Текст книги "Юность в яловых сапогах (СИ)"

Автор книги: Василий Коледин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Нет.

– Ну, так и иди сразу на проходную и не вздумай дежурному по училищу попасться, а тем более докладывать ему.

– Понял. Разрешите идти?

– Да иди уж! Тупика позови!

Я, не помня себя от счастья, выскочил в коридор. Что произошло?! Откуда такая невиданная доброта и щедрость? В нашем кубрике я Тупика не нашел и направился в туалет. Олежка был там и курил, сидя на подоконнике в тоненькую щель окна.

– Тебя Гвоздь завет, – известил я его.

– Зачем?

– Не знаю, – я и вправду не знал. Конечно, я догадывался, что Гвозденко и его хочет отпустить, но все-таки не был в этом уверен. – Дай докурю.

Тупик протянул мне половину сигареты и ушел. Я же с наслаждением сделал затяжку. За эти несколько дней, в общем-то довольно короткое время отсутствия роты мы сильно обнаглели и ничего не боялись. Хуже, чем сейчас уже быть ничего не могло. Даже если бы кто-нибудь из офицеров и увидел бы меня за столь преступным занятием, он вряд ли смог бы мне сделать что-то похуже наказания, которое я сносил. Кроме того, я знал, что Гвозденко разговаривает с Тупиком и точно не появиться в туалете. А другим офицерам роты и училища в пустой казарме делать нечего.

Конечно, я был рад представившейся мне возможности вырваться на волю, но почти сразу передо мной встал вопрос куда мне податься. Хотя выбор был легким и секундным. Домой я идти не хотел. Мысль о том, что меня начнут пилить за скверный проступок и в добавок всю ночь совсем меня не радовала. А вот перспектива провести всю ночь с Лерой, – взорвала мой мозг бомбой радости и неуемного полового желания. Так что выбор был не просто легким, его даже и не было.

Звонить девушке я не стал в надежде застать ее дома. Вот будет сюрприз для нее, – думал я. Отчего-то мыслей о том, что Лера может жить с родителями у меня не возникало. То ли я отупел в замкнутом пространстве военного училища, то ли гормоны блокировали мозговую деятельность, но очевидность отчего-то была для меня не очевидна, а соответственно и все мои мечты могли оказаться несостоятельными. Хотя, наверное, только со временем ты начинаешь думать головой, а не органами чувств.

Докурив оставленный окурок, я его ликвидировал за окно и помчался переодеваться. Благо выходная форма – «парадка» сейчас не хранилась в каптерке, а висела под шинелями, скрытая от посторонних глаз могущего внезапно войти комбата. Вскоре появился и Тупик. Он был тоже весел, видимо и его Гвоздь отпустил.

– Ты тоже переодеваешься? – спросил он меня, хотя видел процесс.

– Угу…

– До утра?

– Ага…

– И меня. И всех остальных… – он тоже достал плечики со своей формой. – Думаю, что у Гвоздя какие-то планы на сегодня и он хочет смотаться с роты. А так как мы без его присутствия можем совершить все, что угодно, то ему лучше нас сплавить в увольнение и самому смыться. Все очень просто! Ну, а коль его интересы совпадают с нашим желанием, то Слава Богу!

– Согласен! Ты готов?

– Минуту… Все, пошли!

– Остальных ждать не будем?

– Не! Юрка уже убежал, Фома где-то спит. Идем!

Мы легко миновали аквариум с дежурным по училищу. Того не было на месте, а его помощник смотрел телек, повернувшись к нам совей могучей спиной, перетянутой косым ремнем. Нам с Олегом нужно было в разные стороны, и мы сразу же возле проходной разошлись, он перешел дорогу, а я медленно пошел к самолету – настоящей «сушке», водруженной на пьедестал и напрасно пытающейся вот уже с десяток лет взмыть в серое, свинцовое небо зимнего города.

– Ладно, что стоишь?! Садись! – таксист нетерпеливо нажал на акселератор. Машина взревела и выпустила облако дыма.

Я в секунду оказался на переднем сиденье. Захлопнув за собой дверцу, я почувствовал себя в тепле, безопасности и уюте. «Волга» плавно трогается и аккуратно, чтобы не скользить, катится по улице, лавируя между неубранными сугробами, медленно едущими частниками и пешеходами, стремящимися перебежать проезжую часть в любом, удобном для них, месте.

Через десять минут мы останавливаемся перед знакомым мне неказистым одноэтажным домом, стена которого с низко расположенными окнами переходит в забор и немного покосившимися деревянными воротами.

– Здесь? – спрашивает меня водитель.

– Ага, – я киваю головой, достаю из кармана помятый рубль и протягиваю его таксисту.

– Ладно! Спрячь! Тебе еще пригодится! – улыбается мужчина. – Я знаю, что ты не Рокфеллер.

– Ну, спасибо, тебе! – я возвращаю бумажку обратно в карман и вылезаю из автомобиля. Сегодня поистине удачный день!

– Бывай! – бросает таксист и, как только я захлопываю дверь, срывается с места, за несколько секунд растворяясь в опустившихся сумерках.

Ворота хоть и старые, но крепкие. На столбе знакомый звонок. Звоню. Проходит десять секунд, двадцать, звоню еще, теперь уже дольше держу палец на кнопке. Тишина. Неужели моей девушки нет дома? А родители? Только сейчас меня осеняет, что Лера будет не одна. Я не знаю ее родителей, никогда не видел, несколько раз, что провожал ее, оставлял у ворот, не заходя в дом. Облом, наверное! Звоню еще раз, но уже без энтузиазма, жду с замиранием сердца. Что ж, пойду домой, к родителям. Очень не хочется менять планы. Только через несколько минут слышу приближающиеся шаркающие шаги. Это явно не Лера. Дверь, вырезанная в металлических воротах, поскрипывая открывается.

– Здравствуйте… – передо мной женщина лет сорока, изрядно потрепанная и явно навеселе. Нет, она не пьяная, просто немного выпившая. Она в каких-то уж совсем неприличных трениках с оттянутыми коленками. На плечах у нее наброшена болоньевая куртка, на ногах старые тапки. Женщина довольно еще стройная, но чувствуется, что она прошла огонь, воды и медные трубы.

– Здравствуйте, а Лера дома? – спрашиваю я, немного волнуясь, сам не зная от чего.

– Дома, – женщина расплывается в глупой улыбке. Потом немного откинув голову громко кричит, продолжая улыбаться и смотреть на меня. – Лерка! Лерка, мать твою! К тебе ухажер! Иди сюда!

Я стою и ощущаю сильное чувство неловкости от того, что женщина беспардонно рассматривает меня. Мне хочется уйти, но это будет очень глупо. Наконец из-за угла дома показывается знакомая фигура моей девушки. Лера подходит и удивленно смотрит на меня.

– Привет…, а те чё? – спрашивает она меня и не дождавшись ответа обращается к женщине. – Ма! Иди!

– А кто этот мужчинка? – мать «шалавливо» заигрывает со мной, стреляя многозначительными взглядами.

– Ма! Иди! – раздражается дочка. – Тебя ждет Борисик.

– Ну, ладно! Приглашай кавалера в дом… – мать уходит, оставляя нас наедине.

– Ты чего? – повторяет свой вопрос Лера.

– Так, пришел в гости…

– А… Ну, тогда заходи… – она поворачивается ко мне спиной и идет в дом, таким образом приглашая следовать за ней.

Я иду за ней и вхожу скромное жилище девушки. Там темно и тесно, низкие потолки, побеленные стены, в прихожей огромной кучей висят какие-то куртки, ватники, пальто.

– Раздевайся… – устало предлагает мне девушка и терпеливо ждет в комнате, когда я разденусь. Я расстегиваю шинель, бросаю ее на стул, так как повесить на вешалку нет возможности ввиду ее полной занятости. Потом развязываю ботинки, снимаю их и, не одевая никаких тапочек, прохожу в комнату. Здесь полумрак, горит только торшер. Диван, примостившийся у одной стены, расправлен. По обстановке в комнате и царящему в ней беспорядку сказать, чем занималась до моего прихода ее хозяйка невозможно. Я внимательно изучаю внутреннее пространство дома. Из комнаты я вижу другой проем, за которым темнеет то ли еще одна комната, то ли коридор. Мрак не дает мне разглядеть помещение и сделать вывод о его предназначении.

– Это твоя комната? – спрашиваю я чтобы начать разговор.

– Да…

– А что там? – я киваю на темноту за проемом.

– Там комната бабушки…

– А где комната матери?

– Там, во дворе еще один домик. Они с Борисиком там живут…

– А кто такой Борисик?

– Ее друг.

– Ясно… – выдохнул я, не зная, что говорить дальше.

– А ты чего? – будто читая меня, спрашивает Лера.

– Вот в увольнение выпустили…

– Что, простили?

– Может быть, но скорее просто взводному нужно чтоб мы были в увольнении…

– До вечера? Скоро обратно?

– Нет, до утра…

– Домой поедешь?

– Не хотел… у тебя можно остаться?

– Хм… оставайся… – она посмотрела на меня без удивления, потом перевела взгляд на кровать. – Будешь спать в бабушкиной комнате.

– А бабушка?

– Она со мной.

– Ладно.

Скрипнула дверь и в комнате появилась мать Леры. Она была все также весела и в руках держала большую миску с квашеной капустой.

– Так, молодежь! Идемте к нам! Надо же угостить твоего гостя, – говорит она и кладет мне свободную руку на плечо.

– Мам! – то ли возмущается, то ли наоборот соглашается с ее предложением дочь. Потом примирительно продолжает – Он останется у нас на ночь.

– Хорошо, дорогая! Идемте!

– А где бабушка? – спрашивает Лера.

– Она у Никитишны…

– Ладно. Пойдем! – Лера тоже протягивает ко мне руку и берется за мой бок. Я окружен женщинами и мне очень приятно.

Я пожимаю плечами, стараясь сделать вид, что мне не очень хочется, но я уступаю хозяевам. На самом деле я голоден и совсем не против выпить. Возможно алкогольное опьянение сломает строгость девушки и быть может единственная свободная ночь в этом коротком, буквально свалившемся с неба, отпуске пройдет очень даже не напрасно.

* * *

– Нет…, ну не сейчас…, потом… – шепчет Лера. Она отстраняет довольно нежно и даже ласково мои руки, которые лезут ей в трусики, гладят упругую девичью грудь.

– А когда? – шепчу я в ответ и продолжаю атаку. Нет ничего приятнее чем молодое девичье тело. Лера обладает божественными формами. Она не худа, но и не полна. Ничего лишнего. Как говориться не прибавить, не убавить.

– Там бабушка. Я не могу при ней, давай потом, – упорствует Лера, ее бастионы упорно держат оборону и не собираются сдаваться.

Мы лежим в маленькой бабушкиной комнате где на старенькой кровати мне недавно застелила новое белье Лера. Бабушка должна была лечь в Лереной комнате. Мы пришли от Борюсика и Натальи Михайловны, так звали мать Леры, изрядно выпившие. По пути меня немного бросало из стороны в сторону и пока мы шли к кровати меня нежно поддерживала хрупкая и не такая пьяная девушка. Она быстро подготовила мне ложе и, уложив меня, на несколько минут ушла. Я закрыл глаза и вертолеты закружились надо мной. Мне не хотелось спать, но усталость не физическая, а душевная после выпитого превратила мое тело в какое-то тесто. Плывущий потолок, гул в голове. Я открываю глаза, темнота. Я опять из закрываю и проваливаюсь в пустоту. Но внезапно я почувствовал, что вернулась Лера. Она только в маленьких беленьких трусиках. Приподняв край одеяла, девушка оказывается рядом со мной и головокружение мгновенно прекращается. Начинаются другие ощущения. Голая девичья грудь приятно касается моего тела. Я возвращаюсь к активной жизни. Мое тело теперь не тесто, оно огромная напряженная мышца. Я обнимаю свою посетительницу и начинаю осыпать ее поцелуями.

– Тише…, я на минутку, – прошептала она потому, что вдруг мы услышали, как в дом пришла бабушка. Она, кряхтя и охая, стала раздеваться. Потом заскрипел диван. Это она легла.

– Лерка! – бабушка вдруг громко позвала внучку.

– Да? – отозвалась та.

– Иди спать! Что ты там вошкаешься?!

– Сейчас, иду!

Мы продолжаем «вошкаться». Я целую девушку, глажу ее по спине, перехожу ниже и сзади опять захожу ей в трусики. Она слабо отбивается. Я возбужден до предела и готов вот-вот взорваться.

– Нет… потом…потом…, – Лера, наконец, решительно отстраняется от моих ласк и впархивает из-под одела. – Спи!

Девушка целует меня в губы и ее поцелуй долог, но он какой-то совсем примирительный, не зовущий к продолжению. Потом она проводит своей ручкой по моему горящему лицу и, шлепая босыми ногами по холодному полу, убегает в свою комнату к уже храпящей бабушке.

Я остаюсь один. Вертолеты все еще беспокоят меня, но уже через пару минут мой мозг отключатся.

Утром в маленькой комнате прохладно. Нога, вылезшая из-под одеяла, совсем окоченела. О том, что пришло утро я понимаю по освещенности комнатки. Еще даже не открыв глаза я это чувствую.

У меня утреннее возбуждение. Но там что-то не так. Я тяну руку к паху и натыкаюсь на чью-то чужую руку. Она мирно лежит на причинном месте. Только сейчас я понимаю, что не один в кровати и рядом со мной спит Лера. Я ничего не помню. Что произошло? Неужели мы все-таки совокуплялись? Нет. Не могу вспомнить. Помню все до ухода девушки. Неужели можно заниматься любовью и не помнить об этом на следующее утро? В это трудно верится.

Я кладу свою руку на руку Леры и через несколько секунд рукам становится жарко. Лера вытаскивает свою ручку из-под моей. Девушка потягивается и просыпается.

– А мы что вчера занимались э…? – шепчу я ей на ухо.

Она извивается словно кошка, вытягивает все еще возбуждающее меня тело в разные стороны и после эдакой зарядки, улыбаясь, шепчет на ухо, щекотя своим горячим дыханием и еще больше возбуждая меня.

– Нет, ты сразу уснул. А я пришла ночью. Бабушка сильно храпела…

– То есть у нас ничего не было, – странно, но я успокаиваюсь и понимаю, почему. Я рад, что не забыл чудесный момент, что его просто не было и, что, когда он будет, я его уж точно не забуду.

– Ты рад? – удивляется Лера. И мне приходится ей объяснять то, что меня успокоило, но не обрадовало. Она тихонько хихикает.

– А как ты пойдешь в казарму? С таким э… настроением? – она опять кладет мне руку на возбужденное место.

– Придется… – тяжело вздыхаю я.

* * *

Погода в городе постоянно дарит нам сюрпризы. За ночь пришло потепление. Обледеневшие ранее сугробы сегодня вновь текут. Я никак не могу привыкнуть к столь быстрой смене погоды. Вчера я мерз от пронизывающего холода, не спасала ни шинель, ни «вшивники» – спортивные курточки, которые мы поддеваем под кителя чтобы хоть как-то увеличить количество шерсти. А сегодня мне жарко настолько, что чувствую, как по спине стекают капли пота. Еще довольно раннее утро, но уже очень тепло. Такое ощущение, что внезапно пришла весна. Воздух теплый и дышится легко. Я иду по улице мимо одноэтажных домов, заборов и ворот с калитками. С металлических крыш с шумом сползают подтаявшие куски снега и льда. Город хорош тем, что на его улицах практически никогда не скапливаются лужи. Холмы, пригорки, спуски, он весь неровный и воде просто не найти местечко на его асфальтированных покореженных корнями улицах. Мой родной полис давно ожил. Возле «Нижнего» рынка уже полно торгашей кавказских национальностей, они громко разговаривают, о чем-то спорят, что-то перетаскивают, тюки, ящики, коробки. Мимо рынка снуют запоздалые граждане, спешащие по делам службы, они не заглядывают на территорию буржуазных пережитков, у них для этого совсем маленькие зарплаты. Студенты и просто молодежь компаниями бегут на занятия или еще куда-то, школьников не видно, они сидят в своих классах. По дороге мне совсем не встречаются военные, впрочем, это меня радует, меньше шансов попасться на глаза тем, кто знает о моем наказании. Хотя у меня увольнение вполне законное и пусть отвечает Гвоздь, если что.

Возле училища, в сотне шагов от проходной я останавливаюсь, достаю полу-высыпавшуюся сигарету «Опал» и закуриваю. Время у меня еще есть, до десяти, – окончания увольнения еще почти тридцать минут. Первая сигарета всегда приятная. Слегка кружится голова, я смотрю по сторонам прищурив глаза, от ярко светящего солнца. Хочется расстегнуть шинель, потому что там внутри все вспотело. Но нельзя, мимо снуют офицеры, которым приходится постоянно отдавать честь, и они обязательно сделают замечание.

Вдалеке вижу спешащего Фому. Шапка стянута на затылок, из-под нее торчат мокрые вспотевшие кучерявые, как у Гурвинка, короткие волосы. Ему тоже жарко. Вскоре он равняется со мной, останавливается и отдуваясь тоже достает сигарету.

– Здорово, Принц! – он протягивает мне руку для приветствия. Я ее пожимаю в ответ на его крепкое пожатие. – Не опаздываем?

– Нет, еще двадцать пять минут…

– Ну и хорошо! Где был? – спрашивает он, затягиваясь сигаретой.

– У подруги…

– У той, что снял на дискотеке?

– Ага…

– Дала?

– Ага, – вру я хотя это если вдаваться в тонкости деликатного дела. Если же не вдаваться, то мы же спали вместе, целовались, держались за различные места, разве это нельзя назвать совершенным актом? Впрочем, моим товарищам незачем знать подробности моей интимной жизни. Поэтому я и говорю, что «дала». И это выходит не вранье. – А ты где был?

– Я – дома, – вздыхает он и всем своим видом показывает, что завидует мне. – Не хотел идти, но Гвоздь чуть ли не силой заставил!

– А кто его меняет? – интересуюсь я, во мне теплится надежда, что нас еще отпустят.

– Плавинский, вроде… – сокрушается Фома.

– Хреново…

– Да, этот мозги выполощет.

Мы докуриваем сигареты, бросаем их в урну и уже медленно бредем к проходной. Возле стеклянных дверей стоит Тупик и Юрка. Мы жмем друг другу руки и заходим с воли в царство воинской дисциплины. Минуя коморку дежурного по училищу, мы благополучно оказываемся на втором этаже в нашей казарме. Дневальный с первого этажа, а на время отсутствия роты в отпуске, именно они отвечают за порядок на нашем этаже, говорит, что у нас из офицеров никого нет. Гвоздь исчез еще вчера вечером и больше не появлялся. Плавинского тоже никто не видел. Что ж, и это тоже хорошие новости. Мы переодеваемся в «пш», нашу повседневную форму, снимаем ботинки, меняем их на тапочки и идем курить в туалет. Наша отпуск изгоев продолжается.

Мы обсуждаем кто и как провел увольнение. Одним из любимых занятий у нас является обсуждение семейной жизни Тупика. Он единственный из нашего взвода женат и рвет задницу на немецкий крест только он.

– Олежка, ну, а жена не наказала тебя за отсутствие в отпуске? – начинает любимое занятие Бобер.

– Нет! – женатик пока сдержан и не очень реагирует на подколы.

– Ну, хотя бы отлучила тебя от сиськи? – вставляет Фома.

– Нет, все нормально!

– Олег, а когда тебя долго нет в увольнении, она не говорит соседям и знакомым, что ее муж в дальнем плавании? Ты же по выпуску в морфлот хочешь? Значит приучаешь ее?

Внезапно в туалете появляется Чуев. Мы мгновенно замолкаем и незаметно пытаемся избавиться от сигарет. Тупик первым бросает свою в окно. Чуев делает вид, что не заметил этого. Мы же прячем свои сигареты и то, что от них осталось в кулаках, но от них поднимается предательский дымок. Странное дело, но Чуев не обращает на наше вопиющие в обычное время нарушение никакого внимания и сам закуривает. Признаться, мы удивлены. Командир раскуривает свою сигарету и, стряхнув первый пепел в окно, обращается к Тупику.

– Тупик, Гвозденко отпускал тебя в увольнение?

Олег в полном замешательстве. Вот вопрос, на который не знаешь, как ответить. Скажешь, да и можешь подвести Гвоздя. Скажешь нет и опять можешь навредить себе и ему. Наш женатик молчит. Но, видимо, у Чуева прекрасное настроение и он приходит на помощь своему курсанту.

– Я попросил его отпустить всех в увольнение. Так вы ходили?

– Да…

– Да.

В разнобой отвечаем мы. Видя настрой ротного, мы уже наглеем и, косясь на него, достаем спрятанные сигареты, но все еще с опаской начинаем курить уже при командире. Он спокоен и ни слова нам на это не говорит. Видимо все-таки в нем есть что-то человеческое. Значит инициатива выпустить нас в краткосрочный отпуск исходила не от Гвоздя, а от Чуева. Что ж, спасибо тебе ротный за хотя бы глоток свежего воздуха.

Чуев тушит сигарету, бросает окурок в окно и уходит, сказав только, чтобы мы не закрывали потом окно. Мы продолжаем вынужденное безделье. Мы молоды и закалены невзгодами и тяготами военной жизни.

* * *

Через три дня отдохнувшая и наевшаяся рота возвращается из отпуска. Первыми в казарме появляются те, у кого самолет или поезд прибывает рано. Идти им некуда, и они прямиком направляются в родную казарму. Здесь некоторые из них бросают свои чемоданы и отправляются бродить по городу, благо оттепель еще не закончилась и гулять, вдыхая целебный воздух Кавказа можно не опасаясь замерзнуть. Часам к двенадцати появляются каптерщики и теперь вновь прибывшие сдают свои драгоценные чемоданы на долгое хранение на полках в специально отведенных для них местах, с бирочкой и номером.

Воскресенье. Крайний день зимнего отпуска. Завтра с утра начнется обыденная жизнь: ранний подъем, зарядка, завтрак, занятия, самоподготовка, отбой. Но сегодня еще длится свободная жизнь, еще хоть и последний, но отпускной день. Весь день в казарме царит суета, то там, то здесь слышен смех, разносятся по всей казарме запахи домашней еды, отпускники фланируют по коридору в умывальник и туалет, они кто в чем, кто в трусах, а кто уже в белом уставном белье. Отдохнувший народ находится в броуновском движении в поисках своих закадычных друзей, по которым они успели уже соскучиться. Кучки веселых товарищей собираются у кроватей, в углах казармы, в курилке, накинув шинели, и наперебой рассказывают, что с ними приключалось в столь коротком, но в то же время длинном, как маленькая жизнь отпуске.

На обед никто не идет. Даже мы, лишенные счастья испытать очередной краткосрочный отпуск, остаемся в казарме. Нам есть, чем отобедать. Перед нами раскрываются банки с вареной картошкой, домашними котлетами, колбасами и салом, сыр и пироги, кексы и другая домашняя выпечка радуют наши взоры и желудки. Отпускники словно гостеприимные домохозяйки зовут нас к своим импровизированным столам. Мы пробуем понемногу у каждого и через совсем короткое время уже начинаем отказываться, так как наши животы переполнены, и мы с трудом отдуваемся, поглаживая себе органы пищеварения.

Вечером все вернувшиеся и остававшиеся переодеты в повседневную форму и стоят в шеренге по два в коридоре казармы. Перед нами наш ротный командир. Он поздравляет нас с окончанием отпуска и началом нового учебного семестра. Только он отделяет нас от загадочного и столь притягательного понятия, как стажировка. Этим летом мы узнаем, что это такое. Целый месяц жизни в боевом полку на правах почти офицера! Кроме того, Чуев во всеуслышание объявляет, что с завтрашнего дня мы, одиннадцать человек нарушителей дисциплины, прощены и наше наказание считается отбытым. Ура! Мы вновь стали полноправными членами общества.

ГЛАВА 4.

От сессии до сессии.

Я, Бобер, Стас и еще несколько человек сидим в курилке. Весна. В этом году не ранняя, но и не поздняя, обычная. Уже не первые теплые весенние лучи звезды по имени Солнце согревают мне спину. Теплый ветерок еле-еле шевелит совсем еще маленькие молоденькие листочки на ветках молодой липы, протянувшихся под крышу беседки, словно спасаясь от дождей и ветра. Вечер субботы. Мы только что вернулись с занятий. Настроение спокойное, уравновешенное, будто мы достигли нирваны. Большинство курсантов шумной радостной толпой поднялись в казарму. Они торопятся переодеться и убежать в город. Мы же никуда не спешим. Наше увольнение завтра и это радует больше, чем увольнение в субботу – времени намного больше, хоть и возвращение на час раньше, зато и выходим за ворота мы не в семнадцать часов, а в двенадцать, а то и одиннадцать. Вообще воскресное увольнение ценится намного дороже.

Стас курит и одновременно читает Ремарка. Он торопится так как Вадька должен отдать книгу завтра. Он взял ее всего на несколько дней у своих знакомых. Прочитав ее, он передал книгу Стасу. Я не претендую на нее, потому что уже читал «Черный обелиск».

– Принц, – затягиваясь с наслаждением и выпуская дым под козырек крыши, обращается ко мне Бобер, – там с тобой ШОшник хотел поговорить. Искал.

– Какой? – безучастно спрашиваю я.

– Как его?! Сураев! – с трудом вспоминает фамилию курсанта Бобер.

– А что он хотел? – зевая, спрашиваю.

– Ну, он узнавал ходишь ли ты с Леркой или нет.

– А ему какая разница?

– Не знаю… Увидишь – спроси…

– Вообще-то, она не подходит для тебя, – отрываясь от чтения, роняет Стас.

– А чё так?

– Дружище, ты же интеллигент, а она, прости, не твоего уровня… – поясняет Стас. Я не возмущаюсь, зная, что мои друзья не хотят меня обидеть. Они всегда говорят все прямо в лицо, так у нас принято.

– И это все? – спрашиваю я.

– Ммм… не совсем… – мнется Стас, он прикрывает книгу, заложив нужную страницу пальцем и смотрит мне в глаза.

– А что ж еще?

– Без обид?

– Да!

– Мне кажется, что она шалава…

– А что так?

– Ну, она, по разговорам переспала с половиной роты.

– С тобой переспала? – спрашиваю я Стаса. Потом поворачиваюсь в Бобру. – А с тобой?

Они пожимают плечами, причем Стас как бы говорит, что нет, а Бобер добавляет жестом слово «пока». У него всегда все грязно и без веры в людей. Стас в этом плане больший романтик. Он верит и в людей, и в любовь, поэтому мы с ним больше близки, чем с кем-либо.

– А откуда такие данные?

– Так ты послушай! Хотя… обычно такие вот влюбленные и не слышат ничего. А еще они любят слышать от своей прекрасной половины такие слова: «И ты веришь им, а не мне?!» – женским голосом и с интонацией обиженной девушки произносит мой закадычный друг.

– Ну, по поводу влюбленности ты перегибаешь!

– Да?! Тогда я рад! Главное, чтобы у тебя ничего серьезного к ней не было!

– Спасибо за заботу, друзья!

– Не за что! Ты же наш друг.

Я докуриваю сигарету почти до фильтра и достаю другую. Я стараюсь скрыть, но на самом деле сильно расстроен и мне не приятен весь этот разговор. Сказав, что не влюблен в Леру, я немного погрешил перед истиной. Наверное, все-таки какое-то чувство теплится в груди. Нет, это, конечно, не любовь. Но что-то уж очень близкое к нему. Мне скучно без нее, я рвусь в увольнении к ней. Я возбуждаюсь даже только при ее виде, не говоря уже о прикосновениях. Мне хочется с ней быть даже чаще, чем я бываю. Поэтому все эти разговоры о ее неверности и шалавливости мне не приятны.

– Слушай, Принц, а давай завтра проведем время вместе! Ты с Леркой, а я со Светкой! – предлагает Бобер.

– Хм. Давай. А куда пойдем?

– У Светки завтра хата свободна. Предки уехали на дачу и вернуться только в понедельник. Возьмем пивка, закуски, посидим, то, да сё…

– Хорошее предложение, – соглашаюсь я. – Давай.

В курилку входит уже переодетый в «парадку» Тупик. Он прикуривает и возмущенно смотрит на нас.

– Чё вы тут расселись?! Там надо убирать территорию, через тридцать минут увольнение!

– Ну, так иди и убирай, а не кури! – спокойно, но с явным злорадством говорит Бобер.

– Ага! Щас! Я свой участок уже вымыл! – мгновенно вскипает Олег, словно только и ждал повода.

– Так убери и наши! – продолжает бесить его Бобер. Он знает, чего женатики больше всего хотят в жизни. – Нам увольнение не светит! Уберем потом.

– А что, из-за вас другие опоздают в увольнение!? Это нормально?!

– Нормально, – Бобер пожимает плечами. – Не, ну, если кто-то спешит, ему и флаг в руки!

– Скотина ты, Бобер!

– О, как! Так я вообще не буду убирать! Скоты они твари безвольные и не надрессированные.

Олежка взбешен. Он бросает недокуренную сигарету и буквально убегает в роту весь красный и злой.

– Зачем ты Олежека обижаешь? – канючащим голосом спрашивает Стас.

– Да задолбал уже своим нытьем по выходным! – сплевывает Бобер.

Я вижу, что на крыльце подъезда появляется Строгин. Он прямехонько направляется в курилку. Заранее понимая, зачем он идет, я делаю несколько быстрых затяжек.

– Ну, я не понял! А кто будет наводить порядок в кубрике?! Бобер, ты что, самый умный? – наш замкомвзвода почему-то выбирает крайним Бобра.

– Так сейчас докурим и пойдем… – спокойно и лениво оправдывается наш товарищ.

– Вы уже здесь курите час! А там все пашут!

– Ну, Тупик, сука, стукач! – шепчет Бобер и выбрасывает остаток сигареты в урну. Потом уже громче для командира говорит. – Ладно. Идем.

Стас, Бобер и я молча бредем на второй этаж. Здесь наведение порядка в полном разгаре. Кровати сдвинуты и несколько курсантов нашего взвода натирают паркет, густо намазанный мастикой. В помещении стоит едкий запах мастики. Вадька, неизвестно откуда появившийся в момент нашего прихода, открывает несколько окон для проветривания. По казарме снуют полураздетые курсанты, нося из умывальника ведра с чистой водой, а обратно с темной жидкостью. Почему-то пол мастикой натирает только наш и второй взводы. Это одна из дурацких инициатив Плавинского. Он любитель у нас прогнуться за счет личного времени и сил своего взвода, а Гвоздь, как молодой офицер вторит ему и берет с него пример.

В умывальнике идет особо рьяная работа. Она менее престижная и требует больших усилий. Нужно вымыть железные раковины, чтоб они блестели белизной и натереть медные краники до блеска. Кроме того, и это самая трудная и ответственная часть работы, найти барашки для всех краников. Отсутствие барашков – это наш бич. Многие медные носики среди недели стоят без крутящейся головки. Дело в том, что на сто человек роты умывальников явно не хватает и утром возле них выстраиваются огромные очереди, словно за водкой. Причины, конечно, в нехватке точек умывания, но их малое число сокращено еще и искусственно. Дело в том, что наши умные головы, некоторые из них, наиболее хитрые, придумали откручивать барашки с голов кранов. Таким образом, утром краны не функционируют, ведь руками открыть их очень даже проблематично, если не сказать невозможно. А вот обладатели драгоценных барашков на коне, они просто и никуда не спеша утром приходят в умывальник, подходят к пустующему крану, достают из кармана заветный ключ и, вуаля, он начинает работать! Они не ждут никого, не занимают очередей. Все гениальное просто! Но вот в субботу это становится проблемой для всех, нам приходится искать недостающие барашки, потому что отсутствие этой важной детали считается именно в субботу нарушением порядка и если в умывальнике хоть один кран имеет такой изъян, то увольняющиеся не могут уволиться. Ответственный взвод, который ежемесячно меняется, рыскает по всей казарме в поисках заветных барашков. Но, как ни странно они находятся и перед увольнением умывальник сияет чистотой и всеми работающими кранами. В воскресенье вечером все возвращается на круги своя и несколько кранов опять не работают. Ничто не вечно под луной и все в этом бренном мире повторяется.

Уборка закончена. Увольняемые стоят в коридоре в шеренге по два. Плавинский, а сегодня он ответственный офицер, проверяет их внешний вид и произносит краткие наставления, куда уж без них. Через десять минут строй счастливчиков выполняет команду и, повернувшись направо уходит на проходную. В роте остается добрая половина личного состава, которая начинает жить выходной жизнью. Вечером просмотр в местном кинотеатре-клубе какого-нибудь отечественного фильма, ужин и, самое приятное, долгожданное безделье, когда ты предоставлен хотя бы на очень, очень короткое время самому себе. Одиночество – дефицит в нашей коллективной жизни.