Текст книги "Подменыш"

Автор книги: Валерий Елманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2
ВТОРАЯ НЕУДАЧА

Стояние на реке Угре, после которого Русь окончательно покончила с владычеством татар, произошло, как известно, в 1480 году, но не следует считать, будто в тот год славяне, пусть и бескровно, но одолели Золотую Орду, – она издохла сама по себе еще задолго до этого.

Спустя всего десяток лет после Куликовской битвы от нее окончательно отделились ногаи. Называвшие себя мангытами, а вновь образовавшийся улус Мангытским юртом они пошли даже на то, что их первый правитель был не чингизид, а потому именовался не ханом, а бием.

Зато первый, кто носил этот титул – Едиге из Кок-Орды, – оказался весьма умен и точно выбрал, к кому присоединиться во время вражды Тохтамыша и среднеазиатского Тимура. Железный хромец, в очередной раз одолев извечного врага, в благодарность поддержал своего союзника в его стремлении к самостоятельности, ствол некогда могучего дерева лопнул, обнажив гниль сердцевины, и произошел первый раскол на Западную и Восточную орду [17]17
  Раскол этот существовал и раньше, поскольку Бату был правителем лишь западной половины улуса Джучи, а восточная часть принадлежала его старшему брату Орду. Вот его-то наследники – знаменитый Тохтамыш – и объединили воедино все земли. Однако было это единство настолько несерьезным, что о нем навряд ли имеет смысл говорить.


[Закрыть].

А где-то в середине XV века это дробление продолжилось, потому что западная ветвь оказалась хилой и нежизнеспособной. Вот тогда-то от так называемой Большой орды отпочковались вначале Крымское ханство, правителем которого в 1428 году провозгласил себя Хаджи-Гирей, затем Казанское ханство, где на трон в 1437 году уселся Улу-Муххамад, который до того пять раз садился в Сарае и пять раз его сгоняли с престола, после чего его наконец осенило, что лучше бы попытать счастья в другом месте. Еще спустя пару десятков лет образовалось Астраханское ханство. В нем на престол грузно опустился немолодой Махмуд.

Так что стояние на реке Угре было у Московской Руси с ханом не Золотой Орды, но лишь ее жалким обломком, который с гордостью именовал себя Большой ордой. Кстати, Ахмату, который так и не решился напасть на русские полки, этого «великого стояния» не простили. Степь может снисходительно отнестись к проигравшему битву, особенно если он по своим личностным качествам нравится людям и умеет увлекать их за собой. Трусости степь не прощает никогда. Спустя всего несколько месяцев Ахмата убили, хотя и оказали последнюю милость, задавив его подушкой, то есть умертвив без пролития крови, как и подобает убивать чингизида.

Сын его, Шейх-Ахмат, вроде бы поступил мудро, набрав себе в соправители братьев и просто влиятельных ханов, почему и продержался почти двадцать лет, но все равно это была агония, и в 1502 году Большой орды не стало вовсе. Крымский хан Менгли-Гирей, окончательно одолев Нур-Даулата и усевшись в третий раз на шелковых подушках в Бахчисарае, небрежно пнул ногой по гнилушке, которую к тому времени представляла эта Орда, и развалил ее.

Любопытно, что все новоявленные правители вели свое начало от все того же предка – одного из самых младших сыновей Джучи Тукай-Тимура. Бату в свое время выделил брату улус, в который вошли полуостров Магышлак, что на Каспие, вся Прикаспийская низменность вместе с Хаджи Тарханом, ставшей Астраханью, и земли асов на Северном Кавказе. Сам Тукай-Тимур так и остался ничем не примечательной личностью, но зато его потомство оказалось не только многочисленным, но и воинственным.

Впрочем, родство ничуть не мешало им люто ненавидеть друг друга и стремиться к единовластию. Брату ничего не стоило прирезать брата, а сыну удавить отца, что и произошло с самим Улу-Муххамадом, которого убил Махмутек, после чего родные братья последнего – Касим и Якуб – бежали от любвеобильного родственника вначале в «черкасскую землю», а затем в Москву.

Василий II Темный в награду за службу пожаловал Касиму в удел Мещерский городок. В 1452 году возникло новое татарское владение, известное в истории как Касимовское царство [18]18
  Касимовское царство, как это ни удивительно будет звучать, пережило даже династию Рюриковичей, поскольку удел был ликвидирован уже при Петре I. Он же после смерти последнего Касимовского царевича Василия, посчитав, что негоже в Российском государстве быть еще кому-то царем, повелел его родственникам впредь именоваться князьями.


[Закрыть]. Его-то властителя Шиг-Алея московские государи всякий раз пытались посадить на ханский трон в Казани и всякий раз проигрывали крымским Гиреям – вначале Сагиб-Гирею, а затем Сафа-Гирею.

Одно время даже казалось, что крымчаки сумеют подмять под себя Казань и Астрахань, но это только казалось – слишком много наследников имел каждый из чингизидов и редко кто из них не вожделел ханских почестей. Резня следовала за резней, и тут было уже не до расширения владений – самому бы удержаться на троне, отправив наиболее сильных конкурентов куда подальше, хотя бы в ту же Казань, как это случилось с Сафа-Гиреем.

Но ныне Казань лишилась своего правителя – в марте 1549 года Сафа-Гирей скончался, оставив двухлетнего сына Утемиш-Гирея, мать которого, красавица Сююнбеки, дочь бия ногайцев Юсуфа, была любимой женой покойного.

Однако все окружение умершего прекрасно понимало, что в столь тревожное время негоже иметь на троне ребенка, поэтому малыша хоть и провозгласили ханом по настоянию крымских воинов, остававшихся в Казани, однако их послы подозрительно часто стали наведываться в Крым, рассчитывая, что неукротимый Сахиб-Гирей даст им еще одного своего сына и войско, чтобы поддержать его от русских притязаний. Рассчитывали в первую очередь на Девлет-Гирея, но тот не спешил усесться на шатком престоле, предпочитая лучше выждать совсем немного времени и возглавить Крымское ханство.

Пока же казанцы пытались оттянуть время, прислав в Москву гонца с письмом от имени Утемиш-Гирея, прося о мире. Ложь, шитая белыми нитками, была столь неуклюже состряпана, что не требовала для своего разоблачения особой проницательности. Иоанн не стал даже слушать, заявив, что о мире говорят с послами, а не с гонцами. К тому же ему уже было известно, что казанцы хотят договориться с Крымом – одного из их послов казаки перехватили в степи и отправили грамоту, найденную при нем, в Москву.

Ради приличия Иоанн выжидал послов около двух месяцев, однако Казань их так и не прислала, поэтому царь указал собирать войско – большой полк в Суздале, передовой – в Шуе и Муроме, сторожевой – в Юрьеве, правой руки – в Костроме, левой – в Ярославле.

Со всеми этими делами Иоанн даже свою супругу Анастасию стал навещать несколько реже, чем вызывал вполне объяснимую женскую ревность.

– Совсем меня касатик мой позабыл, – с укоризной встречала она его у порога, чуть надув капризные полные губки, но – женское сердце отходчиво – тут же бросалась на шею, припадала головой к груди и начинала жадно целовать, наверстывая дни разлуки.

Дальше все шло, как обычно водится у молодоженов. А в один прекрасный день, зарумянившись как мак, она созналась, в изнеможении лежа у него на плече после сладких утех:

– А ведь я непраздная, светик мой, государь-батюшка, – и еще пуще зарделась, когда он принялся осыпать ее благодарными поцелуями.

Самым лучшим отдыхом после дневных забот для него было просто лежать подле любимой женщины, положив ей руку на заметно округлившийся животик, и дожидаться, когда оттуда, изнутри, в его ладонь робко стукнет новая нарождающаяся жизнь. Это навевало покой и какое-то приятное умиление, хотя ощущение, что он почти отец, все никак не приходило.

Теперь они забавлялись тем, что наперебой называли друг другу вслух имена для будущего дитяти, причем Иоанн перечислял преимущественно мужские, а Анастасия – женские. Так уж они с ней условились – девочке имя дает царица, а мальчику – государь.

Наконец было решено, что дочку будут звать Аннушкой, а сына – Димитрий. Два великих человека носили его – Всеволод III Большое Гнездо, получивший его в качестве крестильного, и Димитрий Донской. Оба – воители и достаточно удачливые, а Руси – что уж поделать – зарекаться от свар с соседями никак не выходило. Словом, славное имечко.

Но это Иоанн так объяснил Анастасии. Сам же держал в уме третьего – Димитрия Внука. Был он самый первый, кто венчался на царство, а кончил свою жизнь в застенках, да и то неведомо – сам ли скончался от тягот, или подсобили услужливые доброхоты великого князя Василия III.

«Скорее, подсобили, – думал он. – Так пусть в честь памяти о нем мое дитя так назовут».

Получалось, что он тем самым словно выплачивает отцовский долг, последний и самый тяжкий. И от этого на сердце становилось совсем хорошо и покойно.

Именно из-за предстоящих родов Анастасии он до сих пор продолжал сидеть в столице, хотя сам же дал себе слово, что следующим походом на Казань, проверкой готовности ратников, пушек и прочего снаряжения займется лично. А сроки были уже назначены – никуда не денешься.

Успокаивало только одно – царица должна успеть разродиться. По-любому должна. И, более того, он еще успеет пробыть не менее пары недель подле нее, ослабевшей, измученной. И еще – раньше он был как ни крути, а один – теперь уж иное. Теперь ему есть на кого опереться.

Так оно все и случилось. В седьмом часу вечера десятого дня месяца серпня [19]19
  10 августа.


[Закрыть]тяжелые роды наконец-то закончились появлением на свет маленького сморщенного комочка, даже не кричавшего, а скорее как-то пронзительно мяукавшего.

– Царевна, – сообщила Анастасии пожилая дородная повитуха, а про себя подумала: «И квелая к тому ж. Такие долго не живут».

Однако вслух ничего этого говорить не стала. Да оно и понятно. Это воронам хорошо. Им каркать никто не возбраняет – хоть с утра до ночи, а человеку… рот раскрыл на пару слов, а к вечеру уже в Пыточной башне. Выползешь оттуда, нет ли, а если и выживешь после этих умельцев, то надолго ли. Может, молчание и не всегда – золото, зато всегда – жизнь. А она, как известно, подороже будет.

«Да и не известно еще, – успокоила она сама себя. – А вдруг выживет».

Иоанн ликовал и каждый день приходил к супруге, которой все нездоровилось и нездоровилось. Однако как ни оттягивай час прощания, а время расставаться.

– Я скоро вернусь, – ласково пообещал он, стоя у двери. – Очень скоро.

Он не стал говорить – «с победой». Чувствовал – ей все равно. Лишь бы живой и здоровый. Уходил с тяжелым сердцем – в глазах стояла Настенька – одинокая, плачущая, еле-еле сумевшая поднять руку, чтобы перекрестить его исхудавшими до восковой желтизны перстами.

– Ничего, – подбадривал он себя, легко сбегая по скрипучим дубовым половицам старой лестницы. – Все будет хорошо. Все должно быть хорошо.

Звучало это, как заклинание. Но жизнь не всегда подобна магическим заклятьям. У нее своя правда и своя логика, которой она чаще всего и следует.

В поход он выступил в конце ноября все того же 1549 года, взяв с собой родного брата Юрия, а также прихватив касимовского царя Шиг-Алея и всех знатных казанцев, державших в свое время руку Москвы, а потому и бежавших от воцарившегося Гирея. Оберегать Москву оставил двоюродного брата – Владимира Андреевича Старицкого.

Над тем, кого поставить воеводами, пришлось размышлять долго, еще в Москве. По всему выходило, что либо придется терпеть поражение, либо ломать пресловутое местничество, которое досаждало государю все сильнее и сильнее.

В самом деле, глупо ставить первым воеводой большого полка человека, о котором известно, что он все непременно завалит, потому что неспособен. А не ставить нельзя, потому что в его роду сплошные рюриковичи, а его прадед – действительно умница и незаурядный полководец – некогда был первым воеводой большого полка в нескольких походах у деда царя великого князя Иоанна Васильевича.

Плюс происхождение. Попробуй-ка назначить Курбского или Прозоровского выше князя Пенкова, и что сразу начнется? Плач и ропот, вопли и скрежет зубовный. Как это – потомка удельных ярославских князей, ведущих род от молодшего брата Михаила Моложского, ставить выше потомка великих ярославских князей, которые исчисляют в своих предках Василия Давидовича Грозные Очи, бывшего женатым вдобавок на сестре самого Ивана Калиты?!

Мало того что Пенков с места не сдвинется, так он еще бросится бить челом государю, что такое возвышение его младшего родича ему самому «потерькой чести» грозит. Теперь, дескать, его и все прочие станут «утягивать», понижая противу себя. И ведь не поленится, высчитает, на сколько именно мест Курбский должен быть ниже его. Хорошо, если на одно, пускай на два, а если больше, то тогда выходит, что Андрея и в другой полк рангом ниже не поставить, потому как – недостоин он даже этого, опять-таки исходя из его предков.

Ну, господь с ним, с Пенковым, его-то как раз можно и вовсе не ставить, а вот что, к примеру, делать с князем Димитрием Бельским, который старейший в Думе? Тоже проигнорировать? И опять же: поставив во главе всех ратей пускай умного и знатного князя Александра Горбатого-Шуйского, он вообще не смог бы приткнуть ни Алексея Адашева, ни его брата Данилу, ни Алексея Басманова, который хоть и изрядный льстец, но воевода первостатейный. Причина все та же – худородны они по своему отечеству и разница с тем же князем у них не в одно-два, а как бы не в целый десяток мест.

Рубить окончательно то, что давно сложилось, время еще не пришло, хотя и хотелось, но и поражение царя не устраивало, поэтому он, вызвав на всякий случай под Владимир митрополита Макария, чтобы воздействовать на строптивых еще и со стороны духовного владыки, объявил, что поход будет «без мест», то есть не будет считаться «в зачет» на будущее при определении служебного «отечества». Вроде бы все угомонились.

На сей раз погода ударилась в другую крайность – начались невыносимые холода. Зачастую те, кто был поплоше одет, попросту замерзали в пути от лютых морозов. Наконец добрались до Нижнего Новгорода, где произошло воссоединение всех частей армии, и 14 февраля шестидесятитысячное русское войско встало под Казанью. Государь разместился со своими людьми на берегу озера Кабана, касимовский Шиг-Алей и князь Димитрий Бельский с главною силою раскинули шатры на Арском поле, другая часть войска за рекою Казанкою, огнестрельный снаряд разгрузили в тылу – на устье Булана и Поганом озере. Изготовили туры и приступили к городу.

И вновь не заладилось. Казань хоть и представляла собой деревянную крепость, но не было навыков брать города, так что и здесь Иоанна постигла неудача. В результате дневного сражения и мощного артиллерийского обстрела множество людей в Казани погибло, включая даже сына крымского хана Челбака, но что проку, если городские ворота так и оставались запертыми – крепость упорно не хотела сдаваться.

Впрочем, причин для уныния не было.

– Не взяли сегодня – с божьей помощью одолеем ее завтра, а не выйдет, так через день или два, но мы ее все равно возьмем, – упрямо заявил Иоанн своим воеводам и… сглазил – бог отказался помогать русскому воинству.

Уже на следующий день началась оттепель, которая и не думала заканчиваться – в свои права вступила необычно ранняя весна. Сильные шквалистые ветры постоянно подгоняли к Казани одну свинцовую тучу за другой, и те старательно сыпали снегом, который из-за тепла до земли не доходил, истаивая еще в вышине и поливая осаждающим бесконечным дождем.

Артобстрел прекратился – порох отсырел, и пушки не стреляли. Вдобавок на реках взломался лед, а дороги превратились в непролазную грязную кашу, так что о подвозе продовольствия тоже оставалось забыть, обходясь тем, что имеется.

Пришлось возвращаться обратно, только на этот раз Иоанн первым делом отправил вперед большой полк и артиллерию, чтобы казанцы не смогли их отбить. Следом за ними, прикрывая отход, шел сам государь с легкой конницей. Шел неторопливо – пушки, постоянно застревавшие в грязи, изрядно тормозили продвижение – так что было время и полюбоваться красотами местности, и присмотреть местечко получше для выполнения своей давнишней задумки.

Мысль построить недалеко от Казани крепость пришла ему чуть ли не в первый день отступления, чтобы она стала у татар костью в горле. В памяти стоял рассказ Федора Ивановича о князе Василии, который именно для таких целей основал Васильсурск. Особо придумывать не пришлось, поступив согласно исконным дедовским и прадедовским традициям – ставить новые города в устье рек на том из берегов, что повыше.

Таковое вскорости сыскалось, едва они добрались до Свияги. Как только царь увидел высокую гору, называвшуюся – очевидно из-за своей формы – Круглой, как сразу понял – оно! Однако из опасения сглазить – хватит и Казани – не стал ничего говорить, а взяв на следующий день с собой Шиг-Алея вместе с его казанцами, князей Курбского и Александра Горбатого-Шуйского, Адашева и еще нескольких, ради которых он и объявлял этот поход «без мест», въехал на вершину горы и остался чрезвычайно доволен открывшимся видом, причем сразу во все стороны: и к Казани, и на восток, к Вятке, и на север, к Нижнему.

Город было решено назвать по имени самой реки – Свияжском. Тут же на Волгу, в Углицкий уезд, в отчину князей Ушатых, с повелением рубить лес для церквей и городских стен и немедля везти его на судах вниз по Волге, был отправлен дьяк Иван Выродков с боярскими детьми. Так что в конце марта Иоанн вернулся в Москву, ничуть не унывая от очередной неудачи. Да и некогда было ему ударяться в печаль – не успел передохнуть, как пришла весть о военных сборах крымского хана Сахиб-Гирея идти на Русь. И вновь пришлось выдвигать полки к южным рубежам, устраивать им смотр в Коломне и в Рязани. Правда, тревога оказалась ложной – ожидание врага до самой глубокой осени результата не дало.

Зато зимой вместо крымчаков явились ногайцы, дойдя до Мещеры и Старой Рязани. Воеводы Иоанна не сплоховали – били их везде, где находили, взяли много пленников вместе с одним из мурз по имени Теляк, так что обратно в степи вернулось меньше сотни. После зимнего погрома своих людей старый и мудрый бий ногайцев Юсуф, который доводился покойному Сафа-Гирею тестем, предложил Иоанну выдать свою дочь, оставшуюся вдовой, за Шиг-Алея.

«Коли ты поступишь так, то твоя воля придет в согласие с желанием народа Казани и тебе самому будет гораздо легче править ими не только ныне, но и впредь. Мир суетен и любое земное величие рано или поздно проходит, – писал он, в обилии цитируя не только Коран, но и различные места из Евангелий. – Гораздо лучше обходиться без пролития крови, ведь неведомо, куда полетят ее брызги. Мой зять этого не понимал, за то и пострадал в своей гордыне, но ты мудр и не станешь винить за его грехи ни в чем не повинных жену и сына».

Иоанн не возражал и после некоторого размышления так и сделал, обеспечив себе доброжелательный нейтралитет ногайцев. Не упрямился он и относительно переговоров с Казанью, заявив, что готов говорить о мире, если казанцы пришлют в Москву своих послов, но зная уже их непостоянство, не теряя времени, в самом начале весны послал Шиг-Алея с сильным войском к устью Свияги, где ему надлежало поставить город.

Рать, отправленная с «касимовским царьком», впечатляла. Князья Юрий Михайлович Булгаков и Симеон Иванович Микулинский, брат царицы дворецкий Данило Романович Юрьев, конюший Иван Петрович Федоров, бояре Морозов и Хабаров, князья Палецкий и Нагаев… Помимо них из Мещеры выдвинулся князь Хилков, из Нижнего Новгорода спешно выехал князь Петр Серебряный-Оболенский, на Вятке и Каме со своими людьми перерезал все пути Бахтеяр Зюзин.

Прибывший на Круглую гору самым первым князь Серебряный, чтобы не терять времени, решил на всякий случай пощекотать острой сабелькой Казань. По городу нанести удар он не решился – не так много было с ним людей, да и пушек тоже не имелось, но посаду пришлось худо. Рано утром на рассвете городская стража в ужасе наблюдала, как с гиканьем и криками носятся по узеньким кривым улочкам русские ратники, нещадно рубя всех, кто попадался им на пути и запаливая один дом за другим.

После такого молодецкого налета, в результате которого князь не только навел ужас на противника, но и набрал большой полон, вдобавок освободив изрядное число томившихся в плену русских людей, посчитав, что теперь внезапного нападения со стороны перепуганной Казани ждать не придется, Серебряный вновь вернулся к устью Свияги, дожидаясь главного войска, которое прибыло спустя несколько дней.

На месте будущей крепости пока еще шумел кронами, доживая свой последний денек, густой лес, с которым было покончено уже к вечеру. Затем, как положено, устроили после торжественного молебна крестный ход, посолонь обойдя весь предполагаемый периметр будущих крепостных стен и окропив его святой водой, после чего заложили церковь во имя Рождества богородицы и чудотворца Сергия. Правда, леса, который привезли сверху по Волге, хватило только на половину стен, но другую половину сноровисто нарубили на месте, управившись со всем строительством меньше чем за месяц.

Как результат – почти немедленно Шиг-Алею и воеводам ударила челом вся так называемая Горная сторона [20]20
  Горная сторона – земли, расположенные напротив Казани на правом берегу Волги. Земли на более низком левом берегу назывались Луговой стороной.


[Закрыть] – чуваши, мордва, черемисы, – прося покровительства государя, чтобы он дал им жалованную грамоту с обещанием не воевать их, а заодно облегчил в ясаке [21]21
  Ясак – дань, взимаемая, как правило, меховыми шкурами или конями, как это делалось со степных народов.


[Закрыть]. Верить им было можно. Некогда завоеванные татарами, но не связанные с ними ни единством веры, оставаясь приверженцами своих старых богов, ни единством языка, им было и впрямь наплевать на старых хозяев. К тому же Иоанн, посчитав, что новых подданных в непокоренной до конца стране обижать негоже, а потому удоволил их во всем – и пожаловал, и дал грамоту с золотою печатью, да и ясак тоже скостил, причем сразу на три года.

В благодарность за скорое строительство Шиг-Алею и воеводам Иоанн послал золотые и приказ – привести всю горную сторону к присяге. Ну а для надежности, чтобы новым подданным обратный путь к прежним господам был точно отрезан, повелел послать их войною в сторону Казани. Разумеется, пришли они туда не одни, а в сопровождении русских отрядов.

Первый опыт прошел успешно. Пришедшие на Арское поле черемисы и чуваши бились крепко.

Смешались и бросились бежать они, лишь когда казанцы выкатили из города пушки и пищали и дали залп. Особого разгрома все равно не получилось – русские воеводы сумели организовать переправу через Каму, так что потери составили не больше двух сотен.

Сам же Иоанн был занят иным. Заведенная по его указу тысяча избранных лучших людей получила землицу в качестве дач под Москвой, но что такое тысяча – капля в море. А завести еще хотя бы одну – нечем удоволить. Еле-еле наскребли из остатков, чтоб наделить ею трехтысячный стрелецкий отряд. Земли были и в достатке, но… владела ими церковь и монастыри. Взять же у них ее не представлялось возможным. Или имело смысл попытаться?..