Текст книги "Лев Гумилев"

Автор книги: Валерий Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Интерлюдия 1
ПРЕСВИТЕР ИОАНН

В реальность этого мифического священника, властителя евразийской христианской державы, впечатлительное Средневековье верило на протяжении почти что полувека. В XII веке византийский император Мануил Комнин получил послание от имени пресвитера Иоанна, которое вскоре стало всеевропейским бестселлером (аналогичное письмо пришло и на имя римского папы Александра III). Почти что сказочные тексты посланий заворожили весь христианский мир. Из уст в уста передавались фантастические подробности о безграничных владениях восточного владыки, о его баснословных богатствах, о диковинных зверях, птицах и прочих невиданных существах, которые водились в далеких азийских землях. Небольшой отрывок из весьма обширного послания, переведенный с греческого языка, позволяет представить, что именно лишало покоя наших впечатлительных средневековых пращуров:

«<…>Я, пресвитер Иоанн, господин господствующих, и никто из царствующих на этой земле не сравнится со мной богатством, доблестью и силой. Семьдесят два царя являются моими подданными. Я правоверный христианин, и повсюду, где распространяется власть наша, мы защищаем неимущих христиан и поддерживаем их своею милостыней. Имеем мы желание посетить вместе с большим войском Гроб Господень, ибо следует во славу величия нашего унизить и разбить недругов Креста Христова и превознести благословенное Имя Его.

В трех Индиях властвуем мы, и простираются наши владения от внутренней Индии, где покоится тело святого апостола Фомы, по пустыне и на восход солнца и возвращается по Великому Спуску в Вавилонской пустыне до самой Вавилонской башни. Семьдесят

две области служат нам, и лишь немногие из них христианские, в каждой правит свой царь, и все они являются нашими подданными. В стране нашей родятся и обитают слоны, верблюды двугорбые и одногорбые, гиппопотамы, крокодилы, метагалинарии, жирафы, финзерты, пантеры, дикие ослы, львы белые и червонные, белые медведи, белые дрозды, немые цикады, грифоны, тигры, ламии, гиены, дикие быки, стрельцы, дикие люди, рогатые люди, фавны, сатиры и женщины той же породы, пигмеи, кинокефалы, гиганты высотой в четыреста локтей, одноглазые, циклопы и птицы, называемые фениксами, и

почти все виды животных, какие только существуют на свете.

В некоторых других наших провинциях обитают муравьи размером с поросят, и у них по шесть ног и крылья как у морской саранчи, зубы у них внутри пасти – те, которыми

они жуют, – больше, чем у собак, а снаружи клыки длиннее, чем у лесных кабанов, этими клыками они убивают людей и животных. <…>

В отдаленных пределах мира, обращенных к югу, расположен большой необитаемый остров, на который Господь во всякое время года два раза в неделю проливает обильным дождем манну небесную, которой питаются живущие вокруг люди. А другой

пищи у них нет. Они не пашут, не сеют, не обрабатывают землю, чтобы собрать с нее урожай. Эта манна имеет тот же вкус, что и та, которую собирали сыны Израиля во время исхода из Египта. Они не сходятся ни с какой иной женщиной, кроме своей жены. Они не знают ни ненависти, ни зависти, живут в мире, не ссорятся друг с другом из-за имущества. Никто не выделяется среди них, за исключением тех, кого мы посылаем для сбора наших

податей. Ежегодно нагружают они пятьдесят слонов и пятьдесят же гиппопотамов чистейшим бальзамом и столько же – драгоценными камнями и чистым золотом. Ибо земли эти изобильны драгоценными камнями и червонным золотом. Люди, вкушающие хлеб небесный, живут по пятьсот лет. И воистину каждые сто лет они омолаживаются и обновляются полностью, испив трижды из источника, который бьет из-под дерева, стоящего на том острове. А вода эта, как было сказано, избавляет их от старости, и с ее помощью они освобождаются от бремени лет и выглядят словно тридцатилетние или сорокалетние. По истечении же пятисот лет они умирают, и в соответствии с обычаем того народа их не хоронят, но переносят на упомянутый выше остров и кладут на растущие там деревья, крона которых очень густая и никогда не опадает. Тень этих деревьев наиприятнейшая, а аромат их плодов наисладчайший. Мертвые тела там не тлеют и не превращаются в прах, но остаются словно живыми и такими пребудут, как предсказал один из пророков, до прихода Антихриста. <…>».

В древнерусском переложении греческого текста, сделанном еще в XIII веке, более подробно говорится о знаменитой птице Феникс : в новолуние она свивает себе гнездо, приносит с неба огонь, сама сжигает свое гнездо, и сама здесь тоже сгорает, и в этом пепле зарождается червь, покрывается перьями и потом становится единственной, той же самой птицей, другого плода у этой птицы нет; а живет она пятьсот лет. Из канонического же вышеприведенного греческого варианта видно, что здесь речь идет о классическом золотом веке в средневековом представлении о нем и христианизированной интерпретации[40]40
  Сама легенда о золотом веке имеет наидревнейшее происхождение, отголоски ее можно найти в эпосах степных народов – монгольском «Гэсэре» и калмыцком «Джангаре» и т. д. и т. п.


[Закрыть]. Можно, конечно, искать истоки золотого века в самой что ни на есть глубокой гиперборейской древности. Но Л. Н. Гумилёва в его книге и проводимом историческом расследовании интересовал совершенно другой вопрос: кто же была на самом деле эта загадочная фигура Средневековья, прозванная пресвитером Иоанном?

Лев Николаевич считал (и именно это доказывает на десятках и сотнях страниц своей книги), что христианским властителем Азии в ту эпоху был один из ханов степной орды каракитаев (или киданей ), исповедовавшей в основной своей массе несторианскую ересь[41]41
  Несторианство – отклонение от ортодоксального христианства, возникшее в V веке в Византии. Его основатель и главный пропагандист – константинопольский патриарх Несторий. Он настаивал на том, что Дева Мария естественным путем родила Христа, обыкновенного человека, лишь впоследствии ставшего Сыном Божьим. Мать воскресшего Мессии несториане именовали не Богородицей, а Христородицей. Патриарх пропагандировал свои доводы в лаконично-афористической форме вроде того, что «у Бога не может быть матери» В 431 году Эфесский собор осудил несторианство как еретическое учение. Большинство несториан бежало на Восток и создало влиятельные колонии в Иране и Средней Азии, а в дальнейшем – в Китае и прилегающих к нему с севера степных районах. Здесь ересь надолго сделалась доминирующей христианской сектой. Немногочисленные несторианские общины существуют и поныне – в Сирии, Ираке, Иране, Индии.


[Закрыть]. От самоназвания этноса – (кара) китаи – возникло русское наименование страны Китай и населяющих ее многочисленных народов, всех скопом сегодня именуемых китайцами. Считается, что соответствующая огласовка топонима и этнонима пришла к нам от монголо-татар.

Так это или не так, в данном случае не столь важно. Гораздо важнее, что в действительности степняки-каракитаи не имели ничего общего с исконными подлинными китайцами ни по языку, ни по происхождению. Собственно китайцы, издревле жившие в районе великих рек Янцзы и Хуанхэ, называют себя ханьжень (люди Хань) или «чжунгожень» (люди Срединного государства). Каракитаи были для ханьцев (чей язык в настоящее время является официальным государственным языком Китайской Народной Республики) пришлым чужеязычным народом, происхождение которого терялось во тьме веков.

Долгое время каракитайские племена кочевали на территории современной Маньчжурии, изредка беспокоя набегами южных соседей. Но в X веке, подчинив все местные народы, каракитаи образовали государство Ляо – самую сильную и могучую державу во всей Северо-Восточной Азии. Став сильными, каракитаи обрели уверенность и наглость. У них пробудился звериный аппетит, присущий всем захватчикам, и, смело преодолев Великую Китайскую стену, которая до тех пор отрезвляюще действовала на всех кочевников, начиная с гуннов, каракитаи начали планомерное наступление на китайскую империю Сун, сменившую распавшееся Танское государство.

Сметая императорские полки, каракитаи в короткое время завладели огромной территорией и вышли на берега Янцзы. Над китайской империей нависла угроза полного разгрома. С большим трудом императору удалось задобрить алчных кочевников и заключить с ними мир на кабальных условиях. К ставкам каракитайских ханов нескончаемым потоком потянулись обозы с данью – драгоценностями, серебром и лучшими сортами китайского шелка. Богатство и довольство, сытость и покой, раболепие и славословие притупили бдительность каракитайских владык. Вновь окрепшая Сунская империя сумела договориться с сильными племенами чжурчженей и, внезапно ударив по каракитаям, сбросила иго поработителей.

Разгромленные остатки каракитаев бежали далеко на запад. Совершив бросок через Центральную Азию, они остановились на территории между Иртышом и Амударьей и основали здесь спустя некоторое время государство каракитаев. Однако на сей раз под власть каракитаев попали тюркские племена, которые не имели сказочных богатств китайских императоров. Но тем тяжелее оказался гнет, который лег на плечи народов, населявших Туркестан. Изведав позор поражения, былые властители Восточной Азии с остервенением цепного пса, которого сильно побили палкой, набросились на местное население, присваивая и отбирая все, что только можно.

Еще в пору господства над Сунской империей каракитаи приобщились к культуре своих данников. У китайцев были переняты одежда, прически, иероглифическое письмо, усвоены обычаи и традиции. И все же каракитаи не ассимилировались полностью. Они сохранили свой язык и психологию кочевников. Государство каракитайских гурханов на территории Средней Азии оказалось недолговечным. Рыхлое пестроязычное, со слабой центральной властью, опиравшейся главным образом на силу кнута, оно просто дожидалось более сильного господина, который бы мог без труда прибрать, к рукам этот непрочный конгломерат племен и народов.

И хозяин вскоре нашелся. Владение каракитаев оказалось по существу единственным государством, которое без боя сдалось на милость Чингисхана. Монголы не погнушались услугами добровольных рабов. И не было у монгольских ханов, нойонов и нукеров более преданных и более исполнительных прислужников, чем каракитаи, из среды которых вербовались чиновники, писцы, казначеи, толмачи, лекари, гадатели и толкователи снов.

Незадолго до смерти Чингисхан подарил земли бывшего государства каракитаев своему второму сыну Чагатаю, прибавив ко вновь образованному улусу опустошенные области Самарканда и Бухары. В то время как младшие братья Угедей и Толуй завоевывали Северный Китай, а племянник Батый, сын умершего Джучи, топтал и жег русские княжества, Чагатай спокойно кочевал в долине реки Или, проводя жизнь в пирах, охотах и любовных утехах. Здесь по-прежнему процветало несторианство, которое пользовалось высочайшим покровительством. (По подсчетам Гумилёва, к XIII веку три четверти евразийских кочевников являлись христианами несторианского направления.) Впрочем, процветал и традиционный монгольский шаманизм, поощрялся ислам, через некоторое время ставший официальной религией Золотой Орды, и, наконец, поддерживалось православие русских князей, ставших данниками монгольских ханов.

Но вернемся к пресвитеру Иоанну. Если степное несторианское государство некогда послужило источником легенды, то откуда у исконных степняков взялось имя христианского владыки? Л. Н. Гумилёв пояснял: это всего лишь трансформация и приспособление к более привычному для европейцев звучанию какого-то незнакомого азиатского имени. Так, одного из предводителей каракитаев, согласно персидским источникам, звали Эниат, или Иннан; имя это легко переделывается в христианизированного Иоанна. Или: широко распространенный и не нуждающийся в переводе титул китайских князей звучит как «ван ». Монголы переняли это понятие, отождествив с собственным – хан (поучилось ван-хан ). Для европейцев же (включая и русских переписчиков) монголо-китайская терминология превратилась в христианскую ономастику, и «ван » превратился в Ивана (Иоанна ).

Одним словом, Гумилёв блестяще доказал, что тот пресвитер Иоанн, которого Европа, Русь и Византия приняли за реальность, является на самом деле фантомом .[42]42
  Гумилёв полагал, что слух о христианском царстве пресвитера Иоанна был преднамеренно запущен из Иерусалимского королевства (временного ближневосточного владения крестоносцев) в преддверии 2-го Крестового похода для того, чтобы направить вновь созданную армию европейских рыцарей на соединение с войском азиатского христианского властителя и вместе с ним ударить не по арабам, а по туркам, неожиданно появившимся на Ближнем Востоке, незадолго до того захватившим Эдессу, начинавшим планомерную экспансию в Малой Азии, которая завершилась созданием Османской империи.


[Закрыть] Но тем самым Лев Николаевич косвенно затронул еще одну – более общую и более болезненную проблему: история, которая всеми воспринимается как незыблемая наука, на самом деле может оказаться всего лишь мистификацией. Происходит же это оттого, что реальные события и факты, действительно некогда имевшие место, подменяются надуманными теоретическими конструкциями и безосновательными гипотезами.

Тем самым ученый – вольно или невольно – покусился на святая святых общественных наук, к которым по сложившейся классификации относилась и история. Поэтому совсем неудивительно, что критика в адрес более чем смелой книги Гумилёва не заставила себя ждать. Причем первый удар был сразу же нанесен из «главного орудия»: с развернутой, но бьющей мимо цели критикой книги о пресвитере Иоанне выступил один из самых авторитетных и заслуженных историков, директор Института археологии Академии наук СССР академик Борис Александрович Рыбаков (1908– 2001). Хлесткая рецензия маститого ученого, появившаяся в 1971 году в мартовском номере академического журнала «Вопросы истории», вовсе не представляла собой образец строгого научного анализа, это, скорее, кураж облеченного властью научного бюрократа, для которого исходный материал для заказанной зубодробительной рецензии готовит безымянная группа лизоблюдов из числа подчиненных научных сотрудников.

Особый гнев сановного академика в книге Гумилёва вызвала глава, посвященная нетривиальной трактовке «Слово о полку Игореве». По существу, против нее главным образом и было направлено острие разгромной рецензии (если не считать, конечно, полнейшего неприятия гумилёвской методологии). В чем же разошлись два классика (сейчас это совершенно ясно) отечественной науки? Действительно, Л. Н. Гумилёв предложил весьма экстравагантную и малоубедительную для большинства читателей интерпретации великого памятника древнерусской литературы.

По мнению Гумилёва, «Слово» представляет собой типичный политический памфлет, написанный не в XII, а в XIII веке и направленный в виде скрытых намеков против «протатарской политики» Александра Невского (подробнее об этом – ниже). Кроме того, в тексте «Слова» в закодированном виде содержится критика некоторых несторианских реалий. Как уже отмечалось, значительная часть монголов в момент их нападения на Русь исповедовала христианство несторианского толка. Остальные придерживались традиционных шаманских представлений (отсюда, кстати, по Гумилёву, образ «мыслена древа» в «Слове о полку Игореве» – типичный шаманский символ). Безымянный и якобы прозападнически настроенный автор древнерусского шедевра (этого Гумилёв не отрицал) вынужден был прибегнуть к «эзопову языку», так как опасался преследования со стороны русских князей и церковных иерархов, ориентировавшихся на союз с ордой.

Гумилёв считал, что за половцами «Слова о полку Игореве» в действительности скрываются татары. Преображение реальных исторических субъектов в образы-символы – характерный литературный и методологический прием средневекового миросозерцания. При этом Гумилёв указывает на бесспорный факт – полнейшее расхождение между реальным историческим событием и его отображением в классическом эпосе «Песнь о Роланде», где описывается гибель знаменитого французского рыцаря в битве с сарацинами. На самом деле Роланд погиб не от мусульманского меча, а в результате нападения из засады христианского отряда баскских партизан. Увлеченный своей идеей, которая, к слову сказать, до сих пор мало кого убеждает, Гумилёв почему-то прошел мимо того самоочевидного факта, что главный герой «Слова» – князь Игорь (безотносительно, как расценивать и истолковывать поэтическое повествование о нем) – является типичным пассионарием , способным воодушевить и повести за собой массу людей.

* * *

Но вернемся к легенде о пресвитере Иоанне. Ясно, что она интересовала Гумилёва не сама по себе; она нужна была ему, чтобы досконально разобраться в некоторых сложных перипетиях истории Великой степи. Так, его с давних пор занимал вопрос: почему в пустынных степях Монголии внезапно и чуть ли не на пустом месте возникла могучая империя Чингисхана, которая в течение ста лет быстро распалась на самостоятельные части? И как могло случиться, что немногочисленные монгольские племена, численность которых никогда не превышала миллиона человек, сумели не просто объединиться и создать самую непобедимую армию Евразии, но и сокрушить (к тому же в войнах на три фронта ) самые могущественные государства той эпохи, чье население на порядки превышало численность самих монголов. (К примеру, в завоеванном монголами Северном и Южном Китае проживало в то время около 100 миллионов человек в среднеазиатских владениях разгромленных Хорезмшахов – 20 миллионов, в завоеванных русских княжествах – около 10 миллионов. А были ведь еще Тангутское государство Иран, Багдадский халифат и др.) Монгольское конное войско никогда не превышало трехсот тысяч человек (да и то с учетом рекрутов из завоеванных стран), к тому же действовало оно отдельными армиями в разных частях света (Сам Гумилёв называл гораздо меньшую цифру, объясняя, что конная армия кочевников, если она превышает 100 тысяч не в состоянии прокормить себя и лошадей.)

На эти и аналогичные вопросы Л. Н. Гумилёв ответил в дальнейших своих исследованиях и публикациях. При этом в центре проблемы по вполне понятным причинам оказалась личность Чингисхана – одного из величайших завоевателей всех времен и народов.

Интерлюдия 2
ЧИНГИСХАН

Согласно семейной легенде, не подтвержденной, однако, документально, по материнской линии Лев Николаевич вполне мог считать себя потомком рода Чингизидов. Вот что говорится в одной из записных книжек Анны Андреевны: «Моего предка хана Ахмата убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, этим, как повествует Карамзин, кончилось на Руси монгольское иго. Этот Ахмат, как известно, был Чингизидом. Одна из княжон Ахматовых, Прасковья Егоровна, в XVIII в. вышла замуж за богатого и знатного сибирского помещика Мотовилова. Егор Мотовилов был моим прадедом. Его дочь, Анна Егоровна – моя бабушка. Она умерла, когда маме было 9 лет, и в честь ее меня назвали Анной».

Независимо от того, как относиться к подобной информации с научной точки зрения (многие подвергли приведенные сведения сомнению), сам Лев Николаевич воспринимал факты, сообщенные матерью, вполне серьезно. В одном из интервью он прямо заявил, что в его жилах течет кровь старшего сына Чингисхана Джучи, основателя Золотой Орды. Колоссальная, не вмещающаяся в обычные европейские представления фигура «завоевателя вселенной» – Чингисхана привлекала Гумилёва со школьной скамьи. И, как уже отмечалось, одним из наиболее совершенных стихотворно-драматических его произведений, сочиненных еще в юности, считается драма «Смерть князя Джамуги». Написанная в двух вариантах – двухактном и пятиактном – она посвящена ранней истории Чингисхана, носившего в то время имя, данное ему при рождении, – Темучин (современное написание – Темуджин[43]43
  Устоявшегося написания данного имени до сих пор не существует. Сам Гумилев в разные годы писал его по-разному: в молодости – «Темучин», в зрелые годы – «Тэмуджин»


[Закрыть]).

Молодого автора не могла не занимать трагедийная коллизия взаимоотношений двух верных друзей, двух побратимов-анда, еще недавно спавших под одним одеялом и деливших пополам радость и горе и вдруг в предвкушении власти ставших соперниками. Завязалась кровопролитная война между двумя стремившимися к гегемонии группировками. Победил Темучин: провозглашенный и нареченный Чингисханом, он приказал казнить своего недавнего друга, а тот безропотно согласился с жестоким приказом. Отсюда следует простой вывод, относящийся к любым эпохам и народам: власть и дружба – вещи несовместимые.

Сюжет заимствован из эпической монгольской книги, в русском переводе именуемой «Сокровенное сказание» и сохранившейся только на китайском языке. Воистину великое произведение восточной литературы, книга эта с ранней юности завладела умом Льва Гумилёва. Поэтому о ней стоит сказать особо, тем более что в зрелые годы сам Лев Николаевич посвятит «Сокровенному сказанию» специальную работу – «"Тайная" и "явная" история монголов XII—XIII вв.», напечатанную в составе коллективной монографии «Татаро-монголы в Азии и Европе» (М., 1970 – то есть вышедшая в один год с интересующей нас книгой «В поисках вымышленного царства»).

При знакомстве с «Сокровенным сказанием» европейского читателя (в том числе и российского) прежде всего поражает несоответствие содержания монгольского классического шедевра тому, что обычно излагается в учебниках, энциклопедиях или справочниках. Это касается и сообщаемых фактов, и акцентов, и структуры приводимого материала. Главными здесь представлены события, могущие показаться на первый взгляд второстепенными на фоне глобального потока истории: например, месть Чингисхана (Темуджина) за убийство отца, а также собственное преследование, пленение и унижение выглядят более значимыми, чем последующее завоевание полумира (описание походов Чингисхана, потрясших Европу и Азию, занимает всего несколько заключительных страниц).

В легендарной истории монголов и родословной самого Чингисхана имеются два загадочных и воистину сакральных события, несомненно сыгравшие важнейшую роль в их пассионарном пробуждении. Речь идет о горном, если так можно выразиться, происхождении монгольского народа и самого выдающегося его представителя. С горами связано рождение или начало активной деятельности многих выдающихся исторических личностей. На вершинах гор открылась истина и совершилось богооткровение для Иисуса, Зороастра, Моисея, Мухаммеда. Вероятно, по той же причине на горных вершинах или в их близи воздвигались храмы и монастыри.

Сам Чингисхан, как ни странно звучит это для неискушенного читателя, также родился в горной местности – скорее всего, на территории современной Читинской области: примерно в 250 километрах от Нерчинска на берегах реки Онон. Мысль о «российском происхождении» Чингисхана впервые высказал первый ученый-бурят Доржи Банзаров (1822—1855). Незадолго до кончины он говорил своим друзьям: «Знаете ли, я удивлю вас! Я докажу вам ясно, что предки Чингисхана жили у нас – где бы вы думали? В баргузинской степи!» Банзаров даже отправлял в те места поисковую группу, но ее отчет впоследствии затерялся. Есть и другое мнение: Темуджин – будущий Чингисхан – родился на территории современного Китая, в предгорьях Большого Хингана, но это – тоже горы. Самый прославленный полководец Чингисхана – Субудай (Субетай-баатур) – ему монголы обязаны всеми главными победами на Востоке и на Западе (включая разгром Руси) – также родился в горах и был урянхайцем , или, по-современному, тувинцем . Вообще, и Чингисхан и Субудай были по рождению сибиряками .

Именно с «горной историей» монголов связана одна чрезвычайно любопытная легенда, которую приводит в своей летописи знаменитый персидский историк Рашид ад-дин (1247-1318), повествующий о жизни будущих покорителей мира еще до того, как у тех пробудилась потребность в дальних походах.

Прежде они сами терпели одно поражение за другим и вынуждены были под натиском более сильных и воинственных киданей (китаев) скрыться в недоступной горной местности:

«И вот они нашли одно место, бывшее месторождением железной руды, где постоянно плавили железо. Собравшись вместе, они заготовили в лесу много дров и уголь, зарезали семьдесят голов быков и лошадей, содрали с них целиком шкуры и сделали из них кузнечные мехи. Затем заложили дрова и уголь у подножия того косогора и так оборудовали место, что разом этими семьюдесятью мехами стали раздувать огонь под дровами и углем до тех пор, пока тот горный склон не расплавился. В результате оттуда было добыто безмерное количество железа и вместе с тем открылся и проход. Они все вместе откочевали и вышли из той теснины на простор степи».

Сквозь фантастический туман легенды здесь явственно проступают некоторые удивительные реалии. Кузнечное искусство предков монголов совместилось в их памяти с каким-то природным извержением расплавленного магматического железа из недр земли, принятым совершенно искренне за деяние рук своих или за результат воздействия шаманов. На самом же деле речь могла идти об обычном вулканическом извержении, но без катастрофических последствий. Или же в памяти монголов сохранилось воспоминание о наидревнейших временах, когда они существовали еще в составе нерасчлененной этнолингвистической и социокультурной целостности – праматери современных цивилизаций – и обитали в местах, весьма отдаленных от степных регионов Центральной Евразии.

Находясь в горной местности, предки монгольского народа вполне могли столкнуться с природным явлением, вызвавшим мощное электромагнитное излучение и породившим пассионарный толчок. И именно с того самого момента монголы из тихого, забитого и отовсюду гонимого племени превратились в пассионарный этнос , который вскоре стал вершителем мировых судеб. Не было бы «расплавленной горы» и ее излучения (на память сразу же приходит евангельский Фаворский свет) – трудно сказать, как бы вообще сложилась дальнейшая история и самих монголов, и всего остального мира.

Железо в приведенном монгольском предании тоже отнюдь не случайно. Например, сакральные особенности острова Валаам на Ладожском озере во многом объясняются наличием большого количества железной руды на том самом месте, где воздвигнут знаменитый русский монастырь. Железорудный субстрат и обеспечивает тот благоприятный энергический ток, который чувствуют все, кто посещает это воистину священное место. Не приходится сомневаться, что таковым оно было всегда. И задолго до того, как сюда пришли первые христианские монахи, испокон веков (быть может, не одно тысячелетие) остров Валаам, благодаря своим геокосмическим особенностям, привлекал сюда людей независимо от того, какую языческую религию они исповедовали и к какому этносу принадлежали.

Но и у монголов на сей счет существуют сакральные предания. По мнению некоторых специалистов, имя Темуджин в древнемонгольском языке означало «кузнец», и будущий «покоритель вселенной» имел непосредственное отношение к этой почетной и магической профессии. Считалось, что наковальня Чингисхана, сделанная из таинственного металла бурын (имеющего свойства меди и железа), находилась на горе Дархан. Безлесую эту гору с плоской, как стол, вершиной и сегодня можно увидеть возле села Новоселенгинска на левом берегу реки Чикой. Здесь когда-то богатырь Темуджин ковал оружие для будущих своих побед…

Личные качества, военные и организаторские способности Чингисхана обычно под сомнение не ставятся. Но вопрос этот нередко заостряется: можно ли назвать его гениальным полководцем? Нет?! Тогда каким образом монгольскому самородку удалось завоевать полмира, территорию намного большую, чем завоевал Александр Македонский, в полководческом гении которого никто не сомневается? Завоевательный «рекорд» Чингисхана вообще не преодолен никем; в любом подобном «рейтинге» его имя окажется первым. Уверенно займет Чингисхан свое законное место в первой «пятерке» величайших геополитиков – вместе со все тем же Александром Македонским, Тимуром (Тамерланом), Наполеоном и Сталиным.

Один из основоположников «евразийской теории» Г. В. Вернадский констатировал: «Следует признать, что Чингисхан был не только гениальный полководец, но и государственный деятель крупного размаха, творец нового имперского права». Сам же Гумилёв был склонен  говорить о выдающихся организаторских способностях Чингисхана, а не о его полководческом таланте; гениальными полководцами в таком случае следует признать его выдающихся сподвижников, по существу не знавших поражений. Кроме того, Чингисхан действительно не стремился, подобно Александру Македонскому, в самую гущу боя и не участвовал в битвах, имевших тактическое значение, зато умело, и учитывая советы соратников, определял стратегическое направление главных ударов.

Г.В. Вернадскому вторит другой евразиец-классик, выдающийся филолог, историк и мыслитель – Николай Сергеевич Трубецкой (1890-1938): «Чингисхан был не только великим завоевателем, он был и великим организатором. Как всякий государственный организатор крупного масштаба он в своей организационной деятельности руководствовался не только узкопрактическими соображениями текущего момента, но и известными высшими принципами и идеями, соединёнными в стройную систему. Как типичный представитель туранской расы он не способен был сам ясно сформулировать эту систему в отвлечённых философских соображениях, но тем не менее ясно чувствовал и сознавал эту систему, был весь проникнут ею, и каждое отдельное его действие каждый его поступок или приказ логически вытекал из этой системы. <…> Согласно государственной идеологии Чингисхана, власть правителя должна была опираться не на какое-нибудь господствующее сословие. Не на какую-нибудь правящую нацию, не на какую-нибудь определённую правящую религию, а на определённый психологический тип людей».

В чём же тогда причина столь грандиозных полководческих и геополитических успехов? Гумилёв указывает на главную причину, объединяющую и катализирующую прочие личные качества: это – невероятная сила воли . Однако воли одного человека недостаточно; необходимо, чтобы в твоём окружении оказалось ещё несколько таких же волевых людей (первоначальная «критическая масса» – не менее пяти-семи человек; затем она множится по принципу «цепной реакции»). И Чингисхан сумел найти таких людей, которые, соответственно, и именовались – «люди длинной воли» [44]44
  Князь Игорь, организовавший поход на половцев, был несомненным пассионарием. Но он потерпел неудачу потому, что в его окружении не было похожих людей, способных создать необходимую «критическую массу» (один только – Буй Тур Всеволод, но одного явно недостаточно).


[Закрыть].

Они-то и помогли Темуджину сначала стать владыкой объединённых монголов и сопряжённых с ними других племён и народностей (например, татар, самоназвание которых впоследствии перешло на всю орду, независимо от языковой и этнической принадлежности составляющих ее частей). Гумилёв видел в них людей особого поведенческого настроя, отличавшихся от своих предков и соплеменников большей энергичностью, предприимчивостью, способностью к самопожертвованию, короче говоря – пассионарным напряжением. Все они заражали этим духом тех, кто случайно к ним примкнул. И те вели себя аналогичным образом, видя в послушании хану высшую цель своей жизни. Не произволу хана подчинялись они, а закону, называемому Яса, которому подчинялся сам хан. Именно «людям длинной воли» Чингисхан обязан тем, что он стал «властелином вселенной». Еще заполярной зимой в Норильске в пятиактной драме, посвященной своему герою, Гумилёв писал:

 
Мы одни, но с нами копья наши!
Нет коней, найдем коней чужих!
Пусть они пускают кругом чаши,
Скоро горькой станет чаша их!
Мы непоправимое оплачем.
Но пройдем во все концы дорог,
Потому что с нами Бог Удачи,
Бог победы, копьеносный Бог.
 

Волевое начало во все времена играло важнейшую роль в общественной жизни и деяниях конкретных людей. Гумилёв считал волевой акт природным явлением, поскольку он непосредственно связан с физиологией человека, его нервной и гормональной деятельностью. Отсутствие воли – тоже показатель, чреватый, как правило, отрицательными последствиями для социума или индивида. Но что такое воля? Откуда она берется и как соотносится с тем, что мы теперь называем биосферой и ноосферой? Какова ее роль в интеллектуальном и социальном прогрессе? Эти и им подобные вопросы большинство мыслителей рационалистической, эмпирической, позитивистской и материалистической ориентации старались обходить. Лишь два европейских философа приняли вызов времени – Артур Шопенгауэр (1788—1860)[45]45
  Вот, к примеру что писал Шопенгауэр в своем двухтомном трактате «Мир как воля и представление»: «Не только в явлениях, вполне сходных с его собственным, в людях и животных, признает он (индивидуум. – В.Д.) в качестве их внутренней сущности ту же волю, но дальнейшее размышление приведет его и к тому, что и ту силу которая движет и живит растение, и ту силу, которая образует кристалл, и ту, которая в сродстве материальных веществ проявляется как отталкивание и притяжение, разделение и соединение, и, наконец, как тяготение, столь могучестремительное во всей материи, влекущее камень к земле и землю к солнцу, – все это признает он различным лишь в явлении, а в своей внутренней сущности тождественным с тем самым, что ему непосредственно известно так интимно и лучше всего другого и что в наиболее ясном своем обнаружении называется  волей.


[Закрыть] и Фридрих Ницше (1844-1900). Еще в юности Лев Гумилёв познакомился с их концепцией. Во время ареста Л. Н. Гумилёва в октябре 1935 года у него были изъяты при обыске и приобщены к делу портрет Фридриха Ницше и самый знаменитый его эссеистический трактат «Так говорил Заратустра». Среди российской интеллигенции весьма популярна была и другая книга Ницше – «Воля к власти». Наверняка Лев Гумилёв знал о ней и, скорее всего, читал. Понятно, что самого молодого ницшеанца не интересовала «воля к власти»; зато ему была небезразлична воля к жизни и воля к победе во имя истины …