Текст книги "Том 3. Стихотворения 1918-1924"

Автор книги: Валерий Брюсов

 
Олень затравленный напрасно взор молящий
Обводит вкруг, дыша прерывно, – смерть везде;
Собаки рвутся вслед, сверкают ружья в чаще…
И зверь, ища пути, бросается к воде.
 
 
Плывет, глотая пар, а сзади слышит глухо
Лай, крики, зов рогов; пес беспощадный, вновь
Врага догнав, ему вонзает зубы в ухо…
Окрасив зыбь реки, струей стекает кровь.
 
 
А лес кругом стоит роскошен, как бывало;
Меж камней и коряг, журча, бежит ручей;
Круг солнечный, горя торжественно и ало,
Сквозь изумруд ветвей кидает сноп лучей.
 
 
Слабея, смотрит зверь вверх, в небеса, откуда
Лилось тепло, и дождь, и свежесть вешних бура;
Защита с высоты не явится ли? Чудо
Не совершится ль? – Нет! Пуста, нема лазурь.
 
 
И стону слабому уже не вторит эхо…
Сквозь радугу слезы так странны берега…
Но всюду – взвизг собак, гром криков, гулы смеха,
И, кроя все, поют охотничьи рога!
 

16 февраля 1918

 
Власть, времени сильней, затаена
В рядах страниц, на полках библиотек:
Пылая факелом во мгле, она
Порой язвит, как ядовитый дротик.
 
 
В былых столетьях чей-то ум зажег
Сверканье, – и оно доныне светит!
Иль жилы тетивы напрячь возмог, —
И в ту же цель стрела поныне метит!
 
 
Мы дышим светом отжитых веков,
Вскрывающих пред нами даль дороги,
Повсюду отблеск вдохновенных слов, —
То солнце дня, то месяц сребророгий!
 
 
Но нам дороже золотой колчан,
Певучих стрел, завещанный в страницах,
Оружие для всех времен и стран,
На всех путях, на всех земных границах.
 
 
Во мгле, куда суд жизни не достиг,
Где тени лжи извилисты и зыбки, —
Там дротик мстительный бессмертных книг,
Веками изощрен, бьет без ошибки.
 

1917

 
Чу! под окошком звенят колокольчики,
Белые, синие, разных оправ;
Листья ольхи завиваются в кольчики,
Запахи веют с обрызганных трав;
 
 
Солнце ко мне проникает приветливо
Длинным лучом, между ставень, сквозь щель;
Где-то гудит, осторожно и сметливо,
К сладким цветам подлетающий шмель;
 
 
Все так знакомо… И песня не новая
Сладко ласкает: «Ты дома, дитя!»
То напевает мне печь изразцовая,
Вторят ей стены, смеясь и шутя.
 
 
В теле – истома. Я дома! Давно ли я
Дерзко плясала, раздета, в кругу!
…В душу нисходит опять меланхолия.
Нет! жизнью мирной я жить не могу!
 

1919

 
Меж лун искусственных – луна,
Вися на небе, в перспективе,
Вздымается, робка, бледна
И с каждым мигом боязливей.
 
 
Внизу, как буйственный бурун,
Прибой людей и экипажей,
И наглое блистанье лун,
Вдоль улиц выставленных стражей;
 
 
Таксованных прелестниц смех,
Сухое грассованье франтов,
Боа неимоверных мех
И перебои шляп и бантов;
 
 
В гостиницах белеет ряд
Оконный, – комнаты, где двое
Пародию любви творят,
Пороча таинство ночное…
 
 
А там, вверху, несмелых звезд
Чуть-чуть зубчатый свет – белеет;
Туман, как туника невест,
Кой-где разорванная, веет.
 
 
И та ж безмолвная луна,
Свидетельница жертв Ашере,
Висит, глядя, робка, бледна,
На буйства в оскверненном сквере!
 

Октябрь 1917

 
Злобный змей, зигзагом длинным
Раздевавший темень туч,
Чтоб, гремя, в лесу пустынном
Иль на склоне горных круч,
 
 
Ветви, поднятые дубом,
Серным пламенем Зажечь,
И, ликуя, дымным клубом —
Смертным саваном – облечь!
Змей, сносивший с неба, древле,
 
 
Прометеев дар земле!
Что таишь ты, стыд ли, гнев ли,
Ныне замкнутый в стекле, —
 
 
Сгибы проволоки тонкой
Раскалять покорно там,
Подчинись руке ребенка,
Осужден – в угоду нам.
 
 
И, струя лучи из шара,
Ветром зыблем над толпой,
Скрывшей ленту тротуара,
Пестрой, шумной и тупой, —
 
 
Чем ты занят? Иль, в причуде
Смутной грезы, веришь ты,
Что вокруг – вес те же люди,
Те же гулы суеты;
 
 
Что, как прежде было, сыты
Мясом мамонта, тебя
Славят пляской троглодиты,
Дико космы теребя?
 
 
В злобных лицах, в ярых взорах
Ты узнать бы ныне мог
Те же сонмы, для которых
Ты в былом сверкал, как бог.
 
 
Иль века виденье стерли,
И теперь, могуч и слаб,
Мыслишь ты: «Не на позор ли
Здесь я выставлен, как раб?»
 
 
И, без сил, влеком на угли
Длинным проводом, зигзаг
В небе помнишь ты, – нам друг ли,
Иль, горящий местью, враг?
 

1918

Маленькие дети

 
В ярком летнем свете,
В сквере, в цветнике,
Маленькие дети
Возятся в песке:
 
 
Гречники готовят,
Катят колесо,
Неумело ловят
Палочкой серсо;
 
 
Говорят, смеются,
Плачут невпопад, —
В хоровод сплетутся,
Выстроятся в ряд;
 
 
Все, во всем – беспечны,
И, в пылу игры,
Все – добросердечны…
Ах! лишь до поры!
 
 
Сколько лет им, спросим.
Редкий даст ответ:
Тем – лет пять, тем – восемь,
Старше в круге нет.
 
 
Но, как знать, быть может,
Здесь, в кругу детей, —
Тот, кто потревожит
Мглу грядущих дней, —
 
 
Будущий воитель,
Будущий мудрец,
Прав благовеститель,
Тайновед сердец;
 
 
Иль преступник некий,
Имя чье потом
Будет жить вовеки,
Облито стыдом…
 
 
Скрыты в шуме круга
Оба, может быть,
И сейчас друг друга
Погнались ловить;
 
 
И, смеясь затеям,
Вот несется вскачь
С будущим злодеем
Будущий палач!
 
 
Маленькие дети!
В этот летний час
Вся судьба столетий
Зиждется на вас!
 

Июль 1918

 
Ждать в детстве воскресенья,
Дня пасхи, рождества,
Дня именин, рожденья
Иль просто торжества, —
Какое восхищенье,
Когда вся жизнь – нова!
 
 
Зажгут в сочельник елку,
Мы раньше, вечерком,
Ее подсмотрим в щелку!
И в масках мы потом
Запляшем, втихомолку
Пугая целый дом!
 
 
И будем мы, при бое
Часов, под Новый год,
Записывать простое
Желанье в свой черед…
Зато нам ангел вдвое
Подарков принесет!
 
 
На масленой неделе
Кататься мы должны!
И утром чуть с постели, —
Вопрос: когда ж блины?
А голосом свирели
Поют ручьи весны.
 
 
Под пасху мать заставит
Нам волоса подстричь,
Но праздник все поправит…
Ах! пасха! ах! кулич!
Пусть вечером слукавит,
Катя яйцо, Лукич!
 
 
Но не довольно ль, впрочем,
И именин простых.
Мы поутру бормочем
Свой именинный стих,
А целый день хохочем
Среди друзей своих!
 
 
И даже день воскресный,
Когда уроков нет, —
Сияет, как чудесный,
Небесный чистый свет!
Так после влаги пресной
Солдат вином согрет!
 
 
Вы, праздники меж будней, —
Как звезды в груде страз!
Чем рок был многотрудней,
Тем слаще вспомнить вас, —
Рубинной, изумрудной
Алмазной, чем алмаз!
 

16 марта 1918

 
На веселой спевочке,
В роще, у реки,
Мальчик и две девочки
Говорят стихи.
 
 
Это – поздравление
Бабушке: она
Завтра день рождения
Праздновать должна.
 
 
Мальчик запевалою
Начинает так:
«Нашу лепту малую
Преданности в знак…»
 
 
И сестренки вдумчиво
Оглашают лес,
Вторя: «Детский ум чего
Просит у небес…»
 
 
Песенка нескладная
Стоит им труда…
А вблизи, прохладная,
Катится вода.
 
 
Рядом – ели острые,
Белизна берез;
Над цветами – пестрые
Крылышки стрекоз.
 
 
Реют однодневочки,
Бабочки весны…
Мальчик и две девочки,
Aх, как им смешны!
 

1918

 
Спи, мой мальчик! Птицы спят;
Накормили львицы львят;
Прислонясь к дубам, заснули
В роще робкие косули;
Дремлют рыбы под водой;
Почивает сом седой.
 
 
Только волки, только совы
По ночам гулять готовы,
Рыщут, ищут, где украсть,
Разевают клюв и пасть.
Зажжена у нас лампадка.
Спи, мой мальчик, мирно, сладко.
 
 
Спи, как рыбы, птицы, львы,
Как жучки в кустах травы,
Как в берлогах, норах, гнездах
Звери, легшие на роздых…
Вой волков и крики сом,
Не тревожьте детских снов!
 

1919

Сонеты

 
Бывают миги тягостных раздумий,
Когда душа скорбит, утомлена;
И в книжных тайнах, и в житейском шуме
Уже не слышит нового она.
 
 
И кажется, что выпит мной до дна
Весь кубок счастья, горя и безумий.
Но, как Эгерия являлась Нуме, —
Мне нимфа предстает светла, ясна.
 
 
Моей мечты созданье, в эти миги
Она – живей, чем люди и чем книги,
Ее слова доносятся извне.
 
 
И шепчет мне она: «Роптать позорно.
Пусть эта жизнь подобна бездне черной;
Есть жизнь иная в вечной вышине!»
 

1918

 
За годом год, ряды тысячелетий, —
Нет! неисчетных миллионов лет,
Май, воскрешая луговины эти,
Их убирает в травянистый цвет.
 
 
Пытливцы видят на иной планете,
Что шар земной в зеленый блеск одет;
Быть может, в гимне там поет поэт:
«Как жизнь чудесна в изумрудном свете!»
 
 
Лишь наш привычный взор, угрюм и туп,
Обходит равнодушно зелень куп
И свежесть нив под возрожденной новью;
 
 
Наряд весны, мы свыклись в мире с ним;
И изумруд весенних трав багрим,
Во имя призрака, горячей кровью!
 

1918

 
Гремя, прошел экспресс. У светлых окон
Мелькнули шарфы, пледы, пижама;
Там – резкий блеск пенсне, там – черный локон,
Там – нежный женский лик, мечта сама!
 
 
Лишь дым – за поездом; в снега увлек он
Огни и образы; вкруг – снова тьма…
Блестя в морозной мгле, уже далек он,
А здесь – безлюдье, холод, ночь – нема.
 
 
Лишь тень одна стоит на полустанке
Под фонарем; вперен, должно быть, взгляд
Во тьму, но грусть – в безжизненной осанке!
 
 
Жить? Для чего? – Встречать товарных ряд,
Читать роман, где действует Агнесса,
Да снова ждать живых огней экспресса!
 

16 ноября 1917

В *** громили памятник Пушкина;

В *** артисты отказались играть «На дне».

(Газетное сообщение 1917 г.)

 
Не в первый раз мы наблюдаем это:
В толпе опять безумный шум возник,
И вот она, подъемля буйный крик,
Заносит руку на кумир поэта.
 
 
Но неизменен, в новых бурях света,
Его спокойный и прекрасный лик;
На вопль детей он не дает ответа,
Задумчив и божественно велик.
 
 
И тот же шум вокруг твоих созданий, —
В толпе, забывшей гром рукоплесканий,
С каким она лелеяла «На дне».
 
 
И так же образы любимой драмы,
Бессмертные, величественно-прямы,
Стоят над нами в ясной вышине.
 

17 июля 1917

 
Стон роковой прошел по Риму: «Канны!»
Там консул пал и войска лучший цвет
Полег; в руках врагов – весь юг пространный;
Идти на Город им – преграды нет!
 
 
У кораблей, под гнетом горьких бед,
В отчаяньи, в успех не веря бранный,
Народ шумит: искать обетованный
Край за морем – готов, судьбе в ответ.
 
 
Но Публий Сципион и Аппий Клавдий
Вдруг предстают, гласят о высшей правде,
О славе тех, кто за отчизну пал.
 
 
Смутясь, внимают беглецы укорам,
И с палуб сходят… Это – час, которым
Был побежден надменный Ганнибал!
 

24 сентября 1917

Импровизация в кафе «Десятая муза» 14 мая 1918 г

 
Ища забав, быть может, сатана
Является порой у нас в столице:
Одет изысканно, цветок в петлице,
Рубин в булавке, грудь надушена.
 
 
И улица шумит пред ним, пьяна;
Трамваи мчатся длинной вереницей…
По ней читает он, как по странице
Открытой книги, что вся жизнь – гнусна.
 
 
Но встретится, в толпе шумливо-тесной,
Он с девушкой, наивной и прелестной,
В чьих взорах ярко светится любовь…
 
 
И вспыхнет гнев у дьявола во взоре,
И, исчезая из столицы вновь,
Прошепчет он одно: memento mori!
 

14 мая 1918

В такие дни (1919–1920)

В зареве пожара

 
В стозарном зареве пожара,
Под ярый вопль вражды всемирной,
В дыму неукрощенных бурь, —
Твой облик реет властной чарой:
Венец рубинный и сапфирный
Превыше туч пронзил лазурь.
 
 
Россия! в злые дни Батыя,
Кто, кто монгольскому потопу
Возвел плотину, как не ты?
Чья, в напряженной воле, выя,
За плату рабств, спасла Европу
От Чингис-хановой пяты?
 
 
Но из глухих глубин позора,
Из тьмы бессменных унижений,
Вдруг, ярким выкриком костра, —
Не ты ль, с палящей сталью взора,
Взнеслась к державности велений
В дни революции Петра?
 
 
И вновь, в час мировой расплаты,
Дыша сквозь пушечные дула,
Огня твоя хлебнула грудь, —
Всех впереди, страна вожатый,
Над мраком факел ты взметнула,
Народам озаряя путь.
 
 
Что ж нам пред этой страшной силой?
Где ты, кто смеет прекословить?
Где ты, кто может ведать страх?
Нам – лишь вершить, что ты решила,
Нам – быть с тобой, нам – славословить
Твое величие в веках!
 

1920

 
Вой, ветер осени третьей,
Просторы России мети,
Пустые обшаривай клети,
Нищих вали по пути;
 
 
Догоняй поезда на уклонах,
Где в теплушках люди гурьбой
Ругаются, корчатся, стонут,
Дрожа на мешках с крупой;
 
 
Насмехайся горестным плачем,
Глядя, как голод, твой брат,
То зерно в подземельях прячет,
То душит грудных ребят;
 
 
В городах, бесфонарных, беззаборных,
Где пляшет Нужда в домах,
Покрутись в безлюдии черном,
Когда-то шумном, в огнях;
 
 
А там, на погнутых фронтах,
Куда толпы пришли на убой,
Дым расстилай к горизонтам,
Поднятый пьяной пальбой!
 
 
Эй, ветер с горячих взморий,
Где спит в олеандрах рай, —
Развевай наше русское горе,
Наши язвы огнем опаляй!
 
 
Но вслушайся: в гуле орудий,
Под проклятья, под вопли, под гром,
Не дружно ли, общею грудью,
Мы новые гимны поем?
 
 
Ты, летящий с морей на равнины,
С равнин к зазубринам гор,
Иль не видишь: под стягом единым
Вновь сомкнут древний простор!
 
 
Над нашим нищенским пиром
Свет небывалый зажжен,
Торопя над встревоженным миром
Золотую зарю времен.
 
 
Эй, ветер, ветер! поведай,
Что в распрях, в тоске, в нищете,
Идет к заповедным победам
Вся Россия, верна мечте;
 
 
Что прежняя сила жива в ней,
Что, уже торжествуя, она
За собой все властней, все державней
Земные ведет племена!
 

7 октября 1920

 
Ломая кольцо блокады,
Бросая обломки ввысь,
Все вперед, за грань, за преграды
Алым всадником – мчись!
 
 
Сквозь жалобы, вопли и ропот
Трубным призывом встает
Твой торжествующий топот,
Над простертым миром полет.
 
 
Ты дробишь тяжелым копытом
Обветшалые стены веков,
И жуток по треснувшим плитам
Стук беспощадных подков,
 
 
Отважный! Яростно прянув,
Ты взвил потревоженный прах.
Оседает гряда туманов,
Кругозор в заревых янтарях.
 
 
И все, и пророк и незоркий,
Глаза обратив на восток, —
В Берлине, в Париже, в Нью-Йорке, —
Видят твой огненный скок.
 
 
Там взыграв, там кляня свой жребий,
Встречает в смятеньи земля
На рассветном пылающем небе
Красный призрак Кремля.
 

4 декабря, 1920

 
Ты постиг ли, ты почувствовал ли,
Что, как звезды на заре,
Парки древние присутствовали
В день крестильный, в Октябре?
 
 
Нити длинные, свивавшиеся
От Ивана Калиты,
В тьме столетий затерявшиеся,
Были в узел завиты.
 
 
И, когда в Москве трагические
Залпы радовали слух,
Были жутки в ней – классические
Силуэты трех старух.
 
 
То народными пирожницами,
То крестьянками в лаптях,
Пробегали всюду – с ножницами
В дряхлых, скорченных руках.
 
 
Их толкали, грубо стискивали,
Им пришлось и брань испить,
Но они в толпе выискивали
Всей народной жизни нить.
 
 
И на площади, – мне сказывали, —
Таи, где Кремль стоял как цель,
Нить разрезав, цепко связывали
К пряже – свежую кудель,
 
 
Чтоб страна, борьбой измученная,
Встать могла, бодра, легка,
И тянулась нить, рассученная
Вновь на долгие века!
 

5 октября 1920

 
Не в первый раз твои поля
Обозреваю я, Россия;
Чернеет взрытая земля,
Дрожат, клонясь, овсы тугие
И, тихо листья шевеля,
Берез извилины родные.
 
 
Вот косогор, а вот река,
За лесом – вышка колокольни;
Даль беспредельно широка,
Простор лугов, что шаг, раздольней;
Плывут неспешно облака,
Так высоко над жизнью дольней.
 
 
Вы неизменны, дали нив,
Где свежий колос нежно зреет!
Сон пашни новой, ты красив,
Тебя встающий день лелеет!
И с неба радостный призыв
Опять в весеннем ветре веет.
 
 
Да, много ты перенесла,
Россия, сумрачной невзгоды,
Пока, алея, не взошла
Заря сознанья и свободы.
Но сила творчества – светла
В глубоких тайниках природы.
 
 
Нет места для сомнений тут,
Где вольны дали, глуби сини,
Где васильки во ржи цветут,
Где запах мяты и полыни,
Где от начала бодрый Труд
Был торжествующей святыней!
 

7 июня 1920

 
Крестят нас огненной купелью,
Нам проба – голод, холод, тьма,
Жизнь вкруг свистит льдяной метелью,
День к дню жмет горло, как тесьма.
 
 
Что ж! Ставка – мир, вселенной судьбы!
Наш век с веками в бой вступил.
Тот враг, кто скажет: «Отдохнуть бы!»
Лжец, кто, дрожа, вздохнет: «Нет сил!»
 
 
Кто слаб, в работе грозной гибни!
В прах, в кровь топчи любовь свою!
Чем крепче ветр, тем многозыбней
Понт в пристань пронесет ладью.
 
 
В час бури ропот – вопль измены,
Где смерч, там ядра кажут путь.
Стань, как гранит, влей пламя в вены,
Вдвинь сталь пружин, как сердце, в грудь.
 
 
Строг выбор: строй, рази – иль падай!
Нам нужен – воин, кормчий, страж!
В ком жажда нег, тех нам не надо,
Кто дремлет, медлит, тот не наш!
 
 
Гордись, хоть миги жгли б как плети,
Будь рад, хоть в снах ты изнемог,
Что, в свете молний, мир столетий
Иных ты, смертный, видеть мог!
 

1920

 
Еще недавно, всего охотней
Вы к новым сказкам клонили лица:
Уэллс, Джек Лондон, Леру и сотни
Других плели вам небылицы.
 
 
И вы дрожали, и вы внимали,
С испугом радостным, как дети,
Когда пред вами вскрывались дали
Земле назначенных столетий.
 
 
Вам были любы – трагизм и гибель
Иль ужас нового потопа,
И вы гадали: в огне ль, на дыбе ль
Погибнет старая Европа?
 
 
И вот свершилось. Рок принял грезы,
Вновь показал свою превратность:
Из круга жизни, из мира прозы
Мы вброшены в невероятность!
 
 
Нам слышны громы: то – вековые
Устои рушатся в провалы;
Над снежной ширью былой России
Рассвет сияет небывалый.
 
 
В обломках троны; над жалкой грудой
Народы видят надпись: «Бренность!»
И в новых ликах, живой причудой
Пред нами реет современность.
 
 
То, что мелькало во сне далеком,
Воплощено в дыму и в гуле…
Что ж вы коситесь неверным оком
В лесу испуганной косули?
 
 
Что ж не спешите вы в вихрь событий —
Упиться бурей, грозно-странной?
И что ж в былое с тоской глядите,
Как в некий край обетованный?
 
 
Иль вам, фантастам, иль вам, эстетам,
Мечта была мила. как дальность?
И только в книгах да в лад с поэтом
Любили вы оригинальность?
 

Февраль и март 1919

 
Только русский, знавший с детства
Тяжесть вечной духоты,
С жизнью ваявший, как наследство,
Дедов страстные мечты;
 
 
Тот, кто выпил полной чашей
Нашей прошлой правды муть, —
Без притворства может к нашей
Новой вольности примкнуть!
 
 
Мы пугаем. Да, мы – дики,
Тесан грубо наш народ;
Ведь века над ним владыки
Простирали тяжкий гнет, —
 
 
Но когда в толпе шумливой,
Слышишь брань и буйный крик, —
Вникни думой терпеливой,
В новый, пламенный язык.
 
 
Ты расслышишь в нем, что прежде
Не звучало нам вовек:
В нем теперь – простор надежде,
В нем – свободный человек!
 
 
Чьи-то цепи где-то пали,
Что-то взято навсегда,
Люди новые восстали
Здесь, в республике труда.
 
 
Полюби ж в толпе вседневный
Шум ее, и гул, и гам, —
Даже грубый, даже гневный,
Даже с бранью пополам!
 

1919

 
К Варшаве красноармейцы,
В Балтике английский флот.
Знамена красные, взвейтесь,
Трубите красный поход!
 
 
Пусть там, в Европе, смятенье,
Всплески испуганных рук.
На кинематографической ленте
Веков – новый круг.
 
 
Та Москва, где Иван Грозный
Плясал пред кровавым костром;
Где в безлюдьи, ночью морозной,
Варваров клял Наполеон;
 
 
Где – храмы, святыни, ковчеги,
Дворцы, особняки богачей, —
Сорвалась с тысячелетнего места
И в пространствах, без меты,
В неистовом беге
Летит, ружье на плече.
 
 
Над Тверской, над Садовой – самумы,
Над Остоженкой – неистовый вихрь:
Всей республики воплощенные шумы,
Кремля громовые думы, —
Создавать, разрушать, творить.
 
 
Рушатся незыблемости зданий,
Новый Капитолий встает;
Водоворот,
Всех заарканив,
В багряном тумане,
В невероятность влечет.
 
 
Мы подняты на взбешенных волнах,
На их гребень, как в седло, взметены,
Мы пьяны от брызг соленых,
Копьями звезд пригвождены.
 
 
Мы плывем в растущем потопе,
Все заливая кругом,
Пока в смятенной Европе
Над нашим разгромом – стон!
 
 
К Варшаве, красноармейцы!
Пусть в Балтике английский флот!
Ликуйте, пляшите, смейтесь —
Над расплавленной яростью вод!
 

1920

 
В одежде красной и черной,
Исполин,
От земли к облакам
Восстающий упорно,
Властелин,
Диктующий волю векам
Необорно, —
Мятеж,
Ты проходишь по миру,
Всегда
Светел, свободен и свеж,
Как в горном потоке вода.
 
 
Возьми
Пламя пожара,
Взбежавшее яро,
Как гигантскую лиру;
Греми
Грохотом рушимых зданий;
Аккомпанируй
В кровавом тумане
Реву толпы,
Сокрушая столпы,
Библиотек,
Фронтоны музеев,
Одряхлелых дворцов.
 
 
Ужас посеяв, —
Как отравленный дротик,
Кинь свой озлобленный зов:
«За рабов!
Против царей, вельмож, богачей, иереев!
Против всех ставленных!
За подавленных!»
 
 
Не все равно ли,
Правда иль нет этот зов!
Ты полон дыханием воли,
Ты силен сознанием власти,
Ты – нов.
 
 
Пусть книги горят на кострах дымно-сизых;
Пусть древние мраморы в тогах и в ризах
Разбиты на части
(Заряды для новых орудий!),
Пусть люди,
Отдавшие жизнь за свободу народа,
У входа
Опустелых темниц,
Расстреляны, падают ниц
С заглушенным криком: «Свобода!»
Пусть в шуме
Растущих безумий,
Под победные крики, —
Вползает неслышно грабеж,
Бессмысленный, дикий, —
Насилье, бесстыдство и ложь.
Пусть!
 
 
Разрушается старое, значит, поднимется новое.
Разрываются цепи, значит, будет свободнее.
Прочь – готовое,
Прошлогоднее,
То, что мы знаем давно наизусть!
 
 
Необорно,
В одежде красной и черной,
Ты проходишь,
Мятеж,
Ища свой рубеж,
Ты просторы обводишь
Глазами пронзительно-шарящими.
 
 
Тебе, чем другому кому,
Известней:
Над пожарищами,
Над развалинами,
Над людьми опечаленными,
Над красотой, обрекаемой тлению, —
В огне и дыму, —
Новой песней,
Встанет новой жизни свет!
Разрушению —
Привет!
 

1920

 
Пусть гнал нас временный ущерб
В тьму, в стужу, в пораженья, в голод:
Нет, не случайно новый герб
Зажжен над миром – Серп и Молот!
 
 
Мы землю вновь вспоим трудом,
Меч вражий будет вновь расколот:
Недаром мы, блестя серпом,
Взметнули дружно мощный молот.
 
 
Но смело, мысль, в такие дни,
Лети за грань, в планетный холод!
Вселенский серп, сев истин жни,
Толщь тайн дробя, вселенский молот!
 
 
Мир долго жил! Довольно лжи!
Как в осень, плод неспелый золот.
В единый сноп, серп, нас вложи,
В единый цоколь скуй нас, молот!
 
 
Но вечно светом вешних верб
Дух человека свеж и молод!
Точи для новой жатвы серп,
Храни для новой битвы молот!
 

13 мая 1921