355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Елманов » Подменыш » Текст книги (страница 3)
Подменыш
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 20:41

Текст книги "Подменыш"


Автор книги: Валерий Елманов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Глава 3
ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА

– Нестроения – они ведь не только в мирской жизни. Их и в церкви хватает, – заметил как-то старец Артемий за неспешной трапезой у царя. – Ты прокатись как-нибудь по монастырям да загляни в кельи, кои настоятели покаянными именуют, так сразу и поймешь.

– Покаянные? – с недоумением переспросил Иоанн. – Где-то мне доводилось уже это слыхать.

– Немудрено, – хмыкнул Артемий. – Они в каждом монастыре имеются. Как же без узилища обойтись?

– Так это…

– А ты что подумал, государь? Самое что ни на есть узилище. А коль по ним пройдешься, да послушаешь тех, кто в них сидит годами, и все равно не поймешь, тогда в иные кельи загляни – где бояре от соблазнов мирских спасаются.

– А там что?

– Заглянешь – поймешь, – коротко ответил старец, но потом смягчился, пояснил: – Они мыслят, убежали от всего, да и дело с концом, вот и лезут вслед за монахами в кельи. Ан не тут-то было. Соблазнам противостоять – дух надобен, а его у них отродясь не имелось. Какие уж там дни постные. Хоть бы не бражничали – и на том спасибо. Опять же всем прочим какой пример подается? То-то и оно.

– Собор надобно созывать, – помрачнев, заметил Иоанн.

– Ох, хороша белорыбица, – между тем похвалил угощение Артемий, вновь потянувшись к блюду. – Ныне, правда, день Воздвижения – грех ее вкушать.

– Но ты же мне сам сказывал слова Христовы: «Не то грех, что в уста, ибо оно для тела, но то, что из уст», – ободрил его Иоанн. – Вкушай, вкушай, отче.

– Не смею ослушаться царского повеления, – лукаво заметил Артемий, извлекая очередную рыбину из блюда.

– А про то, что мне поведал, ты на бумаге изложи. Да я сам к ней кое-что добавлю. Уж больно много у меня вопросов к святым отцам накопилось.

– Это сколь же мне еще тогда в Чудовской обители проживать? – недовольно осведомился Артемий.

В вопросе не было никакого кокетства. Москва и впрямь тяготила старца. Вызванный Иоанном в столицу, Артемий чуть ли не со слезами на глазах прощался с родными местами и со своей братией. За то время, что он здесь пребывал, царь не раз и не два уже приглашал отца Сильвестра, чтобы тот, если Иоанну удастся договориться с самим старцем, поддержал царя перед митрополитом Макарием всем своим немалым авторитетом.

Сильвестр, пообщавшись, нашел, что Артемий имеет «довольно книжнаго ученья и исполнен добраго нрава и смирения», так что вполне годится на высокий пост в игумена к Троице. Теперь оставалось лишь соблазнить самого старца. Потому Иоанн и вызывал его к себе из Чудовской обители по каждому удобному случаю.

Впрямую разговора он не начинал – опасался резкого и категорического отказа, после которого уже ничего нельзя будет исправить. Между тем пост был весьма удобен, чтобы, оттолкнувшись от него, как с высокой горки, взлететь в епископы любой епархии, а уж оттуда всего один шаг до митрополита всея Руси владыки Артемия, который – тут Иоанн был абсолютно уверен – не станет, в отличие от Макария, препятствовать желанию государя забрать под себя все монастырские и церковные земли с людьми. Более того, иные, как это произошло с тем же архимандритом Симоновского монастыря Зосимой [22]22
  Зосима – митрополит Московский (1490–1494).


[Закрыть]
или игуменом Волоцкого монастыря Даниилом [23]23
  Даниил – митрополит Московский (1421–1439).


[Закрыть]
, были напрямую избраны в митрополиты, миновав епископский сан. Никогда не владели епархиями и игумены Троицкой обители Симон [24]24
  Симон – митрополит Московский (1495–1511).


[Закрыть]
и Иоасаф [25]25
  Иоасаф – митрополит Московский (1539–1542).


[Закрыть]
, также возглавлявшие русскую православную церковь.

– Помнишь, отче, о чем у нас говоря велась? – решился Иоанн.

– Она о многом велась – всего не упомнишь, – спокойно ответил старец. – Да ты не юли, государь. Дело говори. Никак вовсе возжелал в столице меня оставить?

– А если и так – что скажешь?

– А ведомо ли тебе, что я инако мыслю, нежели столпы церкви?

– А ведомо ли тебе отче, что я вкушал духовный хлеб из дланей некоего старца и ныне тоже инако мыслю? – лукаво прищурился Иоанн.

Артемий усмехнулся.

– Землица монастырская покоя не дает? – проницательно заметил он.

– Чтобы люд ратный удоволить – мне ее много надобно, – вздохнул Иоанн. – А где взять? Свою раздать? Не жалко, отдам. Только не хватит ее. А прочая земля – куда ни обернись – вся за монастырями записана. Налево глянешь – угодья Чудовой обители, направо – Богоявленской, назад обернись – игумен Андрониковского монастыря клюкой грозит, вперед – там старцы из Симонова гневно хмурятся. А уж вотчины дома Живоначальные троицы и преподобного Сергия, Радонежского чудотворца [26]26
  Так именовались владения Троице-Сергиевого монастыря в то время.


[Закрыть]
по любой дороге езжай – всюду перед тобой. Вроде бы и не сказать, что так уж много за каждым из них числится, но ведь если бы их два-три, пускай пяток на Москве было, а то свыше трех десятков. Тут тебе, помимо старых, и Новоспасский, что на берегу Москвы-реки, в четырех верстах от Кремля по воле моего деда великого князя Иоанна Васильевича поставлен. Ну, он-то ладно. Его взамен Спасского монастыря поставили. А Воскресенский, что в Белом городе, а Покровский, что в Садех, а Спасский в Чигасах за Яузою, да там же Козмодемьянский на Бражках, а Николаевский на Угреши. Из иных же и вовсе чуть ли не каждый месяц поклоны шлют, да напоминают, что они не просто какие-нибудь там, что им наособицу заботу подавай.

– Это кто ж такие? – поинтересовался Артемий.

– Да разные, – досадливо отмахнулся Иоанн. – Вон, Покровский на Лыщиковой горе взять. Дескать, их мой дед отцу своему завещал. Георгиевский девич в Белом городе, кой тетка моей Анастасии поставила, тоже просит. Новодевичий на Девичьем поле, который мой батюшка по обету поставил, когда ему Смоленск покорился, чуть ли не каждый месяц о себе напоминает. Да еще грозятся – намекают, что коли я их не удоволю, так мне ратных побед вовсе не видать. Дескать, и неудачи мои прошлые только от того, что я про них позабыл. Вечор игумен с Николаевского, что на Драчах в Земляном городе, тоже плакался. Сказывал, что опосля пожара великого так и осталось все в убогости пребывать.

– И куда ж ты меня определить хошь? – бесцеремонно перебил его старец.

– В Троицкую обитель, – Иоанн с некоторой боязнью уставился на своего бывшего наставника – скажет он сейчас «нет», и все, в следующий раз можно будет попытаться заговорить с ним об этом не ранее как годика через три, если не через пять.

– Помнится, я тебе подсобить обещался вместе с Федором Ивановичем, царствие ему небесное, – медленно произнес Артемий. – Ежели бы ты иную какую обитель предложил – сразу бы отказал, но ту, что сам святой Сергий основал… Ладно, поглядим, как ты с собором управишься, а там я тебе скажу свое слово, – крайне неохотно вымолвил он.

От Макария Иоанн ничего особо таить не собирался, да и как утаишь, когда созывать собор – дело не одного месяца. К тому же митрополит, будучи и сам во многом недовольным разного рода беспорядками, вызвался помочь, пообещав подкинуть некоторые вопросы, которые нуждаются в немедленном решении.

– У меня ведь тоже всякого скопилось, государь. То славно, что ты решил старцев церковных вопросить о всяком. Ежели оное из моих уст изречено будет – это одно. Могут попросту рукой махнуть. Тебе же так ответить не осмелятся, – одобрил он, искренне полагая, что речь главным образом пойдет об упорядочении церковного чина [27]27
  Церковный чин – здесь под чином понимались вся церковная служба и правильный порядок богослужения.


[Закрыть]
и прочих нюансах. – Я ведь давно, еще когда архиепископом был, докладывал твоему батюшке о всех нестроениях. Мыслил, что должон царь промышлять о божественных церквах и честных монастырях, да он как-то… А напоминать лишний разок я не решался, – добавил он виновато.

«Эх, владыка. Тебе бы только в землях монастырских мне уступить, и цены бы тебе не было», – вздохнул Иоанн, глядя на подслеповато мигающего тихого и кроткого митрополита, который действительно не имел ни вкуса, ни навыка вмешиваться в государственные дела. Любимым занятием Макария было составлять, а то и писать самому жития канонизированных святых, число которых только за последние три года увеличилось с двадцати двух до шести с лишним десятков. Уже на соборе в 1547 году их было канонизировано двадцать один человек. Туда вошли и святители вроде митрополита Ионы, и новгородский архиепископ Иоанн, и тверской епископ Арсений, и праведные [28]28
  Среди святых также существовало разделение. Даже мученики делились на четыре категории – просто мученики, великомученики (претерпевшие особо тяжкие и длительные мучения), страстотерпцы, которые приняли кончину не от гонителей христианства, а от своих единоверцев, преподобномученики (мученики из числа монашествующих) и священномученики (принадлежащие к чину священника или епископа). Выли также исповедники, праотцы (святые ветхого завета), пророки (тоже из ветхого), столпники (стоящие на столпах), преподобные (монашеское подвижничество), чудотворцы, святители (только из епископского чина), бессребреники (весьма редко встречается), праведные (князья и бояре, прославившиеся святой жизнью), благоверные (чин только для царей) и равноапостольные.


[Закрыть]
, начиная с известного Александра Невского и заканчивая вовсе уж загадочным Михаилом Клопским. Много было и преподобных, изрядно потрудившихся на ниве православия игуменов, известных своей благочестивой жизнью, и даже юродивых Христа ради, но Макарий не собирался останавливаться на этом.

Всего через год на очередном церковном соборе он одним разом утвердил сразу еще семерых святителей, одного праведного, семерых преподобных и, исправляя недочет прошлого собора, добавил к ним целый пяток мучеников.

Он и теперь жег в своей келье одну пачку свечей за другой, составляя и редактируя Великие Минеи Четьи – многотомный рукописный сборник, в котором предполагалось поместить по месяцам жития всех святых, а также другие канонические тексты.

Одно в нем было плохо – неуступчивость в вопросе о церковных землях. Как бы царь ни намекал, как бы ни улещивал митрополита, но на все земельные притязания Иоанна следовал строгий и решительный отказ. И вот теперь государь решил сделать ставку на Собор, надеясь, что на нем отцы церкви пойдут ему навстречу. Самому Макарию даже на ум не приходило, что Иоанн глядит гораздо дальше и куда как шире, собираясь говорить не только о многоразличных церковных чинах…

О том, что негоже монастырям и вообще божьим людям владеть не просто пашнями, озерами, лугами и лесами, но еще и селами, деревнями и починками, то есть людьми, впервые заикнулся еще Иоанн III Васильевич. Взятые совсем недавно по праву завоевателя у Великого Новгорода обширные угодья, включая и церковные, разохотили великого князя. Спустя время он задумал поступить точно так же и со всеми остальными церковными землями, но уже в масштабе всей Руси.

Правда, в Великом Новгороде он взял лишь немного у владыки да половину волостей у шести богатейших монастырей, не касаясь всех прочих, да и раздавал их своим боярам с благословения самого митрополита, а тут… Что и говорить – разница огромная. Именно потому Иоанн, уже в конце своего правления, собрав церковный собор, предложил обсудить вопрос о землях в надежде, что встретит поддержку со стороны белозерских старцев во главе со знаменитым Нилом Сорским [29]29
  Нил Сорский (1433–1508) – прозван так из-за реки Сори, на которой он основал первый на Руси скит. Много путешествовал, побывал в Палестине, Стамбуле, посетил Афон. В своих сочинениях («Устав скитского монашеского жития», «Предание ученикам своим о жительстве скитском» и др.) призывал духовенство к отказу от роскоши, от владения землями и крестьянами, за что его сторонники, «заволжские старцы», были прозваны нестяжателями.


[Закрыть]
. Те, со своей стороны, также поднимали вопрос о том, что зазорно и неприлично монахам владеть имениями.

– Мнихи, – заявлял во всеуслышание Нил, – дают обет нестяжательства и отрекаются от мира, чтобы помышлять токмо о спасении своей души, а вотчины и села сызнова влекут их в мир, заставляя сноситься с мирскими людьми, вести с ними тяжбы и вообще обременяют иноков мирскими попечениями. Надлежит же им жить по пустыням и питаться не от имений, а от своих трудов, своим рукоделием. Сказано в святых книгах у Екклесиаста-проповедника, что не можно слуге служити двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить богу и Мамоне [30]30
  Мамона – древний бог богатства у некоторых семитских народов.


[Закрыть]
. Тако же и у Матфея-евангелиста прописано, что негоже искать сокровищ на земле, но искать их надобно на небе, ибо где сокровища ваши, там будет и сердце ваше.

Может быть, великий князь понадеялся на то, что отцы церкви не дерзнут в открытую воспротивиться его воле, может, излишне уверовал, что горсточка «нестяжателей» и впрямь сумеет склонить всех прочих к своей точке зрения, а может, просто у него в то время было слишком много дел, но, во всяком случае, он не присутствовал на этом соборе, и, как оказалось, понапрасну.

Послушная государю церковь, едва дело коснулось кровного, то есть собственных доходов, которые могли безвозвратно уплыть из их рук, мгновенно встала на дыбки. Это наивный Иоанн предполагал, что они обсуждают его слово. На самом деле никакого обсуждения не было и в помине, поскольку царило полное единогласие – не отдавать! Думали и рядили слуги божьи совсем над другим – как обосновать свой отказ, да какие выражения подобрать, чтобы он никоим образом не выглядел оскорбительно, но вместе с тем в высшей степени убедительно.

Наконец митрополит Симон прислал к великому князю дьяка Леваша с посланием, которое начиналось весьма многозначительным обращением: «Отец твой, Симон, митрополит всея Русии…»

После чего указывалось, что порядок владения земельными угодьями, ну и людьми тоже, заведен еще от равноапостольного императора Константина, и никогда соборы святых отцов не запрещали владеть городами и селами, разве только продавать их. Затем следовали ссылки на предков самого Иоанна, начиная с великого князя Владимира. Для убедительности были даже процитированы строки из первого церковного устава, который он собственноручно подписал: «Если кто преступит эти правила, либо дети мои князья, либо правнуки, но коли посмеют обить суды церковные или отнять, да будут прокляты в сей век и в будущий» [31]31
  Цитата дана в современном переводе.


[Закрыть]
.

Помимо этого, Иоанну Васильевичу намекнули, что он сейчас хочет поступить хуже, чем поганые татары, которые в отношении церкви никогда «не смели двигнути вещей недвижимых». А в заключении следовал жесткий приговор: «И так не дерзаем и не благоволим отдать церковного стяжания: ибо оно есть божие и неприкосновенно».

Будь Иоанн помоложе годков на двадцать, может, он и не успокоился бы, дерзнув наплевать на их неблаговоление и вступить в открытую свару с церковью. Но шестьдесят лет в то время на Руси было не просто немалым возрастом – преклонным. Поэтому единственное, что он себе позволил, так это заявить митрополиту, встретившись с ним через три дня:

– Теперь мне ясно, владыка, какие сокровища вам больше по душе, равно как и то, где пребывают сердца слуг божиих на Руси.

Симон не счел нужным оправдываться, ибо такие непреложные обвинения, основанные на недавних фактах, отрицать было бы глупо. Вместо того он, осенив себя двумя перстами, заявил иное:

– Все мы грешны, сын мой, ибо живем на грешной земле. Вот и у тебя тако же не все ладно, ведь в церковном правиле митрополита Иоанна [32]32
  Имеется в виду митрополит всея Руси Иоанн II Продром (1077–1088) и его знаменитое послание черноризцу Иакову. Ряд ответов на вопросы монаха стали каноническими, т. е. правилами.


[Закрыть]
сказано, что не должно и весьма неприлично правоверным отдавать дочерей своих замуж в иную страну, где служат на опресноках [33]33
  Служат на опресноках – подразумеваются католики, которые, в отличие от православной церкви, выпекают свои просвиры для причащения мирян из пресного теста.


[Закрыть]
и не отвергаются сыроядения. Вся церковь скорбит за дщерь твою Елену, кою ты некогда выдал за сынка польского круля [34]34
  Свадьба Александра, второго сына короля Польши Казимира IV Ягеллончика, ставшего после смерти отца вначале великим литовским князем (1492 г.), а затем и королем Польши (1501 г.), с дочерью Иоанна III Еленой состоялась в 1495 году.


[Закрыть]
, хоть и ведал, что оный Александр молится крыжу [35]35
  Крыж – четырехконечный католический крест в отличие от официально принятого в православии восьмиконечного.


[Закрыть]
.

– Я взял с него слово, дабы он не нудил ее верой, – мрачно заметил Иоанн. – И потом, к чему ты ныне речешь о дщери моей?

– Да к тому, что все мы грешны, – повторил еще раз Симон и процитировал. – Сказано в писании: «Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите; таким будете судимы; и какою мерой мерите, такою и вам будут мерить. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе…»

– Хорош сучок, – не удержался Иоанн. – Может, это у брата ныне бревно?

– Может, и так, – не стал спорить митрополит. – Но сказано еще там же у Матфея: «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, поступайте и вы с ними», – а в лукавой усмешке Симона, тщательно упрятанной в бороду, хотя и не до конца (и тоже с умыслом – пусть великий князь видит), сквозило непреклонное и жесткое: «Миром мы тебе ничего не отдадим. Так что – будем воевать или как?»

– Что-то я не помню, чтобы кто-то из апостолов Христа владел людьми, – только для того, чтобы оставить последнее слово за собой, проворчал Иоанн, но Симон не уступил ему даже в малом:

– А все потому, что ты, сын мой, без должного внимания чел святые книги. В евангелии от Иоанна Христос так и говорит своим ученикам: «Я послал вас жать то, над чем вы не трудились; другие трудились, а вы вошли в труд их», – но тут же примирительно заметил: – Хотя тут ты прав, сын мой. В те времена все было иначе – и лучше, и чище. Но сейчас другие лета, да и где ты видишь в нашей церкви хоть одного апостола? Те же, кто тщится повторить древних и ныне не имеют ни лугов, ни сел, ибо уходят в пустынь, в места дикие и необжитые, и там, отрыв малую нору, живут, славя учителя нашего Христа.

Крыть было нечем, и Иоанн, как ни грустно было ему проигрывать, смирился с неудачей, отчасти расквитавшись за нее чуть позже, когда самый ярый из противников «нестяжателей», а следовательно, и его, великого князя, новгородский архиепископ Геннадий был уличен в том, что, вопреки недавнему решению собора, продолжал брать мзду за посвящение с иереев и диаконов, и даже больше прежнего.

Ревностный раздуватель церковных костров под еретиками был немедленно свержен со своей епархии и по его собственной просьбе помещен в Чудов монастырь, где от тоски и позора спустя полтора года скончался – Иоанн III всегда старательно платил свои долги.

Следующую попытку хотел, но не успел осуществить спустя много лет его сын – Василий III Иоаннович – ему тоже до зарезу понадобились церковные земли. Однако еще больше он нуждался в наследнике престола, а его жена Соломония, урожденная Сабурова, за двадцать лет ни разу так и не забеременела.

И тогда состоялась обычная торговая сделка – митрополит Даниил, образно говоря, ударил с Василием по рукам, плюнув на прямые запреты развода со стороны сразу четырех патриархов и вопреки четким словам Христа, гласящим, что «кто разведется с женой своей не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует», взял на себя и грех развода, и насильственное пострижение несчастной, и соединение великого князя узами вторичного брака с Еленой Глинской, купив за это у Василия лояльность до скончания его правления.

У нынешнего государя, в отличие от Василия III, слабых мест не имелось. Правда, наследников тоже пока не было – Анастасия Романовна успела к этому времени родить только слабенькую хворую Аннушку, которая, не прожив и года [36]36
  Анна Иоанновна (10.08.1549–20.07.1550).


[Закрыть]
, скончалась, но это был лишь вопрос времени.

Поначалу Иоанн, с подачи своего круга ближних людей, хотел решить вопрос о монастырских землях келейно, переговорив об этом с митрополитом. Намеков, пускай и весьма откровенных, владыка Макарий упорно не хотел воспринимать, и тогда Иоанн простодушно выпалил просьбу открытым текстом. В ответ на это митрополит разразился многоречивым ответом, причем не устным, один на один, а прислал его дарю письменно.

Чего стоил один только высокопарный заголовок: «Ответ Макария митрополита всея Руссии от божественных правил святых апостолов, и святых отец седьми соборов, и поместных, и особо сущих святых отец, и от заповедей святых православных царей к благочестивому и христолюбивому и боговенчанному царю, великому князю Ивану Васильевичу, всея Русии самодержцу, о недвижимых вещах, вданных богови в наследие благ вечных». Эвон как закрутил владыка.

В ответе действительно было все, начиная от божественных правил святых апостолов и правил «святых отец седьми соборов», заканчивая заповедями святых православных царей. И всюду сквозило одно – грешно «благочестивому и христолюбивому и боговенчанному царю, великому князю Ивану Васильевичу, всея Руссии самодержцу» даже заикаться «о недвижимых вещах, вданных богови в наследие благ вечных».

Мало этого, владыка, будто в издевку, повелел своим переписчикам размножить это послание и разослать по всем епархиям для епископов. Возможно, в этом было сокрыто всего-навсего желание ознакомить их, что он, Макарий, крепко стоит на страже интересов церкви, но получилось, как показалось царю, что митрополит не просто утер государю нос рукавом своей широкой рясы, но еще и прилюдно этим похвастался.

«Ну погоди, владыка, – обиженно подумал Иоанн. – Ты у меня еще попляшешь. Я тебе туда еще так высморкаюсь – утонешь. Не мытьем, так катаньем, но все равно своего добьюсь», – решил он.

И в лето 7059-е, двадцать третьего дня месяца просинца [37]37
  23 января 1551 года.


[Закрыть]
двор кремля наполнился всеми духовными мужами Руси. Митрополит и девять святителей [38]38
  Здесь под святителями подразумеваются епископы, а вообще это слово нередко употреблялось в смысле «священноначальник». Иногда так называли даже священников.


[Закрыть]
все архимандриты и игумены, включая ряд бояр и прочих советников, которые должны были обеспечить самую горячую поддержку Иоанну, внимали юному царю, которому вновь удалось блеснуть и красноречием, и вдохновением.

Глава 4
СТОГЛАВ [39]39
  Так впоследствии был назван этот знаменитый собор, решениями которого до сих пор пользуются русские старообрядцы. Название исходит от количества глав (на самом деле их было 101), в которых содержались ответы церковного синклита на вопросы царя.


[Закрыть]

С намека начал он свою речь, прося отцов церкви о помощи в деле укрепления христианской веры, а также устроении всего православного христианства, предлагая помощь в поддержании веры и благочестия. Намеком же и закончил ее, заявив о необходимости прекращения споров и разногласий на соборе.

Присутствие же бояр – и это был блестящий ход Иоанна – объяснялось просто. Надлежало принять, освятив подобной мерой, исключительно мирской документ – новый Судебник. В нем практически ничего не касалось церкви, только изъятие тарханных грамот [40]40
  Тарханная грамота, в отличие от льготной, давала не просто послабления от налогов, скажем, на продажу того или иного продукта, но вовсе освобождала от него.


[Закрыть]
прозвучавшее мельком, да и то лишь тех, которые были выданы в малолетство царя. Но получалось разумно. Участвуя в утверждении мирского указа, священнослужители тем самым как бы дозволяли боярам и прочим советникам Иоанна принять участие в обсуждении духовных дел. А как же иначе? Коли одно всем миром решаем, так и другое тоже.

И во второй речи царя не было перехода к самому главному – следовал лишь намек за намеком, начиная с определения главной цели собора – всеобщего исправления в соответствии с божественным писанием. Вновь прозвучало там желание государя предложить вопросы во исправление церковному благочинию и царскому благозаконию, причем вслед за этим шел перечень лиц, к которым обращался Иоанн и включающий в себя не только весь священный собор, но и прочих князей, бояр, воинов.

Намеки следовали и дальше, отчего митрополит мрачнел с каждой минутой. Так, обращаясь к духовенству, князьям, боярам, ко всем христианам, царь предложил им раскаяться в своих грехах, процитировав взятые из Ветхого Завета примеры кары господней за согрешение без покаяния.

Далее излагалось пространное поучение о гибели царств, основной причиной чего, по мнению Иоанна, являлось разложение нравов, забвение норм священного писания.

«Отдайте мирское, верните мне земли», – не говорили – кричали строки его речи, включая ее концовку – обращение к духовенству, которое, по мнению Иоанна, прежде всего должно просвещать, учить благочестию, соблюдению заповедей господних. При этом он не забыл упомянуть про неверие в бога, а также про жадность и распущенность – главные пороки, которые он призвал искоренить.

Особенно Макарию не понравились слова о жадности. Впрочем, ему многое не понравилось. Например, отказ государя от ответственности за соборные решения, если они будут противоречить священным правилам.

«Ишь как вывернулся, – размышлял митрополит и еще раз произнес про себя пышущие жаром слова царя: – «Убо есмь аз непричастен. Вы о сем дадите ответ в день страшного суда». Получается, что если решим не по-твоему, – мысленно обратился он к Иоанну, – то ты тогда оставляешь право не соглашаться и продолжать воевать за свое? Так, что ли?»

Сами вопросы тоже были далеко не так невинны, как это могло показаться неискушенному человеку. Нет, поначалу они и впрямь выглядели безобидно и касались общей картины беспорядков, на которые следовало обратить внимание и которые необходимо было исправить.

Но даже там, где речь вроде бы шла всего-навсего о различных нарушениях в порядке богослужения – звонят в колокола не вовремя, поют не там, где нужно, и не тогда, когда нужно, да и вообще исполняют церковную службу не по уставу, далее следовали хитрые предложения. Например, не просто учинить обо всех этих непорядках указ по уставу и по священным правилам, но также учредить церковных старост для контроля над причтом.

А уж потом речь и вовсе пошла о злоупотреблениях церковных чиновников. Прямо об этом не говорилось, но, указывая духовенству на его обязанность уставляти и поучати своих подчиненных, Иоанн в открытую заметил, что пагубное их поведение ведет к упадку нравов прихожан.

Затем пошел и вполне конкретный перечень злоупотреблений церковных чиновников. Какие именно чиновники – не говорилось, но многие из приглашенных, включая и самих епископов, невольно заерзали на лавках, недовольно морщась от резких слов царя. И добро бы, если б Иоанн остановился лишь на лени, неграмотности и небрежении к своим обязанностям белого духовенства [41]41
  Белое или приходское духовенство – отличались от черного (монашеского) не только тем, что имели право, но и обязаны были быть женатыми. В их число входили священники (иереи, протоиереи) и дьяконы (протодьяконы). Зато посты епископов или митрополита мог занимать только представители черного духовенства.


[Закрыть]
, хотя и этот гнусный и дурно пахнущий сор было нежелательно выносить из «избы церкви», особенно такое:

– Некие настоль ленивы, что не служат ни за здравие, ни за упокой недель до пяти-шести, а иные и по полугоду, или, исправно получая из нашей казны свою годовую ругу, а тако ж деньги молебные, панихидные, праздничные, пшеницу на просфоры, воск на свечи, отправляют литургию токмо однажды в год на свой храмовый праздник, а ни молебнов, ни панихид и никаких других церковных служб никогда не служат, – жалил царь и тут же шел дальше: – Другие ежели и не ленятся свершать богослужения, то все едино – не сполна и не по уставу, иное опускают, иное вовсе извращают, поют в церквах бесчинно вдвое и втрое, дозволяют вносить в святой алтарь вместе с ладаном, свечами, просфорами, кутью и канун за здравие и за упокой, а на Велик день пасху, сыр, яйца и ряби печены, и во иные дни калачи, пироги, блины, караваи и всякую овощь. Есть и такие попы, кои клали в великий четверг соль под престол и держали ее там до седьмого четверга по Пасхе, а потом давали ее на врачевание людям и скотам. Но от соли хушь вреда не будет, равно яко и от мыла, кое миряне приносят на освящение церкви, и его тож держат на престоле до шести недель. А вот когда принимают от мирян сорочки, в коих младени родятся, и те сорочки кладут на престол на шесть недель, то тут и вовсе беда. Беда и вонь! Нешто не ведомо, что престол – не лавка для повитухи, где она свое добро раскладывает?!

Гул стоял среди собравшихся, особенно в той ее части, где сидели миряне. Бояре и окольничие и сами были не слепые – не раз видели все то же самое, о чем говорил Иоанн, но как-то не вдавались в подробности. Опять же происходило оно на их глазах не каждый раз а так – от случая к случаю, и что-то одно. Тут же, после царского перечня, становилось понятно, что это не единичное, но систематическое, и творится не в масштабах одной разнесчастной сельской церквушки, но – повсеместно, и как раз последнее, то есть масштабы безобразий, поражали присутствующих больше всего.

А Иоанну словно и этого было мало.

– А еще по невежеству, а может, и по корысти, – звенел его голос, – в том же Белозерске и Устюжне, к примеру, разрешают и благословляют четвертые и пятые браки, на Вятке же и вовсе венчают даже до шести, седьми и десяти разов, не глядючи, в сродстве ли люди, в сватовстве али в кумовстве. Тако же и с разводом – дозволяют мужьям без вины отпускать своих жен и жениться вновь, а отпущенных жен венчают с другими мужьями. – Иоанн перевел дух и нанес последний удар: – Об упивании безмерном, коему яко причетники предаются, тако и диаконы со священниками, я и вовсе молчу. И добро бы по домам сидели, дабы окромя чад малых да женки никто об их позоре сведать не мог, так нет же. Словно диавол их разжигает – и на приходе являются, и в церкви, да не просто так, но бесчинствуют всяко, речи промеж собой рекут неподобные, в брань поганую вступают, иные же и вовсе биться принимаются, – и в эпилоге вновь последовал вопрос – неумолимый и безжалостный: – Кто о сем истязан будет в день страшного суда?

Гул рос. Отовсюду слышалось: «Так, так», «Вот славно государь их…», «Давно пора за длиннополых взяться» и тут же шиканье: «Да погодь ты! Дай послухать, что там дале царь изречет!» И Иоанн оправдывал ожидания, перейдя от пьянства к распутству.

– Иные попы в том и тайны не блюдут, но держат баб открыто. Жизнь же, на соблазн миру, таку бесчинну и зазорну ведут, что во Пскове, к примеру, сами священники оных диаконов удаляют от свершения церковных служб, – и, чуть понизив голос, поинтересовался с деланым удивлением: – Священники, стало быть, удаляют, а куда ж владыки епархий глядят? Или то ж на дне чары истину выглядывают? – и тут же, практически без перехода, накинулся на черное духовенство: – Во Пскове в банях мужи и жены моются в одном месте. А отчего бы им не мыться, коли чернецы и черницы тако же в одном месте, без всякого зазору парку поддают?

Беззвучно шевелились губы надменного и упрямого епископа коломенского и каширского Феодосия [42]42
  Спустя 13 лет, в 1564 году, он будет побит своей паствой камнями.


[Закрыть]
считавшего, что никто в целом мире не вправе ему делать замечания. Ну, разве что один только митрополит Макарий, хотя тут тоже вопрос спорный, ибо он лишь первый из равных.

Угрюмо шмыгал сизым, в багровых прожилках носом архиепископ ростовский и ярославский Никандр [43]43
  Это о нем впоследствии напишет князь Курбский, давая в одном из своих сочинений характеристику духовенства, как о «владыце Никандре, в пьянство погруженном».


[Закрыть]
. Прищурился внешне спокойный, только почему-то нервно перебирающий янтарные бусинки-четки тверской и кашинский епископ Акакий, о котором Максим Грек заметил, что сей человек заботится только о внешней благопристойности и строит свое благополучие на несчастии других.

Чувствовали за собой грешки – и немалые – епископ суздальский и тарусский Трифон, а также архиепископ новгородский Феодосий, а судя по мрачности их лиц, можно было составить впечатление, будто они заранее знали, что властвовать в своих епархиях им осталось совсем недолго [44]44
  Оба они сразу после собора будут вынуждены оставить свои епархии. Феодосий, после того как собор рассмотрит вопрос о состоянии дел в Новгородской и Псковской землях и придет к выводу об ослаблении там церковного порядка, удалится в Иосифо-Волоколамский монастырь, а дальнейшая судьба Трифона неизвестна.


[Закрыть]
.

– Старец поставит в лесу келью, – говорил Иоанн дальше, – или срубит церковь, да пойдет по миру с иконою просить на сооружение, а у меня земли и руги просит, а что соберет – пропьет да и в пустыне совершает не по боге, а как на душу придет. Да и не только чернецы, но и черницы скитаются по миру с иконами, собирая на сооружение церквей и обителей, и просят милостыни на торжищах и улицах, по селам и дворам, чему немало дивятся иноземцы, кои все оное зрят. А есть еще в нашем царстве, – продолжал царь, – на Москве и во всех городах монастыри особные: живет игумен да два или три чернеца или чуток поболе – где как случится, да тут же в монастыре живут миряне с женами и детьми. Равно и в женских монастырях живут иногда миряне с женами и холостые. В ином же монастыре живут вместе чернецы и черницы, а в ином попы и диаконы, дьячки и пономари с женами живут вместе с черницами.

Тут Иоанн позволил себе на секунду прерваться и внимательно посмотрел вокруг. На епископах его взгляд слегка задержался, после чего скользнул дальше. Но им хватило и этого, чтобы еще больше заерзать на своих лавках.

Митрополит сидел низко опустив голову. Поднять ее он был не в силах – стыдно. Да, лично самого себя ему не в чем было упрекнуть – всегда в трудах, в заботах, если и позволял себе выпить чару-другую, то было такое столь редко, что об этом можно и вовсе не упоминать, но что это за оправдания? Они годятся разве что для простого чернеца из монастыря, ибо тот в ответе за самого себя и только. Он же не просто мних, но – митрополит, а значит, в ответе за все, что происходит в епархиях, а отвечать за это ох как тяжко. Но… и государь тоже не прав.

Макарий искоса посмотрел на Иоанна. Очень хотелось ему сказать что-то вроде: «Чему радуешься, отрок? То верно, что первейшая вина на мне, но вторая-то на тебе лежит, ибо и ты тоже в начальных людях состоишь, да не просто в начальных – в главнейших. Если в державе дела творятся непотребные, то стыд и сором не токмо этим людишкам, но и всем прочим – тебе же в первую голову. Да разве так делается? Неужто нельзя было подойти ко мне и келейно сказать, что, мол, гнусь зрю и пакость велику, но срамить не желаю. Давай, владыка, обсудим, яко нам с оными бедами управляться. А ты же… Эх, ты!»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю