Текст книги "13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь"

Автор книги: Вальтер Моэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

За это время я привязался к обеим. Когда ты молод, друзей приобретаешь легко, и кажется, что они останутся с тобой навсегда. Но в один прекрасный день безмятежной идиллии, царившей между нами, настал конец. Уже несколько часов волны кружили вокруг моего плота, не издавая ни звука. Меня это озадачило. Я стал уже было подумывать, что чем-то обидел их, как вдруг обе подплыли совсем близко к плоту и, немного поколебавшись, заговорили.

– Понимаешь, нам надо… – промямлила одна.

– Закон океана! – всхлипнула вторая.

Тут обе разрыдались.

Успокоившись, они наконец объяснили, в чем дело. В последние дни море вокруг нас стало удивительно неспокойным – давало знать о себе одно из океанских течений. Волны-болтушки понимали, что рано или поздно им придется ему подчиниться. Слишком долго оставаться на месте они не могли. Это грозило им измельчанием и полным исчезновением. Обреченные вечно скитаться по бескрайнему океану, они не могли противиться своей судьбе.

– Большое-пребольшое вам спасибо! – сказал я, потому что теперь умел говорить.

– Ерунда, – отозвалась одна, и в ее голосе слышались слезы. – Впервые в жизни не знаю, что сказать!

– Но у нас есть для тебя подарок, – сказала вторая. – Мы придумали тебе имя!

Имя на всю жизнь.  – Да, мы придумали тебе имя, – подхватила первая. – Мы решили назвать тебя Синим Медведем.

Мне стало ясно, что волны-болтушки не отличаются богатой фантазией. Хотя это был и вправду подарок! Ведь до сих пор у меня не было имени. После влажных прощальных объятий – я сам чуть было не разревелся – они, вздыхая и всхлипывая, уплыли прочь.

Солнце уже клонилось к закату, но, до тех пор пока не погас последний луч, я мог наблюдать вдалеке два знакомых силуэта, скользящие по направлению к горизонту. Правда, стоило им отплыть от плота всего на несколько метров, как они тут же взялись за старое и начали спорить.

– А я тебе говорю…

– Ну и говори себе на здоровье!

– Повтори, что ты сказала?!

Продолжая ругаться, они плыли дальше, а я, спустя несколько часов, когда обе уже скрылись из виду, все еще слышал ставшие такими родными голоса.

Кокосового провианта на плоту между тем заметно поубавилось, и резервный запас воды вследствие тяжких речевых упражнений неожиданно быстро подошел к концу. Да еще солнце с каждым днем все жарче и яростнее палило мою непокрытую голову, ведь течение неумолимо уносило меня все дальше на юг.

Огромный глаз. Через три дня мой мозг иссушился настолько, что я мог только тупо сидеть на плоту, вперив бессмысленный взгляд в однообразную гладь океана. Если целый день неотрывно смотришь на волны, можешь разглядеть в них множество самых необычных созданий. Например, какого-нибудь дракона или динозавра или даже целые полчища чудовищ, сражающихся друг с другом, пляшущих зеленых человечков, русалок и подозрительных серых существ с рожками на голове и длинными тонкими хвостами. Вскоре мне стало казаться, что я могу взглядом проникать на самое дно океана. Я видел фантастические дворцы, подо мной проплывали прозрачные подводные лодки. Однажды передо мной просеменила огромная каракатица на тысяче проворных ножек. Потом появился пиратский корабль со страшными, звенящими костями скелетами, которые пели зловещие песни о мертвецах. И наконец я увидел самый жуткий кошмар из всех, какие только можно себе представить. Это была огромная, раз в десять больше моего плота, голова, с единственным гигантским, размером с дом, глазом, который дико вращался в глазнице, закатываясь так, что оставался виден один лишь белок. А под этим чудовищным окуляром еще и отвратительная здоровенная пасть, какой не составит труда проглотить даже самый большущий корабль, – огромная челюсть, оснащенная бесчисленным множеством тонких и длинных зубов. Чудовище жадно разевало рот, похожий на гигантскую пропасть, так что было видно чуть ли не самое дно этой влажной могилы. Голова его была покрыта твердой чешуей и роговыми наростами, заканчивающимися гадкими кратерами, и вся испещрена глубокими шрамами. Не в силах отвести глаз, я, как загипнотизированный, смотрел на исполинского урода.

Нет, тебе не напугать меня, страшная рожа! Ты просто видение, ты существуешь только в моем иссушенном жаждой мозгу.

Как бы не так! Это был самый настоящий тираннокит Рекс.

Из «Лексикона подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленного профессором Абдулом Филинчиком

ТИРАННОКИТ РЕКС. Живоглот из отряда хрящекостных, близкий родственник кита-убийцы, гигантской мурены, акулы, плотоядного ящера и циклопа. С китом его роднят размеры, с муреной – форма челюсти, с акулой – кровожадность, с ящером – охотничий инстинкт, а с циклопом – наличие одного-единственного глаза. При длине тела 45 метров, тираннокит Рекс по праву считается самым крупным хищником во всем мире. Его тело сплошь покрыто роговыми наростами и имеет угольно-черный цвет, из-за чего его нередко называют Черным Китом. Голова этого гигантского животного полностью покрыта костяным панцирем, так что он легко может протаранить любое, даже самое большое торговое судно. К счастью, за последнее время численность тираннокитов значительно уменьшилась, некоторые ученые утверждают даже, что во всем мире остался всего один-единственный экземпляр, который уже много лет обитает в водах Замонии, наводя ужас на путешественников и морских обитателей. Многие отважные китобои отправлялись на поиски этого чудовища, большинство из них больше никогда не переступили порога родного дома.

Когда Черный Кит вынырнул передо мной из воды, я тут же очнулся от грез. Посреди океана словно вырос остров – огромная гора из темного рыбьего жира, покрытая бородавками, похожими на гигантские валуны. Бурными горными реками морская вода стекала по кожным складкам животного с вершины его холмоподобной спины обратно в океан, образуя вокруг монстра тысячи пенящихся водоворотов, один из которых подхватил мой плот и закружил его вокруг своей оси.

В нос мне ударила страшная вонь, от которой перехватило дыхание.

Я судорожно вцепился в мачту, стараясь не дышать. Вода тем временем немного успокоилась, но теперь кит выпустил в небо огромный столб воды, высотой в стоэтажный дом, не меньше. Я, как зачарованный, легкомысленно залюбовался этим чудесным явлением, даже не задумываясь о том, какие серьезные последствия оно может иметь для меня.

На одно мгновение мне показалось, что фонтан застыл в воздухе. Прозрачный, переливающийся на солнце, словно замерзший водопад, он повис в небе. В нем видны были тысячи рыб, маленьких и больших, целые стаи трески, тунца и даже несколько акул, огромный осьминог и штурвальное колесо какого-то корабля.

Потом вода ринулась вниз. Она обрушилась на мой плот с такой силой, словно в море опрокинули целый состав грузовых вагонов. Мое плавательное средство, не выдержав такого натиска, развалилось, и я, увлекаемый массой воды, стал погружаться. Вокруг меня дико били плавниками акулы, которые, к счастью, были слишком заняты собой, чтобы обратить внимание на меня.

Китовые усы. Наконец давление воды ослабло, я перестал погружаться и в скором времени поплавком выскочил на поверхность. Не успел я еще прийти в себя и осмотреться (а вынырнул я как раз перед циклопическим глазом чудовища), как вдруг огромная пасть монстра раскрылась, чтобы набрать очередную порцию воды. И мощный поток потянул меня за собой. Уверен, что все это произошло чисто случайно, думаю, монстр меня даже не заметил, – во всяком случае, я был для него слишком малой добычей, не стоящей даже таких ничтожных усилий. Кит просто вздохнул, вот и все. С его верхней губы свисали бесчисленные волоски, длинные, похожие на лианы усы, через которые он фильтровал воду, отсеивая пищу. Барахтаясь в воде, мне все-таки удалось зацепиться за один из его губных волосков. Я остался висеть на нем, а вода лавиной обрушилась животному в глотку. Висеть на китовом усе оказалось непросто: волоски были скользкие и источали омерзительный запах тухлой рыбы, но я держался изо всех сил.

Всосав нужную порцию воды, кит начал закрывать пасть. Теперь главное было не остаться внутри. Поэтому я потихоньку начал раскачивать ус, на котором висел, туда-сюда, наружу-внутрь. Если к тому моменту, как рот закроется, я окажусь внутри, можно считать, что все кончено.

Пасть закрывалась очень медленно.

Качок внутрь.

Из воды показалась нижняя челюсть животного, огромная, как песчаная отмель.

Качок наружу.

Глухо клокоча, остатки воды исчезли в пасти гиганта.

Качок внутрь.

Я взглянул в черную пропасть китовой пасти. И лучше бы мне этого не делать! Передо мной разверзлась жуткая бездна из темно-зеленой слизи, гигантская дышащая дыра, наполненная едким пищеварительным соком. От ужаса я чуть не лишился чувств, лапы мои ослабли, я заскользил вниз по волоску. Живо опомнившись, я снова вцепился в него, еще крепче прежнего.

Качок наружу.

Челюсти животного ударились друг о друга. У меня получилось! Мне удалось с последним качком остаться снаружи! Теперь я сидел на нижней губе кита.

Надо мной вращался циклопический глаз животного, но он меня не замечал. Недолго думая, я ухватился за первый попавшийся нарост на верхней губе, подтянулся и начал восхождение.

Карабкаться вверх по неровной, скользкой шкуре животного было занятием не из легких, но выбирать не приходилось. Отчаянно цепляясь за наросты и бородавки, я поднимался все выше и выше, мимо гигантского глаза, миновал бровь, представлявшую собой целую гору ороговевшей кожи, и наконец очутился в глубоких складках на лбу. Оттуда взбираться стало гораздо проще, поверхность сделалась более пологой, и вскоре я достиг огромного плато на спине чудовища.

Ту вонь, что преследовала меня на протяжении всего восхождения, невозможно описать более или менее приличными словами. А здесь, наверху, возвышались целые коралловые рифы, произрастали леса тростника и обширные колонии всевозможных улиток. В мелких лужицах бились рыбешки, беспокойно сновали туда-сюда в поисках воды крабы и рачки.

Лес из гарпунов. С трудом переставляя ноги в вязкой жиже, я заметил удивительное зрелище – настоящий лес из гарпунов, застрявших в толстой шкуре монстра. Их были сотни – старые, поржавевшие, с гнилыми деревянными рукоятками, и новые, сверкающие на солнце отполированной сталью. Размеров они были тоже самых различных: от обычных, которые без труда мог бы метнуть, к примеру, я, до больших, пятиметровых, брошенных великанами, и совсем крошечных, с зубочистку, выпущенных, по всей видимости, карликовыми пиратами. На веревке, прикрепленной к одному из гарпунов, болтался скелет незадачливого китобоя.

Кит тем временем пришел в состояние полного покоя, как корабль, вставший на якорь на мелководье. Воспользовавшись неожиданной передышкой, я решил присесть и как следует обдумать ситуацию, в которую попал. Мой плот развалился и стал пищей тираннокита, рано или поздно чудовище снова нырнет и утянет меня за собой под воду или же бросит на произвол судьбы в открытом море, беспомощного, обреченного на гибель. Поэтому я решил, не теряя времени даром, смастерить себе новый плот из древков гарпунов. Многие из них были вполне подходящих размеров. Мало того, на большинстве все еще болтались длинные веревки, которыми можно было отлично скрепить деревяшки. Первым я выдернул из шкуры кита отличный новехонький гарпун метра три длиной.

Пока я тянул, изо всех сил упираясь ногами, тело животного чуть встрепенулось – не слишком опасно, просто по коже его пробежала мелкая дрожь, сопровождаемая долгим, протяжным вздохом облегчения, раскаты которого слышны были, наверное, даже за горизонтом. Когда я вытащил следующий гарпун, произошло то же самое, только вздох был еще длиннее и протяжнее, возможно, потому, что и гарпун был побольше и потяжелее.

Киту явно нравилось то, что я делал. Ясно было одно: пока я вытаскиваю гарпуны, мне не угрожает никакая опасность. Я принялся тянуть их один за другим, действуя крайне осторожно и бережно, чтобы нечаянно не причинить гиганту боль слишком резким движением или не поцарапать его шкуру отточенным наконечником. За короткое время я вполне освоился с этим занятием. Сначала надо было раскачать древко, чтобы освободить наконечник, засевший в подкожном жире, потом тянуть, медленно и осторожно, продолжая раскачивать рукоять.

Чем легче и увереннее я удалял очередной гарпун из тела кита, тем довольнее звучал его вздох. Океан огласился звуками беспредельной радости, было слышно, с каким облегчением избавлялся монстр от давно надоевших заноз. Я даже не заметил, что животное пришло в движение, настолько был поглощен своей работой. Только ощутив дуновение легкого встречного ветерка, я догадался, что кит медленно, спокойно работая хвостом, плывет по поверхности океана. Нырять под воду он не собирался.

Вытаскивать гарпуны было очень непросто, некоторые сидели так глубоко и так упорно цеплялись заточенными крюками, что мне приходилось подолгу возиться с ними, чуть не выбиваясь из сил. Особенно самые длинные, запущенные уверенной, твердой рукой, сидели прочно и ни за что не хотели поддаваться. Но я не отступал, я упорно тянул, обливаясь по́том. Это было даже приятно – после долгих дней полного бездействия немного подвигаться.

Думаю, кроме меня, никто никогда не слышал, как вздыхает тираннокит Рекс. Этот звук невозможно ни с чем сравнить. Годы, возможно даже столетия, тяжких мучений выходили из его тела вместе со стонами глубокой признательности. Представьте себе десять тысяч морских сирен, собравшихся вместе в глубокой пещере и одновременно ахнувших от восторга, прибавьте к ним еще жужжание миллиона довольных, напитавшихся медом шмелей и получите звук, лишь отдаленно похожий на тот полный радости и восторга вздох облегчения тираннокита.

Почти полдня я провел, вытаскивая гарпуны. Сотни их были удалены из тела кита. Остался последний, который я с подобающей моменту торжественностью извлек из толстой кожи животного. Последний стон облегчения прокатился над океаном. Отныне тираннокит Рекс был свободен от гарпунов.

И уже в следующий момент мне стало ясно, какую глупость я совершил. Вместе с последним гарпуном я избавил кита и от необходимости терпеть мое присутствие у себя на спине. Он приготовился нырять, что было ясно по тому, как глубоко он вдохнул. Увлекшись работой, я совсем забыл о строительстве плота и все вытащенные гарпуны легкомысленно выбрасывал в море.

Да, так и есть, кит стал погружаться, но делал он это настолько медленно и осторожно, что непосредственно само погружение не могло причинить мне никакого вреда. Он плавно опускался все глубже и глубже, как огромный корабль, давший незначительную течь. Я легко и безболезненно соскользнул в зеркально-спокойную воду, в то время как животное тихо и беззвучно скрылось в глубине. Больше я его не видел. На поверхность вырвалось только несколько больших пузырей – прощальный вздох тираннокита.

Вдоволь наплескавшись в теплой воде, я попытался сориентироваться. Тут и там покачивались на волнах поплавки от гарпунов. Возможно, удастся еще собрать их и смастерить себе нечто похожее на спасательный круг. Подплывая к одному, я вдруг заметил чайку. Первую чайку за долгое-долгое время! Она держала курс на запад, в сторону заходящего солнца.

Целая туча галдящих чаек кружила над одной точкой у самого горизонта, в том месте, где вечернее солнце задумчиво растворялось в спокойной и гладкой воде. Корабль? Или, может быть, тираннокит снова поднялся там из воды? Я поплыл по направлению к этой загадочной точке. И чем больше я к ней приближался, тем отчетливее проступали внизу, под стаями птиц, очертания пальм. Вскоре я уже мог различить береговую линию, великолепный белый песчаный пляж на фоне пышной растительности.

Земля. Случайно или намеренно, тираннокит высадил меня неподалеку от острова. До меня долетали соблазнительные, аппетитные запахи. Это были незнакомые мне, но невероятно приятные ароматы ванили, тертого муската, толченого чеснока и жареного мяса. Остров пах удивительно хорошо, и я решил на правах первооткрывателя присвоить его себе.

Когда я выбрался на берег, солнце уже почти скрылось за горизонтом. Я так устал, что, не в силах подняться, распластался на песке и моментально заснул. Последним звуком, долетевшим до моего погружающегося в сон сознания, было смущенное хихиканье, доносящееся из подступившей к берегу лесной чащи. Но мне было уже все равно. Ведь все здесь принадлежало мне, а значит, находилось в моей власти.

4. Моя жизнь на острове Гурманов

Завтрак. Многоголосый хор веселых птичьих голосов пробудил меня утром от глубокого сна первооткрывателя. Огромный, невероятной красоты мотылек сидел у меня на носу и обмахивал меня, словно веером, большими разноцветными крыльями. С пальмы, под которой я лежал, упал кокос и раскололся на две совершенно равные половины, да так аккуратно, что не пролилось ни единой капли драгоценного нектара. Кокосовое молоко оказалось очень приятным на вкус, прохладным и бодрящим, а мякоть, подобно густым сливкам, просто таяла на языке.

Небольшая стайка колибри ненадолго зависла надо мной, потом с веселым, беззаботным щебетом птички одна за другой быстро исчезли в густом пальмовом лесу. Казалось, остров радушно приветствует своего первооткрывателя, говорит ему: «Добро пожаловать!» Что ж, пришло время заняться осмотром своих владений. Я встал, тщательно отряхнул шкуру от песка и направился вглубь острова.

По сей день у меня не хватает слов, чтобы во всей красе описать райскую роскошь острова Синего Медведя. Представьте себе густой пальмовый лес, могучие, раскидистые пальмы с золотистыми листьями и белоснежными стволами, одна краше другой, а между ними порхают стаи разноцветных мотыльков. Некоторые из этих мотыльков размером были не меньше чайки, а крылья у них переливались перламутром. Внизу, на земле, росли удивительные, невиданные цветы, с серебряными бутонами и хрустальными листочками.

У иных цветов бутоны излучали голубоватый свет, и из них доносилось нежнейшее пение – тихие, сладкие голоса, как у крошечных эльфов.

Я шел мимо высоких, пышных растений, пахнущих ванилью, листья которых то складывались, то раскрывались, как хвосты у павлинов. Другие растения, похожие на тюльпаны, на тоненьких желтых стебельках, ежесекундно меняли свою окраску. А стоило задержать на них взгляд чуть подольше, как они становились пунцово-красными и смущенно хихикали. Понятно теперь, чьи странные голоса я слышал вчера вечером, перед тем как уснуть.

Я вышел на поляну. На опушке в глубокой тени от раскидистых пальм мерцали фосфорическим светом бледно-зеленые орхидеи, бутоны которых то и дело выпускали в воздух разноцветные мыльные пузыри. Другие орхидеи, стоявшие рядом, прокалывали эти пузыри длинными тонкими хоботками, и те глухо лопались, исчезая навсегда. Над поляной на мгновение зависла целая эскадрилья колибри и тут же скрылась из виду стремительным нервным полетом.

Необычный пруд. Но самое удивительное ожидало меня в центре острова. Это был небольшой пруд с кипящим растительным маслом. Стоило мне подойти ближе, как масло забулькало и забурлило. По краям пруда стояли высокие растения, на длинных стеблях которых висели плоды, похожие на клубни картофеля. При моем приближении все растения, словно по команде, дружно опустили кроны в кипящее масло. Мне не осталось ничего другого, как остановиться и завороженно наблюдать, что будет дальше. Вскоре моего нюха коснулся чудесный, соблазнительнейший аромат жареного картофеля. Потом растения выпрямились и к моим ногам упало несколько аппетитных, подрумяненных клубней. Я подобрал один и робко надкусил. О, можно ли описать словами это блаженство?! Никогда в жизни я не ел ничего вкуснее. Разделавшись с одной картофелиной, я с жадностью набросился на остальные, и спустя короткое время все они исчезли у меня в желудке.

Чем больше я углублялся в лес, тем необычнее становились растения. По земле тут и там журчало множество звенящих ручейков. Рассмотрев их поближе, я с удивлением отметил, что вода в них была разного цвета. Некоторые, казалось, были наполнены обычной родниковой водой, в других текла белая жидкость, похожая на молоко, в третьих – оранжевая, как апельсиновый сок. Я наклонился и сделал глоток из оранжевого ручейка. Так и есть, апельсиновый сок!

Молочные реки. В белых ручейках текло настоящее, приятно прохладное молоко. По берегам росли кусты с темно-коричневыми плодами-орешками. Я случайно задел одну ветку плечом, скорлупки тут же раскрылись, из них в молоко посыпался коричневый порошок, и оно на какое-то время окрасилось в темный цвет. Зачерпнув немного жидкости, я отведал превосходнейшего какао.

По берегам рек росли фрукты и овощи, которых я никогда прежде не видел. Синяя цветная капуста, например, имела вкус жареного, аппетитно хрустящего мяса. Я заметил цветы, бутоны которых до краев были наполнены золотистым, тягучим медом. Интересно, что даже листья у этих растений были съедобными и по вкусу напоминали подсушенный в тостере белый хлеб. С деревьев свисали тонкие лианы спагетти, источавшие нежнейший аромат чеснока. Дупла деревьев наполнялись всевозможными соусами и пряными специями, стоило только постучать по коре кулаком. Грибы размером с гигантскую тыкву томились, поджариваясь в собственном соку, словно под землей была спрятана невидимая плита. Я отломил у одного кусочек шляпки, и она снова заросла прямо у меня на глазах.

На острове будто вообще не водилось ничего неприятного. Не было здесь кровожадных каннибалов, опасных болот, химериад и хищных зверей. Я не видел даже самых обычных малоприятных животных, таких, как пауки, комары, змеи и летучие мыши, встречались только те, которые радовали глаз, ну или по крайней мере не вызывали отвращения: мотыльки, бабочки, небольшие птички, крольчата, белочки, хомячки, фламинго, колибри и маленькие ласковые кошечки. Все они были очень спокойные и ничего не боялись, что свидетельствовало о том, что на острове царила самая мирная атмосфера. Поскольку еды было вдоволь, животным не приходилось охотиться друг на друга.

Я открыл настоящий рай на земле.

Климат был тоже самый что ни на есть благоприятный, ни холодный, ни жаркий, градуса двадцать три в тени плюс легкий, освежающий ветерок. Даже ночью здесь невозможно было замерзнуть, от земли распространялось приятное тепло, и она ласково мурлыкала, как довольная кошка, стоило только устроиться где-нибудь на ночлег.

О таком роскошном приеме я не мог и мечтать, он меня даже немного смутил. Это надо же, первый самостоятельно открытый остров – и такая удача! Я чувствовал себя так, словно после долгих, полных лишений скитаний наконец вернулся домой.

Первые дни я бродил по острову будто в волшебном, чудесном сне, едва осмеливаясь прикоснуться к соблазнительным лакомствам и яствам, боясь, что они исчезнут, растворятся в воздухе как мираж. Но все они были настоящие. Спустя какое-то время я достаточно осмелел и отведал всего понемножку: кусочек тут, глоточек там. Некоторые кушанья казались мне непривычными. Неудивительно, учитывая, что раньше я питался исключительно водорослями, лесными ягодами, орехами и чистой водой. Другие же с первого раза показались изумительно вкусными, как, например, какао из молочной реки или мед из бутонов цветков.

Конечно, я не сразу освоился с необычной флорой на острове, но она с готовностью раскрывала передо мной все свои секреты. Длинные, похожие на спагетти лианы оказались особенно хороши в сочетании с теплой мякотью растущих неподалеку гигантских томатов. Даже траву и ту можно было есть. Она немного горчила и отдавала орехом и как нельзя лучше подходила к жаренному в масле картофелю.

Разнообразие фруктов поражало воображение. Кроме обычных кокосов, бананов, апельсинов, яблок, орехов и винограда росли здесь и удивительные, экзотические плоды, пахнущие ванилью и корицей, таящие на языке сладким желе или, наоборот, хрустящие на зубах, как засахаренный миндаль. Красные, похожие на бананы плоды имели вкус марципана, а мясистые листья небольшого, приземистого дерева напоминали медовый пряник.

В конце концов я перепробовал все, во всех возможных сочетаниях и комбинациях.

Распорядок дня. По утрам, едва проснувшись, я не спеша отправлялся к молочной реке, тряс кусты с коричневыми «орешками» и жадно пил большими глотками какао. Затем наносил визит медоносным цветам, срывал себе пару тостов, после чего, удобно устроившись на поляне, с наслаждением поедал свой завтрак и наблюдал за стайками колибри, устраивавшей для меня настоящие авиашоу. Ко мне подбегали лесные кошки, терлись, мурлыча, о ноги и, довольные, нежились и кувыркались на солнышке.

После завтрака – обязательный обход владений. Остров мой был невелик, пожалуй не более двухсот метров в диаметре, зато буквально напичкан сюрпризами. Поющие цветы, например, каждый день разучивали новую песню, и я немало времени проводил, наслаждаясь их чистыми, серебристыми голосами, одновременно наблюдая за мотыльками, которые слетались на пение повальсировать. Белочки охотно радовали меня своими акробатическими номерами, после чего кто-нибудь из них обязательно забирался мне на голову или на плечи и мы вместе путешествовали по острову.

В обед я предпочитал заправляться у кипящего маслом пруда, лакомясь жареным картофелем с синей цветной капустой.

Вздремнув немного после плотного обеда, я отправлялся на пляж искупаться в ласковом море. Вода вокруг острова была спокойная, и в ней, очевидно, не было хищников. Я часами качался, лежа на спине, в легких волнах прибоя либо сидел у кромки воды, любуясь пестрыми ракушками, которые море тысячами выносило к моим ногам.

Я предпочитал оставаться на берегу до самого вечера и в компании кошек любовался закатом. Потом снова шел в лес, устраивался там калачиком на теплой, мурлыкающей, покрытой бархатистым мхом земле и засыпал, мечтая во сне, что я капитан гигантского железного корабля.

Поначалу я вел здоровый, размеренный образ жизни: ел не много, старался как можно больше двигаться и, главное, был вполне доволен предлагаемым разнообразием блюд. Но спустя пару месяцев в перерывах между основной едой я начал устраивать мелкие перекусы. Ничего особенного: картофелинка там, тостик тут и уж на закуску непременно увесистый плод шоколадного дерева. Хотя меня иногда раздражала скудность гастрономического ассортимента на острове, спустя полгода я уже не мог отказать себе в удовольствии устраивать второй завтрак из двойного тоста с медом, в полдник – из листьев пряничного дерева, слегка закусывая перед ужином грибами с цветной капустой, и всегда ел фрукты на ночь перед сном. Долгие прогулки уступили место удовлетворенному отдыху после еды. Со временем перерывы между едой становились все короче и короче. Я устраивал теперь перекусы между первым и вторым завтраком – это называлось у меня «промежуточный завтрак», – незадолго до обеда для улучшения аппетита лакомился первым десертом, состоявшим из марципана, шоколада и меда без тостов, а потом еще уминал пару пряников, чтобы не наедаться сразу основными блюдами на голодный желудок. Затем следовали жареный картофель, спагетти по-итальянски с томатным соусом и опять-таки пряники и фрукты. Ужин был разделен на несколько трапез с той целью, чтобы растянуть его до самого сна. Обычно он состоял из большого гриба с цветной капустой на гарнир, после чего устраивался небольшой перерыв, чтобы отведать молока из молочной реки. Потом шел жареный картофель с шафраном и опять же пряники. А перед самым сном несколько тостов с медом.

Вскоре я дошел до того, что просыпался ночью, чтобы поесть. Пробираясь на ощупь по темному лесу, я свешивался вниз головой в молочную реку, поспешно набивал рот плодами какао, а потом еще долго и жадно чавкал в медоносном цветке, после чего во сне меня мучили гастрономические кошмары.

Сюрпризы природы. А между тем с растительностью на острове происходили удивительные перемены. Как только я объедался одним блюдом так, что глаза мои больше на него не смотрели, щедрая природа тут же выращивала где-нибудь в лесной чаще новый деликатес. Под землей вдруг стали находиться отборные, крупные, ароматные трюфели. Я не сразу привык к их необычному, резковатому вкусу, но зато, когда это произошло, меня от них было уже за уши не оттащить. В сочетании со спагетти они доставляли мне ни с чем не сравнимое, райское удовольствие. На месте, где раньше росли вульгарные шампиньоны, теперь красовались отличные белые грибы высотой в человеческий рост. Они радовали меня, приправленные гвоздикой и кориандром. С недавних пор прибоем стало выбрасывать на берег множество устриц. Раньше мне бы и в голову не пришло глотать сырых скользких моллюсков, но со временем мой вкус стал утонченнее, язык избирательнее, а аппетит еще более всепоглощающим. Теперь в перерывах между едой я обязательно заглатывал одну-две дюжины устриц. Потом я вдруг стал свидетелем массового исхода из моря омаров и их фанатичного прыжка в кипящее масло. Научившись вскрывать твердый панцирь, я открыл для себя лакомство, которое до сих пор не в силах забыть.

Теперь каждый день был подчинен строгому графику трапез. Спать я уже больше не мог, – мешал набитый желудок. Мне удавалось только время от времени ненадолго проваливаться в тягучую дрему, во время которой я продолжал грезить о предстоящей еде. Физические упражнения были давно позабыты, сил хватало только на то, чтобы кое-как перекатиться от одного блюда к другому.

Год спустя. Минул год. Я превратился в откормленного, круглого, как футбольный мяч, поросенка. Я весил теперь в десятки раз больше, чем тогда, когда впервые ступил на остров гордой ногой первооткрывателя. Вот уже несколько месяцев я не видел моря. Я зарос грязью и пах дешевой закусочной. Тело мое каждой по́рой источало вонючий и липкий жир. Я не мылся и не причесывался и неделями не поднимался с места. Любое движение давалось мне с невероятным трудом, пот градом катился по грязной шкуре. Дышать и то было тяжело, в горле свистело и хрипело, а глядя на землю, я не видел ног, потому что обзор заслонял огромный, раздутый живот. Да и веки отяжелели настолько, что у меня едва хватало сил ненадолго их приподнять. Все мои мысли теперь были посвящены одной лишь еде. Мозг постоянно работал над составлением нового, еще более изысканного меню, над поиском неизведанных вкусовых ощущений и изобретением самых невероятных блюд из самых редких продуктов.

И вот однажды, примерно между тринадцатой и четырнадцатой переменой блюд, размышляя над тем, хватит ли мне на ужин большого, высотой в человеческий рост, белого гриба, я вдруг заметил, что ветер переменился, и неожиданно уловил носом запах, которого прежде не чуял на острове. Это была мерзкая, затхлая вонь, словно от водорослей, гниющих в теплой стоячей воде. И тут я вдруг почувствовал себя совсем зрелым, даже, может быть, чуточку перезревшим, как яблоко, которое вот-вот упадет на землю. Или, лучше сказать, как поросенок, которого пришла пора заколоть.