Текст книги "Лев Гумилев"

Автор книги: Валерий Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

И далее Л.Н. Гумилев поясняет: «Эта энергия того же порядка, той же природы, она толкает людей на походы, на создание культур, миграции, реадаптацию и т. п. За 1200– 1500 лет, которые реально исторически существует этнос (плюс еще 150 лет инкубационного периода и 150 лет полной эскалации), энергия успевает закончить свой цикл. А циклы развития разных этносов накладываются один на другой. Это форма движения. Все движется, но не все движется прямолинейно. Прямолинейное движение – это, в общем-то, абстракция, есть она или нет, но она очень удобна для системы отсчета. Мы ею пользуемся. Циклическая – мы ее наблюдаем в реальности. Год сменяется годом, век веком. Двенадцатилетие двенадцатилетием у восточных народов (кстати, очень удобный календарь), неделя – неделей. Это тоже искусственный подсчет. А вот реальный подсчет, он был открыт и сформулирован в шестом веке одной китайской царевной из дома Чен. Ее захватили в плен представители дома Сунь и затем продали ее в жены тюркскому хану. Она очень скучала там и написала стихотворение, которое имеет большое научное значение:

 
Предшествуют слава и почесть беде.
Ведь мир закона – трава на воде.
Во времени блеск и величье умрут,
Сравняются, сгладившись, башня и пруд.
Но век опьяняет, как чаша вина,
Звенит и смолкает та лютни струна.
 

Смысл в последней строчке – это колебательное движение, которое дает импульс биополю и, естественно, затухает, «звенит и смолкает». Поэтому переходы от подъемов энергетической пассионарности к спадам – процесс естественный».

Энергетическое поле – это продолжение предмета за его пределами. Колебания, которые окружают каждого из нас. И если эти колебания настроены в данном ритме, в данном темпе, то человек чувствует себя среди своих. Если они «звучат» как-то иначе и у них другой ритм, он чувствует себя среди чужих. И его не признают за своего. Вот это физическое явление и лежит в основе этнической диагностики. Этнос является системной целостностью и возникает в определенном историческом времени (в том или ином веке), существует, как только что было сказано, примерно от 1200 до 1500 лет и потом распадается в результате неубывающей энтропии – закона всего сущего. Каждая система должна работать на той или иной энергии. Тепловоз – на тепловой, электричка – на электрической, атомная бомба – на энергии радиораспада. А на какой энергии работает система этноса, этническая система? На этот вопрос еще предстоит ответить науке будущего…

Общеизвестно, что каждый человек – член этноса. Этнос же входит в биоценоз своего географического региона, являющегося фрагментом биосферы планеты Земля, которая, в свою очередь, входит в состав Солнечной системы – конкретного астрономического участка Галактики и Метагалактики. Тем самым все мы сопричастны Вселенной, путем пересечения и соединения Макрокосма и Микрокосма, или, другими словами, – при помощи иерархической совместимости макромира с микромиром, от которого людей отделяют клетки их тела, молекулы, атомы и субатомные частицы. Любая научная задача может быть корректно поставлена и решена на своем уровне.

Безусловно, «жесткое космическое излучение», о котором много думал и говорил Л. Н. Гумилёв, способно привести к пассионарным мутациям на любом иерархическом уровне и даже повлиять на ход земной эволюции. Но вряд ли подобное излучение является единственным и решающим космопланетарным фактором этногенетического и социального прогресса. Современная наука вообще неспособна пока что однозначно указать на действительные причины энергетических всплесков, приводящих к эффектам пассионарного напряжения или разрядки. Кроме того, естественно и неизбежно возникает вопрос о сопряженности и конкретном характере взаимодействия энергии живого вещества с суммарной энергией бесконечного Космоса. Для положительного решения отмеченных и других проблем одних только естественно-научных методов заведомо недостаточно. Разгадать тайну космического бытия и закономерностей появления жизни во Вселенной, возможно, лишь опираясь на всю целокупность общенаучных методов, включая, как особо подчеркивал Гумилёв, и всесторонне обоснованный в рамках русского космизма философский принцип всеединства .

БИОСФЕРА И НООСФЕРА

Биосфера и ноосфера неотделимы от Космоса, ибо представляют собой его важнейшие аспекты (наряду с физической, космологической и энергоинформационными сторонами). Вернадский и его последователи определяли биосферу как оболочку Земли, состав, структура и энергетика которой обусловлены совокупной деятельностью живых организмов. Впервые похожая дефиниция встречается у Жана Батиста Ламарка (1744—1829), определявшего ее как «область жизни». Однако биосферные и ноосферные идеи были известны и раньше – просто скрывались они под другими именами, если говорить о философии, богословии или теоретическом естествознании. Особенно чувствительны были к космическому зову ноосферы поэты, писатели, художники, композиторы. Это и неудивительно: ведь творческое озарение, охватывающее немногих избранных (к тому же и в не столь частые минуты вдохновения), – во многом результат воздействия биосферы и ноосферы.

Биосферные и ноосферные феномены во все времена непрерывно вторгались в жизнь и практику обычных людей. Неразрывно спаяны они с повседневной действительностью и по сей день. Ибо такие явления, как творческое воображение, житейская интуиция и даже сон, имеют отчасти биосферную, отчасти ноосферную природу. Потому-то громадный задел в разработке биосферно-ноосферной проблематики существовал уже задолго до того, как были придуманы и введены в научный оборот сами термины. Честь их изобретения принадлежит зарубежным ученым. Понятие биосферы (от греч. bios – «жизнь» + «сфера») впервые в современном значении данного термина употребил австрийский геолог Эдуард Зюсс[51]51
  Э. Зюсс также пользовался понятиями «гидросфера» и «литосфера».


[Закрыть] (1831—1914), а научный неологизм ноосфера (от греч. noos – «ум», «разум» + «сфера») впервые прозвучал во Франции благодаря философам Эдуарду Леруа (1870– 1954) и Тейару де Шардену (1881—1955).

Именно с ними активно общался В. И. Вернадский во время научной командировки в Париж в 1922-1925 годах. Сходные идеи формулировал также Павел Александрович Флоренский (1882-1937) в концепции пневматосферы (от греч. pneuma – первоначально «дыхание», позднее «дух»), где упор делался не столько на разум, сколько на душу.

Независимо от Вернадского, Флоренского, Леруа и Шардена (и почти что одновременно с ними) глубокие биосферные и ноосферные идеи в русле философского космизма были сформулированы крупнейшим ученым и мыслителем XX столетия Константином Эдуардовичем Циолковским (1857-1935). В дальнейшем они были развиты в трудах его ученика и идейного наследника Александра Леонидовича Чижевского (1897-1964). Удивительный парадокс: называя Циолковского отцом космонавтики и считая его чуть ли не олицетворением теоретической мысли XX века, официальная и официозная (академическая) наука никогда не признавала его вклад в развитие философии. Его гениальные открытия-озарения именно в данной области, во многом опережающие уровень современной науки, объявляются фантастическими измышлениями изобретателя-самоучки. Имени Циолковского не найти и в опубликованных при жизни трудах академика Вернадского, даже в тех случаях, когда, казалось бы, обойти и не упомянуть его никак нельзя, ибо оба практически одновременно писали и говорили об одном и том же.

Впрочем, история (история науки в том числе) всё и всегда расставляет по своим местам. Многое изменилось со времени первого издания эпохальной книги В. И. Вернадского «Биосфера» (1926 год), где на высочайшем теоретическом уровне подытоживались научные достижения того времени и давался мощный толчок для дальнейших изысканий в различных областях знания. Здесь же содержались главные отправные точки для разработки ноосферной проблематики. С тех пор только на русском языке на данную тему появились сотни книг и тысячи статей. Чуть ли не ежегодно проводятся конференции и симпозиумы, возникли целые институты и академии соответствующего направления. Кроме того, по био– и ноосфере защищено множество диссертаций. Во многих из них содержатся дефиниции основных понятий, причем каждый автор, как правило, пытается выйти вперед в терминологическом соревновании.

Так что предложить читателю какое-то одно устоявшееся определение (такого попросту нет!) очень и очень трудно. Сам Вернадский дает определение биосферы , опираясь на единственно правильный, космистский подход, который предусматривает признание существования особой жизненной оболочки – биосферы – в ее тесной взаимосвязи с Космосом и его совокупными закономерностями: «По существу биосфера может быть рассматриваема как область земной коры, занятая трансформаторами, переводящими космические излучения в действенную земную энергию – электрическую, химическую, механическую, тепловую и т. д. Космические излучения, идущие от всех небесных тел, охватывают биосферу, проникают всю её и всё в ней».

Интересное уточнение, касающееся содержания понятия биосфера», сделал Н. В. Тимофеев-Ресовский, один из талантливых продолжателей дела Вернадского. Он образно назвал биосферу энергетическим экраном между земным и космическим (при этом, естественно, «экран» следует понимать не только в отражательном, но и в связующем плане): «Биосфера – существеннейшая составная часть общей жизни Земли как планеты, энергетический экран между землей и Космосом, та пленка, которая превращает определенную часть космической, в основном солнечной энергии, поступающей на Землю, в ценное высокомолекулярное органическое вещество».

Аналогичного подхода в понимании биосферы придерживался и Л. Н. Гумилёв, целиком и полностью доверяясь мнению Вернадского, считавшего, что биосфера – это не только пленка «живого вещества» на поверхности планеты, но и все продукты ее жизнедеятельности за геологическое время: почвы, осадочные и метаморфические породы и свободный кислород воздуха. Мы ходим по трупам наших предков; мы дышим жизнью тех, кто давным-давно умер, и мы сами войдем в эту стихию, чтобы нами дышали наши потомки. «Все живое представляет непрерывно изменяющуюся совокупность организмов, между собою связанных и подверженных эволюционному процессу в течение геологического времени. Это динамическое равновесие, стремящееся с ходом времени перейти в статическое равновесие. <…> Чем более длительно существование, если нет никаких равноценных явлений, действующих в противоположную сторону, тем ближе к нулю будет свободная энергия».

Для того чтобы понять этот принцип, надо усвоить еще одно обстоятельство. Косное вещество планеты подчинено закону возрастания энтропии. А живое вещество, наоборот, обладает антиэнтропийными свойствами. И всё это многообразие живого и косного связано «биогенной миграцией атомов» или «биохимической энергией живого существа биосферы». Эта форма энергии столь же реальна и действенна, как и прочие, изученные физиками. И она, подобно им, подчиняется закону сохранения энергии, то есть может быть выражена в калориях и килограммометрах. За геологическое время наша планета обогащалась энергией, поглощая: 1) лучистую энергию Солнца; 2) атомную энергию радиоактивного распада внутри Земли; 3) космическую энергию рассеянных элементов, исходящую из нашей Галактики и эта форма энергии заставляет организмы размножаться до возможных пределов, подобно тому, как достаточно одного лепестка ряски, появившегося в пруду весной, чтобы к осени затянуло всю его поверхность до естественной границы – берегов. Тот же закон предельного распространения действителен для всех живых существ биосферы, а значит и для людей. Подчас биосферные откровения Гумилёва достигают высочайшего пафоса: «Благодаря оболочке из живого вещества (биосфера) наша планета принимает разные виды космической энергии (фотосинтез) и делает Землю разнообразной и прекрасной. Слава биосфере!»

Действительно, биосфера должна работать на каком-то известном виде энергии, потому что закон сохранения энергии для этнологии так же обязателен, как для физики и химии. Откуда же она получает энергию? Представьте, в холодном помещении вы положили в печь дрова, которые у вас есть, а больше нет, затопили и ждете, пока не произойдет выравнивание температуры внутри печки и температуры воздуха. Печь остывает, и остывает воздух. Это процесс энтропии, процесс замкнутой системы. Так что такое этнос? Какая система – открытая или закрытая? Отвечаю совершенно неожиданно: это система закрытая. Этнос получает один раз свою энергию, с помощью которой он начинает существовать, и, растратив ее путем рассеяния, при инерции он ее теряет и распадается, или приходит в равновесие со средой, то есть в гомеостаз. Историческое его существование, формообразование укладывается, как уже говорилось, в 1200—1500 лет, как это ни странно. А если бы это была открытая система, то этносы существовали бы вечно. И, с одной стороны, сейчас можно было бы встретить, к примеру, этрусков или шумеров. А с другой стороны, не было бы ни французов, ни англичан, этих сложных систем, которые возникли из-за энтропийного импульса и, теряя его, должны исчезнуть.

Одним словом, с биосферой при всем разнообразии подходов и обилии дефиниций более-менее ясно. Что касается ноосферы , то здесь разноголосица ничуть не меньше. Не подлежит сомнению лишь одно: исходя из сути самого понятия, речь идет о разуме . Но о каком? Существует узкое и широкое толкование разумности . В узкой трактовке единственным ноосферным субъектом выступает человек во всем многообразии своей деятельности с окружающей действительностью. В данном смысле ноосфера выступает высшим этапом эволюции биосферы и человечества, когда природа, естественная и искусственная среда становятся управляемыми под воздействием разумных преобразований. Многие так и представляют: сначала возникла биосфера, затем в результате ее эволюции и последовавшего на определенном этапе качественного скачка возникла ноосфера. Тем самым ноосфера смешивается и отождествляется с антропосферой , связанной исключительно с человеческой деятельностью. Применительно к планете Земля данный вывод вполне понятен, но стоит только его экстраполировать на бесконечную и неисчерпаемую Вселенную, как, казалось бы, совершенно бесспорный тезис начинает пробуксовывать.

В достаточно узком смысле понимал ноосферу и сам Вернадский, ибо именно об этом писал незадолго перед смертью: «Человечество, взятое в целом, становится мощной геологической силой. И перед ним, перед его мыслью и трудом, ставится вопрос о перестройке биосферы в интересах свободно мыслящего человечества как единого целого. Это новое состояние биосферы, к которому мы, не замечая этого, приближаемся, и есть ноосфера».

Вернадский не абсолютизировал подобное истолкование био– и ноосферы. Мысль великого ученого-космиста была постоянно устремлена к неизведанным и недостижимым пока что глубинам Вселенной. Он прекрасно осознавал, что Универсум можно правильно понять лишь в его целостности, и проблемы разумной жизни в бесконечной Вселенной отнюдь не ограничиваются ее далеко не совершенными проявлениями на Земле – одной из бесчисленного множества небесных тел. Сам Вернадский формулировал данную мысль следующим образом: «Научно понять – значит установить явление в рамках научной реальности – Космоса».

Вот почему наряду с узким существует иное, широкое, понимание разумности в целом и ноосферы в частности, когда они выводятся далеко за рамки одного лишь человеческого бытия и многообразной деятельности Homo sapiens . Если намеренно обострить постановку вопроса, то он прозвучит так: существовала ли ноосфера до человека ? Ответ на него возможен только положительный, поскольку в данной интерпретации разумность и сознательность распространяются и на безграничную Вселенную (Космический разум), и на отдельные формы движущейся материи – как известные, так и гипотетические: информационно-энергетическое поле, астральная среда, четвертое и последующие измерения пространства, физический вакуум, атомные и субатомные структуры. В соответствии с таким подходом вся разумная сторона Вселенной (Космоса) – это и есть ноосфера.

При этом неизбежно и вполне естественным образом размываются на первый взгляд казалось бы непреодолимые границы между наукой и мистикой, философией и богословием. Сказанное, однако, следует понимать лишь в том смысле, что религиозная и оккультная эзотерика затрагивают те же самые проблемы, из коих сложилась концепция био– и ноосферы. Именно таких взглядов придерживался и Циолковский: если перевести его научные откровения – иначе их не назовешь – на современный био– и ноосферный язык, то получается, что биосфера и ноосфера существовали и будут существовать всегда.

По проблеме ноосферы Л. Н. Гумилёв высказывался неоднократно, однако достаточно осторожно и обтекаемо, понимая, что в изучении данного важнейшего аспекта объективной реальности наука делает пока что первые и к тому же пробные шаги. Гумилёв в основном ограничивал проблему ноосферы вопросом об антропосфере и техносфере. Но такой подход не снимает и по-прежнему оставляет открытым целый ряд немаловажных вопросов, например, следующих: 1. Идет ли речь при истолковании ноосферы только о людском разуме или допустимо существование и иных его форм (включая внеземные)? 2. Существует ли ноосфера исключительно в границах планеты Земля или же она разлита по всему Космосу, допустим, в виде информационно-энергетического поля? 3. Имеется ли в космических масштабах общий (централизованный, так сказать) источник объективной ноосферной реальности, естественным и закономерным образом связанный с земным? И т. д. и т. п. Разумеется, в своих печатных работах Лев Николаевич подобных вопросов не ставил, но из этого вовсе не следует, что он над ними не размышлял…

Однако у ноосферы имеется еще один важный аспект. По своей сущности она является Божественной средой (если воспользоваться терминологией Тейара де Шардена). Как проявление Космического Разума ноосфера, вне всякого сомнения, есть Божественная ипостась. И в этом смысле различие между научной и теологической картинами мира не столь существенно. В ноосферном плане они тождественны. Как известно, Лев Гумилёв был православным, молитвенным человеком. По словам журналистки Л. Д. Стеклянниковой, когда ему было 24 года, он даже собирался стать священником и обратился за советом к своему духовному отцу, но тот ответил, что у нас много священников-мучеников, а нам нужны светские апологеты. И «я стал светским апологетом», – сказал Гумилёв. Но ведь он всю жизнь занимался своей наукой. В чем же тогда заключалась его апологетика? Она была в этой самой науке: нет никакого сомнения, что за всей этой энергией из Космоса стоит, конечно, Господь Бог[52]52
  Кстати, своим небесным покровителем Л. Н. Гумилёв считал святого Льва, папу римского (еще до разделения церквей и, следовательно, признаваемого Православной церковью). Жил он в V веке и прославился тем, что отвел от Рима полчища гуннов, намеревавшихся штурмовать Вечный город. Папа Лев назвал вождя гуннов Аттилу «бичом Божьим», выехал ему навстречу и убедил свирепого завоевателя развернуть орду в другом направлении. Лев Николаевич называл своего небесного покровителя первым «гуннологом», ибо папа Лев общался с Аттилой, скорее всего, на гуннском языке.


[Закрыть]…

ЭТНОСФЕРА

Гумилёв пользовался всеми родственными терминами для обозначения народонаселения в его исторически меняющихся аспектах: «человечество», «народ», «народность», «нация», «национальность» и др. Однако в центре его учения находится понятие «этнос», определяемое как «естественно сложившийся на основе оригинального стереотипа поведения коллектив людей, существующий как энергетическая система (структура), противопоставляющая себя всем другим таким же коллективам, исходя из ощущения комплиментарности». К этому можно еще добавить: этнос – не просто природное, а космопланетарное явление, аккумулирующее в себе совокупность мировых энергий – биосферную, ноосферную, геофизическую, геохимическую и пр. Всякий этнос образует определенную целостность и именно в таком виде подвергается воздействию ноосферы.

Понятию комплиментарности отводилась важная роль, ибо люди всегда объединяются на основе данного принципа – неосознанной симпатии к одним и антипатии к другим. Иными словами, есть положительная и отрицательная комплиментарность. Когда создается первоначальный этнос, то инициаторы этого возникающего движения подбирают себе активных людей именно по этому, комплиментарному признаку – выбирают тех, кто им просто симпатичен. «Иди к нам, ты нам подходишь» – так отбирали викинги юношей для своих походов. Они не брали тех, кого считали ненадежными, трусливыми, сварливыми или недостаточно свирепыми. Все это было очень важно, ибо речь шла о том, чтобы взять их к себе в ладьи, где на каждого человека должна была пасть максимальная нагрузка и ответственность за собственную жизнь и за жизнь своих товарищей. Так же основатели Древнего Рима – Ромул и Рем – отбирали себе в помощь крепких парней, когда они на семи холмах организовали группу, способную терроризировать окрестные народы. Эти ребята, по сути бандиты, потом стали патрициями, основателями мощной социальной системы.

Точно так же поступали и первые мусульмане; они требовали от всех признания веры ислама, но при этом в свои ряды старались зачислить людей, которые им подходили. Надо сказать, что от этого принципа мусульмане довольно быстро отошли. Арабы стали брать всех и за это заплатили очень дорого, потому что как только к ним попали лицемерные люди, те, которым было в общем абсолютно безразлично – один Бог или тысяча, а важнее были выгода, доходы и деньги, то к власти пришли последние – именно эти лицемеры. Их возглавил Моавия ибн Абу-Суфьян – сын врага Мухаммеда. Он добился власти, но как только принцип отбора по комплиментарности заменился принципом всеобщности, система испытала страшный удар и деформировалась.

Принцип комплиментарности на уровне этноса обычно именуется патриотизмом , находясь в компетенции истории, так как нельзя любить народ, не уважая его предков. Внутриэтническая комплиментарность, как правило, полезна для этноса, являясь мощной охранительной силой. Но иногда она принимает уродливую, негативную форму ненависти ко всему чужому; тогда она именуется шовинизмом. Комплиментарность на уровне культурного типа всегда умозрительна. Обычно она выражается в высокомерии, когда всех чужих и непохожих на себя людей называют «дикарями».

Принцип комплиментарности не относится к числу социальных явлений. Он наблюдается у диких животных, а у домашних известен каждому как в позитивной (привязанность собаки или лошади к хозяину), так и в негативной форме. Если у вас есть собака, то вы знаете, что она относится к вашим гостям избирательно – почему-то к одним лучше, к другим хуже. На этом принципе основано приручение животных, на этом же принципе основаны семейные связи. Но когда этот феномен рассматривается в исторически больших масштабах, то эти связи вырастают в очень могучий фактор – на комплиментарности строятся отношения в этнической системе. Так что рождению любого социального института предшествует объединение какого-то числа людей, симпатичных друг другу. Начав действовать, они вступают в исторический процесс, сцементированные избранной ими целью и исторической судьбой. Как бы ни сложилось их будущее, общность судьбы – условие, без которого нельзя выжить.

Такая группа может стать разбойничьей бандой викингов, религиозной сектой мормонов, орденом тамплиеров, буддийской общиной монахов, школой импрессионистов и т.п., но общее, что можно вынести за скобки, – это подсознательное взаимовлечение, пусть даже для того, чтобы вести споры друг с другом. Такие зародышевые объединения Гумилёв назвал консорциями . Консорции объединяют людей с общей судьбой. И тут уже не имеет никакого значения ни половая принадлежность, ни возрастная. Люди начинают тянуться друг к другу, они нуждаются друг в друге. Как наша Могучая кучка или школа «Мир искусства». Именно это общение поднимало их творчество. Иногда это бывает разбойничья банда. Иногда политическая партия. Иногда религиозная секта. Но это люди, связанные одной судьбой, это консорция. У них большая энергия. Они стараются расширить свою систему как только возможно. И часто им это удаётся! Консорции – это когда землепроходцы идут через всю Сибирь до Аляски. Шли казаки, шли устюжане из Великого Устюга. Там не смотрели – из Вологды ты или из Вятки, или из Москвы. Если хочешь в ватагу – берем! В Сибири без женщин жить нельзя – это все знают. Поэтому они женились на местных аборигенках – бурятках, якутках – и хорошо уживались. И вот создался новый субэтнос. Сибиряки, по Гумилёву, – не этнос, это – субэтнос. Это то, что ниже этноса. По старинке их называют челдонами, но они не обижаются, только не знают, откуда это странное слово. И никто не знает. Но они не считают своими «самоходов» – тех, которые пришли в Сибирь в XX веке, чтобы колонизовать ее. Это уже не свои. Не то что они не русские. Нет, русские, но уже другой субэтнос. Так же поморы отличаются от подмосковных крестьян или донских казаков. Однако как только наступает такая гроза, как 1812 год, Наполеон надвигается, они все объединяются и осознают, что они русские. Но вместе с тем они видят свою взаимную непохожесть.

Не каждая из консорций выживает; большинство при жизни основателей рассыпается, но те, которым уцелеть, входят в историю общества и немедленно обрастают социальными формами, часто создавая традицию. Те немногие, чья судьба не обрывается ударами извне, доживают до естественной утраты повышенной активности, но сохраняют инерцию тяги друг к другу, выражающуюся в общих привычках, мироощущении, вкусах и т. п. Эту фазу комплиментарного объединения Гумилёв наименовал конвиксией . Она уже не имеет силы воздействия на окружение и подле жит компетенции не социологии, а этнографии, поскольку эту группу объединяет быт. В благоприятных условиях конвиксии устойчивы, но сопротивляемость среде у них стремится к нулю, и тогда они рассыпаются среди окружающих консорций.

Еще одним этногенетическим образованием, диаметрально противоположным комплиментарным структурам, является химера – сосуществование двух и более чуждых суперэтнических этносов в одной экологической нише. Механизм образования этнической химеры, по Гумилёву, следующий. Возникшая вследствие толчка, суперэтническая система тесно связана с природой своего региона. Ее звенья и подсистемы – этносы и субэтносы – обретают каждый для себя экологическую нишу. Это дает им всем возможность снизить до минимума борьбу за существование и обрести возможности для координации, что, в свою очередь, облегчает образование общественных форм. Но если в эту систему вторгается новая, чужая этническая целостность, то она, не находя для себя экологической ниши, вынуждена жить не за счет ландшафта, а за счет его обитателей. Это не соседство и не симбиоз, а химера, то есть сочетание в одной целостности двух разных несовместимых систем. В зоологии химерными конструкциями называются, например, такие, которые возникают вследствие наличия глистов в органах животного. Животное может существовать без паразита, паразит же без хозяина погибает. Но, живя в его теле, паразит соучаствует в его жизненном цикле, диктуя повышенную потребность в питании и изменяя биохимию организма своими гормонами, вводимыми в кровь или желчь хозяина или паразитоносителя. В этом отличие химерности от симбиоза. При симбиозе, например, рак-отшельник носит на своей скорлупе актинию, защищающую его от врагов; актиния же, передвигаясь на раке, находит больше пищи.

При симбиозе на суперэтническом уровне оба компонента питаются дарами природы и сосуществуют, что не исключает эпизодических конфликтов. Но все ужасы суперэтнических столкновений при симбиозе меркнут перед ядом химеры на уровне суперэтноса. А вот метисация на уровне этноса или субэтноса может породить либо ассимиляцию, либо реликтовый субэтнос, что летальных результатов не дает.

С позиций предложенной Л. Н. Гумилёвым концепции этнического поля, колеблющегося с определенной частотой или ритмом, химера представляет собой наложение двух различных ритмов, создающее какофонию. Эта какофония воспринимается людьми на уровне подсознания и создает характерную для химеры обстановку всеобщей извращенности и неприкаянности, а также порождает антисистемные умонастроения.

Естественно, что крепкие, пассионарно напряженные этнические системы не допускают в свою среду посторонние элементы. Поэтому до XII века в Западной Европе химерные конструкции встречаются редко. Зато они появляются в начале XIII века. В качестве примера можно привести государство, созданное орденом меченосцев в Прибалтике, проводившим военные операции при участии воинственных ливов и кормившимся за счет закрепощенных леттов и куров. Ни ливам, ни леттам не была нужна кровавая война с псковичами и литовцами, но они оказались в системе, где чужеземцы ими помыкали, а деваться было некуда. Поэтому приходилось класть головы за чужое дело.

Другие примеры химер: контакт хуннов и китайцев в III веке новой эры (после захвата большей части Ханьского Китая хуннами). Контакт привел к гибели почти всех включенных в него этносов; Арабский халифат в X веке новой эры, где арабы путем создания гаремов смешались с другими суперэтносами (на этом фоне возникла антисистема исмаилитов). Аналогичные процессы протекали в Оттоманской Порте, но химера была безвредной (антисистем до XIX века не возникало). Химерой было Болгарское царство (созданное болгарами на славянских землях в 660 году новой эры). Здесь распространилась антисистема богумилов. Существовали химеры также в доколумбовой Америке (государства инков и муисков). Они были разрушены испанскими конкистадорами.

Большинство перечисленных химер сложилось за счет вторжения представителей одного суперэтноса в области проживания другого, после чего агрессор стал жить не за счет использования ландшафта, а за счет побежденных. Результатом в конечном итоге всегда бывает распад и гибель химер, так как победители деградируют не в меньшей степени, чем их жертвы. Для России эта проблема в целом оказалась исключительно болезненной, так как ни один этнос не соглашался признать себя «паразитирующей структурой». Кое-кто даже прямо обвинял Л. Н. Гумилёва в ксенофобии, но от приводимых ученым аргументов просто так отмахнуться было невозможно…

* * *

Перенеся акцент исследования на природное содержание понятия и увязав его с конкретно-историческим материалом, Гумилёв открыл перед своими последователями и читателями воистину безбрежные перспективы. Сама тема действительно оказалась неисчерпаемой и захватывающе интересной. В самом деле, разве может кого-нибудь оставить равнодушным вопрос о его собственной этнической принадлежности, которая к тому же изменяется в пространстве и во времени? Какие природные закономерности создают «лицо народа»? Почему этносы рождаются и умирают? Почему в их истории активные периоды жизнедеятельности сменяются пассивными? Отвечая на эти и другие поставленные вопросы, Гумилёв приводит замечательные слова Пришвина, представляющие собой подлинный гимн природному началу этнических явлений: «<…> Этногенезы – природные процессы, и потому они, „как иволги, поют на разные лады“. М. М. Пришвин, отметив это в своей дивной поэме „Фацелия“, вспомнил мысль Гёте о том, что природа создает безличное, а только человек личен. Нет, писал М. М. Пришвин, „только человек способен создавать… безликие механизмы, а в природе именно все лично, вплоть до самих законов природы: даже и эти законы меняются в живой природе. Не всё верно говорил даже и Гёте“».