Текст книги "Лев Гумилев"

Автор книги: Валерий Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Как видно даже из вышеприведенного фрагмента, Льву Николаевичу не раз пришлось хлебнуть ядовитой горечи из чаши протянутой ему людьми, ничтоже сумняшеся называвшими себя учеными. Не успела в 1960 году выйти в свет (тиражом в одну тысячу экземпляров) книга «Хунну», как ее автору устроили показательную порку на страницах академического журнала «Вестник древней истории» и судилище на заседании Ленинградского отделения Института народов Азии Академии наук СССР. В чем только его не обвиняли! И в отступлении от материалистического понимания истории, и в использовании устаревших источников, и в незнании китайского и японского языков и т. д. и т. п.

Между тем исследование Л. Н. Гумилёва представляло собой выдающийся вклад в историческую науку, став важным шагом в ее постепенной переориентации и переходе от избитых идеологических штампов и теоретических фантомов к изучению конкретных реалий. Центральная идея книги (а также всей задуманной уже тогда «степной трилогии», посвященной трем «этническим моторам» евразийской истории – хуннам-гуннам, тюркам и монголам) своим острием была направлена против господствующего в исторической науке махрового европоцентризма, принижающего роль Востока в сравнении с Западом.

Уже на склоне лет Л. Н. Гумилёв делился с друзьями воспоминаниями: как и когда пробудился в нем интерес (перешедший в страсть) к истории Срединной Азии: «Когда я был ребенком и читал Майн Рида, я неизменно сочувствовал индейцам, защищавшим свою землю от "бледнолицых". Но поступив в университет и начав изучать всеобщую историю на первом курсе, я с удивлением обнаружил, что в истории Евразии есть свои "индейцы" – тюрки и монголы. Я увидел, что аборигены евразийской степи так же мужественны, верны слову, наивны, как и коренные жители североамериканских прерий и лесов Канады. Но больше всего меня поразило другое. Отношение цивилизованных европейцев к индейцам ничем не отличалось от их отношения к тюркам и монголам. И те, и другие считались равно "дикими", отсталыми народами, лишенными права на уважение к их самобытности. "Господи, – подумал я, – да за что же им такие немилости?” Но моя попытка разобраться в вопросе столкнулась с немалыми сложностями. Целостной истории тюрок и монголов просто не было. Тогда-то я и решил заняться этой темой сам».

Любовь к Востоку Льву Гумилёву передалась, так сказать, по отцовской линии. Сызмальства он знал наизусть почти все стихотворения из дважды издававшегося сборника Николая Гумилёва «Фарфоровый павильон», куда вошли свободные переложения стихов великих китайских поэтов (в частности, Ли Бо и Ду Фу) и поэтические зарисовки, посвященные Индокитаю. Начиная с 50-х годов XX столетия активно переводила китайскую классику и Анна Андреевна (среди прочего ей принадлежит перевод знаменитой лирико-философской поэмы «Лисао» родоначальника китайской классической поэзии Цюй Юаня). Переписка Ахматовой с сыном насыщена китайской тематикой. В одном из писем Лев Николаевич даже подчеркивает, что «влюбился в Китай » 17 апреля 1956 года (за месяц до освобождения из лагеря) он вновь сообщает: «<…> Читаю Сыма Цяня в третий раз с неослабевающим восторгом. Все больше чувствую древний Китай, это меня очень обогатило»[30]30
  С начала 50-х годов XX столетия в связи с победой народной революции в Китае в Советском Союзе начали активно переводить китайскую поэзию и прозу. В частности, в русском переводе был опубликован классический роман «Троецарствие», которым Гумилёв зачитывался в лагере. В Москве издали и другие классические китайские романы, с которыми Гумилёв был хорошо знаком, – «Сон в красном тереме», «Речные заводи», «Путешествие на Запал». Лев Николаевич и сам переводил китайских классиков. В изданном недавно сборнике его собственных стихов и переводов есть несколько хрестоматийных китайских стихотворений. Среди них два, принадлежащие перу (правильно было бы сказать – кисти, так как китайские иероглифы писались кистью и тушью) великого Ли Бо, где прославляется юрта как наилучшее жилище в степи, с коим не сравниться никакому деревянному или каменному строению. Л. Н Гумилев переводил стихи и с других восточных языков – арабского, бенгали, пушту, узбекского, туркменского азербайджанского и особенно много – с персидского.


[Закрыть] .

Письма матери свидетельствуют о том же самом. Анна Андреевна как могла старалась помочь сыну в освоении «гуннской проблематики»: «19 ноября 1954. Дорогой Лёвушка, я снова провалялась целую неделю, но почему-то мне кажется, теперь все с болезнью кончено. Про Ань Лу-шаня (VIII в.) спрашивать никого не пришлось: я сама натолкнулась на него в книге Фицджеральда. Почему ты думаешь, что он был хунном? Мой автор говорит, что он был "a Turk of the Kitan tribe " [англ. «турок из китайского племени»] очень низкого происхождения, род [ился] за Вел [икой] Стеной в стране Liao Tung (Южная Маньчжурия). В детстве он был взят в плен или продан как раб китайскому офицеру северного погр [аничного] гарнизона. Затем, выказав военные таланты, стал сначала офицером, после – генералом. Отличался хитростью и тешил императора грубыми шутками и незнанием этикета. Стал любимцем красавицы Jang Kuei Fei – наложницы императора (Ming-Huang ). Карьера Ань Лу-шаня была блестящей. Он был назначен губернатором пограничной провинции Liao Tung и командовал лучшими войсками империи. В 750 он вопреки закону получил титул «second-class Prince» [англ. ненаследный принц].

Был обвинен в измене братом красавицы, но сумел оправдаться. Jang Kuei Fei усыновила его. Имп [ератор] безмерно доверял ему. В 755 Ань Лу-шань сбросил маску. Успех его был полным. Лучшие войска были под его командованием. Он перешел Желтую Реку, захватил Lo Jang и т. д. Дошел до столицы, двор бежал. В армии императора вспыхнул мятеж, и солдаты требовали головы Jang Kuei Fei – покровительницы Ань Лу-шаня. Она была задушена. Бо-Цзюй-и написал об этом нравоучительную поэму: «Everlasting wrong» [англ. Вечная несправедливость]. (Об Ань Лу-шане см. Предисловие Эйдлина к Бо-Цзюй-и).

После взятия Ch'ang An'a Ань Лу-шань больше не имел успехов. Новый имп [ератор] Su Tsung выслал против него население северо-запада и получил значительную помощь от дружественных Китаю народов: среднеазиатцев, тюрок и даже арабов, кот [орых] прислал калиф. Ань Лу-шань и его сын были убиты и заменены другими претендентами. Война длилась еще 10 лет и кончилась в 766 г.

Вот и все, что я могу сказать тебе об Ань Лу-шане, а то, что все это происходило в золотой век китайской поэзии – ты и сам знаешь.     У нас зима, но я еще не выходила из дому после болезни. Целую тебя крепко. Не хандри. Мама.

P. S. Посмотри еще в книге Бо-Цзюй-и на стр. 222 упоминание об Ань Лу-шане и на стр. 222 забавный эпизод с лебедем и письмом из "Ханьской истории". Эйдлин мне сказал, что м. б. сюнну не были хуннами, но Фицджеральд думает иначе. Другой востоковед высказал предположение, что китайцы называли "сюнну" все бродячие племена (за Вел [икой] Стеной) за северной границей, так же, как называли "ма" или "му" такие же племена на юге <…>».

Напомню еще раз: книга «Хунну» также была написана в лагере. Там же сформировалось у Л.Н. Гумилёва и антиевропоцентристское мировоззрение и убеждения, которым он оставался верным до конца своих дней. Вторая продуктивная идея, проводимая Львом Николаевичем, начиная с первой книжной публикации, – объяснение исторических и социальных явлений с точки зрения их природнойобусловленности . Главную роль в таком «симбиозе» планетарного масштаба играет природный ландшафт. Собственно для хуннской истории решающее значение сыграло сочетание двух ландшафтных составляющих – лесистых склонов гор, где первоначально проживали предки хуннского этноса, и степи, куда они постепенно переселились, обретя невероятную жизненную активность. Налицо скрытый вызов господствующей идеологии, истолковывающей подобный подход как рецидив географического детерминизма[31]31
  Географический детерминизм – направление в мировой философии и социологии, ставящее развитие общества в прямую зависимость от природных условий и географической среды (ландшафта, климата, почвы, рек, гор и т. п.).


[Закрыть] столь нелюбимого и огульно критикуемого историческим материализмом, где определяющей считается экономическая жизнь общества.

В действительности всё обстоит не так просто. Логика строго научного рассуждения Л. Н. Гумилёва, соблюдаемая в дальнейших исследованиях, экстраполируемая на иные эпохи и относящаяся к истории других древних народов, такова. Зеленая степь, пересеченная лесистыми горными хребтами, кормит огромные стада животных. Кочевые народы – хунны, тюрки и монголы, – которые довели скотоводческое хозяйство до совершенства и стали известны всему миру, жили именно в этой степи. Сила и слава кочевников были прямо пропорциональны количеству их скота, которое определялось пастбищной площадью и запасами кормов, а последние зависели от дождей, выпадавших в степи. Уменьшение осадков вело к наступлению пустыни на север, увеличение – влекло тайгу на юг, и, кроме того, глубокие снега мешали животным добывать зимой подножный корм, что грозило массовой гибелью скоту (джуты). Трудно сказать, что было для кочевников хуже. Как видим, здесь учитывается как географический, так и хозяйственный (экономический) фактор.

Неоднократно делались попытки объяснить завоевательные походы Аттилы и Чингисхана ухудшением природных условий в степи. Но эти попытки не дали результатов, и не случайно. Успешные войны кочевников и вторжения в Китай, Иран, Европу совершали не скопища голодных людей, искавших пристанища, а дисциплинированные, обученные отряды, опиравшиеся на богатый тыл.

Эти события, как правило, совпадали с улучшением климата в Степи. Ухудшение же было причиной выселения кочевников мелкими группами, обычно оседавшими на степных окраинах. Такие неэффектные передвижения выпадали из поля зрения историков и географов, обращавших внимание на события мирового значения, и отсюда возникла путаница, при которой сопоставление исторических событий и явлений природы казалось бессмысленным. На самом же деле, установив два типа передвижений кочевых народов, мы можем сопоставить их с увлажненностью степной зоны без каких бы то ни было натяжек. Тем самым, но обратным ходом мысли, можно восстановить изменения климата за те три тысячи лет, история которых известна по письменным источникам. Этот новый подход к фактам основан на синтезе нескольких наук: географии, климатологии, истории, археологии и этнографии. Он не имеет ничего общего, скажем, с «географическим детерминизмом» властителя дум века Просвещения Шарля Монтескье (1689—1755), сводившего объяснение исторических событий и «духа народов» к одним лишь географическим факторам.

Тем самым устанавливалась эластичность границ ландшафтных зон в зависимости от климатических колебаний, а этническая среда рассматривалась как показатель, чутко реагирующий на изменение внешней среды, то есть природы. Благодаря такому подходу удалось установить, что пространство степей, служивших экономической базой для кочевого хозяйства, то сокращалось, то увеличивалось, и причина этого в атмосферных явлениях, в свою очередь, зависящих от степени активности солнечной радиации.

Третья идея, проводимая в гумилёвской монографии, была связана с ответом на вопрос: откуда же взялась столь небывалая активность хуннов? Почему сравнительно небольшой кочевой народ держал в страхе крупнейшую цивилизацию древности с ее мощными экономическими потенциями (не говоря уже о неисчерпаемых людских ресурсах[32]32
  По оценкам специалистов, в описываемую эпоху полуторамиллионному хуннскому этносу противостоял 59-миллионный китайский социум.


[Закрыть]) и отгородившуюся от беспокойных степняков «восьмым чудом света» – Великой Китайской стеной длиной почти что в четыре тысячи километров?

Ответ известен: причина социальной активности хуннов (со временем превратившихся в гуннов, когда их орда докатилась почти что до Атлантического океана, уничтожив остатки античной цивилизации и ассимилировав по пути множество других народов[33]33
  Хуннами здесь и в работах Л. Н. Гумилева именуется древний кочевой этнос, долгое время обитавший в степях на северных границах Китая. В IV веке новой эры часть этого народа в результате военного давления со стороны Китайской империи, но главным образом в результате резкого похолодания, неурожая и бескормицы вынуждена была покинуть традиционные места своего обитания и устремиться на запад. Зимой 350 года новой эры орда мигрантов форсировала замерзшую Волгу и оказалась в степных районах Северного Кавказа, Приазовья и Причерноморья. С этого времени потомков дальневосточных хуннов принято именовать гуннами. На юге они столкнулись с воинственными аланами (предками современных осетин) и босфорскими греками, чьи процветающие города Фанагория (современная Тамань) и Пантикапей (современная Керчь) были взяты штурмом (по льду замерзавшего в те времена Керченского пролива), разграблены и уничтожены. На севере гунны соприкоснулись с многочисленными угро-финскими и славянскими племенами. С ними у кочевников произошло частичное смешение, обусловленное тем, что от границ Китая хуннская орда отступила без своих жен и теперь вынуждена была искать их среди местного населения. Гумилёв называет этот вполне естественный процесс «обновлением крови». В результате уже следующее поколение гуннов во многом ославянилось и в их языке появились русские слова. Гунны помогли славянским племенам сбросить германское ярмо готских захватчиков и разрушить империю их конунга Германариха, куда входила территория Южной Руси. Многие славяне и предки русских приняли участие в грандиозном походе Аттилы, ставшего вождем гуннов в Западную Европу. Но это уже совсем другая история, которая в книгах Л. Н. Гумилева затронута лишь вскользь.


[Закрыть]) – это пассионарность . В монографии «Хунну» данный термин однократно появляется при объяснении происходящих событий (и особенно их неожиданных поворотов), однако специально автор на нем не останавливается, ограничиваясь высказываниями вроде следующего: «Этногенез хуннов именно в это время совершил качественный скачок вследствие пассионарного толчка».

По Гумилёву, кочевничество в Центральной Азии сложилось в начале первого тысячелетия до новой эры, и в хуннское время (III век до новой эры – V век новой эры) оно находилось на подъеме. Технический прогресс наблюдался во всем. Первоначальная телега на обрубках древесных стволов, которую могла сдвинуть только запряжка волов, заменилась телегой на колесах. Вместо шалашей из древесной коры (чатров, откуда возникло русское слово «шатер») появилась войлочная юрта, теплая в холод, прохладная в жару, просторная и портативная. Была улучшена порода лошадей: наряду с маленькой, выносливой сибирской лошадью хунны развели высоких, резвых коней, очень похожих на арабских. Хуннская одежда – кафтан и широкие штаны – перенимались китайцами и римлянами, а в V веке хуннские прически стали в Константинополе последним криком моды. Хуннское хозяйство было связано с использованием лесостепного ландшафта. Им были равно необходимы сухие степи, на которых скот мог добывать себе пищу в зимнее время, и покрытые лесом горы. Из дерева они изготовляли телеги и остовы юрт, а также древки стрел. В горных лесах гнездились степные орлы, перья которых использовались как опушка стрел. Перелески служили укрытием для скота во время буранов и давали пастухам дрова, в то время когда кизяк был присыпан снегом. Наличие в Монголии горных хребтов [34]34
  Горы вообще являются аккумуляторами и направленными проводниками геокосмической энергии. Безусловно, сами по себе (тем более автоматически и в любое время) они не порождают пассионарного толчка, однако они создают для нее наиболее подходящий естественно-природный фундамент. При стечении благоприятных геофизических и геокосмических обстоятельств горные массивы, цепи и отдельные горы становятся оптимальными проводниками для потоков частиц и полей, наполняющих или подпитывающих пассионарной энергией любые компоненты биосферы и ноосферы.


[Закрыть] – Хангая, Хэнтея, Монгольского Алтая – повлияло на характер хуннского хозяйства, а тем самым и на своеобразие хуннской культуры. Однако описанное сочетание ландшафтов зависит не только от рельефа, но и от количества осадков. При долговременных засухах площадь горных лесов сокращается, равно как и площадь степей, зато разрастаются каменистые пустыни, где жизнь исчезает. Тогда сокращается население и падает могущество кочевых держав. Именно это явление и прослеживается в древней истории хуннов.

В своей первой книге Л. Н. Гумилёв еще только оттачивал стиль и слог, которые в будущем превратят его последующие работы в легко читаемые бестселлеры. Монография «Хунну» в основном написана далеко не в лучших традициях научной литературы: здесь тучи канцелярских оборотов, наукообразных выражений, специальных терминов, трудно запоминающихся имен и названий. Но уже здесь нет-нет да и проглядывает хорошо знакомый гумилёвский стиль изложения. Вот, к примеру, небольшой отрывок, где описывается разгром хуннами китайской экспедиционной армии в 99 году до новой эры: «<…> Китайцы шли по безводной степи; хуннские всадники настигали их; пернатые стрелы с пронзительным свистом мелькали на солнце и вырывали все новые и новые жертвы. Китайцы, подбирая хуннские стрелы, стреляли с колена, и часто хуннские кони с подстриженными гривами уносились в степь с опустевшим седлом. Бой шел несколько дней, но каждый шаг приближал китайцев к границе, сулившей им жизнь и свободу».

Лев Николаевич в своем блестящем историческом исследовании использовал и стихотворные переводы, сделанные Анной Ахматовой: цитируются, к примеру, хрестоматийные строки великого китайского поэта Ли Бо, где описываются последствия еще одного – на этот раз полного – разгрома хуннской конницей китайского императорского войска у горы Яньжань в 90 году до новой эры: «<… > И с этого поля сраженья никто / Домой не вернулся живым. / И воины мрачно глядят на рубеж, / Возврата на родину ждут, / А в женских покоях как раз в эту ночь / Бессонница, вздохи и грусть »[35]35
  По возвращении из лагеря Лев Гумилёв нередко помогал матери в переводах восточных поэтов – не только в работе с подстрочником, но и в создании собственно стихотворных текстов. По единодушному мнению литературоведов, ряд стихотворений, хотя и значатся в соответствующих сборниках как переведенные Ахматовой, на самом деле принадлежат ее сыну.


[Закрыть].

* * *

Не останавливаясь на достигнутом, Гумилёв продолу упорно работать над следующей своей книгой, посвященной древним тюркам и сопряженной с докторской диссертацией, одновременно подготавливаемой на ту же тему. Собственно, данной проблемой Лев Николаевич занимался всю свою сознательную жизнь (его кандидатская диссертация, как мы помним, посвящена истории Первого тюркского каганата). В небольшом вступлении к книге «Древние тюрки», увидевшей свет только в 1967 году, автор отмечает: книга эта была начата 5 декабря 1935 года. Почти четверть века прошло от написания первой фразы до того момента, когда объемистый труд оказался в руках читателей, перед которыми впервые столь глубоко и обстоятельно открывалась история взлета и падения народа, давно исчезнувшего с лица земли, но оставившего свое имя в наследство многим современным народам[36]36
  Гумилёв категорически подчеркивал этническое различие между древними тюрками и современными тюркскими народами. К последним относятся: уйгуры, узбеки, казахи, киргизы, туркмены, каракалпаки, азербайджанцы, турки, гагаузы, караимы, а также большие и малые российские этносы – татары, башкиры, чуваши, якуты, алтайцы, тувинцы, балкарцы, карачаевцы, кумыки, ногайцы, долганы, тофалары, хакасы, чулымцы, шорцы.


[Закрыть].

Древние тюрки – народ-пассионарий, создавший в VI– VIII веках новой эры одно из мощнейших евразийских государств – Тюркский кагана, заполнивший геополитический вакуум, образовавшийся после исчезновения с китайских границ гуннской степной державы.

Его границы в пору наивысшего расцвета пролегали от Желтого до Азовского морей. С ним вынуждены были считаться ведущие государства того времени: Китай, Иран, Византия, Арабский халифат. Тюркский каганат, распавшийся на Восточный и Западный, просуществовал около трех веков и как государственное образование (в отличие от своих соперников) бесследно канул в Лету. Эта проблема больше всего и занимала Л. Н. Гумилёва: почему возникают и исчезают народы, какова природа этногенетических и геополитических закономерностей? Ответы на эти вопросы, как уже говорилось, Гумилёв искал и находил с помощью давно выработанной и хорошо зарекомендовавшей себя методологии.

В 1959 году в жизни и научной деятельности Л. Н. Гумилёва произошел новый поворот – хазарская проблема . Хазары – один из пассионарных этносов раннего Средневековья, обитавших на южных рубежах современной России, – оставили заметный след в ее истории (как, впрочем, и в истории других древних народов: например, северокавказских аланов, поволжских тюрок и угро-финнов). Впервые о хазарах повсеместно заговорили в начале VI века новой эры, когда они захватили Грузию, Армению и Кавказскую Албанию (древнее государство на берегах Каспия). Они сразу же сделались грозными и несговорчивыми соседями иранских Сасанидов, и те вынуждены были построить для защиты от них мощное каменное сооружение – знаменитую Дербентскую стену, один конец которой уходил далеко в море, а другой упирался в неприступную горную крепость.

Сами хазары представляли свою начальную историю и предысторию довольно смутно. Сохранился важный документ X века, написанный на древнееврейском языке (некоторые ученые-медиевисты, впрочем, склонны считать его позднейшей подделкой). Это ответ хазарского кагана Иосифа на письмо еврейского сановника, служившего в Испании при дворе кордовского халифа. Письмо хазарского кагана написано на иврите, но на каком языке говорили сами хазары? Была ли первооснова хазарского языка тюркской? Можно предположить, что да. Но уже тогда среди народа, называвшего себя хазарами, ключевую роль играли евреи, подвергшиеся жесточайшим гонениям и погромам в сасанидском Иране и вынужденные искать в целях самосохранения новое жизненное пространство. Евреи с самого начала не только привили хазарскому этносу иудаистскую идеологию и религию, но также, вне всякого сомнения, повлияли и на становление и развитие хазарского языка.

Хазары долгое время придерживались традиционных языческих верований тюрок с преобладанием шаманизма. В VIII веке начались метания и шарахания из стороны в сторону в вопросах выбора новой веры. Еще в 730/731 году хазарский князь Булан был обращен в иудейство. Однако в 737 году арабский полководец Мерван, разгромив наголову хазарское войско, принудил кагана принять мусульманство. Но и это продолжалось недолго. По данным арабских историков, во времена правления багдадского халифа Харун-ар-Рашида (786—809) иудейская религия в Хазарии почти на два века сделалась господствующей. Так продолжалось до конца X столетия: между 977 и 985 годами Хазария была оккупирована Хорезмом и принуждена вновь принять ислам. А вскоре начались постоянные и сокрушительные атаки русских дружин под водительством князя Святослава, в результате которых в 60-е годы X века Хазарский каганат был окончательно разгромлен и как государственное образование прекратил свое существование.

Вот и все в основном, что известно о хазарах. От некогда могучего Хазарского каганата почти ничего не сохранилось: ни впечатляющих материальных и культурных памятников, ни погребений хазарских каганов, ни даже могил простого люда. Не было известно также, где точно находились крупнейшие хазарские крепости и столица каганата Итиль, упомянутые в различных летописях и хрониках. Эта вопросы давно занимали ученых – историков, археологов, культурологов, лингвистов и др. Еще перед войной любимый учитель Л. Н. Гумилёва М. И. Артамонов организовал две экспедиции, призванные приоткрыть завесу над хазарскими тайнами. В конце 50-х годов XX века хазарские археологические экспедиции, организованные Государственным Эрмитажем, возобновились. Начиная с 1959 года их возглавлял Л. Н. Гумилёв. К тому времени у Льва Николаевича возникла оригинальная идея, касающаяся хазарской истории и судьбы хазарских памятников культуры и быта. Она была связана с чередованием засушливого и влажного климата на территории, где некогда располагался Хазарский каганат.

По существу Л. Н. Гумилёв открыл Хазарию, как принято говорить в таких случаях, «на кончике пера», опираясь на выводы, которые он позаимствовал у старинного друга Васи – В. Н. Абросова. Василий Никифорович нашел очень простые причины циклического изменения климата в восточно-европейской части России, что, в свою очередь, позволило понять и объяснить некоторые исторические процессы, происходившие на данной территории в эпоху русского Средневековья.

Согласно расчетам Абросова, циклоны, от которых зависит колебание климата в Евразии, всегда передвигаются в атмосфере одним и тем же путем, но подобно реке, регулярно меняющей свое русло, между двумя гигантскими «холмами» высокого давления – заполярной Арктикой и затропической зоной над пустыней Сахара. Однако последняя «шапка» не постоянна: она то уменьшается, то увеличивается под воздействием активности Солнца, которая также не является константой. Поэтому дождливая погода в разных частях континента доминирует по-разному: бывает, дожди заливают северные территории, бывает – южные, а бывает – и центральную полосу. В первом случае Волга становится полноводной и, в свою очередь, переполняет Каспийское море. В таких случаях прибрежные зоны Каспия и пойма Волги затапливаются, уходят под воду. Напротив, в засушливые периоды берега обнажаются и в дельте реки появляются многочисленные острова, пригодные для поселения и хозяйствования.

Эти выводы Лев Николаевич спроецировал на занимавшие его проблемы хазарской истории, эмпирически установив, что в период расцвета Хазарского каганата уровень Каспия был намного ниже современного. Затем климатическая обстановка изменилась в сторону увлажнения, уровень Каспия повысился до современного, и значительная часть территории, в устье Волги, ушла под воду вместе с остатками хазарской столицы Итиль, памятниками и материальными свидетельствами, которых так не хватало археологам.

В 1959 году осмотр берегов Волги севернее Астрахани убедил археологов в том, что остатков города Итиля там нет, однако в ныне заливаемой пойме были найдены фрагменты керамики VII—X веков, которые скрыли речные наносы слоем от 1,2 до 2,3 метра. В 1960 году в дельте Волги, на высоком (высотой с четырехэтажный дом) бугре Степана Разина (легенда гласила, что некогда здесь побывал грозный атаман), была найдена хазарская могила с почти полностью сохранившимся скелетом, железным ножом и другими предметами погребения. Затем последовали новые открытия хазарских поселений и захоронений.

Для проверки предположения, что уровень Каспийского моря в VII—IX веках был ниже, чем ныне, Гумилёв решил исследовать подводный конец Дербентской стены, находящийся на глубине 5,5 метра. Опустившись на дно, аквалангисты установили, что стена построена непосредственно на скальном основании из Сасанидских плит VI века, что технически возможно было сделать на глубине меньше человеческого роста. Следовательно, уровень Каспийского моря был тогда на четыре метра ниже, чем теперь. Значит, и дельта Волги простиралась на юг гораздо дальше, до спада глубин и площадь Хазарии была на 50 тысяч квадратных километров больше. Это подтвердили находки хазарских поселений на мелководье Каспия в 15 километрах от берега. В VII-IX веках, констатирует Лев Николаевич, богатая Хазария представляла собой Прикаспийские Нидерланды.

В X веке подъем уровня Каспийского моря и многоводье Волги резко изменили положение Хазарии. Во-первых, протоки дельты стали проходимы для мелкосидящих ладей, и с X века русы начали проникать водным путем в Каспийское море, что вызвало осложнение их отношений с хазарами. Во-вторых, площадь дельты сокращалась. Поля, пастбища и рыбные угодья оказались под водой. Население ютилось на окрестных буграх, спасаясь от наводнений. Экономика Хазарии рухнула.

Исследования, проведенные под руководством Гумилёва, подтвердили: в середине X века абсолютная отметка уровня Каспия была равна современной. Это значит, что хазары потеряли около двух третей своей территории, а следовательно, и своего богатства. Выйти же в соседние степи хазары не могли, ибо там хозяйничали воинственные тюрки-огузы (предки современных турок, туркмен, азербайджанцев, каракалпаков и гагаузов), являвшиеся союзниками киевского князя Святослава, который в 965 году пошел войной на Хазарию и разгромил ее. Русские, победив, ушли, но огузы некоторое время занимали Хазарию, о чем говорят фрагменты их керамики, найденные в небольших количествах на буграх центральной дельты. Уцелевшие хазары попросили помощи у Хорезма и получили ее ценой обращения в ислам. В этом оказалось их спасение. Когда море поднялось еще на несколько метров и залило остатки хазарских поселений в дельте, а Волга половодьями уничтожила их в пойме, потомки хазар нашли прибежище в Золотой Орде и быстро растворились в ее огромном этническом котле. Мусульманская вера позволила недавним хазарам механически стать «татарами».

Теоретические выводы Л. Н. Гумилёва и археологические открытия руководимой им экспедиции позволили отказаться от традиционного взгляда на хазар как на кочевников. Географические условия, в которых развивалась хазарская экономика и культура, показали, что жизнь в низовьях Волги была возможна только как оседлая, основанная на садоводстве, охоте и отгонном скотоводстве. Для Гумилёва каждая экспедиция давала не только моральное удовлетворение и радость научного открытия, но и означала независимость, вдохновение, свободу. Позже он расскажет обо всем – об экспедиции, об исследованиях в низовьях Волги и на северном побережье Каспия, о своих ощущениях и мыслях в замечательной, написанной на одном дыхании книге «Открытие Хазарии» (М., 1966) и ряде интереснейших статей.

Блестящую характеристику Льва Николаевича дал его ученик Андрей Николаевич Зелинский (сын знаменитого ученого-химика академика Николая Дмитриевича Зелинского), который волею судеб оказался участником одной из «хазарских экспедиций» Гумилёва: «Сколько бы я ни вспоминал Льва Николаевича, всегда вижу его чрезвычайно сосредоточенным и погруженным без остатка в какую-то навязчивую мысль. Он почти все время что-то обдумывал, что-то решал, с кем-то мысленно спорил. Этой погруженностью в самого себя он до некоторой степени напоминал мне Владимира Ивановича Вернадского, которого я хорошо помнил с детства, так как он дружил с моим отцом, и они много работали вместе. В. И. Вернадский был всегда "закрыт" от других своей научной мыслью, которая, как мне казалось, поглощала его целиком. Но если мысль Вернадского была спокойна и напоминала прозрачную поверхность гигантского водоема, то мысль Льва Николаевича кипела, вздымалась и опускалась, как волны бушующего моря. Она искала выхода, и она нашла его в тех многочисленных трудах, которые вышли позже из-под его пера. К счастью, вышли. В момент нашего знакомства у Льва Николаевича почти не было никаких шансов попасть на страницы советской печати, как научной, так и художественной. <…> Лев Николаевич был тогда в расцвете своих научных и творческих сил. Ему шел 47-й год, а мне минуло двадцать шесть. Отношения учителя и ученика установились очень быстро и как бы сами собой. Характер у Льва Николаевича был тяжелый, авторитарный, задиристый. Он был мастер словесной научной дуэли, которая превращалась часто в беспощадную битву с собеседником, из которой он практически всегда выходил победителем. Быть научным оппонентом Льва Николаевича было достаточно бесперспективно <…>».

* * *

В 1961 году Гумилёв наконец-таки успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора исторических наук на тему «Древние тюрки: История Срединной Азии

на грани Древности и Средневековья (VI—VIII вв.)». После защиты диссертации и ее утверждения в ВАКе (Высшей аттестационной комиссии) Гумилёва в 1963 году пригласили на географический факультет Ленинградского государственного университета, но не в число профессоров, а на должность старшего научного сотрудника дочернего университетского учреждения – Института географии, про который Лев Николаевич всегда говорил: «Это моя экологическая ниша»[37]37
  Правда, через пять лет при переизбрании на должность Гумилёва чуть не забаллотировали и не оставили безработным, но вышестоящий ученый совет, который утверждал решение нижестоящего, не согласился с результатами первичного голосования, и Гумилёв остался в университете.


[Закрыть]. Лекции для студентов ему на первых порах читать не возбранялось. На спецкурс, посвященный истории монголов, поначалу записалось всего два человека. Гелиан Михайлович Прохоров, ученик и последователь Гумилёва (и в дальнейшем известный ученый) вспоминал, что если на лекцию приходил только он один, то они выходили со Львом Николаевичем на набережную самой прекрасной, по его определению, в мире реки – Фонтанки и здесь происходило дальнейшее общение преподавателя и студента (точно так же, на открытом воздухе, как хорошо известно, проводил философские беседы Сократ).

О своей преподавательской деятельности в Ленинградском университете рассказал и сам Лев Николаевич: «Когда я преподавал, ко мне на первую лекцию по этногенезу – происхождению народов – сначала пришла одна девочка, и то хотела уйти. В кино. За нею два парня ухаживали и поджидали за дверью, я вышел и сказал им: "Нет, идите, идите, вы останетесь дураками, а она будет хоть одна культурная женщина". На следующий день явилась вся группа, потом стали приходить сотрудники в служебное время, приезжали слушатели из города – и толпа была от 250 до 300 человек». Однако через некоторое время Льву Николаевичу под благовидным предлогом отказали в чтении лекций на географическом факультете, что повлекло за собой сокращение и без того скудного жалованья старшего научного сотрудника.

Регулярно выступал Гумилёв также в Русском географическом обществе (РГО), ставшем для ученого третьим (после университета и Эрмитажа) «родным домом». Старейшее в стране научное общество с момента своего основания славилось демократическими и меценатскими традициями. Оно не только финансировало важнейшие экспедиции XIX века, но предоставляло трибуну, а также свой печатный орган авторам разносторонних нетривиальных идей и концепций, каждое публичное выступление Гумилёва собирало полную аудиторию и, как правило, завершалось бурным обсуждением и неизменным триумфом лектора. Такие дискуссии Лев Николаевич особенно любил. Будучи блестящим полемистам, он просто гипнотизировал аудиторию своей невероятной эрудицией и умел выбить почву из-под ног любого оппонента – доброжелательного или недоброжелательного.

* * *

Что не давало ему покоя, так это затянувшаяся размолвка с матерью. Последние годы она редко бывала в Ленинграде, подолгу жила в Москве у Ардовых или лечилась в больнице. Лев Николаевич знал о ее недавнем европейском триумфе: поездках в Италию в 1964 году для получения престижной литературной премии и в 1965 году в Англию, где ее избрали почетным доктором Оксфордского университета.