Текст книги "И дух наш молод"

Автор книги: Василий Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

"Наши взгляды" – спокойный, выдержанный ответ на резолюцию Исполнительной комиссии Совета солдатских депутатов о "пропаганде так наз. ленинцев..., не менее вредной, чем всякая контрреволюционная пропаганда справа".

Владимир Ильич полностью перепечатал резолюцию Исполнительной комиссии, считая "полезным разбор ее по существу".

В день Первомая Ленин нашел необходимым еще раз четко, недвусмысленно изложить взгляды, позицию большевиков и их противников.

В чем суть отличия, суть разногласий, не замечаемых эсеро-меньшевистским Советом?

Правые – за власть монарха.

Капиталисты – за власть капиталистов (Временное правительство и есть правительство капиталистов).

А большевики?

– Мы, – разъясняет Владимир Ильич, – хотим убедить большинство народа, что власть должна быть только у Советов рабочих, солдатских и других депутатов.

Отношение к земле, власти, Временному правительству и войне – вот соль, существо главных разногласий.

Номера "Правды" со статьей Ленина передавались из рук в руки, пока мы собирались, строились в ряды, колонны. Я тоже успел ее бегло просмотреть и заметил, как жадно набрасываются читатели на вторую часть статьи, написанную в несколько необычной форме вопросов и ответов.

В своих речах, выступлениях Владимир Ильич часто прибегал к этому испытанному, в его применении всегда безотказному приему. Из множества вопросов он, отсеивая второстепенные, отбирал самые важные, жгучие, действительно волнующие абсолютное большинство народа. Никогда не выступал по пустякам. Никогда не уходил от трудных, сложных, запутанных, острых вопросов – и ответы его, отличающиеся неизменной содержательностью, огромным убеждением, всегда попадали в цель. Так было и в этот раз.

Мы вышли на Первомайскую демонстрацию с лозунгами, призывающими к немедленному справедливому миру "без аннексий и контрибуций". А нам говорили: "Хорошо. Вы за немедленный мир. И этот долгожданный мир народам может дать только власть народа, то есть Советы. А как быть, если в России власть перейдет в руки Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, а в Германии такой революции не произойдет, если у власти там останутся Вильгельм и немецкие Путиловы, заинтересованные в продолжении войны? Как быть тогда?"

И как на деле (провозглашать лозунги легко!) добиться мира, если невозможно кончить проклятую войну простым втыканием штыков в землю?

Именно эти вопросы, пусть несколько по-иному, прозвучали в "Наших взглядах". И ответы Ильича, прямые и ясные, передавались, пока мы шли через весь город, Невский проспект, Дворцовую площадь, из уст в уста.

Во главе колонны – Петергофский районный Совет рабочих и солдатских депутатов. За ним – наша дружина. Мы шли, держа винтовки и карабины "на плечо".

Первомай принес немало огорчений соглашателям. Вожаки меньшевиков и эсеров вышли на демонстрацию с мрачными лицами, темнее тучи. С красных знамен, с импровизированных трибун, возникших на всех улицах, перекрестках, площадях Петрограда, звучали в этот день большевистские лозунги: "Вся власть Советам!", "Да здравствует 1 Мая!", "Да здравствует Интернационал!", "Мир без аннексий и контрибуций!", "Да здравствует социализм!", "Долой войну!", "Да здравствует социалистическая революция!"

...Вот и Марсово поле. Море людей и море знамен. Преобладает один цвет – цвет революции. Колышутся, плещутся красные волны. Трибуны среди них, как маленькие островки. Я присоединяюсь к своей группе. Вслед за Л. Федоровым – он врезается в толпу, как ледокол, – пробиваюсь к трибуне, вокруг которой людское море бурлит с особой силой.

– Да здравствует Ленин!

– Вождю мирового пролетариата ура!

На трибуне – Ленин. На его пиджаке – красный бант. Кепка – в руке. Кивает кому-то, улыбается. Добрые морщинки, расходящиеся от его глаз, делают эту улыбку особенно праздничной и счастливой. Он начинает свою речь и с глубоким волнением говорит, что в этот день международной пролетарской солидарности рабочие и солдаты Петрограда протягивают руку дружбы трудящимся всего мира. Лозунг "Пролетария всех стран, соединяйтесь!", провозглашенный Марксом и Энгельсом, сегодня, продолжает Ильич, облетит весь шар земной, объединит трудящихся многих стран, и прежде всего воюющих, в их справедливой борьбе за мир и социализм.

Он кончил призывом: "Да здравствует мир! Да здравствует социалистическая революция!" В тот же день с речью о значении праздника 1 Мая и задачах русской революции Владимир Ильич выступил и на Дворцовой площади.

До поздней ночи продолжалось первомайское торжество. Из центра наши колонны снова хлынули на Петергофское шоссе. На Нарвской площади праздник расцвел песнями, танцами. Началось что-то вроде первого смотра народной художественной самодеятельности. Откуда-то появился полковой оркестр. Под духовую музыку дело пошло еще веселее. Да иначе и не могло быть: ведь пролетариат праздновал Первомай, не боясь полиции, жандармов, ищеек, не прячась по лесам и болотам.

Праздник попыталась нарушить группка анархистов. Узнавали мы их легко. Вооружены с головы до ног. Маузеры на боку, гранаты за поясом, винтовки за плечами. Некоторые молодчики щеголяли во флотских тельняшках, другие почему-то в охотничьих сапогах, в черных плащах и широкополых шляпах.

Мы знали, что среди анархистов немало темных личностей, а то и просто уголовных элементов, вылущенных из тюрем после февральских событий, и держали ухо востро. Любые попытки с их стороны провоцировать толпу на беспорядки, погромы винных погребов, магазинов тут же пресекались. Стоило появиться красногвардейскому патрулю – и "герои" в таинственных черных плащах мгновенно ретировались. Праздник все же удалось омрачить, но не анархистам, а Временному правительству. Нотой Милюкова от 18 апреля оно заверяло Англию и Францию, что Россия, "верная своим союзническим обязательствам, будет воевать до конца".

Поднялась волна народного возмущения. Утром 20 апреля в районную дружину пришел член Нарвского райкома Смолин, передал распоряжение: вся дружина после обеденного перерыва должна явиться на Путиловский завод: возможно, будет демонстрация. В ответ на наши тревожные расспросы Смолин пересказал текст ноты. На всех она произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Теперь карты Временного правительства были раскрыты, все точки над "i" поставлены.

Мы отправились на завод. Мастерские, узнав о ноте Милюкова, немедленно прекратили работу. Начались стихийные митинги. "Нас обманывают! Не надо войны до победы. Пора отправить на свалку тайные договора, заключенные Николаем Кровавым с западными империалистическими хищниками. Нам нужен честный, демократический мир – мир без аннексий и контрибуций. Долой грабительскую войну!" – гневно взывали с трибуны ораторы, и этот крик души подхватывали тысячи и тысячи рабочих.

Митинг продолжался почти до полуночи. Постановили: поддержать призыв большевистской партии и завтра всем цехам, мастерским завода выйти на демонстрацию в знак протеста против грабительской, захватнической политики Временного правительства.

Рабочие были крайне возмущены нотой и резко выступили против продолжения войны. Это, пожалуй, был один из немногих митингов, на котором меньшевики и эсеры не рискнули выступить со своей болтовней, никто не прибыл и от эсеро-меньшевистского руководства Совета.

На второй день, 21 апреля, в 9 часов утра мы были уже на заводе. По мастерским, цехам снова прокатились митинги. Рабочие выступали с резкой критикой Временного правительства, целиком поддерживали предложения партии большевиков. Даже в лафетной мастерской, где еще вчера сомневались в правоте большевиков, рабочие вынесли самую боевую резолюцию против войны, за власть Советов: "Раз Временное правительство не считается с усмотрениями и постановлениями Совета солдатских и рабочих депутатов, то и не может быть ему поддержки. И требуем от Совета рабочих и солдатских депутатов, чтобы он немедленно отстранил от власти Временное правительство и взяли власть в свое распоряжение... Мы, рабочие означенной мастерской, только и можем доверять Совету, куда входят наши представители, и признаем только одну власть: Совет рабочих и солдатских депутатов"{48}.

"Мы имеем все основания, – писал 20 апреля В. И. Ленин, – благодарить господ Гучкова и Милюкова за их ноту, напечатанную сегодня во всех газетах"{49}. Нота открыла глаза многим обманутым рабочим, подтвердила правоту и прозорливость партии большевиков.

* * *

Теперь слова "Вся власть Советам!" звучат в речах большевиков и сочувствующих им беспартийных повсеместно. За один день лозунг большевиков стал знаменем сплочения рабочих Путиловского в других заводов Петрограда.

К вечеру путиловцы вышли на демонстрацию протеста. Районная и заводские дружины шли в голове колонны и окружали ее цепью по бокам на всю глубину с обеих сторон. Впереди весь состав райкома партии, возглавляемый тов. Петерсоном, К путиловцам присоединились "Треугольник", Франко-Русский (ныне Адмиралтейский) и другие заводы. Знамена, транспаранты, плакаты взывали: "Немедленный мир без аннексий и контрибуций!", "Да здравствует социализм!", "Да здравствует Совет рабочих и солдатских депутатов!", "Долой империалистическую войну!", "Долой Милюкова, Гучкова!", "Мы не хотим войны!" Колонны повернули на Невский и дальше – на Петроградскую сторону к особняку Кшесинской, где помещался Петербургский комитет большевиков.

Но случилось непредвиденное. Колонны растянулись. Когда последние ряды демонстрантов подошли к Садовой, на них из засады налетели юнкера. Отрезали знаменосцев. На какое-то мгновение мелькнуло передо мной лицо Паши Селезнева. Юнкера, окружив молодого путиловца, коршунами бросились на красный стяг. Паша дрался, как лев, не выпуская из рук древко. Мы бросились к нему на помощь, но опоздали. Селезнев был убит выстрелом в упор. Еще теснее сомкнув свои ряды, мы оттеснили юнкеров. Но тут совсем рядом засвистели, зацокали по мостовой пули. Стреляли по нашей колонне откуда-то сверху. Не то с крыши дома, не то из окон редакции черносотенной газеты "Вечернее время".

Залегли. Командир дружины Михаил Войцеховский что-то сказал Семенюку. Один за другим стали подниматься бойцы его группы. Перебежками достигли дома я вскоре исчезли в подъезде.

Снова зазвучал голос командира:

– Не стрелять! Это провокация!

Мы поворчали, но приказ выполнили.

Стрельба из засады продолжалась, пули рикошетом отскакивали от булыжников, поражая людей. Демонстранты и толпы любопытных на тротуарах быстро рассеялись по близлежащим улицам, дворам. На мостовой остались убитые, раненые. Группе Семенюка все же удалось добраться до цели. И полетели с крыши провокаторы, сраженные меткими выстрелами.

За Нарвскую заставу мы возвращались ночью. Люди были уже не такими, какими выходили на демонстрацию. Не только возмущение и гнев обуяли рабочих. Они многому научились. Я не раз потом убеждался: никогда не учатся так быстро, успешно, как в дни революционных схваток. Вот когда полностью оправдывается пословица: не битый – серебряный, битый – золотой.

Нота Милюкова развеяла остатки надежд, иллюзий относительно "миролюбия", "стремления к справедливому миру" Временного правительства: юнкерские пули, предательские залпы показали звериный оскал контрреволюции, ударили по наивной вере в буржуазную демократию и "свободу". В этот день, стоивший недель и месяцев борьбы, многие рабочие крепко-накрепко усвоили простую мысль Ленина, которую так часто слышали от большевистских агитаторов, пропагандистов: надеяться только на свою организацию, свое объединение, свое вооружение.

В том, насколько глубоко понят ленинский урок, мы могли убедиться уже в первые дни после описанных событий. Резко усилился приток рабочих в дружины и сотни Красной гвардии. Увеличилась и моя инструкторская нагрузка: желающих поближе познакомиться с товарищем "максимом" становилось все больше и больше.

Явно на спад пошли среди рабочих акции меньшевиков и эсеров – этих "единственных, истинных защитников революции и народа". Их ответом на ноту Милюкова и провокации, наглые вылазки контрреволюции стало новое, более тесное сближение с Временным правительством. "Блудливы, что кошки, а трусливы, что зайцы", – говорили о них рабочие.

В главном эсеровском штабе Нарвской заставы, трактире "Марьина роща", царило уныние. Напрасно вожаки пытались успокоить участников демонстрации членов своей партии:

– Ничего особенного не случилось. Демократия еще постоит за свои права.

Но рядовые рабочие – эсеры, введенные в заблуждение демагогическими лозунгами, обещаниями своих лидеров, видели: случилось. И навсегда уходили из "Марьиной рощи", бросая, а то разрывая на мелкие кусочки свои членские билеты.

Апрельская демонстрация рабочих, солдат Питера, направленная против войны, явилась грозным предупреждением буржуазии.

Два дня, 20 и 21 апреля, на улицах столицы проходили массовые демонстрации. В них участвовало до 100 тысяч человек. "Долой войну!", "Долой Милюкова я Гучкова!", "Вся власть Советам!" – все громче и требовательней звучал голос рабочего класса. Под давлением пролетариата Временное правительство вынуждено было убрать самых ненавистных народу министров Гучкова и Милюкова. В новое, коалиционное правительство, наряду с представителями буржуазии, вошли люди, которые называли себя социалистами: меньшевики М. Скобелев – министр труда, И. Церетели – министр почт я телеграфов; эсеры А. Керенский – военный и морской министр, В. Чернов министр земледелия и другие.

Так начался кризис Временного правительства, открытый переход меньшевиков и эсеров в лагерь контрреволюционной буржуазии.

В этой сложной политической обстановке Центральный Комитет партии большевиков под руководством В. И. Ленина нашел правильную, гибкую политическую линию. 20 апреля на экстренном своем заседании ЦК партии вынес решение, которое к вечеру уже стало достоянием пропагандистов-агитаторов.

События этих дней показали несомненный рост политического самосознания рабочих, известной части солдат.

Именно эта, по словам Ленина{50}, неустойчивая, колеблющаяся масса, ближе всего стоящая к крестьянству, по научно-классовой характеристике мелкобуржуазная, колебнулась прочь от капиталистов на сторону революционных рабочих. Это колебание или движение массы, способной по своей силе решить все, и создало кризис.

Общий итог апрельского политического кризиса сводился к тому, что Временное правительство было временно спасено соглашательской политикой Советов. На это вскоре указывал VI съезд нашей партии: "Первый же кризис, разразившийся 20-21 апреля, неминуемо привел бы к падению буржуазного Временного правительства и к мирному переходу власти в руки Советов, "ели бы вожди их, эсеры и меньшевики, не спасли правительства капиталистов, связав с его судьбой Советы под видом коалиционного министерства"{51}.

Созданное коалиционное правительство было коалицией сил, направленных против народа, против Советов, против революции. Это, естественно, не повело к изменению классовой природы и политики власти. Правительство продолжало вести страну по пути войны, разрухи и голода, к неминуемой катастрофе, что не могла не обострить, не усилить недовольство пролетариата.

Мнение большинства путиловцев выразили в те дни рабочие новомеханической мастерской, приняв короткую, но весьма энергичную резолюцию:

"Протестуем против вступления членов Совета рабочих и солдатских депутатов в коалиционное министерство".

Должен сказать, что такую сознательность проявили далеко не все рабочие. На том же Путиловском заводе в некоторых мастерских (тигельная, мартеновская, фасонно-сталелитейная), где влияние соглашателей было еще сильным, на митингах одобрили коалицию ("как-никак, а в правительстве теперь сидят социалисты; они, рассуждал кое-кто, будут защищать интересы народа").

Воспользовавшись этим, меньшевики задумали еще больше укрепить свои позиции – не мытьем, так катаньем.

Они знали, что вряд ли добьются своего на общезаводском митинге, и устроили в Путиловском театре платную публичную лекцию.

Я увидел объявление, разузнал, что требовалось от организаторов лекции, доложил Мехоношину. Кончилось тем, что он предложил мне обязательно побывать на лекции.

– На войне как на войне. Надо быть в курсе, знать, что затевают наши противники.

Меньшевики не поскупились, прислали лучших своих ораторов – Дана и новоиспеченного министра труда Скобелева.

В театр из чистого любопытства набилось много мелкобуржуазной заставской публики. Ее с таким же успехом можно было назвать пролетарской, как и марсианской. Словом, все пошло так, как было задумано.

Докладчикам аплодировали, абсолютным большинством голосов протащили резолюцию, одобряющую вступление социалистов в министерство, "ибо участие социалистов в правительстве и есть возрождение мира, демократической республики и Интернационала".

Тут меньшевики совсем распоясались и решились на прямой подлог: напечатали эту резолюцию в своей газете, выдав ее за резолюцию всех рабочих Путиловского завода.

Меньшевики отлично понимали: путиловцы – сила, за ними пойдут и другие. В своей печати они тут же подняли по этому поводу торжествующий вой. Трубили, трубили, да – на подлоге далеко не уедешь – и сели в лужу. Даже в тех мастерских Путиловского завода, где коалиция была одобрена, рабочие предупреждали: "Но если Временное правительство (коалиционное) будет уклоняться от интересов демократии, то его постигнет судьба предыдущих".

Еще определенней в адрес вождей соглашательских партий высказались рабочие пушечной мастерской, до этого считавшейся цитаделью меньшевиков:

"Если оно (коалиционное правительство) сделает хотя бы шаг в сторону, то немедленно отозвать из состава Временного правительства министров-социалистов и передать власть в руки Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов"{52}.

Когда я в общих чертах рассказал Мехоношину, чем кончилась задуманная меньшевиками затея, он улыбнулся и сказал, очевидно имея в виду министров-социалистов:

– Кому чин, кому блин, а кому и клин. Ничего, недолго господам меньшевикам и эсерам сидеть на министерских блинах. Говорят, под овсяный блин и клин подбивать не надо: поджарится и сам отвалится. Но мы под блины временных и клин подходящий найдем.

Ленин на митингах

Со дня приезда Ильича до июльских событий я часто слушал его выступления. Как-то попытался подсчитать, и вышло – до 20 раз{53}. В мае июне выпадали такие дни, когда Владимира Ильича ждали сразу в двух-трех местах – нередко в разных концах города.

Пропаганду большевистских идей в гуще народных масс Ленин считал одной из важнейших задач и на приглашения, особенно если они шли от рабочих, солдат, откликался охотно.

И все это при огромной занятости вождя, организатора, главного теоретика партии, ведущего редактора "Правды" (ежедневная "черная" редакторская работа), публициста, написавшего за апрель – июль столько статей, работ, что они составляют (вместе с публичными выступлениями) почти два тома (31, 32).

Вот выхваченные из длинной вереницы дней два майских. На моих глазах прошла, естественно, только "видимая" их часть, но и "невидимую", скрытую, восстановить сравнительно нетрудно по "Биографической хронике В. И. Ленина".

12 мая Владимир Ильич пишет статью "Партия пролетариата на выборах в районные думы", посещает профессора медицины Симоновского, специалиста-отоларинголога, и, наверняка чувствуя себя не совсем здоровым (Ильич по пустякам к врачам никогда не обращался), выступает на многотысячном митинге рабочих Путиловского завода и Путиловской судостроительной верфи.

В тот же день – выступление на 20-тысячном митинге рабочих Адмиралтейского судостроительного и других близлежащих заводов против осуждения австрийскими властями социалиста Ф. Адлера на смертную казнь. До поздней ночи редактирует очередной, 56-й номер "Правды".

17 мая Ленин пишет статьи "Еще одно отступление от демократизма", "Борьба с разрухой посредством умножения комиссий".

На улице Широкой в квартире Елизаровых беседует с рабочими завода "Айваз"; выступает на двух митингах (на Трубочном заводе и в актовом зале Политехнического института). Беседует с рабочим Лебедевым, редактирует "Правду".

За два дня Ленина на четырех митингах слушало примерно 80-90 тысяч человек.

Присутствие нашей группы на этих митингах, бдительность рабочих значительно уменьшали, но не снимали полностью опасность. В многотысячную толпу мог затесаться враг, наемный убийца. Тем не менее, а часто вопреки тревожным сигналам, предупреждениям, ездил, выступал, давая всем урок бесстрашия, хладнокровия, презрения (другого слова не подберу) к опасности. Но, кроме этого, каждое выступление на многотысячном митинге требовало предельной собранности, огромного напряжения сил – физических, умственных, духовных, наконец, нечеловеческого напряжения голосовых связок: никакой усилительной техники тогда не было и в помине.

Выступления В. И. Ленина на митингах тогда не стенографировались (невозвратимая потеря!). Только часть из них дошла до нас в виде небольших репортерских отчетов, газетных выжимок, порой недостаточно точных, а главное – не передающих дух, приемы выступлений, диалектику, смену настроений аудитории.

Работая над этой главой, я снова перечитал их и сделал для себя одно небольшое открытие. Тема многих ленинских выступлений в апреле – июне одна и та же: о текущем моменте и задачах пролетариата в революции. Борьба за мир, землю, отношение большевиков к Советам и Временному правительству, необходимость перехода от первого этапа революции ко второму, рабочий контроль и самоуправление – к этим вопросам Владимир Ильич возвращался вновь и вновь.

Мы готовы были, затаив дыхание, слушать его сколько и где угодно, а когда речь подходила к концу, когда площадь, зал, огромный цех взрывались аплодисментами, мы, как и все, испытывали огромное сожаление, почему он перестал говорить – таким было наслаждение (именно – наслаждение!) следить за мыслью вождя.

Так чувствовал не только я. Мои друзья Федоров, Семенюк – мы часто делились впечатлениями – тоже воспринимали каждое выступление Владимира Ильича как новое.

Откуда это постоянное ощущение новизны? Чем бр.ал Ильич любую аудиторию – грамотную и не очень? Настроенную то дружески, то настороженно-выжидающе, то крайне враждебно? Мне не хотелось бы спешить с выводами. Лучше расскажу о выступлениях Владимира Ильича так, как они мне запомнились.

В казармах Измайловского полка

По просьбе полкового комитета. "...Я говорил следующее". Вопрос о государственном устройстве. "Словно гвозди вбивает". Вместе с аудиторией. "Есть только один путь".

К организации этого выступления я имел непосредственное отношение.

Вскоре после возвращения В. И. Ленина из эмиграции мои товарищи по Измайловскому полку, услышав от меня же о первых речах Ильича (на Финляндском вокзале, с балкона особняка Кшесинской, в Таврическом дворце) и узнав, что я в "Военке" свой человек, попросили помочь организовать в полку выступление Ленина.

– Пригласим на митинг и других товарищей, – сказали мне в полковом комитете. – Но солдаты хотят услышать от самого Ленина, какая это будет власть, если она перейдет к Советам, какое государственное устройство предлагают большевики.

Я сообщил о нашем разговоре Н. И. Подвойскому и К. А. Мехоношину. Владимиру Ильичу, по их словам, тема выступления понравилась, и он согласился выступить у измайловцев 10 апреля. В одном с нами военном городке (Измайловские казармы) квартировал Петроградский резервный полк. Петроградцы тоже пришли на митинг. За ними явились в полном составе и солдаты второй Гвардейской артиллерийской бригады. Между измайловцами и петроградцами группа матросов из Гельсингфорса. Народу собралось много, и митинг пришлось проводить во дворе.

Каким к тому времени было настроение солдат? Я бы сказал выжидающе-дружеское. Измайловцы, петроградцы, артиллеристы-гвардейцы хорошо проявили себя в дни февральских боев. Их чествовали как героев революции. С ними заигрывало Временное правительство. Именно в эти части, все еще надеясь вырвать солдат из-под влияния большевиков, чуть ли не ежедневно наведывались видные ораторы соглашательских партий. Возили к ним и зарубежных представителей, на все лады расхваливающих свой гнилой товарец: буржуазный парламент и "демократии" Запада. Так что наслушались солдаты и Павла, и Савла, и всякого Якова. Надо отдать должное моим товарищам: всех принимали, всех слушали, все мотали на ус, но с толку не обивались. Ильича встретили приветливым гулом, криками "ура". Отдельных свистунов-провокаторов, которые попытались было помешать выступлению, быстро привели в чувство.

Председательствовал на митинге седоусый капитан, некий Кудрявцев. Он-то и предоставил слово Владимиру Ильичу.

В отличие от других выступлений В. И. Ленина на митингах, это дошло до нас в сравнительно более полном и, главное, точном изложении. На третий день после митинга – 12 апреля – "Речь к солдатам на митинге в Измайловском полку" появилась в "Правде" с такой припиской Ильича: "Вчера на митинге измайловцев... я говорил следующее:"{54}.

Ленин редко прибегал к такому приему авторского изложения и сделал это, очевидно, потому, что считал вопрос о государственном устройстве особо важным, не допускающим неточностей, недомолвок, а также потому, что буржуазная печать извращала смысл его выступления.

Вопрос о государственном устройстве стоит теперь на очереди. Что предлагают капиталисты, в руках которых сейчас государственная власть? Расхваливаемую меньшевиками и эсерами на все лады парламентарную буржуазную республику. То есть, разъясняет Владимир Ильич, такой государственный порядок, когда царя нет, но господство остается у капиталистов. Что это за порядок, мы убеждаемся на каждом шагу, на каждом примере деятельности Временного правительства, в руках которого сейчас находится власть. Царя свергли, но власть принадлежит капиталистам, помещикам – Львову, Милюкову, Гучкову, Терещенко и другим. Они хотят управлять страной старыми методами, посредством старых учреждений, а именно: полиции, чиновников, постоянной армии.

Что предлагают большевики? Иную, более соответствующую интересам трудового народа, более демократическую республику. При этом строе, говорит Ильич, вся власть в государстве, снизу доверху, от самой захолустной деревни до каждого квартала в Питере, должна принадлежать Советам рабочих, солдатских, батрацких, крестьянских депутатов.

В чем же задача Советов? Они обязаны решать государственные задачи, а не только бытовые, как это предлагают господа меньшевики.

Вопросы власти, земли, мира – вот что больше всего волновало моих товарищей в серых шинелях, в подавляющей своей массе – крестьян.

И Ленин не только отвечал на эти вопросы, не только разъяснял просто, так, чтобы дошло до каждого, – он еще впитывал в себя то, что струилось из глаз многоликой солдатской толпы, из реплик, движений именно этой аудитории. Он говорил со всеми солдатами, присутствующими зримо и незримо на этом митинге, и как бы с каждым в отдельности. Поражала необычная простота оборота речи, глубина и меткость определений, которые надолго ("Словно гвозди вбивает!" – говорил мне знакомый солдат) входили в сознание слушателей.

Нельзя добиться ни земли, ни мира, пока власть остается в руках капиталистов, помещиков. Только новая власть, только сами Советы солдатских и крестьянских депутатов могут в интересах трудового крестьянства, а не в интересах помещиков и кулаков решать великий вопрос о земле.

А как решить? На этот вопрос соглашатели всегда давали увертливые, расплывчатые ответы. Ленин, решительный противник красивых фраз, отвечает просто, четко, недвусмысленно. Не оставляя места для кривотолков, повторяет дважды: "Земля не должна принадлежать помещикам. Землю крестьянские комитеты должны тотчас отобрать... Вся земля должна принадлежать всему пароду, а распоряжаться ею должны местные Советы крестьянских депутатов"{55}.

Ильич делает паузу, словно собираясь с мыслями, и переходит к мироеду-кулаку, в кабале которого находятся батрак и бедняк.

– Чтобы кулаки не обижали, не притесняли деревенского пролетария-батрака и беднейшее крестьянство, нужно создавать на селе Советы батрацких депутатов, которые могли бы их оплачивать, объединять.

Точно электрический разряд ударил в толпу. Одни закричали: "Правильно, есть у нас мироеды? Не обуздать – съедят бедняка с потрохами".

Но раздавались и другие голоса: "Какие там буржуи! Мужик он и есть мужик. Только один богаче, а другой из-за лени или по глупости – беднее, а земли нужно давать столько, сколько кто обработает".

Реплики заинтересовали Ильича. Он внимательно к ним прислушивался, чуть склонив набок голову. Казалось, что и у него самого тоже пока еще нет ответа: как же все-таки быть, по какому принципу делить землю? И он ищет его вместе с аудиторией, вместе вот с этим стоящим рядом солдатом с глубокими оспинками на лице, и со мной, со всеми слушателями.

Но вот он снова заговорил, настойчиво, терпеливо развенчивая, объясняя коварство кулака: и обманет, и продаст, и обдерет, как липку. А чтобы этого не произошло, партия большевиков рекомендует организоваться в отдельные бедняцкие, батрацкие комитеты. Это даст им возможность собираться, обсуждать и решать важные вопросы, сплоченно выступать против происков кулачества, богатеев и чиновников.

Закончил свою речь Владимир Ильич словами о войне и мире.

"...Немецкие капиталисты с своим коронованным разбойником, Вильгельмом, во главе... и капиталисты всех других стран ведут войну из-за дележа прибыли..."

Кто же может покончить с этой преступной войной, несущей народам "смерть, голод, разорение, одичание, а капиталистам бешеные, скандально-высокие прибыли"?

"...Есть только один путь, – отвечает Ленин, – переход всей государственной власти в руки Советов рабочих и солдатских депутатов".

Поэтому долой грабительскую войну!

Да здравствует Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов!

Последние слова потонули в криках "Ура!", "Да здравствует Ленин!", "Да здравствуют большевики!".

Речь Ильича крепко запала в солдатские души.

...Участники памятного митинга потом не раз выступали на демонстрациях под большевистскими лозунгами. Принимали активное участие в подавлении корниловщины, в штурме Зимнего, в разгроме казачьего корпуса Краснова на подступах к революционному Петрограду.

В январе и марте 1918 года многие измайловцы и петроградцы добровольцами влились в революционные отряды и полки рождающейся в боях Красной Армии.

В Михайловском манеже

Грозная загадка. Нас – 50. Хоть бы Ленин не приехал. Рассказ Невского (Солдаты Гренадерского полка). Провал Бориса Савинкова. "Я – Ленин". Как лодка в штормовую погоду. Бойцовский характер.