Текст книги "Дочь Сталина"

Автор книги: Варвара Самсонова

«Кавказский Ленин»

Его называли «Сосо», «Давид», «Коба», «Нижерадзе», «Чижиков», «Иванович», «Сталин». «Сосо», как упоминалось, уменьшительно-ласкательное от Иосифа; остальные псевдонимы, «клички», как говорил Молотов, он придумал себе сам. Жандармы в основном именовали его «Рябым».

В 1927 году, в статьях газеты «Правда», посвященных пятнадцатилетней годовщине Октября, его имя еще не упоминается. Это кажется невероятным сейчас, ибо уже в 1929 году страна торжественно отмечает пятидесятилетие Сталина. На стенах Кремля установлены его огромные портреты, на площадях городов – скульптуры, в общественных зданиях – бюсты. Повсюду его славят, называют величайшим гением времен и народов, считают, что «Сталин – это Ленин сегодня». Теперь он на вершине власти. Какие же качества позволили ему сделать головокружительный рывок?..

Иосиф Виссарионович Джугашвили, «гениальный вождь» и отец Светланы, родился 21 декабря 1878 года (по уточненным данным). На эту дату приходится зимнее равноденствие, самая долгая ночь в году…

В 1888 году он поступил в духовное училище Гори – по настоянию матери. В то время Иосиф «был худым и жилистым, с орлиным носом, узким лицом, темными глазами, живыми и беспокойными. Он был маленького роста, но сильный и лучше всех умел драться. Но Иосиф не был похож на других, и его не любили за его манеры… он был агрессивен, ему приходилось таким образом утверждать себя. Он был хорошим другом до тех пор, пока ты подчинялся его властолюбивой воле». Так написал о Сосо его приятель Иосиф Иремашвили.

Но не только сила привлекала к нему его ровесников. Он был, безусловно, умен, обладал очень хорошей памятью. Училище закончил с отличием, был рекомендован для поступления в Тифлисскую православную духовную семинарию. К тому времени Иосиф стал весьма начитанным юношей и, наверное, сам понимал, что в семинарию поступил напрасно. После изучения книг Маркса и Дарвина он сделался атеистом.

В семинарии преобладали настроения оппозиционные по отношению к русским властям. Из нее вышли многие видные революционеры. Руководство старалось сделать все, чтобы погасить бунтарский дух в студентах, – за ними шпионили, у них в спальнях устраивались обыски, за малейшие проступки их сажали в темную камеру-келью, находившуюся в подвале. Здесь Иосиф прошел хорошую школу конспиратора.

Несмотря на большие нагрузки в учебе, он по-прежнему много читает. В основном в те годы его интересует русская и западная классика – Гоголь, Салтыков-Щедрин, Толстой, Чехов, Бальзак, Теккерей, Гюго. Как и многие молодые люди, пишет стихотворения, некоторые из которых были опубликованы в 1893–1894 годах. Их не отличает поэтическое своеобразие, но в стихах все же есть юношеская прелесть. Возможно, он мог бы многого добиться на поэтическом поприще, особенно в советское время, когда расплодилось много «уродцев пера». Но карьера поэта Иосифа не интересовала – увы. Вот два его стихотворения:

 
Когда луна своим сияньем
Вдруг озаряет мир земной
И свет ее над дальней гранью
Играет бледной синевой,
Когда над рощею в лазури
Рокочут трелья соловья
И нежный голос саламури [1]1
  Саламури – разновидность свирели.


[Закрыть]
Звучит свободно, не таясь,
Когда, утихнув на мгновенье,
Вновь зазвенят в горах ключи
И ветра нежным дуновеньем
 
 
Разбужен темный лес в ночи,
Когда беглец, врагом гонимый,
Вновь попадет в свой скорбный край,
Когда кромешной тьмой томимый
Увидит солнце невзначай, —
Тогда гнетущей душу тучи
Развеян сумрачный покров,
Надежда голосом могучим
Мне сердце пробуждает вновь,
Стремится ввысь душа поэта;
И знаю, что надежда эта
Благословенна и чиста!
 

И еще одно – в переводе В. М. Молотова:

 
Он бродил от дома к дому,
словно демон отрешенный,
и в задумчивом напеве
правду вещую берег.
Многим разум осенила
эта песня золотая,
и оттаивали люди,
благодарствуя певца.
Но очнувшись, пошатнулись,
переполнились испугом,
чашу, ядом налитую,
приподняли над землей
и сказали: – Пей, проклятый,
неразбавленную участь,
не хотим небесной правды,
легче нам земная ложь.
 

Из этих строк, полных пафоса, видно, что сам автор жаждет «небесной правды»… В то время он был еще горячим патриотом Грузии.

Первые два года Иосиф считался в семинарии образцовым учеником, но затем вошел в конфликт с монахами, узнавшими о том, что он читает запрещенную литературу. Он становится членом маленькой организации «Месамедаси», первой марксистской организации Грузии, разрешенной полицией. Иосиф сделался руководителем кружка по изучению марксизма среди рабочих.

В мае 1899 года его исключают из семинарии за несдачу экзаменов по неуважительным причинам. Правда, сам он утверждал, что исключили его за распространение марксизма, а его мать говорила, что сама забрала сына из семинарии из-за слабого здоровья.

После ухода из семинарии он некоторое время работал в Тифлисской геофизической обсерватории, принимал участие в стачках забастовках и маевках, после одной из которых Кобе – так он теперь называл себя – пришлось перейти на нелегальное положение и скрыться в Гори.

Когда Леонид Красин, поддерживающий связь с Лениным, начал издавать первую нелегальную газету на грузинском языке, Коба стал печатать в ней свои статьи. Он вошел в состав Тифлисского комитета РСДРП.

После нескольких подготовленных с его помощью демонстраций и стачек полиция наконец арестовывает Кобу, и год он проводит в тюрьме, занимаясь там чтением и учебой.

Сохранилась запись из дела, заведенного на Иосифа Джугашвили: «Рост два аршина полтора вершка (приблизительно 163 см); телосложение среднее; возраст 23 года. Второй и третий пальцы левой ноги сросшиеся. Волоса, борода и усы темные. Нос прямой и длинный. Лоб прямой и низкий. Лицо удлиненное, смуглое, с оспинами».

Кобу ссылают в Восточную Сибирь, в Иркутскую губернию, в село Новая Уда.

Жил он там довольно неплохо: охотился, рыбачил, встречался с друзьями, вел переписку. Тем не менее в январе 1904 года он бежит из ссылки и возвращается в Грузию.

Приблизительно в это время он женился на Екатерине Сванидзе, очень красивой девушке из села Диди-Лило. Она была дочерью Семена Сванидзе, социал-демократа, железнодорожника. Скорее всего, Коба познакомился с нею через ее отца или брата, Алешу Сванидзе.

Типичная грузинская женщина, покорная, ласковая, она не интересовалась революционными идеями брата и отца, а потом и мужа. Кажется, это даже нравилось Сталину, который, по словам Светланы, терпеть не мог «идейных селедок». К тому же она пришлась по душе матери Кобы, настоявшей на том, чтобы брак был церковным. Одноклассник Иосифа по семинарии Христофор Тхинволели тайно обвенчал молодую пару в церкви святого Давида. У них родился сын Яков. Говорили, Коба был очень привязан к своей юной супруге и относился к ней очень хорошо. Но есть свидетельство некоего Петра Можнова, которое приводит в своей книге А. Антонов-Овсеенко, что это было не так.

В тридцатые годы, работая в Баку, Можнов узнал, что здесь живет один старик, у которого Коба с женой снимали квартиру в 1908 году. Он разыскал старика, и вот что тот поведал Можнову:

«Да, жил у нас в восьмом году этот самый Коба с женой Кэто… Слушай, какой он революционер! Мерзавец он, подонок! Кэто тогда беременна была, а он ее матерно ругал, ногами в живот бил. Мы с женой ее выхаживали, она потом чахоткой заболела. Когда Коба домой пьяный приходил, всегда последними словами ругался».

По одним сведениям, Екатерина Семеновна умерла от воспаления легких, по другим – от тифа. Иосиф Иремашвили посетил Кобу после смерти жены. «Он был очень опечален и встретил меня как некогда, по-дружески. Бледное лицо отражало душевное страдание, которое причинила смерть верной жизненной подруги этому столь черствому человеку. Его душевное потрясение… должно было быть очень сильным и длительным, так как он не способен был более скрывать его перед людьми.

Екатерину похоронили по всем правилам православного обычая. На фотографии, запечатлевшей похороны, мы видим умершую, красивую, как ангел, лежащую в гробу, который окружили родственники. У изголовья стоит Иосиф Виссарионович со скорбным, убитым лицом.

Летом 1904 года Коба, познакомившись с ленинскими работами, которые произвели на него огромное впечатление, создал в Баку большевистский комитет. Он пишет ряд статей, которые опубликованы без подписи в газете «Пролетариатис брдзола», органе Кавказского союза РСДРП. Эти статьи дошли до Ленина, который повсюду вербовал себе сторонников, и вскоре между ними началась переписка. В 1905 году в Финляндии на первой большевистской конференции состоялась и личная встреча.

В марте 1908 года Кобу арестовывают как руководителя забастовок в Баку, полгода держат в тюрьме, а затем высылают в Сольвычегорск Вологодской губернии. Летом он совершает побег в Петербург, несколько дней живет в доме Сергея Аллилуева, с которым их связывали годы совместной подпольной деятельности, с фальшивыми документами возвращается в Баку, где его вновь арестовывают и отправляют обратно в ссылку. С 1912 года он становится известен как Сталин.

В этом же году на Пражской конференции была учреждена самостоятельная партия большевиков. От Орджоникизде, с которым Сталин вместе работал на Кавказе, он узнал, что его выбрали членом Центрального Комитета. В феврале 1912 года он снова совершил побег и прибыл в Петербург, чтобы по указанию Ленина организовать новую газету, название которой позаимствовали у Троцкого, издававшего свою газету за рубежом, – «Правду». В день, когда вышел первый номер газеты, Сталина опять арестовали, отправили в ссылку в Нарымский край, откуда он, как водится, бежал.

Зимой по приглашению Ленина он оказался в Кракове. О чем они тогда беседовали – неизвестно. Нет сведений и о том, понравились ли они друг другу. В чем-то Ленин и Сталин были похожи. Ян Грей пишет: «Оба невысокого роста, коренастые, со слегка азиатскими чертами лица: оба обладали огромной силой воли…» Надо заметить, Сталина тогда в революционных кругах считали куда более нормальным человеком, чем Ленина.

Дмитрий Волкогонов в книге «Триумф и трагедия» противопоставляет Сталина Ленину – в пользу последнего. Но вот как пишет о Владимире Ильиче Г. А. Соломов, один из активных деятелей социал-демократического движения в России: «Прежде всего, отталкивала его грубость, смешанная с непроходимым самодовольством, презрением к собеседнику и каким-то нарочитым (не нахожу другого слова) «наплевизмом» на собеседника, особенно инакомыслящего и не соглашавшегося с ним и притом на противника слабого, не находчивого, не бойкого… Он не стеснялся в споре быть не только дерзким и грубым, но и позволить себе резкие личные выпады по адресу противника, доходя часто даже до форменной ругани. Поэтому, сколько я помню, у Ленина не было близких, закадычных, интимных друзей. У него были товарищи, были поклонники – их была масса, боготворившие его чуть не по-институтски и все ему прощавшие…»

Читая эту характеристику, невольно вспоминаешь: «Сталин – это Ленин сегодня!»

В январе 1913 года Сталин написал в Вене свою знаменитую работу «Марксизм и национальный вопрос», которая очень понравилась Ленину. Но не успел он вернуться в Петербург, как его снова арестовали и после пятимесячного пребывания в тюрьме отправили в ссылку в Туруханский край, потом в поселок Курейка почти у самого Полярного круга. Там он узнал о начавшейся первой мировой войне.

В начале 1917 года его переводят в Ачинск, где тогда находился Лев Каменев, с которым они когда-то вместе отбывали ссылку в Сибири. К Каменеву Сталин в те времена относился с заметным пиететом, поддерживал его. Вместе они вернулись из ссылки в Петроград – Сталин с вокзала отправился к Аллилуевым. До приезда Ленина из Швейцарии он руководил газетой «Правда» и всей деятельностью партии.

Но когда Ленин в «Апрельских тезисах» выступил с требованием немедленно начать социалистическую революцию, Сталин как бы ушел в тень. После того как в июле министерство юстиции опубликовало документы, из которых стало ясно, что Ленин и другие лидеры большевиков являются немецкими агентами, Сталин помог Ленину укрыться в Сестрорецке от Временного правительства. Находясь в подполье, Ленин продолжал настаивать на вооруженном восстании.

В 1938 году Сталин преподнес своей дочери Светлане в качестве подарка только что изданную «Историю Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)». Вероятно, тот же подарок он сделал людям из своего ближайшего окружения и, безусловно, от них услышал самую блестящую аттестацию этому коллективному труду своих борзописцев. Но что могла понимать девочка-подросток в скучной книге? Вряд ли отца всерьез интересовало ее мнение. Но все же ему хотелось, чтобы дочь прочитала хотя бы страницы, посвященные подготовке октябрьского переворота, ведь именно в эти месяцы он близко сошелся с ее матерью Надеждой, дочерью своего боевого соратника Сергея Аллилуева. Однако Светлана книгу не осилила, чем заслужила недовольство отца.

Вот что в «Истории…» написано об октябрьских днях 1917 года:

«16 октября состоялось расширенное заседание ЦК партии. На нем был избран Партийный центр но руководству восстанием во главе с тов. Сталиным. Этот Партийный центр являлся руководящим ядром Военно-революционного комитета при Петроградском Совете и руководил практически всем восстанием.

На заседании ЦК капитулянты Зиновьев и Каменев вновь выступили против восстания, против партии. Получив отпор, они пошли на открытое выступление в печати против восстания. 18 октября в меньшевистской газете «Новая жизнь» было напечатано заявление Каменева и Зиновьева о подготовке большевиками восстания и о том, что они считают восстание авантюрой. Таким образом, Каменев и Зиновьев раскрыли перед врагами решение ЦК о восстании, об организации восстания в ближайшее время. Это была измена».

Однако вот как об этом времени рассказывается в петроградских газетах:

«16 октября. В Петрограде состоялось заседание ЦК РСДРП(б) с представителями других партийных организаций. Присутствовали Ленин, Зиновьев, Каменев, Сталин, Троцкий, Свердлов, Урицкий, Дзержинский, Сокольников, Ломов. Бокий из Петроградского комитета сообщает о готовности и настроениях в районах: «Боевого настроения пока нет, но боевая подготовка ведется. В случае выступления массы поддержат». Принята следующая резолюция, предложенная Лениным: собрание призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усиленной подготовке вооруженного восстания… За резолюцию подано 19 голосов, против 2».

Эти двое, проголосовавшие против резолюции, выступили с письмом «К текущему моменту», которое, как ни странно, перекликается со статьей Сталина, напечатанной в самый канун переворота, «Что нам нужно?». Там Сталин говорит о необходимости созыва Учредительного собрания; о том же самом мечтали Зиновьев и Каменев…

Лев Троцкий считает, что «об участии Сталина в Октябрьском восстании биографу, при всем желании, нечего сказать. Имя его нигде и никем не называется: ни документами, ни многочисленными авторами воспоминаний. Чтобы заполнить как-нибудь этот зияющий пробел, официальная историография связывает роль Сталина в событиях переворота с таинственным партийным «центром» по подготовке восстания. Никто, однако, ничего не сообщает нам о деятельности этого «центра» и о времени его заседаний, о тех способах, какими он осуществлял свое руководство. И немудрено: этот «центр» никогда не существовал. История легенды заслуживает внимания.

На совещании ЦК с рядом выдающихся петроградских деятелей партии 16 октября было постановлено… организовать «Военно-Революционный центр» из пяти членов ЦК. «Этот центр, – гласит спешно написанная Лениным в углу зала резолюция, – входит в состав революционного советского комитета». Таким образом, по прямому смыслу решения «центр» предназначался не для самостоятельного руководства восстанием, а для пополнения советского штаба. Но, как и многим другим импровизациям тех лихорадочных дней, этому замыслу вообще не суждено было осуществиться.

В те самые часы, когда ЦК в отсутствии Троцкого создавал на клочке бумаги новый «центр», Петроградский Совет под председательством Троцкого окончательно оформил военно-революционный комитет, который с момента своего возникновения сосредоточил в своих руках всю работу по подготовке восстания. Свердлов, имя которого в списке членов «центра» стоит первым (а не имя Сталина, как ложно значится в новых советских изданиях), работал и до и после постановления 16 октября – в тесной связи с председателем военно-революционного комитета… Что касается Сталина, то он, согласно всей своей линии поведения, в тот период упрямо уклонялся от вхождения как в исполнительный комитет Петроградского Совета, так и в военно-революционный комитет и ни разу не появлялся на ж заседаниях…» (Л. Троцкий. «Сталин»).

Как известно, октябрьский переворот увенчался успехом.

Сталин вошел в первое советское правительство, стал народным комиссаром по делам национальностей. Он был включен почти во все революционные органы как человек второго-третьего эшелона руководства.

Уже сделавшись властелином державы, он болезненно реагировал на любые просачивающиеся в печать намеки на его более чем скромную роль в Октябре…

Но именно в этот октябрьский и послеоктябрьский период начали складываться отношения Иосифа Виссарионовича с женщиной, которая сыграет огромную роль в его жизни и станет матерью двоих его детей – Василия и Светланы.

История жизни Надежды Аллилуевой, матери Светланы, вчерашней гимназистки из Питера, интеллигентной девушки из революционно настроенного семейства, связавшей свою жизнь с героем-подпольщиком, которому суждено было стать безраздельным властелином одной шестой части мира, в чем-то глубоко типична для того времени.

Если рассматривать ее вне политического контекста, что, собственно, и делают некоторые исследователи и писатели, как историю любви молоденькой, романтической девочки к человеку, годившемуся ей в отцы, уже имевшему и семью, и большой жизненный опыт, к человеку, не слишком образованному и грубому, то и тогда эта история поражает своим драматизмом.

Но она вырастает до масштабов подлинной трагедии, если все-таки попытаться не отделять ее от истории всего народа и не выносить за скобки «большой политики».

Надежда все-таки была не обычной мечтательницей, которые, как правило, после замужества обретают житейскую мудрость, тихо жиреют в тени своих знаменитых мужей, постепенно превращаясь в махровых обывательниц и накопительниц добра. Если б в ней имелись зерна спасительного мещанства, ее муж как раз и являлся тем существом, тем человеком, который охотно дал бы им прорасти и принести значительные плоды на семейной ниве. Ему нужна была тихая, покорная жена, идеал восточного мужчины, живущая исключительно интересами мужа и детей.

Но, увы, мечтательность Надежды была замешана не на трогательных повестях Лидии Чарской и не на романах Вальтера Скотта, а на тех легендах, которые создавали сами про себя большевики и которые она, существо юное и неиспорченное, принимала за чистую монету. Главной из них, соблазнившей самые возвышенные умы, была легенда о том, что все они, революционеры, работают не для себя, а бескорыстно служат будущему, «коммунистическому далеку».

Подобная легенда, как правило, возникает в умах на разломе двух времен, когда одним людям и классам предстоит сойти с исторической арены, а другим занять освободившееся место.

В эту красивую сказку, как в широкую реку с бурным течением, вливаются мелкие легенды и семейные предания, одно из которых, скорее всего, сыграло роковую роль в жизни юной Надежды.

Как-то еще в 1903 году двухлетняя Наденька, играя на набережной в Баку, вдруг упала в море. Нерадивая мать, отпустившая девочку от себя, страшно растерялась. Но ее собеседник – им был Иосиф Джугашвили, – ни минуты не размышляя, бросился в воду. И не успели волны сомкнуться над головой ребенка, как он подхватил Наденьку и вынес ее на берег…

Такая история всегда оставляет неизгладимый след во впечатлительных душах. И Надя всегда помнила о том, что обязана жизнью «горному орлу», «чудесному грузину».

Снова им встретиться довелось лишь в марте 1917 года, в Петрограде, куда тридцативосьмилетний Коба вернулся из сибирской ссылки. Он приехал прямо к Аллилуевым, не задумываясь, поскольку все эти годы регулярно переписывался с отцом Надежды, Сергеем Яковлевичем.

Аллилуевы жили тогда в четырехкомнатной квартире, имели дачу, куда летом Надю, ее сестру и братьев отправляли отдыхать. Надежда училась в гимназии, музицировала, много читала и переписывалась с друзьями своих родителей А. И. и И. И. Радченко. Эти письма сохранились. В них нет никакого намека на глубокую внутреннюю жизнь души и сформировавшийся ум, умеющий выделять из потока впечатлений важные события. И немудрено – в ту пору Наде было только шестнадцать лет.

«…Завтра из-за холода не пойду в гимназию. Только что вернулась с урока музыки, очень озябла. 3 января выдержала экзамен на «5»! Я очень довольна, что мои труды не пропали зря; мне немного трудно, но бросать я все же не хочу» (январь 1917 года).

«А теперь занятия на четыре дня прекращены ввиду неспокойного состояния Петрограда, и у меня теперь есть время. Настоящее положение Петрограда очень и очень нервное, и мне очень интересно, что делается в Москве… Занятий у нас после Рождества очень мало, то было холодно, то я болела, а теперь на улицу не выйдешь. Написала бы подробнее, в чем дело, но, думаю, в письме не стоит распространяться. Все эти дни буду читать Чехова, а то очень скучно» (27 февраля 1917 года).

Пока Надя читала Чехова, произошла февральская революция. Царь отрекся от престола. Власть перешла к Временному правительству.

Летом Надежду, как всегда, отправили на дачу, а ее комнату занял скрывавшийся от Временного правительства Ленин.

Из развернувшейся травли в печати против Владимира Ильича стало ясно, что над ним готовится расправа. Здесь же, у Аллилуевых, состоялось совещание между Лениным, Ногиным, Орджоникидзе, Сталиным и другими соратниками Ильича, рассматривался вопрос, надо ли ему реагировать на требования властей отдать себя в руки правосудия. Мнения разделились. И тогда Сталин, до сих пор не обнаруживший своей позиции, вдруг произнес:

 – Товарищу Ленину надо скрыться. Юнкера не доведут его до тюрьмы. Убьют по дороге.

Он так веско произнес это, что с ним решили согласиться.

На Сталина и была возложена эта задача – проводить Ильича, переодетого и загримированного, на вокзал и посадить в поезд, идущий в Сестрорецк.

К осени братья и сестры Аллилуевы возвратились домой, чтобы продолжить учебу. Надежда продолжает аккуратно писать супругам Радченко письма.

«У нас теперь такая спешка с занятиями, да у меня еще часа два в день отнимает музыка. Вот я Вам пишу – уже 12-ый час, а я еще не выучила французский. И так каждый день, раньше часа не ложусь. Уже все лягут, а я все сижу, долблю…

Уезжать из Питера мы никуда не собираемся. С провизией пока что хорошо. Яиц, молока, хлеба можно достать, хотя дорого… Вообще, жить можно, хотя настроение у нас (и вообще у всех) ужасное, временами прямо плачешь; ужасно скучно и никуда не пойдешь. Но на днях с учительницей музыки была в Музыкальной драме и видела «Сорочинскую ярмарку», остались очень довольны. В Питере идут слухи, что 20 октября будет выступление большевиков, но это все, кажется, ерунда…»

Надю, конечно, нельзя обвинить в недальновидности, когда она называет будущую Великую Октябрьскую социалистическую революцию «выступлением большевиков». В те времена даже наиболее проницательные умы не понимали, что вот-вот свершится государственный переворот, который ввергнет Россию в пучину страшных несчастий.

Надежда продолжает добросовестно описывать события:

«…я теперь в гимназии все воюю. У нас как-то собирали на чиновников деньги, и все дают по два, по три рубля. Когда подошли ко мне, я говорю: «Я не жертвую». Меня спросили: «Вы, наверное, позабыли деньги?» А я сказала, что вообще не желаю жертвовать. Ну и была буря! А теперь все меня называют большевичкой, но не злобно, любя. Мне очень интересно, к какой партии принадлежит Алеша, он-то, наверное, большевик» (декабрь 1917 года).

«Занятия в гимназии идут страшно вяло. Всю эту неделю посещаем Всероссийский съезд Советов Раб. и Солд. и Крест, депутатов. Довольно интересно, в особенности когда говорят Троцкий или Ленин, остальные говорят очень вяло и бессодержательно. Завтра, 17 января, будет последний день съезда, и мы все обязательно пойдем» (16 февраля 1918 года).

«В Питере страшная голодовка, в день дают восьмушку фунта хлеба, а один день совсем не давали. Я даже обругала большевиков. Но с 18-го февраля обещали прибавить. Посмотрим!.. Я фунтов на двадцать убавилась, вот приходится перешивать все юбки и белье – все валится. Меня даже заподозрили, не влюбилась ли я, что так похудела».

В 1918 году Надежда вступает в партию и начинает работать секретарем-машинисткой в управлении делами Совнаркома в Москве. Началась Гражданская война, в которой Сталину суждено сыграть заметную роль. Его посылают в Царицын как чрезвычайного уполномоченного по продовольственному снабжению Восточного фронта. Надежда Аллилуева входит в состав секретариата Сталина и вместе со своим отцом сопровождает его в Царицын.

Поезд двигался медленно, подолгу застревая на полустанках. Неторопливое путешествие способствовало сближению Надежды со Сталиным. Прогуливаясь на промежуточных станциях или попивая чай в купе, они подолгу беседовали. Сталин довольно скупо рассказывал о себе. В его немногословии она видела не сухость и сердечную черствость, открывшиеся ей позже, а сдержанность много повидавшего на своем веку человека, много испытавшего и передумавшего. То, чего не успел поведать Наде Иосиф Виссарионович, дорисовывало девическое воображение.

Кто может расплести прихотливые нити впечатлений, из которых впоследствии складывается узор любви? Но известно, что самые крепкие из этих нитей те, на которые нанизывается сострадание. Надя, девушка из благополучной семьи, не могла не сочувствовать Сталину, рассказывающему ей о своем тяжелом детстве, о жестоком отце, избивавшем мать и его, ребенка…

Она узнала историю его первой женитьбы, романтическую историю молодой любви, завершившуюся ранней смертью прекрасной супруги. Она узнала, как однажды юного бунтаря Иосифа жандармы схватили за подпольную работу и прогнали сквозь строй солдат. О том, как он был в ссылке, и о его побегах…

 – А почему вас называют Кобой? – однажды полюбопытствовала Надежда.

 – Я позаимствовал это имя из рассказа Александра Казбеги «Отцеубийца», – объяснил Сталин. – Один из героев, бесстрашный Коба, сражался в отрядах Шамиля и совершил множество подвигов… Это был очень мужественный человек.

И это объяснение запало в душу Нади. Оно свидетельствовало о том, что ее избранник – человек впечатлительный… В конце концов, она полюбила его. Они стали близки.

Об отношениях Сталина и Надежды Аллилуевой ее сестра Анна рассказывает совсем иначе.

«В одну из ночей отец услышал душераздирающие крики из купе, где находилась Надя. После настойчивых требований дверь отворилась, и он увидел картину, которая ни в каких комментариях не нуждалась: сестра бросилась на шею отцу и, рыдая, сказала, что ее изнасиловал Сталин. Будучи в состоянии сильного душевного волнения, отец вытащил пистолет, чтобы застрелить насильника, однако Сталин, поняв нависшую над ним серьезную опасность, опустившись на колени, стал упрашивать не поднимать шума и скандала и заявил, что он осознает свой позорный поступок и готов жениться на дочери.

Сестра долго сопротивлялась браку с нелюбимым человеком, к тому же старше ее на двадцать с лишним лет, но вынуждена была уступить, и 24 марта 1919 года был зарегистрирован брак между Сталиным, которому шел сороковой год, и 18-летней Надеждой Аллилуевой.

Тем не менее Сергей Яковлевич, презиравший Сталина, описал это глубоко возмутившее его событие, оставившее неизгладимый след в его душе, а рукопись, отлично зная характер и повадки своего зятя, закопал на даче под Москвой. Эту тайну он доверил лишь мне, своей старшей дочери».

Этот рассказ не вызывает большого доверия по двум причинам.

Во-первых, трудно представить, чтобы такая цельная и волевая девушка, как Надя, простила бы своего обидчика, за совершенное над нею насилие.

Во-вторых, Анна Сергеевна имела причину люто ненавидеть своего деверя, ибо она, как и многие родственники, была, в конце концов, арестована и провела несколько лет в одиночной камере.

Те, кто знал Надежду в то время, утверждают, что она не была красавицей, но в ней, в ее облике заключалось какое-то трогательное очарование. У нее были красивые карие глаза, ослепительная улыбка, матовая кожа, мягкие, шелковистые волосы, разделенные пробором.

В 1921 году у Сталиных родился сын Василий, а спустя несколько месяцев к ним в Москву переехал сын Иосифа Виссарионовича от первой жены Яков. Сталин принял его довольно прохладно, зато Надежда постаралась сделать все, чтобы он прижился у них, в новой квартире в Кремле, которую молодым предоставили по просьбе Ленина. Кроме того, Сталину была выделена дача в Зубалове.

Надежда работала в секретариате Ленина до 1923 года. Ильичу импонировала ее исполнительность в работе и педантизм, с которыми она до глубокой ночи просиживала над машинкой, занимаясь шифровкой и дешифровкой телеграмм. Обычно, давая какое-то особо важное поручение, он говорил: «Пусть это сделает Аллилуева, она все сделает хорошо».

Но и муж загружал Надю своими делами. Диктовал статьи, требовал, чтобы она как следует принимала его гостей… Л. А. Фотиева, секретарь Ленина, рассказывала, что однажды Надя пришла к ней и сказала, что решила уйти с работы. Сталин так «ей велел. Не оставалось у нее времени для него. Я пошла к Владимиру Ильичу и рассказала ему. Владимир Ильич сказал:

 – Если завтра не выйдет на работу, сообщите мне, а я с ним поговорю.

Однако она вышла. Я сказала об этом Владимиру Ильичу. Он произнес:

 – Азиат».

Первые размолвки у супругов начались сразу после рождения Василия, но о них знали лишь самые близкие люди. Им было известно, что Сталин целый месяц не разговаривал с супругой. И она, как ни билась, долго не могла узнать, в чем провинилась перед ним. Позже выяснилось, что причина ее «вины» состоит в том, что Надя обращалась к мужу на «вы», а он хотел, чтобы она говорила ему «ты». Они помирились, но для Надежды эта первая большая ссора оказалась большим испытанием, из которого она вышла, утратив свои прежние идеалистические представления о муже.

Но пока внешне все выглядело довольно безоблачно. Супруги вместе бывали в театре, принимали гостей, родственников. Надя исправно писала письма свекрови, из которых можно было сделать вывод, что они с мужем вполне счастливы. Она и старалась по мере сил выглядеть счастливой, не замечать вспышек гнева, которым довольно часто предавался Сталин. Няня Василия – Шура Бычкова вспоминала, как она была поражена, когда однажды Иосиф Виссарионович, ни слова не говоря, выбросил за окно блюдо с жареными курами – куры, оказывается, ему надоели. В Москве в это время был голод, и Шура едва не заплакала, но, взглянув на побледневшее лицо Надежды Сергеевны, удержалась от слез… Много было и других безобразных сцен, которые приводили Надю в ужас. Было бы легче для нее, если бы она охладела к мужу, но ее дочь Светлана утверждает, что этого так и не произошло.