Текст книги "Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага."

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

…Когда я подбежал к тягачу, Петрович уже с помощью ломика расцепил передок со станиной. Обернув ко мне свое почерневшее от копоти лицо, он яростно прохрипел:

– Ничто! Докатим на руках!

– Не сможем…, – со стоном боли вырвалось у меня из груди.

– Как так? Зачем не сможем? Или мы не русские?! – воскликнул старый серб. – Ко мне, детушки!

– Форверст, камераден! – звонко подхватил политрук Ройзман.

Со всех сторон, отвечая на зов старого матроса, стали подбегать красноармейцы. Облепив громадное тело пушки, они, как муравьи соломинку, со всех сторон окружили её… Поднатужились… Нажали… И ничего!

– Эй, дубинушка, ухнем… – вдруг завел Ройзман.

– Эй, зеленая, сама пойдет, сама пойдет! – ответил ему нестройный хор голосов.

– Подернем, подернем, да… ухнем!

И случилось чудо… Скрипнув гусеницами, «Наташа» сначала медленно, затем все быстрее и быстрее поползла по полю…

Увидев, какое чудовище русские вытаскивают на позицию, белофинны вообще обезумели! Пулеметный огонь стал сплошным, беспрерывным. Пули звенели и пели в воздухе, цвенькая о металл, глухо шлепая по людским телам… Раненые красноармейцы падали на землю, иной раз спереди, и тогда гусеницы орудия, с чудовищным чавканием давя их, прокатывались прямо по человеческим телам…

И в этом безумии слышался хриплый голос Петровича:

– Наверх вы, товарищи, все по местам!

– Последний парад наступает…

И ему отвечал такой же хриплый и такой же безумный голос Ройзмана:

– Auf Deck, Kameraden, all' auf Deck!

– Heraus zur letzten Parade!

– Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!

– Wir brauchen keine Gnade!

– Стой! – наконец, скомандовал я. – К бою!

Развернув орудие на врага, оставшиеся в живых батарейцы закрепили станины, насколько это было возможно, вбивая сошники в землю.

Петрович рывком забросил свое щуплое тело к прицелу, а политрук рысью бросился к боковому НП, от которого зловеще более не доносилось ни звука.

– Бетонобойным!

– Заряд полный!

– Угломер тридцать-ноль!

– Уровень тридцать-ноль!

– Отражатель ноль!

– Прицел пятнадцать!

– Наводить под основание холма!

Вскочив на площадку, я взглянул в визир прицела. Хорошо!

Спрыгнув вниз, я увидел, как с лязганьем провернулся барабан затвора, открывая камору… Четверо снарядных с усилием подняли носилки с чудовищной стальной тушкой, а пятый с силой двинул её пробойником вперёд до звона! Тут же двое зарядных швырнули в зев орудия стальную свертную гильзу заряда. Стрелять будем третьим, основным! Ты уж прости меня, Саня!

Так, в основание гильзы вкручен капсюль? Замечательно!

Сытно чмокнув, затвор закрылся.

Встав с наветренной стороны, чтобы дым и пыль от выстрела не слепили мне глаза, я поднял вверх флажок:

– Ор-рудие!

«А-А-А-А-АРГXXХ!» – ответила мне «Наташа»!

Через секунду над вершиной холма поднялось серое облачко взбитого в мелкую пыль и крошку железобетона.

Хорошо, но чуть высоковато! (Наш корректировщик фенрик Калле Эско в куполе восточного каземата лишь чуть-чуть не успел передать координаты на батарею, куда уже подвезли снаряды из НЗ начальника артиллерии дивизии, когда русский снаряд просто как бритвой срезал мощный броневой гриб высотой всего сорок сантиметров с шестью узкими смотровыми щелями. Корректировщики в бронекуполе центрального каземата, увидев это, в диком ужасе немедленно кубарем скатились вниз, в ДОТ, хотя их купол и не был поврежден! Прим. Переводчика).

Так, дым за целью, а по направлению хорошо!

– Верно!

– Прицел четырнадцать!

– Оррудие!

«А-А-А-ААРГXXXX!»

Эх, хорошо пошла! Белофинские пулеметы вдруг просто захлебнулись… (Второй русский снаряд проломил стену нашего центрального каземата, пробив в ней рваное отверстие размером два на два метра. От чудовищного удара в ДОТе погас свет, и черная тьма, наполненная клубами серой бетонной пыли, от которой смертно перехватывало дыхание, теперь озарялась только трещащими голубыми вспышками коротких замыканий. Гарнизон ДОТа, бросив свои боевые позиции, со всех ног устремился к задней бронированной двери… У меня текла кровь из ушей и носа, в голове мутилось и звенело, но я сумел предотвратить панику, застрелив пару негодяев из своего верного «Лахти». Еще одного подлеца заколол финским ножом (puukko) мой верный фельдфебель Отрывайнен… Хорошо, что пулеметчики остались на своих постах! Потому что перед боем я догадался пристегнуть их к станкам пулеметов наручниками. Прим. Переводчика) (Юсси, вот как? А у меня дома тоже есть наручники, украшенные розовым мехом! А не хотел бы ты… Прим. Редактора) (Нет. Прим. Переводчика) (Извини, Юсси, старина, я просто неудачно пошутил… Хотел тебя малость подбодрить. Прим. Редактора) (Ничего, бывает. Прим. Переводчика).

Еще один снаряд!

Но что это?!

Ствол «Наташи» с жалобным шипением остался в крайнем положении… Чертов сальник!!!

– Ничего, командир…, – печально улыбнувшись, сказал мне Петрович. – Вручную накатим! Заряжай!

– Ты с ума сошел, старый черт! Немедленно от орудия!!

– Заряжай, командир… Работать надо.

… Через силу, руками накаченный на место ствол. Бледное лицо Петровича, в последний раз поправляющего прицел…

– Оррудие…

«А-А-А-АРГXXХ»! и тут же роковое «ЧВАНГ!»

Огромный черный столб жирного дыма встал над вражеской цитаделью. (В нашем ДОТе от страшного удара сдетонировали орудийные огнеприпасы. Огненная волна прокатилась по всем помещениям; начался пожар. Меня, контуженного, без сознания вынесли в траншею. Гарнизон, то есть те, кто еще остался в живых, оставили наш полностью разрушенный Sj7. Прим. переводчика).

Мозги и кровь Петровича на станине…

Боковой НП. На нем, рядом со свежей воронкой, копошится в кровавой снежной грязи Вершинин с распоротым осколком животом, стараясь заправить в него свои измаранные в грязно-кровавой слизи сизые кишки. При этом другой рукой подполковник ещё и тщетно помогает политруку, у которого пуля, пройдя через висок, выбила оба глаза и теперь они висят на его смертельно-бледных щеках, на каких-то красных ниточках…

И испещренное черными воронками белое поле, вновь покрытое телами погибших красноармейцев, по которому с развернутым красным знаменем, под сверкание труб полкового оркестра и под бессмертные звуки «Прощания славянки» идет в лобовую атаку на белофинский рубеж свежий стрелковый полк. (256-той стрелковый. Прим. Переводчика)

… Я думал, что ничего страшнее, чем это, на этой войне я не увижу.

Я ошибался.

24

– М-да…, – печально протянул товарищ Лацис, скорбно смотря себе под ноги. – А я – то его финским шпионом посчитал! Стыдно-то как…

В полушаге от острых носков его начищенных до блеска сапог лежал маленький и худенький, как подросток, скромный и робкий сын маленького финно-угорского мордовского народа связист Вася Кирдяшкин. По его покрытой коркой запекшейся крови изодранной телогрейке, из которой торчали клочья пожелтевшей ваты, было видно, что был Вася тяжко ранен, что сил соединить куски разорванного телефонного провода у него уже не достало… И тогда он просто крепко зажал их зубами. Да так и умер.

– А Вы-то, Арвид Янович, где же все это время были? Потерял я Вас…, – зачем-то ненужно спросил я. Видимо, чтобы хоть что-то сказать…

Вокруг меня лежали наши убитые батарейцы. Вот широко и привольно раскинулся на могучей спине матерый сорокалетний бывший ссыльный, кулак-старовер Эльпидифор, крестом раскинув натруженные руки, как будто отдыхает в перерыве горячей летней страды; вот прислонился к его боку, словно уютно прикорнул, какой-то разведчик… лицо мне знакомое, а вот как его фамилия? А, Биллялитдинов… Тагир Исламович, 1921 года рождения, татарин, бывший талиб из казанского медресе, бывший исламский мракобес и буржуазный националист…Его еще в виде чистокровного арийца наш политрук изобразил! Обо всех о них можно сказать теперь только одно… Они были.

– Я-то?! – удивился моему вопросу Лацис. – Да где же мне, кровавому упырю оперчекисту, во время боя быть? Сидел себе в тенечке, вел протокол испытаний…

И чекист горестно усмехнулся:

– Еще кто-нибудь из буржуазных борзописцев потом сочинит, что я наступающим красноармейцам в спину стрелял!

– Зачем стреляли? – не понял я его тонкого прибалтийского юмора.

– А чтобы они назад не повернули…

– Кстати, товарищ Лацис, чтобы часом не забыть… Покойный Саня-сапер специально для Вас сказать просил, что бакелитовую мину минный искатель не берет!

– Спасибо, обязательно запишу… жалко мальчишку, талант у него был!.. впрочем, всех вас, товарищи, мне ужасно жалко.

Осторожно перешагивая через истерзанные пулями тела павших красноармейцев, мы шли к беспомощно задравшей вверх свой бесконечно длинный ствол пушке.

– Нет, что-то надо с лафетом делать, Валерий Иванович! Ведь это же не годится! Ведь и не перекатишь вручную, ежели что?

У меня перед глазами вдруг встало искаженное нечеловеческой мукой лицо незнакомого молодого политрука, который упал, раненный, и не смог подняться. Когда гусеница (медленно-медленно!) перемалывала в кровавые лохмотья его ноги, он истошно кричал, брызгая в нас кровавой слюной:

– Вперед, только вперед, товарищи бойцы!! Не останавливаться!!! Остановитесь, потом с места не стронете!

– … Может, колесный ход лафету придумать? Или вообще, сделать пушку самоходной? – продолжал на ходу фантазировать Лацис.

Я отрицательно покачал головой:

– Колесный ход лучше не надо… Это сейчас хорошо, снега мало, а грунт подморозило! А если распутица? Да на наших дорогах пушка враз по ступицу завязнет! Что касается перекатывания, то ведь данная система для таких экстремальных случаев, как этот, вовсе не предназначена! Наши цели, это ведь вражеские штабы, склады, транспортные узлы, контрбатарейная борьба… Для борьбы с ДОТами уместней гаубица или даже мортира! А что касается самохода… Не думаю! Если пушку моторизовать, она ведь, поди, на все сорок тонн потянет? (Оптимист. Русская тяжелая самоходная установка СУ-14–1, примененная в самом конце войны и заслуженно прозванная «Иван-долбай», на палубе(!) которой была установлена восьмидюймовая гаубица, весила по нашим разведданным сорок девять тонн. Мало какой мост мог её выдержать, к нашему счастью. Прим. Переводчика).

Мимо нас трусцой пробежали двое красноармейцев с брезентовыми носилками в руках. На секунду остановившись возле орудия, они убедились, что здесь их помощь больше уже не требуется, и метнулись дальше – туда, где еще слышались протяжные стоны раненных…

Вот что мне понравилось, так это организация медпомощи в РККА. У каждого бойца есть индивидуальный перевязочный пакет, а не условно чистая тряпица, как в старой армии… На каждые десять человек полагается один санитарный инструктор. Вот, и медсанбат прибыл на поле брани почти так же быстро, как ленинградская «неотложка», разве что без воя сирены. Час назад они утащили на носилках в тыл глухо ругающегося по-французски Вершинина и впавшего в спасительное забытье нашего политрука…Может быть, и спасут…

А Петровичу уж ничего помочь не могло. Даже глаза ему закрыть мы не смогли, потому что от черепа осталась невредимой только нижняя челюсть, в которой тускло сиял стальной мост.

– А что, от орудия он отбежать не мог? – глухо спросил Лацис, с печальной нежностью закрыв то, что осталось от Иванова лица вытащенным из своего кармана клетчатым платком.

– Ствол длинный. Качается после выстрела. Прицел намертво со стволом связан. Петрович хотел убедиться, что прицел не сбился. Ждал, пока остановится. Если привязать специальный тросик, да на двадцать метров отбегать, да его натягивать… прошло бы еще несколько драгоценных секунд. Где гарантия, что нас за это время белофинские гаубицы бы не накрыли? Тогда все жертвы были бы напрасны… Рисковать он не хотел. – пояснил я.

… Ну что, посмотрим, что мы там наворотили? – спросил Арвид Янович, вставая с колен и отряхиваясь. – Пошли, что ли?

– Пойдемте. – согласился я. Мне в тот момент было все равно. В душе было пусто, глухо и темно…

Когда мы приблизились к исходящей паром реке, от которой поднимался тяжкий запах железа и крови, навстречу нам давешние санитары уже тащили бойкого невеликого мужичка, мокрого как мышь, который что-то весело, взахлеб рассказывал. Прислушавшись ненароком, я уловил нечто вроде:

– Да, мать моя! Да тут такие расклады, что я и талию не видал! Наши выбегают на это поле и бегут себе к реке, а тут финская артиллерия как начнет шрапнелью стегать! (На нашей гаубичной батарее вообще не было шрапнелей. Видимо, русский принял за них разрывы в воздухе рикошетирующих фугасных снарядов. Прим. Переводчика) Всех к земле и она прижала. Ну, а мы со всех ног рванули к берегу, потому что лежать куда страшнее – а там саперов наших побитых уйма! И никакой переправы. Мы к воде, кто кувырком, кто как… Только кричим: давай, ребята! Скорей, скорей! Выбрались на тот берег, мокрые как кутята, давай воевать…Хотя какие с нас бойцы, когда у каждого по пятнадцать патронов да по одной гранате, хочешь в белофинна бросай, хочешь сам подорвись…

– Почему так мало? – зло спросил Лацис.

– Комдив не велел! Говорит, зачем давать им, если их белофинны так и так побьют? Ну, полезли к белофиннам в траншеи, там все больше пришлось штыком… Богатый финны народ, жирный! Штык в нем застревает… Ох, мама!! – вдруг тонко вскрикнул веселый разговорчивый боец. И умер.

… Взглянув на реку, я увидел потрясшую меня картину: сразу по трем наплавным мостам, опиравшимся на огромные надувные лодки, на левый берег шли, и шли, и шли серые колонны красноармейцев, сначала сливаясь на той стороне в единый поток, а затем вновь, подобно приливной волне, растекаясь по серому полю. Исчезая в начинающемся мокром снеге, они, казалось, затопляли собой через сделанный нами пролом все, что лежало между нами и дальним сереющим лесом, острыми верхушками тонущего в сером небе…

А навстречу им, с того берега, на каких-то бревнышках, плотиках, обывательских полузатопленных лодочках (В течение дня большевики подвезли из Петербурга более 250 лодок, находившихся в частном владении. Прим. Переводчика) везли и везли сгоревший шлак войны: искалеченных, израненных, но еще живых бойцов.

«Так вот почему он был мокрый!» – подумал я, вспомнив давешнего бойца.

– Что же это?! – потрясенно прошептал Лацис. – Да на таком ветру… они же, мокрые, простудятся…

– Ерунда! – только махнул рукой услышавший его холеный подполковник. – Их же, симулянтов, в тыл везут! Там отогреются… А мои бойцы в бой идут, они сегодня под открытым небом ночевать будут. Им надо быть сухими…(Начальник штаба 469-того стрелкового полка, вводимого на глазах автора на плацдарм, пп-к Семенов был при отходе полка ранен в ноги, оставлен своими подчиненными на поле боя и насмерть замерз. Прим. Переводчика).

Перейдя на бывший вражеский берег, (действительно не замочив ног) на каждом шагу мы встречали следы тяжелого, ожесточенного боя, который продолжал греметь и перекатываться, как недальний гром, где-то за ближним леском…

Вот сожженные нашими ручными огнеметами финские солдаты: их маленькие, словно детские фигурки скорчились, будто они собрались куда-то бежать…

Вот тесно лежит группа красноармейцев, как видно, угодившая под залп финских бомбометов (точнее, 81.4-мм минометов. Прим. Переводчика): воронок практически нет, только маленькие черные ямки с расходящимися веером следами разлета осколков, а снег – пушистый и белый, нетронутый сверху, внизу обильно подтек кровью…Так что за нами, с хлюпаньем проваливающимися в него по щиколотку, остаются глубокие кровавые следы.

Вот боец повис на проволочном заграждении: шипы глубоко вонзились в шинель, будто хищные когти, а на широко открытые голубые глаза медленно опускаются снежные хлопья…

Наконец, мы поднялись к проклятому ДОТу… Лацис, достав из кармана блестящий никелем молоточек, начал ожесточенно колотить по бетону, стараясь отколоть от него хоть кусочек:

– Vai debīls esi? Да что же это такое, в самом-то деле? Он вообще на кого работал?

– Кто работал? – не понял его я.

– Да директор наш… Мы тут во времена оны на паях основали с Linnoitustoimisto акционерное общество «Гранит»…

– Кто это мы? И с кем что основали? – устало и равнодушно продолжал спрашивать я.

– Мы, это натурально, НКВД, а наш деловой партнер – фортификационное управление Генерального Штаба Армии Финляндии…

После сегодняшнего меня уже ничего не удивляло…

– Зачем?

– Чтобы выиграть тендер на постройку финских укреплений.

– И как, выиграли и построили?

– А как Вы думаете? Работали практически себе в убыток! Как стахановцы! Вот, например, в ДОТ № 15 узла сопротивления Сумманкюля наша фирма во время заливки боевого покрытия вместо бетона засыпала метровый слой песка…(Подлинный случай. Обнаружился факт саботажа только в январе 1940 года, когда наши ребята в боевых условиях начали ремонт полуразрушенного сооружения. Прим. Переводчика) Но самое главное то, что мы составили подробнейший «Альбом укреплений Карельского перешейка», указав для каждого сооружения точное месторасположение, состав вооружения, приложив фотографии и даже в некоторых случаях детальнейшие планы…

– И где же эти альбомы?

– Где, где… В Караганде. Tas ir pizdec, šitā pateikt! (Зачем карты укреплений Карельского перешейка были вместо ЛенВО отправлены в Казахстан, можно только гадать. Прим. Переводчика) (Юсси, это же просто непереводимая игра слов на местном диалекте, как и фраза чекиста на латышском. Прим. Редактора)

… Обогнув спускающуюся уступом бетонную стену, покрашенную белой краской, Лацис потянул меня к двум амбразурам:

– Смотрите-ка! Они их броневыми плитами укрепили! Этого в проекте не было… Интересно, где их финны взяли? (На финском форту Ино, подло взорванном русскими в 1917 году. Прим. Переводчика) (Позволь, так ведь это же был их собственный форт? А собственник имеет право распорядиться своим имуществом по своему усмотрению! Это же аксиома! Собственность священна! Прим. Редактора)(Вот ведь клинический дурак. И эти люди нами правят… Прим. Переводчика) А вот сюда посмотрите-ка, будьте любезны… Видите, вот это трубы для выброса ручных гранат…

– Глупо! Если гранату можно выбросить наружу, то её так же можно забросить и внутрь.

– Как бы не так! если снаружи бросать гранату в эти трубы, то по специальным отводам она выкатится наружу прямо под ноги бросавшему! По идее. Ну, мы эту идею немного изменили… А вот, смотрите-ка, наверху бронекупол! А где второй? Тут еще один должен был быть… Неужели украли при строительстве? А деньги куда дели?

– Что, у него смотровые щели всегда так видны?

– Нет, что Вы! Они закрываются специальным внутренним бронекольцом, скользящим на подшипниках… Наша придумка! Во-первых, дорого, во-вторых, при любом сильном ударе её клинит! (А я-то всё думал, кто это такую глупость измыслил? Прим. Переводчика) Ну что, давайте теперь внутрь заглянем?

– Что-то мне неохота… Мутит меня…

Минуту спустя я понял, что мутит здесь не только меня. И даже не только мутит! Из-за угла бетонированной траншеи, которая серой змеёй подползала к ДОТу, доносились звуки тяжелой, надсадной рвоты.

Лацис спрыгнул вниз, осторожно заглянул за угол:

– А кто это у нас такой красивый?

За изгибом бетонного хода стоял на коленях окровавленный, покрытый сплошной серой коркой пыли и грязи человек. Из его полуоткрытого рта тянулась нитка розовой от крови слюны, медленно капавшей в лужицу перемешанной с рвотой крови…

Тяжко приподняв лицо, представлявшее собой сплошной синяк, человек уставил в нас свои налитые кровью глаза и сипло прохрипел:

– Дамнед венайя… Я кулла раухасса е салли…(Искаж. Нехорошие люди. И помереть мне спокойно не дадут. Прим. Переводчика).

После этого его левая рука подломилась, и он со стоном упал лицом в красно-желтую лужицу…

Лацис с задумчивостью посмотрел на его расстегнутую, пустую кобуру:

– Пристрелить его, подлеца, что ли? Похоже, он вроде как офицер?

– Не бери ты лишнего греха на душу, Арвид… Он же раненый. Сам подохнет, или наши трофейщики в плен возьмут…, – остановил его я.

И мы полезли в ДОТ, смотреть финские пулеметы, к которым были насмерть прикованы угоревшие до смерти солдаты…(Вот так я и встретился в первый раз с автором этой печальной рукописи. Мой верный фельдфебель, который вернулся за мной и в эту самую минуту прятался в двух шагах от русских с ножом в руках, собираясь прыгнуть, как только русский офицер наведет на меня свой пистолет, поднял мое бесчувственное тело на плечи и утащил через минное поле в наш тыл. Благо что никакой линии фронта пока не существовало, а русские беспорядочно тыкались лбом в трех километрах западнее от нашего покинутого ДОТа в другой узел обороны. Наш психолог после выхода меня из лазарета не рекомендовал мне больше участвовать в боевых действиях в составе гарнизонов ДОТов в связи с пережитым мною психо-травмирующим фактором. Вторая наша встреча с этим русским была еще более драматичной. Прим. Переводчика)