Текст книги "Дочь Сталина"

Автор книги: Варвара Самсонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Каково это – постоянно жить «под наблюдением», ходить в школу с «дядьками», нам этого не понять. А дома со Светланы не спускала глаз Александра Николаевна Никашидзе, дуэнья, «сестра-хозяйка», лейтенант, а потом майор госбезопасности. На это теплое местечко пристроил Сашу Берия, ее родственник.

«Сестра-хозяйка» не умела ни готовить, ни вести дом. Плохо говорила по-русски, хотя пыталась проверять тетрадки Светланы. Главной ее обязанностью было – соглядатайство! Она шпионила за всеми – Анной Сергеевной, Евгенией Александровной, детьми и «стучала» Берии и Власику.

Саша была молода, смешлива, довольно добродушна и вначале понравилась Светлане. Стукачкой, доносчицей она стала позднее, когда Светлана влюбилась. Никашидзе слишком ретиво исполняла свои обязанности – подслушивала телефонные разговоры своей подопечной, рылась в ее столе, читала письма. Светлана ее возненавидела.

Это только несколько лиц из многолюдного и пестрого окружения Светланы в конце тридцатых – начале сороковых годов. Семьи уже не было. Василий уехал в училище, родственников разогнали, отец все реже появлялся дома. Жили они вдвоем с бабусей, как на необитаемом острове.

Штат казенной обслуги и охраны непомерно разрастался не только в семье Сталина, ни и у соседей по Зубалову Микоянов, и в домах членов правительства и членов Политбюро. «Но нигде так не властвовал казенный полувоенный дух, ни в одном доме не было такой полной степени подведомственности ГПУ – НКВД – МГБ, как у нас, – вспоминала Светлана, – потому что у нас отсутствовала хозяйка дома, а в других присутствовала и несколько смягчала и сдерживала казенщину. Но по существу система была везде одинаковая: полная зависимость от казенных средств и государственных служащих, державших весь дом и его обитателей под надзором своего неусыпного ока».

Часть III
ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ

Война. Первая любовь

В «Двадцати письмах к другу» не запечатлелся первый день войны с его волнениями, страхами и растерянностью. Война оставляла в памяти Светланы вехи и маленькие вешки всякий раз, когда происходили события, связанные с ее близкими, перемены в однообразном существовании школьницы и редкие встречи с отцом.

Так, вскоре отправился на фронт брат Яков, в самое пекло, в Белоруссию, а уже 16 июля попал в плен. Конечно, Яков без труда мог устроиться где-нибудь в тылу. И ему, как и Василию, придумали бы какую-нибудь мифическую должность «инспектора». Но он был болезненно порядочным человеком и желал воевать, как все, без поблажек.

Осенью Светлана с няней, «дядькой» и всей домашней свитой из Саши Никашидзе, подавальщиц, поваров, охраны эвакуировалась в Куйбышев. Для них наспех отремонтировали старинный особнячок, бывший музей. С большим трудом семья и «обслуга» в нем разместились. При этом бабушка воевала и ссорилась с экономкой Никашидзе. Дедушка, предвидя всю эту суету и неразбериху, предпочел остаться в Тбилиси и не жалел об этом.

Светлана тосковала по Москве. Но не только по этой причине невзлюбила Куйбышев. В город приехала вся московская каста, привыкшая к столичному комфорту и развлечениям. Местные жители встретили их враждебно. Во-первых, «беженцы» заняли все дома и заставили горожан потесниться. Но главное – тут же взлетели цены на продукты и товары.

А что касается привилегированных беженцев, то их вскоре дружно возненавидели и местные, и приезжие. Даже школу для детей московских вельмож организовали «специальную». И «эти знатные московские детки, собранные вместе, являли столь ужасающее зрелище, что некоторые местные педагоги отказывались идти в класс и вести уроки», – вспоминала Светлана в «Двадцати письмах к другу». Уже в первой своей книге она стала яростной обличительницей «касты», хотя сама к ней принадлежала.

По отзывам учителей и одноклассников, она училась хорошо и не доставляла особых хлопот, в отличие от многих избалованных «сынков и дочек». Но все же за ней ходил по пятам «дядька», пальто она снимала в особой комнате и завтракала на перемене отдельно от остальных детей. Эта изолированность Светлану очень раздражала. Ей так хотелось быть, «как все», вместе со всеми. К тому же было стыдно перед одноклассниками.

Молодая жена Василия Галя тоже эвакуировалась в Куйбышев. В октябре она родила сына Сашу, и Василий прилетел на несколько дней проведать семью и посмотреть на первенца. Светлана уговорила его взять ее в Москву. Самолеты часто летали в Москву и обратно в Куйбышев, но отец не позволял ей возвращаться. Осень сорок первого была тяжелой, напряженной. И когда Светлане удавалось дозвониться к отцу, тот всегда пребывал в хмуром, раздраженном настроении и сердито отвечал, что ему некогда с ней разговаривать.

Москву бомбили. В тот день, когда Светлана с братом прилетела в город, одна бомба попала в Большой театр, другая – в университет на Моховой. Для Сталина в Кремле построили бомбоубежище, в точности скопировав комнаты любимой его кунцевской дачи – те же панели, та же мебель.

В большом кабинете, куда привели Светлану, толпились военные. Повсюду на столах были разложены карты, все были возбуждены. Обсуждалась обстановка на фронтах. Отец долго не замечал Светлану, а когда заметил, рассеянно задал ей несколько вопросов: как они устроились в Куйбышеве, как школа. Светлана почувствовала, что мешает ему, что он и слушает ее вполслуха.

Она начала рассказывать отцу про свою «специальную школу». «Отец вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он делал всегда, когда что-либо его задевало: «Как специальную школу?» Я видела, что он постепенно приходит в ярость. «Ах вы! – он искал слова поприличнее. – Ах, вы! Каста проклятая! Ишь правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай! Власик подлец! Это его рук дело». Он был в гневе, и только неотложные дела и присутствие других отвлекали его от этой темы.

Он был прав. Приехала каста. Приехала столичная верхушка в город, наполовину выселенный, чтобы разместить все эти семьи, привыкшие к комфортабельной жизни. Но поздно было говорить о касте. Она уже успела возникнуть и теперь, конечно, жила по своим кастовым законам» («Двадцать писем к другу»).

Светлана не раз вспоминала, как «гневался» отец, когда речь заходила о привилегиях «кремлевской знати» и их семей, как ругал Власика за непомерные траты на обустройство их быта. Но гнев утихал – и все продолжалось по-старому. Светлана объясняет это тем, что отец был слишком загружен делами и не мог вникать в такие мелочи.

Между прочим, в Куйбышеве были затрачены огромные средства для подготовки «помещений» для самого Сталина и правительства. Там построили огромное бомбоубежище, отремонтировали несколько дач на берегу Волги и бывшее здание обкома. Все с тревогой ожидали завершения битвы под Москвой. Но Москва выстояла, и бомбоубежище и дома так и пустовали всю зиму.

В июне 1942 года Светлана с няней и всей свитой вернулась в Москву. Здесь ее поджидало первое огорчение: когда немцы уже были на подступах к городу, ее любимое Зубалово взорвали. Прожили все лето во флигеле, а рядом все лето кипела стройка – спешно возводили новый дом, который сразу невзлюбила Светлана. Разве можно было сравнить это «несуразное» строение с прежней, уютной барской дачей.

Чего еще ждать от войны, кроме горя и утрат. Конечно, это не самая страшная потеря. Но Светлана переживала исчезновение старого Зубалова. Вместе с домом навсегда ушел в прошлое его дух – счастливого детства, воспоминаний о близких, семейного тепла. Осталась просто казенная дача.

Еще одна небольшая вешка осталась в памяти Светланы от осени сорок второго. В Москву приезжал Уинстон Черчилль. Как-то вечером Саша Никашидзе велела Светлане непременно быть дома к обеду. Отец почему-то захотел показать ее Черчиллю. Светлана, по природе очень робкая, всю дорогу размышляла: «прилично ли будет сказать несколько слов по-английски или уж лучше помалкивать?»

Она немного волновалась, но все прошло благополучно. Только очень быстро, и Светлана так и не осмелилась что-нибудь сказать. А ведь она все-все понимала! Но проклятая застенчивость помешала ей немного блеснуть своим английским.

«Отец был очень радушен. Он был в том самом гостеприимном расположении духа, которое очаровывало всех. Он сказал: «Это моя дочь». И добавил, потрепав меня рукой по голове: «Рыжая». Уинстон Черчилль заулыбался и заметил, что он тоже в молодости был рыжим, а теперь вот – он ткнул сигарой себе в голову. Потом он сказал, что его дочь служит в королевских военно-воздушных силах… Со мной было покончено, разговор пошел по другому руслу – о пушках, самолетах… Мне не дали слушать долго – отец поцеловал меня и сказал, что я могу идти заниматься своими делами.

Почему ему захотелось показать меня Черчиллю, мне тогда не было понятно, а впрочем, теперь мне это понятно – ему хотелось хоть немного выглядеть обыкновенным человеком. Черчилль был ему симпатичен, это было заметно» («Двадцать писем к другу»).

Конечно, жизнь Светланы в эти годы не была безоблачной. Старший брат в плену, и о нем не было никаких известий. Из американских журналов Светлана узнала, что ее мать не умерла своей смертью, а покончила с собой. И все же ее несчастья и в сравнение не шли с теми бедами, которые переживали миллионы людей. Светлана училась в десятом классе, увлекалась уроками литературы. Все было почти как до войны, только в школе плохо топили. «Но уроки Яснопольской, лучшей в Москве преподавательницы литературы, согревали и сердце и ум, – не без патетики пишет Светлана в своих воспоминаниях. – Я жила тогда в мире искусства, музыки, литературы, живописи, которой только начала интересоваться. Мы все тогда упивались стихами и героикой».

Но не только литературой и музыкой увлекалась в это время Светлана Сталина. Ее бабушка и мать в шестнадцать лет уже вышли замуж. И в Светлане рано пробудилась «жизнь сердца». Она обещала стать очень влюбчивой и страстной. Появились первые увлечения. Кремлевские дамы судачили, что она явно неравнодушна к Серго Берии и даже не умеет этого скрывать, бедняжка. Но Серго уехал с матерью в Свердловск, в эвакуацию. А «сердце забывает то, что не видит глаз». Да и не мог этот мальчик стать героем романа такой взыскательной девушки.

Первая любовь оставляет трогательные и светлые воспоминания. А для Светланы она стала первой трагедией, незаживающим шрамом на душе. Может быть, эта несчастная любовь искалечила ей жизнь. Слишком походили два ее последующих брака, страстные и поспешные, на неумелые попытки сбежать от прошлого, наверстать несбывшееся.

Шестнадцать лет – самое счастливое и беззаботное время в жизни девушки. Первые тайны и влюбленности, открывающийся мир чувств, подруги-наперсницы… Но Светлана Сталина – не совсем обычная девушка. Квартира в Москве казалась ей холодным склепом. Большой дружной семьи не стало, близкие подруги и друзья почему-то не появлялись. Да и как могла Светлана ходить в гости к друзьям, приглашать их к себе, если телохранители следовали за ней по пятам, ни на минуту на оставляя одну!

Брат Василий, видя, что сестра скучает, приглашал ее на свои шумные вечеринки, где собирались знаменитые актеры, писатели, спортсмены и его друзья-летчики.

Об этих вечеринках Светлана отзывалась позднее очень неодобрительно. «Жизнь в Зубалово была в ту зиму необычной и неприятной. В дом вошел неведомый до той поры дух пьяного разгула. К Василию приезжали гости… И постоянно устраивались обильные возлияния гремела радиола. Шло веселье, как будто не было войны. И вместе с тем было предельно скучно – ни одного лица, с кем можно было бы серьезно поговорить, ну хотя бы о том, что происходит в мире, в стране, у себя в душе. В нашем доме всегда было скучно, я привыкла к изоляции, к одиночеству. Но если раньше было скучно и тихо, то теперь стало скучно и шумно».

Эти суровые, чуть презрительные высказывания о «зубаловском обществе» вызывают недоумение. Столько интересных людей вокруг – и не с кем поговорить? Поневоле приходит мысль о том, что гостям Василия и в голову не приходило сближаться с дочерью Сталина и заводить серьезные разговоры с его разгульным сыном, молодым генералом. В то время люди говорили «о том, что происходит в стране, в мире и у себя на душе», только в своем кругу, с близкими и друзьями.

Светлана часто жаловалась на одиночество, которое преследовало ее с детских лет. Но в то же время признает, что подруги у нее были, а в школе любимые учителя. Она часто гостила в семье Пешковых, где ее считали умной, хорошенькой девушкой. Тем не менее жизнь казалась Светлане безрадостной, серой и однообразной… до появления Алексея Каплера.

Впервые Василий привез его в Зубалово в октябре 1942 года. Был задуман фильм о летчиках, и Василий взялся его консультировать. Так появились «киношники» в его окружении. При первых встречах знаменитый сценарист и писатель Каплер не произвел на Светлану никакого впечатления. В глазах школьницы он был всего лишь сорокалетним «добродушным толстяком». Разве таким грезится молодой девушке мужчина, способный покорить ее сердце?

Так и остался бы Алексей Каплер в толпе неинтересных друзей брата, не заслуживающих внимания взыскательной «гимназистки». Но он сам сделал первый шаг навстречу. Люся Каплер, как все его звали, был очень любопытным и жадным на людей. Новые знакомства завязывал стремительно и быстро приобретал расположение людей. Особенно женщин… Трудно было удержаться, когда судьба свела его с таким редким экземпляром – дочерью вождя.

В своих воспоминаниях Светлана пишет, что вскоре они все вместе ездили в Гнездниковский переулок и в зале Комитета кинематографии смотрели американские фильмы. Ей не понравился боевик, зато она пришла в восторг от «Королевы Христины» с Гретой Гарбо. Каплер похвалил ее вкус и обещал привезти в Зубалово «хорошие» фильмы по своему выбору.

Лесть – это ключик, открывающий любые сердца. «Толстяк» тут же был переведен из разряда скучных, неинтересных в привилегированное общество умных и тонких людей.

На ноябрьские праздники в Зубалове намечалась грандиозная вечеринка. Приехали Симонов с Валентиной Серовой, Войтелов с Целиковской, Кармен с женой, красавицей Ниной, летчики и знакомые. После застолья, как обычно, начались танцы. Светлана сидела в уголке и только наблюдала за чужим весельем.

Она была в том угрюмом и безысходном расположении духа, которое в последнее время находило все чаще. В этот день дурное настроение было почти оправданным – годовщина смерти матери.

Впервые Светлане сшили нарядное платье у знаменитой портнихи. Она приколола к нему мамину гранатовую брошку, взглянула на себя в зеркало и осталась довольна. Зато туфли, о ужас! Полуботинки без каблуков ехидно напоминали ей, что она еще школьница. Каблуки отец категорически запретил, как и всякие другие излишества. Порой его раздражали совсем невинные вещи, например, берет.

Светлана не сомневалась, что в таких туфлях, как у Валентины Серовой и Целиковской, она и сама выглядела бы иначе. И главное – была бы уверенней в себе. Как ей мучительно хотелось немедленно повзрослеть, стать настоящей женщиной, притягивать взгляды мужчин, ощущать себя хорошенькой, привлекательной…

 – Вы танцуете фокстрот? – вдруг раздался над ее головой тихий голос.

Она очнулась от своих невеселых и горьких мыслей, подняла глаза – Каплер. Хотя бы один человек заметил ее в этом многолюдье и удостоил внимания. Светлана была тронута.

Видя ее неловкость и смущение, он пытался партнершу ободрить:

 – Вы замечательно танцуете, легко, непринужденно.

 – Правда? – удивилась Светлана.

 – А зачем мне кривить душой, – лукаво улыбнулся он.

И Светлана мгновенно оттаяла. Ей вдруг стало так легко и спокойно рядом с этим человеком. Хотелось положить голову ему на грудь и закрыть глаза.

 – Что вы невеселая сегодня? – мягко и доверительно шептал он, наклонившись к ее уху.

«И тут я стала, не выпуская его рук и продолжая переступать ногами, говорить обо всем, – пишет Аллилуева. – Как мне скучно дома, как неинтересно с братом и с родственниками. О том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, а никто не помнит об этом и говорить об этом не с кем – все полилось вдруг из сердца…»

Алексей Каплер, не теряющийся ни в каких обстоятельствах, был смущен и озадачен. Он приготовился к легкой болтовне с девчонкой-школьницей, хотел разыграть роль снисходительного доброго дядюшки. Вместо этого на него обрушился страстный монолог, полный жалоб на одиночество, непонимание, отчаяние.

Они проговорили весь вечер, не замечая, как рядом танцуют, смеются, меняют пластинки. Так казалось Светлане. Скорее всего, говорила больше она, а Каплер выслушивал, утешал, давал советы. Он быстро настроился на ее тональность, как умел «настраиваться» на любого человека.

Едва ли Алексей Каплер понял тогда, какой вулкан он разбудил. Он сам сделал первый шаг, но с того вечера Светлана стала ведущей в их отношениях, а он превратился в ведомого. Уже в первом романе проявилась безудержность ее натуры. Та самая безудержность, которая в брате Василии, при полном отсутствии сдерживающего начала, стала разрушительной, гибельной стихией.

Светлана ликовала: у нее появился друг! Такой знаменитый человек обратил на нее внимание! Ей казалось, что между ними протянулись незримые, но крепкие нити, что их неудержимо тянет друг к другу. С того дня они встречались не только в Зубалове, но и в городе. Ходили в Третьяковку, гуляли по улицам.

Она допридумывала его, осмысливала на свой лад. Ей так хотелось, чтобы он принадлежал ей без остатка, только ей. Стал бы ее собственностью, хотя бы в мелочах. Конечно, он так же одинок, как она, и они нужны друг другу.

Близкие друзья Каплера только посмеялись бы над таким предположением: Люся и одиночество – явления взаимоисключающие. В нетопленном номере гостиницы «Савойя», где он жил, с утра до вечера толпился народ. Он всегда жил в гуще событий и в густом многолюдье. Для деятельных натур одиночество – страшное наказание.

«Члены царской семьи» часто интересны не сами по себе, а своим окружением. В окружение Светланы Аллилуевой нередко попадали люди знаменитые, яркие, значительные.

Алексей Каплер в жизни Светланы – одна из самых занимательных глав. Его человеческая исключительность не только и не столько в таланте, сколько в счастливом характере, избытке жизненных сил, умении увлекаться, рисковать и приспосабливаться к любым обстоятельствам, порой невыносимым.

В молодости он постоянно горел, кипел, увлекался, бросался в новое дело, готов был ехать на край света. Молодость его продолжалась очень долго.

Но самым страстным увлечением Алексея Каплера было Кино. Он заразился кинематографом еще в детстве в Киеве и твердо решил посвятить ему жизнь, всю без остатка. Учился в литературных студиях вместе со своими друзьями Григорием Козинцевым и Сергеем Юткевичем. Перепробовал множество кинематографических специальностей.

Начал с актерской. Снялся в нескольких ролях, в том числе в экранизации «Шинели» режиссера Козинцева. Но быстро понял, что на актерском поприще ему не прославиться. А Каплер был не из тех, кто довольствуется скромным положением, скромной судьбой, ролью второй или третьей скрипки в оркестре.

Потом он работал в Одессе ассистентом Александра Довженко и ждал своего часа. И дождался. Когда кино стало звуковым, Алексей Каплер начал писать сценарии. Он верил, что с обретением голоса профессия сценариста из подсобной, второстепенной превратилась в центральную.

Однако в «Истории киноискусства» французского критика Жоржа Садуля он остался актером, снявшимся в эпизоде «Шинели». О его действительности сценариста даже не упомянуто, потому что его сценарии растворились в «картинах Ромма и картинах Эрмлера». «История кино – это история кинорежиссуры», – с горечью писал сам Каплер в 1958 году. Такая несправедливость его очень удручала.

Но жаловаться на недостаток славы ему было бы грешно. Славой его не обошли и даже наделили с избытком. В 1937, юбилейном году, был объявлен конкурс на лучший фильм о революции.

Алексей Каплер написал сценарий и впервые посмел ввести в него образ Ленина! Это была неслыханная дерзость. Вождя все привыкли видеть только в бронзе, а не на экране. Невозможно было представить запуганному советскому обывателю, что он говорит обычным человеческим языком, что его может играть простой смертный, обычный актер…

Каплер отправил сценарий на конкурс и затаился. Последовала долгая, мучительная и угрожающая тишина. Но все обошлось. Где-то там, наверху, вначале опешив от подобной наглости, обсудили и, получив высочайшее дозволение, разрешили.

Сценарий был признан лучшим. Режиссер Ромм поставил по нему фильм «Ленин в Октябре». Каплер рискнул – и выиграл. Слава обрушилась на него как водопад. Даже если бы он больше ничего не написал, то остался бы в истории советского кино как первый творец образа вождя.

За «Лениным в Октябре» последовал в 1939 году «Ленин в 1918 году». Через два года Каплер получил звание лауреата Государственной премии СССР.

Но слава его не портила. Он по-прежнему оставался Люсей Каплером, легким, обаятельным, беззаботным и веселым. Охотно помогал друзьям и знакомым, когда мог. Помогать он любил. Ему ничего не стоило замолвить доброе слово или рекомендовать кого-то своим высокопоставленным знакомым.

В своей «киношной» среде Алексей Каплер чувствовал себя как рыба в теплом илистом пруду. Но слава подарила ему еще и знакомства с первыми людьми в государстве, с сильными мира сего. Ему очень льстила эта близость к первым людям – крупным политикам, чиновникам и их семьям. Порой он увлекался и забывал, как страшны «и барский гнев, и барская любовь».

Еще одна слабость Люси Каплера давала богатую пищу для пересудов и шуток. Его слава преуспевающего журналиста и кинодраматурга, пожалуй, меркла перед славой покорителя женских сердец.

Только злобные завистники могли бы назвать его примитивным бабником. Да и опытным обольстителем он не был. Трудно сказать, чем Каплер покорял женщин. Скорее всего, задушевностью. Смотрел в глаза, слушал, понимал, сопереживал.

Многие женщины любят ушами, а не глазами. Люся никогда не был красавцем, даже в молодости. А к сорока превратился в «добродушного толстяка». Зато он умел говорить. И как!

Когда Алексей Каплер познакомился со Светланой, он был в зените славы, познал вкус успеха. Казалось, судьба обласкала его и теперь подвела к новой ступеньке. Стоило только шагнуть и подняться на нее. На головокружительную высоту, о которой он никогда не смел и мечтать.

Только близкие друзья знали, что беззаботный, легкомысленный и веселый парень честолюбив и азартен…

Из «Двадцати писем к другу» трудно понять, как вспыхнул этот скоротечный роман, ровно ли горело пламя и кто подбрасывал поленья в огонь. Еще труднее делать предположения, каким могло стать его завершение?

Большинство «театральных и кинороманов» постепенно затухали и незаметно переходили в новые. Иногда вспыхивали скандалы, завершающиеся разводами и новыми браками. В этой истории все было странно, непредсказуемо и чуть-чуть опасно…

Конечно, самой Светлане ее первое увлечение виделось неповторимым, романтическим, чудесным. Они бродили по улицам и часами разговаривали. О чем?

«Люся приносил мне книги: «Иметь и не иметь», «По ком звонит колокол» Хемингуэя… Огромная «Антология русской поэзии от символизма до наших дней, которую Люся подарил мне, вся была испещрена его галочками и крестиками около его любимых стихов. С тех пор я знаю наизусть Ахматову, Гумилева, Ходасевича. О, что это была за антология, она долго хранилась у меня дома, и в какие только минуты я не заглядывала в нее».

Алексей Каплер открывает для невежественной советской школьницы новые миры, знакомит с настоящим, «хорошим» кино и с такими же настоящими книгами. Он формирует ее вкусы. Они часто бывают в театрах, даже в опере. О пьесе Корнейчука «Фронт», ставшей гвоздем того сезона, Каплер говорил, что «искусство там и не ночевало».

Какое-то время Люся Каплер оставался мудрым и добрым наставником избалованной «гимназистки». Тем более что за ними по пятам следовал «дядька» Михаил Никитич Климов, очень недовольный сложившейся ситуацией. Но Люся и к нему сумел подобрать ключик, уважительно здоровался и давал прикурить. Естественно, «дядька» сразу же доложил «кому следует» об их свиданиях, но его отношения со странной парочкой оставались вполне дружелюбными.

Если их роман и напоминал в начале трогательную, платоническую полу-дружбу, то страстная натура Светланы не могла с этим долго мириться. Ей хотелось «взрослых» отношений, любви, а не дружбы и покровительства. Ей хотелось, чтобы за ней ухаживали, ради нее совершали безумства и глупости, как ради других женщин, красавиц и актрис. Такие истории часто случались в их окружении, и она жадно выслушивала подробности и сама следила за перипетиями семейных драм. В то время Василий соблазнил жену режиссера Кармена Нину. Из-за его бесшабашности и полного отсутствия такта этот роман вскоре сделался всеобщим достоянием.

Светлана прекрасно понимала, что и за ними с Люсей уже давно пристально наблюдают. Ведь они чуть ли не ежедневно появлялись на выставках, в театрах – на людях. Светлана отнюдь не была скрытной и с удовольствием делилась своими секретами с подругами. Мысль о том, что они очутились в центре всеобщего внимания, приятно будоражила кровь и наполняла ее ликованием.

В такие минуты она совсем теряла голову. Не вспоминала ни об опасности, ни об отце. Звонила Люсе, назначала свидание. И он обязательно приходил.

Лауреат Государственной премии, знаменитый писатель, сорокалетний мужчина, как мальчишка, прятался в подъезде дома рядом со школой, время от времени воровато выглядывая на улицу, не появилась ли Светлана. «А у меня радостно сжималось сердце, так как я знала, что он там», – признается она.

В тонкостях женской психологии Люся разбирался прекрасно. Он понял, что нужны безумства – и охотно их совершал. Накануне большого сражения он уехал в Сталинград, откуда посылал материалы в «Правду».

Как-то в конце ноября Светлана развернула газету и прочла в ней статью спецкора Каплера «Письмо лейтенанта А. из Сталинграда». Безымянный лейтенант в форме письма к своей любимой рассказывал обо всем, что происходило в городе. Но не только это. Лейтенант вспоминал их прогулки по городу, походы в Третьяковку. Все было так ясно, узнаваемо, что сердце ее бешено забилось.

Светлана была потрясена этим «рыцарским и легкомысленным поступком». Возможно, статья так и запомнилась бы ей, оставив счастливое волнение, если бы не заключительные строки. Свое письмо «лейтенант А.» закончил претенциозно и кокетливо: «Сейчас в Москве, наверное, идет снег, из твоего окна видна зубчатая стена Кремля…»

Впервые Светлана словно очнулась и почувствовала легкую тревогу. Отец читает «Правду» каждый день и, конечно, поймет, кому посылал письмо лейтенант А. Он уже знал о свиданиях с Люсей и однажды вечером недовольно проворчал, что она ведет себя недопустимо.

В те дни до Светланы едва ли могли дойти его замечания. Она уже неслась в бурном потоке первого сильного увлечения. «Я оставила этот намек без внимания и продолжала вести себя так же», – пишет она. То есть звонить Люсе и встречаться с ним.

Хотя до брата Василия ей было далеко, но Светлана тоже была избалованной и своенравной. Не умела отказывать себе ни в чем, особенно в удовольствиях, которых и так было не слишком много в ее жизни. Казалось, зрелый и умудренный богатым опытом мужчина должен был сдерживать ее порывы, учить благоразумию.

Даже шестнадцатилетняя школьница в тот день поняла, что письмо в «Правде» – это слишком, и испугалась. Словно Люся сгоряча решил все тайное сделать явным и рассказать об их отношениях всей стране.

Несмотря на разницу в возрасте, влюбленные во многом были очень созвучны друг другу. Светлана в тот же день принесла газету в класс. Ей не терпелось похвастаться подругам. Марфа Пешкова читала статью прямо на уроке, положив газету на колени и приподняв крышку парты.

Вернувшись в Москву в канун новогодних праздников, Алексей Каплер сразу понял, что «Письмо лейтенанта А.» получило всенародную огласку. Если у кого-то и оставались сомнения, то теперь они развеяны таинственной возлюбленной лейтенанта, из окна которой видна зубчатая стена Кремля, могла быть только одна особа.

Где бы он ни появился – в редакции, на киностудии, у знакомых, – на него смотрели с ужасом, восторгом или завистью. Казалось, он слышит шепот у себя за спиной, пересуды тянулись за ним шлейфом. Он играл с огнем. Мог выиграть крупный приз, а мог разом всего лишиться…

Его приятельницы-актрисы лукаво допрашивали: «Люся, ты вправду в нее влюблен или это обаяние власти, дочка Сталина всегда первая красавица?» Люся даже горячился, убеждая, что влюблен по-настоящему, что его так закрутило впервые в жизни. Убеждать он умел, и многие женщины ему верили: Люся на их глазах не раз влюблялся очертя голову и делал глупости.

Но некоторые его друзья из здравомыслящих только снисходительно усмехались: «Ну в кого там влюбляться – маленькая, рыжая…»

Теперь все судили-рядили, чем история закончится. Мнения разделились. Одни пророчили Люсе дальнюю дорогу в те места, куда Макар не гонял своих телят. Другие были уверены, что Каплер поставил на верную карту, быть ему сталинским зятем. Все знали, что у вождя есть только одна слабость – его дочка. Светлане ничего не стоит убедить отца в чем угодно. Заранее восхищались – в сорок лет лауреат Госпремии, прославленный кинодраматург, писатель, да еще муж Светланы Сталиной. Ну и карьера!

Алексей Каплер привык к везению. Возможно, везение вскружило ему голову и притупило чувство опасности. Он любил рисковать и даже позднее, в лагере, случалось, рисковал по-крупному, проигрывал и снова выигрывал.

В одном человеке часто уживаются, казалось бы, несовместимые качества. Добродушный, легкомысленный, обаятельный Люся Каплер был не только честолюбив, но и расчетлив. В душе он надеялся на успех. И на то были основания.

Сталин вмешивался в личную жизнь своих детей, но не слишком настойчиво. Он попытался было воспрепятствовать женитьбе Якова, но тот все равно поступил по-своему… Вскоре развелся и снова женился. О Василии и говорить нечего: в свои двадцать с небольшим он был дважды женат. Дети словно унаследовали неистовый характер отца, бороться с которым было бесполезно.

Самым серьезным препятствием мог стать только возраст Светланы, через месяц ей должно было исполниться семнадцать. Ее вулканический характер порой подавлял. Люся пассивно подчинялся ее воле даже тогда, когда следовало бы проявить твердость. Она привыкла получать все, что хотела, не знала отказов и не выносила слово «нельзя».