Текст книги "Нерон, или Актер на троне"
Автор книги: Валерий Дуров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Всем этим Нерон хотел показать, что отныне его мать перестала быть императрицей и перешла в разряд обычных людей. Кроме того, он отказал ей в дворцовых апартаментах, вынудив ее перебраться в дом бабки Антонии, который находился тут же на Палатине. Так в возрасте сорока лет Агриппина вернулась в дом, где прошло ее детство.
Вокруг опальной Агриппины тотчас образовалась пустота. Редко кто отваживался появляться в ее жилище. «Немало было таких, – пишет Дион Кассий, – кто, видя ее лишенной личной охраны, начал принимать тысячу мер предосторожности, избегая даже случайной встречи с ней на улице. А если кто–то все же попадался ей на глаза, то и он пробегал мимо, старательно уклоняясь от разговора с ней». Друзья и подруги, недавно толпой теснившиеся вокруг Агриппины, разом оставили ее. Комментируя эту ситуацию, Тацит, как всегда, предельно пессимистичен: «Среди дел человеческих нет ничего более шаткого и преходящего, чем обаяние не опирающегося на собственную силу могущества. У порога Агриппины сразу стало безлюдно: никто не являлся к, ней с утешениями, никто не приходил проведать ее кроме нескольких женщин, побуждаемых к этому, быть может, любовью, а быть может, и ненавистью».
В числе последних была Юния Силана, жена небезызвестного нам Гая Силия, который развелся с ней, чтобы жениться на Мессалине. Как мы помним, эта авантюра завершилась смертью и Силия, и Мессалины.
Юния Силана долгое время пользовалась расположением Агриппины, но потом, когда Силана вознамерилась выйти замуж за Секстия Африкана, молодого человека из знатной семьи, между женщинами разгорелась вражда, виновницей которой была Агриппина, расстроившая почти уже заключенный брак. Трудно объяснить, чем руководствовалась Агриппина, но она смогла внушить жениху, что Силана – стареющая развратница, и с тех пор незадачливая невеста затаила против нее злобу и, хотя прошло уже семь лет, жаждала отмщения. Узнав об опале императрицы, Силана сочла момент для мести подходящим и потому зачастила в дом бывшей подруги. Некогда могущественная, а теперь изгнанная из дворца Агриппина была, действительно, легко уязвима.
Замыслив погубить уже поверженную Агриппину, Силана обратилась за помощью к тетке Нерона Домиций, у которой были давние счеты с Агриппиной, ведь та развела ее с законным мужем Пассиеном Криспом, женила его на себе, а после его смерти стала наследницей огромного состояния в двести миллионов сестерциев. Домиция не могла простить императрице еще и то, что та погубила ее сестру, мать Мессалины, обвинив вместе с вольноотпущенником Нарциссом в заговоре против Нерона, чем обрекла ее на преждевременную смерть.
Объединенные общей ненавистью к Агриппине, женщины разработали план совместных действий. Поскольку Юния Силана под маской дружбы усердно навещала опальную императрицу, она быстро убедилась в том, что в ее новом жилище на Палатине бывают не только женщины. Часто она заставала у нее Рубеллия Плавта. При Тиберий и Клавдии он был довольно заметной личностью в Риме. Теперь же, как и Агриппина, отстраненный от государственных дел, он нашел в ней друга по несчастью. По материнской линии он состоял в дальнем родстве с Августом. Этим и не преминули воспользоваться Силана и Домиция.
Силана поручила своим клиентам Итурию и Кальвизию сообщить Нерону о том, что его мать собирается выйти замуж за последнего потомка императорского дома Юлиев – Клавдиев Рубеллия Плавта с тем, чтобы, свергнув Сына, возвести мужа на римский престол и таким образом возвратить себе верховную власть в государстве.
В Риме было немало людей, ненавидевших Агриппину и мечтавших посчитаться с ней. В их числе был Атимет, вольноотпущенник Домиций. Его – то и посвятили в свои замыслы Итурий и Кальвизий с просьбой о содействии, поскольку они сами не имели доступа в императорский дворец. Тот свел приятелей с мимическим актером Парисом, вольноотпущенником все той же Домиций. Парис, разумеется, за высокое вознаграждение, взялся донести императору на Агриппину.
Не откладывая дела в долгий ящик, он, несмотря на позднюю ночь, отправляется во дворец, где застает Нерона, пьянствующего с друзьями. Парис нередко появлялся у принцепса за полночь, чтобы своим искусством оживить увеселения, в этот час обычно уже терявшие свой накал.
Встреченный пьяными возгласами пирующих, актер напустил на себя мрачный озабоченный вид. Нерон, никогда прежде не видевший Париса хмурым, спросил о причине случившейся с ним перемены.
– Я только что узнал о готовящемся против тебя заговоре. Скоро ты умрешь! – трагическим тоном объявил актер, умевший, когда надо, нагнать страху.
Нерон потребовал сообщить ему подробности. Парис притворно мялся. Император настаивал. Он хотел знать все. Прикинувшись, что вынужден подчиниться, актер как бы против своей воли, словно чудовищность преступного умысла сковывала его язык, с трудом выдавил из себя имена Агриппины и Рубеллия Плавта, назвав его любовником императрицы и будущим ее супругом.
Парис попал в цель. Нерон моментально протрезвел и распорядился призвать к нему Бурра. Пока его разыскивали, он составил приказ, которым отстранял префекта от должности и на его место назначал сына своей кормилицы Цецину Туска. Нерон уже готовился отправить преторианцев к матери и Рубеллию Плавту с тем, чтобы прикончить обоих той же ночью, когда во дворец явился Бурр, который попытался успокоить и вразумить обезумевшего от страха принцепса. Но тот не хотел ничего слушать.
– Начальник моей охраны узнает о готовящемся на меня покушении позже всех, – вопил Нерон. – И ты думаешь, я в это поверю? Всем известно, кто сделал тебя начальником преторианцев. Признайся: ты тайно содействуешь преступным замыслам моей матери! Ты все знал, но молчал.
– Не следует так горячиться, – увещевал императора старый воин. – К чему доверять словам какого–то актера? Надо выслушать и других обвинителей. Ночь не лучшее время для принятия ответственных решений. Лучше дождаться утра. Скорее всего, это обвинение – простой навет, и ты будешь потом благодарен, если удержишься от опрометчивого шага. В конце концов, каждый имеет право защищаться, а тем более твоя мать. Если ее виновность подтвердиться, обещаю тебе собственноручно предать ее смерти.
Услышав последние слова Бурра, Нерон, как это нередко бывало с ним, внезапно успокоился.
– Хорошо, – буркнул он. – Я задержу распоряжение о твоей отставке. Завтра ты мне доложишь о результатах расследования.
В ту ночь вмешательство Бурра спасло Агриппине жизнь.
На рассвете Бурр и Сенека, которого Нерон отправил приглядывать за Бурром, уже находились в доме Агриппины. Вместе с ними пришли несколько вольноотпущенников для ведения протокола допроса. Агриппину поставили в известность, в каких преступлениях и кем она обвиняется. Ничуть не испугавшись, Агриппина отреагировала весьма энергичной речью в свою защиту, причем, защищаясь, она перешла в атаку, и вскоре ей удалось полностью изменить ситуацию и из обвиняемой превратиться в обвинительницу.
– Я нисколько не удивляюсь, что никогда не рожавшей Силане неведомы материнские чувства, ведь матери не меняют детей как погрязшая в распутстве – любовников. И если Итурий и Кальвизий, промотав свое состояние, продают этой старухе последнее, чем еще могут распорядиться – свое пособничество в предъявлении клеветнических обвинений, то этого недостаточно, чтобы опозорить меня, приписав мне намерение умертвить сына, или чтобы обременить совесть Цезаря умерщвлением матери. Я воздала бы благодарность Домиций за враждебность, если бы она соперничала со мной в доброжелательстве к моему Нерону. Но она занималась устройством рыбных садков в своих Байях, пока моими стараниями подготовлялись Нерону усыновление, дарование проконсульских прав, консульство и все то, что ведет к высшей власти, а теперь вкупе со своим любовником Атиметом и лицедеем Парисом сочиняет небылицы по образцу представляемых на подмостках трагедий.
Затем Агриппина говорила о том, что лишь до тех пор, пока ее сын живет и находится у власти, она может быть спокойна за свою жизнь. Бурр и Сенека полностью удовлетворились ее ответом и даже принялись успокаивать ее. Агриппина закрепила свою победу, добившись возможности дать разъяснения сыну лично.
Когда ее проводили во дворец, она, и не подумав оправдываться, словно не допускала даже мысли о недоверии к себе, ограничилась лишь просьбой наказать своих обвинителей.
На этот раз просьба Агриппины была удовлетворена. Силану изгоняют в Тарент, Кальвизия и Итурия отправляют в ссылку. Самое жестокое наказание ожидало Атимета – смертная казнь. Не тронули только актера Париса, которого Нерон очень любил за его искусство.
Избежав смертельной опасности, Агриппина, чтобы не искушать судьбу, оставила Рим и с начала 57 года до середины 58 года жила в своих великолепных виллах, лишь изредка наезжая в столицу. Особенно ей нравилась ее вилла на морском побережье в Анции, где двадцать лет назад родился ее единственный сын. Другая загородная дача, унаследованная ею от второго мужа Пассивна Криспа, находилась около Тускула и славилась своими замечательными буковыми рощами. Еще одно владение она имела в Байях, на берегу Лукринского озера. Этот дом с садом и парком ей достался от бабки Антонии.
Свой досуг Агриппина посвятила составлению мемуаров, над которыми работала с большим увлечением и в которых немало страниц отвела воспоминаниям о своей матери и отце Германике.
Глава шестая. Туалет Поппеи
То, чего не смогла добиться Юния Силана, было достигнуто другой женщиной – Поппеей Сабиной. День, когда она вошла в жизнь Нерона, имел самые роковые последствия не только для Агриппины, но и для ее невестки Октавии.
«У этой женщины, – сообщает Тацит, – было все, кроме честной души. Мать ее, почитавшаяся первой красавицей своего времени, передала ей вместе со знатностью и красоту; она располагала средствами, соответствовавшими достоинству ее рода; речь ее была любезной и обходительной, и вообще она не была обойдена природной одаренностью».
Когда Нерон встретил Поппею, она была уже замужем и имела сына. Ее муж Руфрий Криспин, один из двух префектов претория, при Клавдии по настоянию Агриппины был смещен со своего поста и заменен Бурром. Наделенная редкостной красотой и живым умом, Поппея прославилась тем, что уход за собой возвела в самый настоящий культ. Чтобы всегда выглядеть привлекательной, она не жалела ни средств, ни времени и проявляла исключительную изобретательность для сохранения своей юной внешности.
Особенно она гордилась своими густыми белокурыми волосами, которые были величайшей редкостью для римских красавиц, как правило, темноволосых. У Поппеи было довольно миниатюрное лицо, которое на протяжении всей ее жизни сохраняло неизменно детское выражение, что придавало ей очарование младенческой невинности.
В Риме широкой известностью пользовались ее ванны из молока ослиц, способствовавшие осветлению кожи, и знаменитые косметические маски для лица. К каждой части своего прелестного тела Поппея относилась с величайшим вниманием. Она следила даже за тем, чтобы ее язык всегда оставался розовым и бархатистым, и часами заставляла служанок полировать его с помощью пластинок из слоновой кости. Можно только догадываться, как ухаживала она за своими глазами, если с такой тщательностью заботилась о языке. А глаза у нее были большие, светлые и блестящие. Предметом особой заботы являлась грудь, небольшая, но крепкая и высокая. Одним словом, Поппея была настоящей женщиной, обольстительной и желанной.
Мать Поппеи Сабины прославилась своей безнравственностью. У нее хватило дерзости отбить любовника у самой Мессалины. Речь идет об известном нам пантомиме Мнестере. Этим поступком она навлекла на себя ненависть императрицы. Став позже любовницей Валерия Азиатика, она была вынуждена покончить с собой после того, как Мессалина оговорила ее возлюбленного, обвинив его в преступлениях против государства.
Словоохотливые римляне любили посудачить о молодой Поппее, которая вела себя необычайно интригующе: редко появлялась на публике, а если ей все же случалось показаться в общественном месте, всегда держала лицо полуприкрытым, то ли затем, чтобы скрыться от любопытных взоров, то ли затем, чтобы, наоборот, привлечь к себе внимание нарочитой скромностью и стыдливостью.
Рассказы о Поппее, которые Нерон нередко слышал от своих друзей, возбудили его интерес к красивой римлянке. К тому же Акте ему начала надоедать, и он был не прочь сменить любовницу. Сдерживала лишь необходимость соблюдать приличия. Он был женат, а у Поппеи был законный муж. Скандалов ему, естественно, не хотелось.
Свои сомнения Нерон поверил товарищу по ночным кутежам Отону. И тот взялся помочь императору. Пустив в ход свою красоту и внешний блеск, он довольно быстро совратил Поппею, которой льстила связь с ближайшим другом императора. Вскоре ее брак с Руфрием Криспином был расторгнут, и Поппея обрела свободу.
Но разве можно предусмотреть все до мелочей? Даже в самые совершенные планы часто вторгается что–нибудь непредвиденное. В данном случае непредсказуемым оказалось то, что Отон сам влюбился в Поппею и женился на ней. Таким образом легковесная любовная интрижка переросла в глубокое чувство.
Отон решил, что ему, как старому другу Нерона, все простительно. В своей увлеченности Поппеей он потерял всякую осмотрительность. Не проходило дня, чтобы он в присутствии Нерона не расхваливал свою жену, превознося ее красоту и женские прелести. Часто в разгар пиршества он поднимался из–за стола, говоря, что не может более переносить разлуку с любимой и должен немедленно вернуться к той, что стала бесценным сокровищем его жизни, ведь судьба подарила ему женщину не только знатную и красивую, но и всеми желанную, которая стала для него источником неописуемых наслаждений и подлинного счастья.
Полные соблазна слова друга сильно разжигали Нерона. Слушая речи Отона, он трепетал от страсти, но вынужден был сдерживать себя. Не мог же он обвинить его в предательстве и всенародно признаться в своем неблаговидном умысле. Но настал день, когда вожделение и зависть переполнили его, и он, уже не в состоянии совладать с собой, послал к Отону своих людей с тем, чтобы они препроводили к нему Поппею. Но Отон изгнал посланных Нероном, даже не пустив их на порог своего дома. Такая же участь постигла и самого императора, когда он лично явился к другу, чтобы потребовать у него Поппею. Это была сцена, достойная комедии Плавта. Император стоял перед запертой дверью, мольбами и угрозами выпрашивая себе чужую жену.
Отон все же сообразил, что дело зашло слишком далеко и дальнейшее упорство может обернуться для него гибелью. Он смирился перед неизбежностью и попросил жену отправиться в императорский дворец. Похоже, просьба мужа Поппею не удивила. Выходя замуж за Отона, она, видимо, рассчитывала рано или поздно оказаться в объятиях принцепса.
В первоначальном плане друзей самой Поппее отводилась пассивная роль, но вскоре статистами оказались они сами и незаметно для себя начали делать то, что хотела от них ловкая женщина, у которой имелось достаточно ума и хитрости, чтобы вести свою собственную игру. Сомнений для нее не существовало, ведь судьба, полагала она, дает ей уникальный шанс переступить порог императорского дворца. Свой выбор Поппея уже сделала: лучше порочный император, чем влюбленный придворный. Но она вовсе не собиралась играть во дворце роль наложницы Нерона, более подходящую для вольноотпущенницы Акте. Ей, женщине знатного рода, больше подходит амплуа императрицы.
Вот какие мысли теснились в голове Поппеи, когда она узнала о приглашении Нерона посетить его во дворце. Перед тем как отправиться на Палатин, она долго и тщательно занималась своим туалетом. Утром приняла ванну, после чего служанки долго шлифовали ее кожу пемзой, чтобы на ней не было ни одной волосинки. Затем все тело умастили кремом ее собственного изобретения, вошедшим в историю под названием «Поппеиной мази». Кожа Поппеи была всегда свежей и нежной благодаря специальным маскам из теста крупчатки или хлебного мякиша, которые она делала перед сном. Против воспалений и покраснений лучшим средством служила ячменная мука, смешанная с оливковым маслом. Убрать загар помогала особая смесь, в состав которой входила смола мастикового дерева. Томную бледность лицу придавала специальная косметическая масса, изготовляемая на Родосе. На солнце она растекалась, что было очень неудобно, поэтому чаще применялся мел, разведенный особым способом.
Помады против морщин Поппея не употребляла: ее кукольное личико было безукоризненным в этом отношении. Пока она придирчиво разглядывала в зеркале свои белоснежные зубы, которые регулярно чистила порошком из пемзы, смешанным с лепестками розы, несколько служанок возились с ее прической. Чтобы еще больше высветлить волосы, Поппея пользовалась мылом, привозимым из Галлии. Его делали из золы бука и козьего сала. Служанки между тем собрали ее волосы над ушами и уложили красивыми прядями вокруг головы, отчего лицо Поппеи стало слегка продолговатым.
Теперь настало время заняться лицом. Веки Поппея подкрасила в нежный пепельный цвет, ресницы – в черный, линию бровей подчеркнула угольным карандашом. Провела у рта губной помадой из красной селитры и кошенили. Немного подрумянив лицо, поставила на щеке маленькую мушку. Никаких драгоценностей она не признавала, полагая, что женщина должна быть привлекательна своей природной прелестью. Лопаточкой из слоновой кости в последний раз прошлась по языку, выпила несколько капель возбуждающего средства, чтобы быть бодрой и оживленной, и порхнула в носилки.
Вскоре она была у дверей палатинского дворца. Перед тем как выйти из носилок, она пожевала ягоды мирта, отчего ее дыхание сделалось душистым.
Нет нужды говорить, как счастлив был Нерон, ведь к нему явилась самая блистательная женщина Рима. Она же, чтобы еще больше вскружить императору голову, пустила в ход все свои чары. При этом она так превозносила его красоту и изображала себя покоренной его страстью, что быстро завладела им без остатка. Когда же Поппея убедилась в том, что принцепс находится в ее полном подчинении, она стала держать себя с ним высокомерно и деспотично. Если Нерон пытался оставить ее у себя более, чем на одну – две ночи, она противилась, заявляя, что она – женщина замужняя и не намерена расторгать брак.
– Никакой мужчина не может сравниться с Отоном, – коварно твердила она. – У него благородная возвышенная душа. Он человек утонченного образа жизни. А с каким достоинством он держится на людях! И это не удивительно, ведь он обладает всеми качествами прирожденного властителя.
Нерон бесился, слушая эти разговоры. Но что он мог сделать? Рядом с Поппеей он чувствовал себя совершенно беспомощным. А она, видя это, с каждым разом усиливала свой натиск.
– Тебе далеко до благородства Отона, – с назойливым упорством повторяла Поппея. – Ведь ты связался с грязной рабыней и достоин только презрения.
Терпение Нерона, наконец, лопнуло. Все же не Отон, а он, Нерон, был римским императором, и даже другу этого не следовало забывать. Вскоре последовал приказ, предписывавший Отону развестись с женой. Затем под видом наместничества Нерон удалил соперника в далекую Лузитанию.
Острые на язык римляне тут же пустили гулять по Риму насмешливую песенку:
Хочешь узнать, почему Отон в почетном изгнанье?
Сам со своею женой он захотел переспать.
Глава седьмая. Конец золотого пятилетия
Первые пять лет правления Нерона римляне считали счастливейшим пятилетием. Массовые казни, ставшие обычным явлением при Калигуле, прекратились. Юный император охотно проявлял великодушие даже в тех случаях, когда смертный приговор казался неминуемым. Так, всего лишь к ссылке в Массилию был осужден брат Мессалины Фавст Корнелий Сулла. Женатый на старшей дочери Клавдия, Антонии, он был потомком знаменитого диктатора Суллы, но в отличие от своего выдающегося предка характером обладал мягким, даже робким, был лишен всякого честолюбия и, несмотря на свое родство с Клавдием, никогда не помышлял об императорском троне.
Однако нашелся человек, который попытался его оговорить. Своей целью клеветник ставил погубить Бурра и Палланта, обвинив их в заговоре против имератора. Сулла же фигурировал в нем как человек, которому заговорщики намеревались передать верховную власть в государстве. Донос такого рода мог привести к тяжелейшим последствиям, ведь у Нерона однажды уже был повод усомниться в преданности Бурра, Он даже подготовил указ о смещении его с должности начальника преторианцев. Что же касается бывшего любовника Агриппины, то расположением принцепса он никогда не пользовался.
Мужество не изменило Бурру и на этот раз. Явившись в суд в сопровождении преторианцев, он, оставив оружие и телохранителей у входа, смело вошел в зал, где проходило судебное разбирательство, и с видом человека, чья честность ни у кого не должна вызывать сомнения, направился прямо к судейскому креслу, на которое имел право как префект претория и член императорского совета.
Увидев Бурра среди судей, Паллант повел себя с надменностью, поразившей всех присутствовавших своим неслыханным цинизмом. Когда были названы некоторые рабы и вольноотпущенники, якобы привлеченные им для убийства Нерона, он заносчиво заявил:
– Всем хорошо известно, что у себя дома я отдаю распоряжения не иначе как кивком головы или движением рук. Если же требуется пространное указание, я, дабы не вступать в устные объяснения, прибегаю к письму. Мне бы и в голову не пришло довериться каким–то рабам и вольноотпущенникам.
Речь Палланта произвела на сенаторов удручающее впечатление, но убедила их в его невиновности. Корнелию Сулле не пришлось даже отвечать перед судом, потому что изобличенный в клевете обвинитель был единодушно осужден к изгнанию.
Спустя некоторое время на Суллу возводится новое обвинение. Инициатором его стал вольноотпущенник Нерона Грапт, который со времени Тиберия жил и состарился при дворце. Грапту было известно, что император – большой любитель ночных кутежей и нередко наведывается к Мульвиеву мосту. Самый северный из римских мостов через Тибр, он находился за чертой города. По нему шла Фламиниева дорога в Рим. Здесь по ночам развлекалась золотая молодежь столицы. Посетителем этого злачного места а был и Нерон, который вдали от дворца чувствовал себя свободным и безудержно отдавался веселью.
Однажды несколько приятелей принцепса, возвращаясь в Рим как обычно, по Фламиниевой дороге, подверглись нападению каких–то сорванцов, которые ради озорства и забавы нагнали на них страху. Нерона с ними не было. Изменив своему обыкновению, он в тот раз вернулся в город другим путем. Узнав о происшествии, Грапт поспешил к императору с вымыслом о вероломном нападении, подготовленном якобы Суллой. Лишь случайно, уверял он, Нерон избежал подстроенной ему засады.
Хотя среди нападавших не опознали никого, связанного каким–либо образом с Суллой, некоторые сомнения все же оставались, ведь за короткий срок это было второе обвинение, выдвинутое против него, и поэтому Нерон счел за лучшее удалить Суллу за пределы Италии.
Римляне были потрясены великодушием императора. При Калигуле или Клавдии человеку, подозреваемому в таком преступлении, не удалось бы отделаться столь легким наказанием.
Непривычное для римлян милосердие обнаружил Нерон и при открытии громадного деревянного амфитеатра, который сооружался на Марсовом поле в течение года. Император нарушил вековую традицию, даровав жизнь всем участникам гладиаторского сражения, даже тем, кто был осужден к смерти за убийство. Римлян ничто так не развлекало, как зрелище предсмертных конвульсий умерщвляемых гладиаторов, поэтому проявленное Нероном сочувствие энтузиазма ни у кого не вызвало. Пришедшие посмотреть бой гладиаторов жаждали кровавого исхода и были жестоко разочарованы необъяснимым решением императора пощадить поверженных бойцов. Кроме того, зрителей лишили возможности определить самим, кому из побежденных жить и кому умереть. Поступок Нерона заставил их усомниться в его нормальности.
Но еще больше встревожило многих то, что Нерон разрешил участвовать в сражениях на арене римским гражданам сенаторского и всаднического сословия. Хотя среди них было немало таких, кто имел добрую репутацию, тем не менее они не смогли устоять перед щедрым денежным вознаграждением, предложенным императором. То, что при Юлии Цезаре считалось смертельным позором, при Нероне становилось делом обычным. Ради денег сенаторы и всадники были готовы выступать в цирке перед многотысячной толпой зрителей. Некоторые согласились появиться на арене в качестве укротителей диких зверей, некоторые – просто прислуживать. Один именитый всадник вызвал бурный восторг публики тем, что верхом на слоне пересек цирк по наклонно натянутому канату. А в Большом цирке на скачках состязались сенаторы, причем в колесницы были запряжены не лошади, а по четыре верблюда. По этому случаю Нерон распорядился увеличить длину беговой дорожки до шестисот сорока пяти метров, так что теперь наблюдать за скачками могли двести пятьдесят тысяч человек одновременно.
Однажды Нерон устроил и вовсе невиданное зрелище. В театр внезапно была пущена соленая вода, в которой плавали рыбы и морские животные. В этом бассейне произошел бой между персами и афинянами. Затем воду выпустили, и на арену снова вышли бойцы, но сражались они уже не парами, а отряд на отряд.
Нерон заботился о том, чтобы привлечь публику прежде всего зрелищной стороной представлений, а не жестокостью и неумеренным кровопролитием. И это ему нередко удавалось. Как–то раз была показана сцена, изумившая зрителей своей реалистичностью. В ней бык покрывал Пасифаю, спрятавшуюся в деревянную телку. Известная всем легенда о жене критского царя Миноса, воспылавшей любовью к быку и родившей от него получеловека – полубыка Минотавра, получила сценическое воплощение.
На глазах многотысячной толпы был разыгран и другой мифологический сюжет – полет Икара, вместе с отцом бежавшего с острова Крита, где они были заточены в Лабиринт царем Миносом. В мифе Икар поднялся слишком высоко к палящему солнцу, забыв, что перья, из которых сделаны его крылья, скреплены воском. Солнце растопило воск, и юноша, упав с огромной высоты в море, погиб в его волнах. В спектакле, разыгранном перед римлянами, первая же попытка актера, изображавшего полет Икара, закончилась трагически. Он упал неподалеку от императора, забрызгав его и ложе своей кровью. В тот раз Нерон, сам того не желая, смог угодить публике, жаждавшей кровавых зрелищ.
Император, который старательно избегал ненужной жестокости и бессмысленного кровопролития, не мог вызвать уважения соплеменников, ценивших превыше всего воинскую доблесть, бесстрашие и презрение к смерти. Ведь самые славные страницы римской истории были связаны с победоносными войнами, которые римляне беспрерывно вели с соседями, расширяя пределы отечества. Жители Рима, немало времени проводившие на Форуме, привыкли к тому, что ворота находившегося там храма древнейшего италийского божества Януса всегда открыты в знак объявления очередной войны. И тем не менее «расширять и увеличивать державу у Нерона не было никакой охоты», свидетельствует Светоний.
Связанные с традициями и кастовыми привилегиями римские сенаторы и всадники могли простить императору его отвращение к кровавым зрелищам и даже смириться с его нежеланием воевать, но позволить ему проводить мероприятия, затрагивающие их финансовые и сословные интересы, решительно не могли. Стоило Нерону лишь попытаться изменить налоговую систему, тотчас между ним и сенатом возникли напряженные отношения. Вот что пишет об этом Тацит. «Обеспокоенный настойчивыми жалобами народа, обвинявшего откупщиков в разнузданном произволе, Нерон задумался, не отдать ли ему приказ об уничтожении всех взимаемых пошлин, предоставив этим роду человеческому прекраснейший дар. Сенаторы превознесли похвалами великодушие принцепса, однако охладили его порыв, убедив его в том, что сокращение обеспечивающих могущество государства доходов неизбежно приведет к распаду империи: ведь за упразднением пошлин последует требование и об отмене налогов».
Попытка Нерона обуздать алчность откупщиков и положить конец их злоупотреблениям, упразднив все виды косвенных налогов (пошлин), поддержки в сенате не нашла, и принцепс вынужден был отступить. Предложенная им реформа имела действительно революционный характер, потому что служила интересам широких народных масс и сокрушала откупную систему, существовавшую со времен Римской республики. В случае ее осуществления убытки терпели не только откупщики налогов, но и тесно связанное с ними правящее сословие, ведь откупщики назначались консулами и утверждались сенатом, что для сенаторов было очень прибыльным делом: в их карманах оседало немало денег, получаемых в виде взяток от соискателей на должность откупщика, которые потом с лихвой возмещали свои затраты за счет налогоплательщиков. Поэтому сенаторы готовы были сносить любые эксцессы Нерона, его пьянство, распутство, пренебрежение государственными делами, лишь бы лично им они не наносили материального ущерба.
Все, чего Нерон смог добиться, это обнародовать негласные ранее правила, регламентирующие деятельность откупщиков. Нормы, которыми они должны были руководствоваться при взимании того или иного государственного налога, до этого времени державшиеся в тайне, стали отныне общественным достоянием. Запрещалось, например, взыскивать в судебном порядке налог, если требование об его уплате не было предъявлено в течение года. Жалобы на сборщиков налогов должны были разбираться вне очереди. От налогов освобождались воины и корабли, доставляющие в Италию хлеб из заморских провинций. Отменялся незаконно установленный откупщиками поборов сбор в размере двух – двух с половиной процентов от суммы, на которую совершалась сделка.
Конечно, это было далеко не то, что Нерон первоначально планировал осуществить в сфере налогового обложения. То, чего он достиг, выглядело скорее уступкой сената, чем личной победой императора. В сражении с сенаторами Нерон убедился, что он вовсе не всемогущ и должен считаться со своими высокопоставленными подданными даже в тех случаях, когда их правота сомнительна. Разочаровавшись в мудрости и послушании сенаторов, Нерон перестал доверять им.
Глава восьмая. «Пусть убивает, лишь бы властвовал»
Древние историки передают, что, как только Нерон появился на свет, Агриппина обратилась к астрологам с вопросом о его грядущей судьбе и, когда те ответили, что младенец станет царем, но убьет свою мать, воскликнула: «Пусть убивает, лишь бы властвовал!»
