текстов, сделанных и прокомментированных И. М. Стеб-лин-Каменским [Авеста, 1990].

Рост археологических знаний является одной из ярких черт третьего периода. И дело здесь не только в размахе исследований, по существу завершивших предварительное составление археологических карт (хотя подобная публикация такой карты была осуществлена лишь для Казахстана). В этот период определяющими становятся проблемно-целевые экспедиционные работы, давшие ценные конструктивные результаты. С 80-х годов расширяется международное сотрудничество, проводятся международные симпозиумы – советско-американские в Бостоне и Самарканде, посвященные цивилизациям древневосточного типа [Древние цивилизации..., 1985], и советско-французские (четыре – в Средней Азии и два – в Париже), материалы которых также публикуются в двух странах [Взаимодействия..., 1989; L’archeologie de la Bactria..., 1985, L’Asie Centrale..., 1989; Nomades et sedentaires..., 1990; Городская культура..., 1987].

Осуществляются совместные советско-французские раскопки на Аф-расиабе – древнем городище Самарканда, японские ученые принимают участие в изучении кушанских памятников Бактрии, советско-английская экспедиция продолжает прежнее исследование древнейшего, относящегося к VI тыс. до н. э. земледельческого поселения Джейтун в Южном Туркменистане.

Весьма результативными стали многолетние раскопки эталонных памятников. Таковы работы ЮТАКЭ в Древнем Мерве, по материалам которых издано семь томов трудов ЮТАКЭ (т. XI, XII, XIV, XV, XVI, XVII,

XIX), раскопки хорезмской экспедицией на Кой-крылган-кале и Топрак-кале [Кой-крылган-кала, 1967; Топрак-кала, 1984], уже упоминавшиеся исследования Афрасиаба, изучение Ер-кургана – столицы Южного Со-гда. раскопки северобактрийских памятников – Дальверзина, Тахти-Сан-гина, Зар-тепе и др. Детальное изучение стратиграфии позволяло более четко во времени организовывать археологический материал. Для эпохи энеолита и бронзы здесь следует отметить хронологическую колонку Намазга-тепе, где было выделено шесть комплексов (Намазга, I—VI), для предахеменидского и ахеменидского времени – работа на Яз-депе в Мар-гиане с обозначением ставших эталонными комплексов Яз I—III [Массон В., ; 1959]. Детально разрабатывались вопросы стратиграфии на Ер-кургане; j уточнялась периодизация, предложенная для Афрасиаба А. И. Тере– i Ножкиным. Исследования в Бактрии также позволили выделить комплек– j сы, представляющие развитие культуры с III—II вв. до н. э. по V в. н. э., ! заметно уточнив схему, предложенную М. М. Дьяконовым на материалах Кобадиана.

Из целевых многолетних археологических работ можно отметить три направления. Первое – это изучение памятников эпохи бронзы на юге Туркменистана, приведшее к открытию цивилизации древневосточного типа Алтын-депе [Массон В., 1981а]. Близкие очаги высокоразвитой культуры урбанизированного облика были затем обнаружены в Северной и Южной Бактрии [Аскаров, 1973; 1977; Сарианиди, 1977]. Своеобразным центром культур этого типа оказалась и Маргиана. В результате выявился местный культурный пласт второй половины III-II тыс. до н. э., на основе которого происходило дальнейшее развитие региона. Средняя Азия была введена в круг процессов древневосточной истории, обнаружены ее тесные связи с обществами Месопотамии и Древней Индии (Хараппа). -

Второе направление связано с изучением типов поселений, их классификацией и выходом на пространственное размещение. Такая работа . была проделана для древней Бактрии [Ртвеладзе, Хакимов, 1973; Массон В., 1976] и в особенно широких масштабах – для Ташкентского оазиса ■ [Буряков, 1982], где были широко представлены все памятники от древней эпохи до зрелого Средневековья. Это направление позволило более глубоко изучить внутреннюю динамику древних обществ и конкретно проанализировать процессы урбанизации.

Третье направление связано с ограниченностью материалов по со– : циально-экономической истории Древней Средней Азии, где догматическое применение теории формаций вело к тавтологическим построениям. ■ Поэтому особое внимание было обращено на специальное исследование i сельских поселений с широкими, а в ряде случаев сплошными раскопка– ¹ ми памятников разных типов. Для Хорезма такая работа была проделана |

g Е. Неразик (1976), для кушанской Северной Бактрии – Ш. Пидаевым (1978), для Парфиены – В. Н. Пилипко (1975). Поселения середины I тыс. до н. э. подобным образом изучались А. С. Сагдуллаевым (1987). Эти данные имеют немаловажное значение для анализа аграрных отношений древней эпохи. Формирование и развитие новых научных центров, рост объема полевых исследований сопровождались мероприятиями по координации научных изысканий и объединению усилий в этих важнейших направлениях. С этой целью с 1970 г. проводился ряд проблемно-тематических совещений, большое значение имела публикация четырех выпусков общесреднеазиатского издания «Успехи среднеазиатской археологии» (1972-1979).

Столь заметные сдвиги в информационном базисе сопровождались и новым уровнем интерпретационных разработок, где, правда, доминанта ярких археологических материалов и слабое значение источников в подлинниках несколько перепрофилировало работы по собственно древней истории. Получают распространение историко-археологические или историко-нумизматические труды в отличие от собственно исторических работ, построенных с привлечением археологического и нумизматического материалов, но подчиняющих их в первую очередь решению исторических задач. Так, можно отметить работу Б. Я. Ставиского, посвященную кушанской Бактрии, в которой большую часть занимают вопросы археологического или культурологического характера [Ставиский, 1977]. Интересная книга Б. И. Вайнберг по хорезмийской нумизматике фактически представляет собой очерк по политической истории Хорезма, но по жанру не является историческим исследованием [Вайнберг, 1977]. Специальные вопросы истории земледелия и аграрных отношений рассмотрены в очерках, посвященных Туркменистану [Массон В., 1971]. Жанр историко-географических штудий получил продолжение в обзоре сведений о Памире, составленном А. М. Мандельштамом (1957). Историческая информация об ахеменидской эпохе, которую можно извлечь из авестийской традиции, удачно обобщена И. М. Дьяконовым (1971).

Исторические разработки стимулировали стремление к созданию итоговых исторических трудов, посвященных отдельным среднеазиатским республикам. Первым таким трудом стала книга «История народов Узбекистана» (1-е изд. – 1950 г.), в которой главы по древнему периоду были написаны К. В. Тревер [История народов Узбекистана, 1950]. Здесь широко представлены данные античных источников, историческая же информация, содержащаяся в полученных к тому времени археологических материалах, использована лишь частично. В ходе подготовки истории Туркменской ССР М. Е. Массоном был составлен развернутый очерк, посвященный парфянскому периоду [Массон М., 1955]. Описательное направление в историографии Древней Средней Азии в третьем периоде в принципе сохранялось, но в республиканских историях 70-80-х годов оно выявилось описаниями археологических материалов.