Текст книги "Юность в яловых сапогах (СИ)"

Автор книги: Василий Коледин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Я вспоминаю мультик про зайца и ежика. Ежику там помогает палка-выручалка, она и через ручей помогает перейти и на дерево залезть и чего-то там еще сделать. Отойдя в сторону на несколько шагов, и я нахожу себе почти точно такую же палку, как у Алексея. То же самое делают и остальные. Они разбрелись по месту в поисках удобных палок. Вскоре палки имеются у всех. Капитан, ожидавший нас, удовлетворенно крякает и продолжает уверенно шагать, мы следуем за ним. Теперь я точно знаю, что ничего особенного в том, что Атрепов идет уверенно нет. Я вижу, как он периодически достает из кармана компас и ориентируется с его помощью. Секрет полишинеля!

Лес в Калининской области совсем не такой, как у нас на юге. Деревья здесь высокие, устремленные вверх к солнцу. В основном это огромные сосны и ели со здоровенными лапами. Я представляю, как здесь красиво в снежную зиму.

– Мужики, старайтесь идти за мной, – просит нас Алексей. – Здесь леса нехоженые, опасные, можно споткнуться, упасть в воронку, которая поросла мхом и ее не всегда увидишь. Кроме того, здесь же были страшные бои и говорят, есть места где техника до сих пор стоит, словно только вчера была война. Мало ли на мину забредете или на растяжку какую-нибудь.

– А ты? – спрашивает его Бобер.

– Я человек не новый в этом лесу, хаживал… – отмахивается Алексей. – Вы знаете, что при царском режиме Калининская область была заповедником и егерским хозяйством. Сюда царь-батюшка любил приезжать пострелять и медведя, и рысь, и кабана… А сколько здесь осенью грибов и клюквы! Видимо не видимо! Мы клюкву ведрами собираем. Знаете Елену Кузьминишну? У нее сын на летном учиться? Знаете… Так вот она директор заготпункта. Осенью от этого пункта ягоды грузовиками увозят в Калинин и Москву. Между прочим, очень выгодное дело! Так! Внимание! Подходим к болотам! Видите, кочки пошли и вода между ними? Это начинается одно из болот. Здесь таких уйма. Вот на таких кочках и растет клюква. Смотрите! – он подходит к одной из кочек, поросшей папахой их мха, и показывает на какое-то растение. – Вот это и есть клюква. Вот цветет она так. Мне нужны только цветы. Если увидите засохшие плоды, собирайте, можете есть, они вкусные, кисленькие. Ужасно полезные. Если наберете, то можно на них настоять спирт. Напиток! Никакой головной боли! Даже закусывать не нужно. И еще! Передвигаться надо по кочкам! Ни в коем случае не мимо! Можно провалиться и болото засосет! Пробуйте перед собой почву палкой. Если твердая земля, можно становиться. Палка тонет и дна не чувствуете – ни в коем случае! Понятно?

– Понятно! – мы начинаем скакать по кочкам в поисках цветов клюквы и сушеных ягод. Сорванные цветы каждый складывает в пустую сумку химзащитного костюма. Туда же мы бросаем сушеные ягоды.

Через час мне это занятие изрядно надоедает. Я сажусь на очередную кочку и закуриваю, отгоняя от себя настырную мошкару выдыхаемым дымом. Надо мной голубое небо, его небольшой кусочек. Верхушки сосен качаются, и изредка моя кочка освещается теплыми лучами солнца. Стволы скрипят словно мачты какого-то немыслимого корабля с тысячами мачт. Мои товарищи разбрелись по болту и словно зайцы прыгают с кочки на кочку. Алексей тоже не сидит и это мне в нем нравится. Другой бы на его месте обязал бы курсантов выполнить работу за него, а сам бы сидел и курил. Но этот делает свою работу сам и не особенно надеется на нас. Я чувствую, что он взял нас больше из желания похвастаться перед нами или даже доставить нам некое незнакомое удовольствие, то есть из добрых побуждений, нежели из меркантильных.

Вдруг я слышу шум падающего в воду тела, всплеск и матерный крик. Я вскакиваю и смотрю в ту сторону откуда доносятся вопли. Это оказывается недалеко от меня. Выскребов то ли сорвался с кочки, то ли кочка оказалась «неисправной», но он уже по пояс в воде и заметно погружается. Я хватаю свою палку и несусь словно на воздушной подушке к нему. То же самое делают и все остальные. Мы разом все оказываемся рядом с тонущим.

– Твою мать! Сорвался с кочки! – орет обезумевший курсант.

– Спокойно, Игорь! Не дергайся! Сейчас я протяну тебе палку, а ты хватайся за нее. Мы будем тащить ее потихоньку. Понял?! – старается спокойным голосом говорить Атрепов, но я вижу, как трясутся его руки.

Мимо тонущего виляя черным хвостом буквой «зю» проплывает молодая гадючка. Мы все оцепенели. Выскребов замер и даже не ругается. Он держит палку Атрепова, но никто не шевелится пока змея не уплывает далеко и от нее не исходит опасность. Как только Игорь остается один живой в болоте, Алексей начинает тянуть палку на себя. Мы устремляемся ему на помощь. Бобер оказывается лишним на нашем конце палочки-выручалочки, и мы просим его не мешать. Втроем мы постепенно вытягиваем высокого курсанта на наш кочечный архипелаг. Он лежит на животе и глубоко дышит скорее от страха, чем от предпринятых физических усилий. Алексей и мы не менее испуганы. Капитан достает сигарету и не может прикурить с первой спички, тогда Бобер достает зажигалку и подставляет ее к сигарете офицера, но и она несколько раз гаснет под дыханием взволнованного и напуганного человека. Наконец тот прикуривает, и мы садимся на кочки глупо улыбаясь. Страшное, что могло произойти, не произошло!

* * *

Стол у тёть Лены богат. Здесь и соленые грибы, и квашенная капуста с красными глазками из клюквы, и помидоры с огурцами, домашней закрутки. Здоровенная сковорода жаренной картошки дымит с краю доверху с горкой наполненная. Копченая с жирком колбаса нарезана толстенькими кусками красиво разложена на большой тарелке. Запеченная курица только что вынута из духовки и водружена по центру стола. Муж, дядя Семен разливает нам по рюмкам сделанный с любовью самогон настоянный на неизвестном мне калгановом корне. Я впервые услышал об этом корне. Не знаю, для чего он, но самогон, настоянный на нем, выглядит почти, как коньяк. Запаха сивухи не улавливается. Хрустальные рюмки играют чайным цветом домашнего самогона. Он скорее благороден, чем водка, которая продается в магазинах.

– Ну, ребятки, за вас! За то, чтоб у вас все было хорошо! – поднимает свою рюмку Дядя Семен.

– Спасибо! – мы тоже поднимаем рюмки. Я первый опрокидываю жидкость и ощущаю, как она приятно разливается по моим жилам.

– Это из старых запасов! Скоро сварю свежий самогон. Тут все гонят, но тайком, я как-то затеяла нагнать немножко, – начинает рассказывать тёть Лена, улыбаясь. Отчего-то мне кажется, что она смотрит прямо на меня и только мне рассказывает. – Поставила лук жариться…

– А вы из лука гоните? – удивился Игорь, неискушенный в такого рода делах.

– Нет! – засмеялась хозяйка, – лук для того, чтоб на лестничной площадке не стоял запах сивухи. Так вот жарю лук. Звонок в дверь. Думаю, кого это несет в такую рань? А воскресенье, семь утра, все спят. Открываю дверь. На пороге участковый. Ну, все, думаю, попалась мать двоих детей! Стою на пороге, внутрь не пускаю. Он тоже стоит, принюхивается. «Что, теть Лен, лук жарите, ждете кого-то?» – говорит, а сам ведет носом по сторонам. «Да,– говорю, – муж лечиться надумал». Вру напропалую! «А что, – спрашивает он серьезно, – им можно лечиться? И от каких болезней?» Ну, тут меня словно черт за язык дернул! «От мужского бессилия, дорогой!» Он покачал головой, поцокал. Потом говорит, что пришел спросить буду ли я работать в воскресенье, его родственники набрали с десяток ведер клюквы и хотят сдать. Я сказала, что для него выйду. Он поблагодарил меня и ушел, так и не поняв, что у меня на кухне делается. А потом, через неделю, другую прохожу мимо его дома. У него на кухне открыта форточка и оттуда валит столбом дым. Принюхиваюсь, а это лук горелый. Заглянула я в окошко, вижу его жена целую сковороду лука спалила, выбрасывает в мусор, но на столе еще лежит целая гора свежего нарезанного лука! Вот думаю, мужик-то поверил, решил полечиться! Накладывайте грибочков, солений, картошечки! Закусывайте!

– Ну, между первой и второй… – дядя Семен разлил нам по полной рюмке чудного напитка.

– Ну, куда ты гонишь!? Ребята за тобой не угонятся! Поостынь малеха! – прикрикивает на мужа наша добрая хозяйка. Однако мы поднимаем рюмки и выпиваем содержимое. Благодать! Как все же хорошо, что Строгин познакомился с ее сыном. Она очень добрая женщина. Да и муж славный. Я рад, что именно сюда попал на стажировку. Лучшего места не придумаешь! Картошка вкусная. С хрустящими груздями она нейтрализует выпивку и хочется выпить еще. Дядя Семен словно читает мои мысли и наполняет хрусталь вновь доверху.

– Тёть Лен! Дядя Семен! Спасибо вам за ваше гостеприимство! – берет ответное слово наш вожак Женька. – Мы хотим выпить за то, что б у вас все было хорошо, за летное долголетие вашего сына, за всю вашу семью!

Мы вновь опустошаем рюмки и уже продолжительнее и обильнее закусываем. После пятой рюмки все потянулись покурить. Я выхожу из-за стола последним. Тётя Лена остается одна. Она смотрит на меня как-то странно и просит меня задержаться.

– Посиди со мной, Вова.

– Хорошо, конечно… – я сажусь на прежнее место.

– По нраву ты мне…

– Спасибо… – мне действительно очень приятно слышать эти слова от доброй женщины.

– Знаешь, завтра приезжает моя дочь, – говорит хозяйка и пронзает меня теплым и грустным взглядом. – Она у меня очень хорошая… вы понравитесь друг другу…

– Наверное... – я не совсем понимаю, о чем женщина говорит, но я расслаблен и мне хорошо. Она гладит мою руку, нежно что-то говорит, мой взгляд беспорядочно блуждает, мне даже курить не хочется. Приходят курцы. Они рассаживаются по своим местам и рюмки вновь полны.

– Как вам, нравится в нашем городке? – спрашивает всех тётя Лена, отпустив меня при их появлении.

– Очень! – с энтузиазмом отвечаем мы.

– А еще у нас здесь замечательная рыбалка! Отец, свозишь ребят?!

– Отчего не свозить? Свожу, конечно! Рыбу найдешь куда употребить?

– Уж об этом не беспокойся! Не пропадет!

– Да вот хоть на следующей неделе можно…

– К сожалению, мы не сможем. Говорят, в полку будут всю неделю учения, нас не отпустят. – вздыхает Женька.

– Не беда! Поедем после! Вы на сколько здесь?

– Еще четыре недели!

– О! Ё! Еще успеем! Давайте выпьем! – дядя Семен опрокидывает свою рюмку, мы ему вторим.

Бутылка пуста. Тётя Лена вторую не выдает, считает, что литра на четверых вполне хватит. Она считает, что Игорь совсем не пьет, поэтому его в расчет не берет. Стол тоже поопустел, но найти, что съесть можно легко. Мы не раз уже выходили покурить. Женщина больше меня не останавливала. Только ее взгляд блуждая, не-нет, а остановится на мне, по крайней мере мне так кажется. Уже глубокий вечер, но по тому, как светло этого не скажешь. Ведь мы совсем близко от Ленинграда с его «белыми ночами». Пора бы уже и на боковую. Женька обмолвился о том, что нам, наверное, уже пору уходить.

– Никуда я вас сегодня не отпущу! – возражает добрая хозяйка. – Завтра воскресение, вам на службу не надо. Да и если бы надо было, я бы вас отпросила! Так что оставайтесь! Я вам постелю в комнате Павлика. Правда всем на полу, во-первых, чтоб не обидно, а во-вторых, место там только на одного. Но я сделаю так, что вы и на полу будете спать словно на мягкой перине.

Мы отчего-то не возражаем. И вправду не хочется сейчас куда-то идти, тем более в спортивный зал и ложиться на узкие и скрипящие солдатские кровати. Завтра выходной и нас никто не будет искать. В таком случае зачем нам возвращаться в гарнизон? Мы и здесь удобно устроимся на полу. Я вижу, как тётя Лена таскает в комнату матрацы и подушки. Глаза слипаются и мне быстрее хочется нырнуть в теплоту ее постелей. Поглядев на своих товарищей, я вижу, что и они со мной солидарны.

– Все! Я постелила можете ложиться! – женщина появляется в дверях и ласково улыбается.

Какая же она добрая и милая. Я весь оставшийся век мог бы прожить здесь у нее под боком, как у Христа за пазухой. Я словно дома. Так хорошо и спокойно. Никто и ничто не раздражает. Славные люди кругом. Дядя Семен, сидит и пьет чай. Женька рядом клюет носом и что-то бормочет себе под нос. Бобер глупо улыбается и смотрит на меня. Игорь, выпив только две рюмки, пьян в доску. Так пьют либо алкоголики, либо совсем не пьющие люди. Он точно не алкоголик, но развезло его с двух рюмок сильно.

Мы по очереди посещаем туалет и в такой же очередности ныряем на матрацы в другой комнате, накрываясь одеялами. Лето, но ночью здесь прохладно, а теплое верблюжье одеяло дарит тепло физическое и душевное приютившего нас пока только на одну ночь дома.

– Спокойной ночи, ребята! – говорит ласковая женщина, закрывая дверь в комнату.

– Спокойной ночи, тёть Лен! – отвечаем мы и моментально засыпаем, не мешая друг другу.

За неплотно закрытой дверью слышится звон убираемой посуды. Хозяйка есть хозяйка, она наводит порядок, ей спать еще рано.

* * *

Яркий луч света бьет мне в глаза. Я никак не могу спрятаться от него, кручусь в разные стороны, закрываю лицо рукой, но все напрасно. Бесперспективная борьба вконец пробуждает меня от легкого словно пушинка сна. Хочется пить. В квартире тишина, только в нашей комнате ее нарушают перепевы храпа троих молодых и здоровых людей. Мне очень хочется пить. Жажда не мучила меня всю ночь, пока этот солнечный луч не стал меня будить. Собравшись силами, я вылезаю из-под одеяла, натягиваю джинсы и батник, выходить из комнаты в одних трусах очень неприлично. Я ведь не дома, хоть мне и хорошо здесь почти, как дома.

Я тихонько закрываю за собой дверь в комнату, оставляя храп и запахи мужских тел по ту сторону, и проскальзываю в туалет. Сделав свое дело, моя дорога лежит на кухню, именно здесь хранится запас питьевой жидкости. На кухне тихо, но я слышу, что там кто-то есть, кухня не безлюдна.

Боже! Я ослеплен и застываю будто окаменевший под взглядом медузы Горгоны. Я словно попадаю под лучи сверхъестественного божества, доброго и прекрасного. Так бывает, когда не ждешь ничего и вдруг видишь нечто такое прекрасное, что не можешь оторвать взгляд, руки опускаются и ты обездвижен на какое-то время. Она! Она – мечта, которая теплится в нас с самого рождения. Она, что чудится нам в любой красивой девушке, но не оказывается в ней, улетает, ускользает, исчезает. Она – та, что, кажется, предназначена тебе судьбой, с которой ты готов жить вечно и не смотреть по сторонам. Она стоит на фоне окна. Солнце заливает маленькую кухоньку безудержным, ярким светом лета и любви. Любви всеобъемлющей, всепоглощающей, какой-то вселенской, неземной и в тоже время самой земной, какая может только существовать. Эта любовь высокая, способная на героические поступки и в то же время плотская до кончиков пальцев, до корней волос. Она стоит, положив одну стройную ножку на табуретку, в потертых джинсах, закатанных на пару оборотов и оголяющих стройные икры и в майке, выделяющей небольшую, но очень привлекательную грудь. Стройная до умопомрачения, красивая необыкновенно. Короткие волосы до плеч, густые и слегка вьющиеся не успевают за ее поворотом головы и как в замедленной съемке приходят вторыми, ударяясь о ее лицо при торможении. Какие у нее глаза! Карие? Серые? Какие? Я не могу различить их цвет, но от этого они не менее глубоки, бархатны и прекрасны. В них может утонуть не один человек, да что там ни один! В нем утонет вся наша рота! Маленький слегка вздернутый носик. Пухленькие губки бантиком меняют форму растягиваясь, но не худея при этом, в обворожительной улыбке. Маленькие ручки с длинными тонкими пальцами на одном из которых блестит тоненькое золотое колечко, держат большую кружку с ароматным напитком, по запаху кофе. Ее взгляд словно божья благодать, под ним можно потерять силу воли. А голос! Голос словно колокольчики звенят.

– Доброе утро! А почему вы не спите?

– Э… – я ничего не могу сказать. Я как дурак забыл все слова, я растерян и в одну минуту побежден ее красотой.

– Вы забыли слова, – смеется девушка и ставит на подоконник свою чашку.

– Забудешь тут… – бормочу я себе под нос.

– Я не кусаюсь! – продолжает смеяться это божественное создание.

– Я… попить… вот… вода здесь, а там нет воды..– начинаю я нести какую-то чушь.

– А! Вам сделать кофе или чай?

– Воды…

Она с пониманием кивает головой и, оставив свой табурет, перелетает к кухонному шкафу, достает из него стакан. Потом также легко перепархивает к пустому пространству между мойкой и холодильником, достает оттуда бидон и наливает из него в стакан воду.

– Эта вода из колодца, она всегда холодная и очень вкусная, – звенит ее голосок, а она протягивает мне полный стакан.

– Спасибо… – я опустошаю стакан досуха.

– Меня зовут Наташа. Я дочь Елены Кузьминичны…

– Я понял…

– А вас как зовут?

– Владимир.

– Очень приятно! Вы приехали на стажировку?

– Да.

– На месяц? Вы с третьего курса?

– Ага…

– Вот видите я все знаю. А я учусь в Калинине, педучилище. У нас коротенькие каникулы. Вот я и приехала домой. Как вам наш городок?

– Понравился, – вру я, втайне любуясь ею. Я уже немного отошел от шока и ко мне возвратился дар речи.

– Вы обманываете меня! Наша дыра не может нравиться! – смеется она и я не понимаю, шутит ли она или говорит искренне.

– Отчего же? Славный городок, прекрасная природа, клюква, болота…гадюки…

– Вы уже ходили в лес?

– Да уже сходили.

– Ой! Рано еще! Осенью у нас грибов, видимо не видимо!

– Да мы не за грибами, а за клюквой, ее цветами…

– А! Я слышала эту байку, будто заваривать надо и от всех болезней помогает. Ерунда это. Мама говорит, что только плоды полезные.

– А тёть Лена разбирается в травах?

– О, да. И в травах, и в других вещах… А у меня брат на летном учится, как-то сразу меняет тему девушка.

– Я знаю.

– Павлика?!

– Нет, не его, а то, что он учиться у нас на летном.

– Ну, конечно! Откуда вам его знать! Он у нас тёха!

– Кто? – не понимаю я слово, которым она обозвала брата.

– Тёха! Тюфяк!

– А, тюфяк! А почему вы так считаете?

– Так, он замкнутый, боится девушек, никогда не будет драться… в общем тюфячок, такой милый. Но он очень добрый.

В комнату тихонько вошла Елена Кузьминишна. Она с секунду постояла в дверях, а потом, когда мы ее заметили, она подошла к нам, встала между нами и обняла нас своими сильными, но женственными руками.

– Уже познакомились, мои родные! Вот и славно!

– Да, мам! – немного стеснительно улыбнулась Наташа.

– Все еще спят? – спросила меня хозяйка дома.

– Да, наверное. Когда я выходил, они спали еще.

– Ну, не будем их будить! Время еще раннее. Пусть поспят. Мой Семен тоже улегся. Встретил доченьку и лег дальше спать. Тоже высыпается. Завтра на работу. А вы не хотите лечь?

– Нет, мам. Я в поезде поспала.

– В поезде? А что, из Калинина можно и на поезде? – удивился я.

– Можно, но от станции до Андреево поля пятнадцать километров. Если нет машины, то не добраться, – поясняет мне мать Наташи. – Вот отец и ездил ее встречать раненько. Она на проходящем приехала.

– Да. На Москва-Ленинград.

– А мы на автобусе…

– Так это самый удобный способ. Ну, что чайник поставить? – Елена Кузминишна отпустила нас и, взяв чайник с плиты, набрала в него воду из-под крана, потом вновь вернула на место, но уже на горящую конфорку.

Странное дело, я впервые увидел Наташу, всего несколько раз видел ее маму, в этой квартире я был от силы три раза, но я чувствовал себя здесь, как дома. Мне было уютно, тепло, я ощущал заботу, внимание и, да-да, любовь!

* * *

– Блин! И что вчера было? – моя голова не болит, но отчего-то мне очень стыдно. Я совсем ничего не помню.

Мы лежим все в той же комнате. Ранее утро. Женька нас всех разбудил, потому что нам через час ехать на КП. Начинаются учения и нам велено еще в пятницу присутствовать на командном пункте всю неделю.

Выскребов потягивается и хихикает. Бобер лежит с закрытыми глазами, но не спит. Строгин встал и одевается.

– Что ты смеешься? – спрашиваю я у Игоря, зная, что он меньше всех пьет и должен помнить все.

– Ну, вы вчера дали! – даже с некоторым восторгом присвистнул наш товарищ.

– Что все? – удивляется Бобер, так и не открывая глаз.

– Ага! Все! Но особенно чудил Принц!

– Так… поподробнее… – мое лицо наливается краской.

– О! это надо долго рассказывать!

– Мы не спешим…

– Как раз наоборот! Ладно буду по пути рассказывать. Ты хоть что-нибудь помнишь? – спрашивает он меня, и я вижу, что он уверен в обратном.

– Отчасти… Помню хорошо до первой стопки…

– Ууу! – свистит Выскребов. – так ты вообще ничего не помнишь!

Я встаю, одеваюсь и одновременно начинаю трудный мучительный процесс воспоминаний. Итак, я хорошо помню, что вчера я познакомился с Наташей. Весь день мы гуляли, а вечером собрались пойти в клуб на танцы. Туда должна была прийти Наташина хорошая подруга, которую мы не смогли застать дома. Танцы начинались в восемнадцать часов, и тётя Лена посадила нас за стол около трех часов дня. Стол, как обычно был полон. Стояла и настоечка на калагновом корне. За приезд доченьки, – так объяснила женщина наличие двух бутылок самогона. Что еще? Так… мы вернулись с прогулки, как раз к столу. Дяди Семена не было, он пришел уже позже. Когда и как, я не помню. Помню мы сидели с Наташей напротив друг друга и смотрели изредка в глаза. Вернее, я смотрел, а она, почувствовав мой взгляд, отвечала на него, после чего я отводил свои глаза. Разлили самогон не сразу, хозяйка попросила съесть сначала горяченького супа, а уж потом разлить по рюмочкам. Разливал Строгин. Мы подняли тост за хозяйку дома и выпили. Больше, как я ни силился, вспомнить ничего не получалось.

– Дааа… ну, ты и алкоголик! – изумился Игорь. А потом повернул голову к Бобру. – А ты Серега что помнишь?

– О! Я помню значительно больше! Ну, что произошло до первой рюмки говорить больше не надо. Принц, вроде все рассказал. А вот дальше, до определенного момента могу продолжить.

– Просим, просим! – карикатурно захлопал в ладоши Выскребов.

– Так. Значит, выпили мы. Принц, между прочим, не казался пьяным тогда. Он вел себя прилично и адекватно. Выпили, закусили. Колбаса, кстати, вкусная была. Так. Потом еще пару раз выпили и решили пойти покурить во двор. Наташка, между прочим, не курит. Там и встретили дядю Семена. Он покурил с нами, и мы все пошли опять за стол. Потом смотрю Принц куда-то исчез. Оглядываюсь, нет ни Принца, ни Наташки, ни тёть Лены. Только мы вчетвером: Я Женька, ты, да дядя Семен наяривает супчик. Потом не знаю почему, по-моему, услышал какой-то шум, я решил посмотреть, почему дверь в эту комнату закрыта. Открываю и вижу такую картину. Наташка стоит у окна, тётя Лена сидит в этом кресле, а Принц на коленях перед ней, держит ее руку и просит руки ее дочери. Я охренел и сразу закрыл дверь. Потом мы еще выпили, покурили, откуда-то появились все, Принц такой пьяный, веселый. Мы значит обулись и пошли в клуб. Там мы встретились с Олькой, это Наташкина подруга. Ничего себе штучка. Мы затусили с ней. Все больше ничего не помню… – он замолчал и посмотрел на Выскребова.

– Жень! Твоя очередь! – Игорь перевел очередность.

– Да, я также, как и Серега помню столько же. Единственное отличие в том, что в комнату мы тебя, Серега не пускали. А ты рвался, кричал, что хочешь поблагодарить хозяйку дома за гостеприимство. Мы тебя не удержали, и ты ворвался в комнату. Что-то стал объяснять нудно и сумбурно, мы еле-еле тебя вывели из комнаты.

– Все? – спросил Игорь

– Все.

– Значит и в самом деле были пьяны в сиську! Слушайте, орлы! Ну, до первой рюмки спорить никто не стал, и я подтверждаю, все так и было. А вот потом вы все помните только отрывки и те субъективно. Итак, вы выпили раз пять перед тем, как пойти курить. Дядя Семен, между прочим, пришел где-то на втором тосте. Он выпил с вами и стал есть. Женька предложил пойти покурить, и вы пошли. Только я, Наташа и тётя Лена остались в комнате. Буквально почти сразу может через минуты две-три, вернулся Принц. Он посмотрел на меня дикими глазами и приказал идти курить. Я отказался, тогда он стал просить тётю Лену выслушать его наедине. Он почти силой поднял ее и повел в комнату. Мы остались с Наташей одни. Она стала нервничать и пошла за вами. Вскоре появились все остальные. Ты, Серега, увидев, что нет ни Принца, ни Наташи, стал искать их под столом, но увидев закрытую комнату, бросился туда. Мы с Женей стали тебя держать, но ты рвался изо всех сил. И мы отпустили тебя. Ты ворвался в комнату, а дверь оставил открытой. Там в полумраке, Принц стоял на коленях и целовал руки тёть Лены, потом просил руки и сердца, обещал ее дочь носить на руках и прочую дребедень нес. Бобер ворвался и стал поднимать тебя с колен, говоря при этом, что у тебя будет еще много подружек. Получилась свара и мы с Женей вытащили тебя, Серега, из комнаты. За столом ты успокоился, вы еще несколько раз выпили. Дяди Семена я больше не видел. Потом вышли женщины и Принц за ними. Наташа сказала, что уже пора идти в клуб, но предложила Принцу остаться дома, потому что он пьян. Ты отказался, стал демонстрировать свою трезвость, касаться кончика носа, протягивать руки, ходить по воображаемой линии. Между прочим, ты выполнял все довольно неплохо. Мы обулись и пошли в клуб. На пороге встретились с девчонками, их было трое. Одна из них как раз и была Оля. Кстати, мне она понравилась, но, конечно, Серега, не как тебе! Народу было мало, музыка отстой. Потусовавшись с часик, мы пошли в парк. Там девчонки стали рассказывать о приведении, что водится в парке. Мы все кинулись его искать, но не нашли. Потом Наташа сказала, что надо идти домой, завтра понедельник. Женя сказал, что мы пойдем в свой спортзал, а девушка не согласилась, якобы ее мама приказала всем вернуться к ним домой. Мы пошли сюда. Здесь нам уже расправили матрацы, и вы рухнули и захрапели, а я полночи мучился из-за вашего храпа и перегара.

ГЛАВА 7.

Жизнь есть жизнь, а смерть всегда рядом.

Как и в каждом авиационном полку в полку, назначенному нам для стажировки, существовали три маршрута на перехват. Один предназначался для работы по маловыстоной цели, второй – по цели, летящей на средней и большой высоте и на маршруте номер три отрабатывалось уничтожение цели, летящей в стратосфере. Эти боевые маршруты находились внутри района полетов, который был строго очерчен с севера и юга международными трассами, а с запада и востока трассами местного значения. Получалась своего рода геометрическая фигура, напоминающая неправильную трапецию. Маршруты начинались над точкой и заканчивались там же. Отработка перехвата цели представляла собой следующее. Истребитель, игравший роль противника, взлетал первым и шел по заданному курсу, строго по начертанному маршруту и на установленной высоте. Через некоторое время с аэродрома взлетал перехватчик и шел с назначенным курсом, зависящим от упражнения, которым предписывалось уничтожить цель либо в переднюю полусферу, либо в заднюю, либо вообще под углом. При взлете истребителем сначала управлял руководитель полетов, потом он передавал управление ближней зоне и уже после этого управление переходило к дальней зоне, когда самолет находился в сорока-пятидесяти километрах от точки. Приняв управление «целью» и перехватчиком, руководитель дальней зоны напоминал тем курс и высоту полета, после чего, обозначив координаты и позывные обоих, он перекидывал их управление штурману наведения. С этого момента и начиналась отработка упражнения. «Цель» следовала строго по маршруту, а перехватчик, управляемый штурманом, вертелся, направляясь поближе к «врагу». Как только летчик засекал заданную цель и захватывал ее прицелом, он уже сам отрабатывал пуск ракет и стрельбу из пушек, которые имитировались фотоаппаратом. После отработки перехвата два самолета в обратном порядке следовали на точку. Штурман давал курсы на точку и обозначив координаты своих самолетов, передавал их руководителю дальней зоны, тот, в свою очередь – руководителю ближней зоны, после чего руководитель полетов сажал их на полосу. Вот вкратце, что представляла из себя работа авиационного полка по отработке перехвата целей. Если углубляться, то надо сказать, что сложность полетов зависела от погоды. Существовали простые метеоусловия – ПМУ, сложные метеоусловия – СМУ и минимум разрешенный ля полетов – минимум. Все упражнения в разных погодных условиях летчики и штурманы выполняли для поддержания постоянной боевой готовности. И это тоже не все. Если я начну подробно излагать жизнь авиационного полка, то не хватит ни терпения, ни книги. Всему этому нас обучали долгие годы. Я лишь рассказываю кратко, чтоб передать суть происходящего.

Я стою в комнате наведения, возле меня старший лейтенант Чемоданов. Оперативные тоже должны наводить, так как «все мы из народа» – так говорит он. Я склоняюсь над ИКО – индикатором кругового обзора и всматриваюсь в метки. Вот одна из моих – азимут тридцать, дальность пятьдесят. Это полсотни третий.

– Вижу! – говорю я в микрофон громкой связи

– Второй полсотни пятый! Азимут сто девяноста, дальность шестьдесят. Видишь? – спрашивает через громкую связь руководитель дальней зоны. Сегодня его место занимает сам начальник КП.

– Вижу обоих! – отвечает за меня Чемоданов. – Передавай!

Через несколько секунд динамик радиостанции затрещал и зашипел. Потом раздался странный мужской голос словно человек находился где-то далеко в бездне морской. Слов разобрать было невозможно.

– Папатпщщщ подхошшшш, полсошшии тшши. Крушшц шшшесс… высшшшшоо папаааапп…

Я молчу, пытаясь понять, что произошло и что мне говорит летчик, а это именно он.

– Что молчишь? – спрашивает меня старлей. – Отвечай!

– Так я ничего не понял! – оправдываюсь я.

– Что ты не понял?! Он сказал: Патефон-подход, я полсотни третий, с курсом шестьдесят, высота пять в наборе до шести.

– И это он все сказал? – не верю я оперативному, ставшему на несколько часов штурманом.

– Да! Пойми самое главное в радиообмене, да и во всей нашей работе, это то, что ты должен знать заранее, что тебе говорит летчик, тогда ты научишься его понимать всегда. Он летит на высоте в кабине скоростного самолета, у него нет возможности держать рукой микрофон, поэтому у него ларинги. Он говорит, а ты вслушивайся и знай, что он должен сказать. По заданию он идет с курсом шестьдесят, об этом ты знаешь, потому что сказал РДЗ, и ты видишь метку она движется с курсом шестьдесят. Высота упражнения: цель – восемь тысяч, перехватчик – шесть. Он тебе сказал в наборе до шести. Понимаешь, о чем я говорю.

– Теперь да! – я и вправду начинаю улавливать смысл слов летчика с позывным полста три.

– Полста третий, я патефон-подход! Курс сто двадцать, высота шесть, – отвечает вместо меня мой инструктор.

– Вааапол…шшшш.. – говорит летчик и я понимаю, что он сказал «вас понял»!