Текст книги "Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага."

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Валерий Белоусов
Бином Ньютона, или Красные и белые
Ленинградская сага
^{На правах рукописи.
(перевод с иностраннАго)}

«Если бы у СССР в 1939 году были пятьдесят таких гаубиц, вся мировая история пошла бы по другому! Это же так ясно, как бином Ньютона…»

А. Широкорад «Ленинград и Севастополь. Время больших пушек»

Название saga вероятно происходит от исландского глагола segja– «говорить», и обозначает устное, по преимуществу фантастическое, повествование, оформленное в письменном виде. Сага не передаётся слушателю, а «совершается» сказителем каждый раз заново, во всей полноте её содержания и идеи. Поэтому чтение текста саги не имеет по сути большого смысла.

Википедия.

Пролог

– Владимир Иванович, что с вами?! – участливый голос моей любимицы, Наташи Гамовой, был громок и тревожен.

Я с трудом оторвал голову от крашенного синей казенной краской учительского стола. Господи, что это я? Уснул, что ли? Ужас какой! Я почувствовал, как щеки полыхнули стыдом…

Но терять самообладание учителю никак нельзя! И поэтому, скрыв смущение за притворным кашлем, сквозь грязноватый ситцевый синий платочек я только и произнес:

– Ничего, ничего, девочки…не беспокойтесь! Это ничего, это…я сейчас, извините…

Наташа, низко опустив голову, так, что её соломенного цвета волосы упали мне на плечи почти шепотом тем не менее заботливо переспросила:

– Вам что, плохо? Может, школьного врача позвать?

Вот ведь мочалка настырная, а?

– Нет, девочки, со мной все в порядке, это я на секундочку…

– Ничего себе секундочка! – возмущенно зашипел мой любимый девятый «Б» – Вы уже четверть часа так сидите!

– Неужели четверть? – ужаснулся я. – Так что же вы…

– А мы вам мешать не хотели!

М-да. Гуманистки вы мои разнузданные…В мужской школе мои лоботрясы уж давно бы на цыпочках прокрались мимо учительского стола в рекреацию и там ходили бы на своих пустых головах. А тут – глядите-ка, смирно себе сидят, как фроси путевые…

– Так, ладно. Шутки в сторону. Задремал так задремал. – сурово резюмировал я.

– Мы понима-а-а-а-ем… у Вас жена молодая! – сочувственно протянул класс.

– Цыть! Понимают они… Наталья, на чем мы остановились-то, до того как я…э-э-э…

– На биноме Ньютона…., – пробормотала барышня в ответ.

– А! Хорошее дело. Продолжай, продолжай…, – подбодрил её я.

– Да. Вот я и говорю. Ньютон, Исаак… был сын бедного, но зажиточного фермера…

– Постой, постой. Что-то я тебя не понял: так бедного или зажиточного?

– Ну-у-у… сначала-то он был зажиточным, а потом вдруг стал бедным!

– Почему?

– Да его раскулачили, наверное? – резонно предположила она.

– Тьфу на тебя! Дальше.

– А потом ему в голову яблоко попало! Когда он под деревом сидел! – радостно продолжила гордая своими познаниями старшеклассница.

– Кому попало?

– Ньютону…

– И что?

– И, собственно, вот и все…, – печально развела руками девица.

– Э…как это все? Он что, помер? – ужаснулся я.

– Вы все шутите, да? – захлопала длиннющими ресницами Наташа. – Нет, вовсе он и не помер, а взял и придумал!

– Что он там ещё придумал?!

– Бино-о-ом…

– Какой еще бином?!

– Ньюто-о-о-она…, – голубые глазки барышни в белом, таком почти старорежимном, почти гимназическом, фартучке стали стремительно заполняться слезами…

– Ладно. Садись., – смиловался я.

– Что… опять «неуд»? – проблеяла школьница, нервно комкая край фартучка.

– Да уж видно, что не «отл». Ладно, не реви. Давай дневник. В журнал не поставлю…

– Вечно вы Наташку балуете! – гадюками зашипели верные Наташины подружки.

– Цыть мне! Так, товарищи шкрабины (школьные работницы Прим. Переводчика), кто еще не понял бином Ньютона?

Вверх вырос целый лес нежных девичьих ручонок, местами испачканных синими анилиновыми чернилами… пообломать бы их, шаловливых. Почему? А кто в моем кабинете доску измазал? То есть нарисовал цветными мелками розовую жопу с ушами (сердечко) на фоне двух целующихся голубков, держащих голубенькую ленточку, и в этой мещанской картинке приписал: «Поздравляем с днем свадьбы!»

– Зер гут. Берем ручки, открываем тетрадки и пишем. Сегодня, кто запамятовал, 28 ноября. А год у нас по прежнему, все ещё 1939-тый. Классная работа. Тема: Бином Ньютона (это выделить)– формула для разложения на отдельные слагаемые целой неотрицательной степени суммы двух переменных, имеющая вид…

В этот момент в дробный перестук стальных перьев о края фарфоровых непроливаек вмешалось робкое царапание когтей по дереву…

– Кто там? А, это ты, Авдей Силыч? Что тебе? – резко обернулся я в полу-оборот к двери. Не терплю, знаете, когда меня прерывают посередь урока.

– Так, енто… Вас тама Корней Петрович просют…, – в полуоткрытую дверь осторожно просунулась сначала клочковатая борода, а потом и потертая золотая фуражка нашего школьного сторожа.

– Что, подождать…сколько?

– Так что шышнадцать минут сорок секунд! – четко отрапортовал наш хранитель времени, подававший своим валдайским звонким, яро-бронзовым колокольцем звонки на перемену.

– Да! Четверть часа (тьфу ты, Господи! опять эта четверть часа…) что – никак нельзя?

– Дык… Корней Петрович немедля пожаловать просют, уж извиняйте…

Хорошо хоть, что не добавил: «…извиняйте, баринЪ»!

Господи, как меня утомил наш Силыч, причем именно своим псевдо-народным говорком. Ведь он же коренной питерец, и гимназию успел закончить, и в Университет уже поступил… Как же его запугали!.. когда? – в семнадцатом? Или в двадцатом? Или в двадцать втором? Или во время Кировского Потока? Или…Хватит. Даже и в мыслях – хватит.

– Авдей Силович! – доверительно взял я его за локоть потертой тужурки. – У меня к тебе просьба… Ты ведь помнишь бином Ньютона?

– Ась? – в ответ мне почти достоверно изобразил свое полнейшее невежество Авдеюшка.

– Значит, помнишь. Объясни тогда этим тюхам, сделай ты божескую милость, что сие такое. Доходчиво! Вот, девочки! Смотрите! Простой наш советский человек, можно сказать, прямо от сохи! И то – знает. А вы, комсомолки, нет…стыдитесь. Ну, я быстро…

Когда я осторожно прикрывал высокую, тяжеленную дверь класса, из него доносился пропитой голос школьного Цербера:

– А плюс Бе в степени Эн равняется Суммариум от Ка равного нулю до Эн…

Справится, поди…

Часть первая

1

За окном школьного коридора быстро разливались синие питерские сумерки. Сквозь заметаемое мокрым снежком стекло в дробном переплете было видно, как на набережной Обводного канала уже загорались первые золотистые огоньки…

Тем не менее, из-за высокой, филенчатой двери приемной директора по-утреннему радостно разносился веселый стальной стук и орудийное лязганье «Рейнметалла».

Я аккуратно, по армейски, поправил чуть сбившийся на сторону свой узкий, вязанный галстук под пристегивающимся целлуилоидным воротничком москвошвеевской сорочки (все-таки, не умеют они там, в новой столице, шить! То ли дело наша родная «Ленгосгоргалантерея»! Да где ж её купить? В ЦУМе за сорочками такие ломовые очереди стоят…настоящие, классические питерские «хвосты!»), потом тщательно вытер платочком испачканные мелом руки. Ботинки у нас как? Норма.

Ну, Господи благослови! Заходим…

– Здравствуйте, Сарра Исааковна! – на всякий случай уже заранее виноватым голоском произнес я примирительную мантру.

В ответ наш школьный секретарь, со звоном перебросив направо тяжеленную каретку порожденной сумрачным германским гением пишмашинки, сквозь свои желтые от никотина лошадиные зубы, в которых привычно дымилась смятая «Беломорина», производства фабрики имени Урицкого, только буркнула:

– Рот фронт, товарищ учитель! Давай, проходи, там тебя уже давно ждет…, – и мотнула своей шестимесячной завивкой в сторону директорской, обитой черным дермантином двери.

– Кто меня ждет-то?

– Конь в пальто!

– В каком еще пальто? – несказанно удивился я.

– В кожаном!

И вправду.

В кабинете Петровича, на стоящем у стены диване с высокой деревянной спинкой, на котором обычно закатывали глаза в ужасе от предстоящей порки (увы! к сожалению, только моральной! А так хотелось бы иной раз…Ну хоть линейкой по ладошкам! ещё хорошо коленками на горох поставить, под образа, на часочек…) прогульщицы, двоечницы и прочие отпетые хулиганки, теперь расселся мордатый тип в действительно, хромовом черном пальто…

Его мокрая, разумеется, тоже черная же широкополая касторовая шляпа лежала на краю двухтумбового, крытого зеленым бархатом дубового директорского стола, по слухам, притащенного в гимназию революционными матросами с самого Певческого моста (там до Октябрьского Переворота размещалось Министерство Иностранных Дел Империи. прим. переводчика).

– А! Здравствуйте, Валерий Иванович…Вот, с Вами хочет поговорить товарищ…

– Лацис. – угрюмо представился незваный гость.

– Товарищ Лацис… из Органов.

– Из каких органов? – тупо переспросил я своего директора.

– Из Внутренних. – «Вот уж действительно, хуже татарина!» – невольно подумалось мне.

– Ну, я пойду? – как-то робко, не похоже на себя, спросил гостя наш всегда грозный директор. В ответ гость чуть кивнул своей до синевы бритой наголо головой, от чего по ней скользнул электрический блик.

Когда директор, осторожненько прикрыв за собой двойные двери, оставил на наедине, товарищ Лацис с неуловимой змеиной грацией перетек за директорский стол, уверенно, по-хозяйски открыл роскошный кожаный бювар, подаренный вскладчину Петровичу на пятидесятилетний юбилей, достал из него лист писчей бумаги номер два, взял из высокого малахитового стакана химический карандаш и пододвинул все это на мой край стола:

– Присаживайтесь по удобнее, Владимир Иванович. И давайте, не торопясь, подробненько, опишите ваши контрреволюционные действия.

– Никаких контрреволюционных действий я не вел., – К счастью, мой голос почти и не дрогнул. – И ничего я писать не буду! И вообще, вы сами-то кто будете?

– Вам же сказали – я из Органов. Внутренних! – внушительно произнес Лацис, слегка удивившись моей тупости. Два раза ему представляться пришлось!

– Внутренние органы, они ведь разные бывают… Печенка там, селезенка, прямая кишка опять же…, – плоско пошутил я, испуганный собственной наглостью.

– Ты что же, вражина, наши славные Органы задницей считаешь?! А работники Органов тогда – кто?! – как Лацис оказался рядом со мной, я так и не понял. Вот, ведь только секунду сидел напротив меня за столом – и вот его желтые тигриные глаза смотрят мне прямо в душу…

– Какой я тебе вражина?! – еще больше, до цыганского пота, испугался я. – Я советский человек! И НЕ СМЕТЬ со мной разговаривать в таком тоне!

– А то что будет? – с интересом спросил меня мигом отстранившийся чекист.

– Уебу стулом., – доверительно сообщил ему я, сам при этом замирая от смертного ужаса.

– Ишь ты какой… Смелый, да?

– Какой уж есть. – пробурчал в ответ я.

– Н-ну ладно… смелый. У Колчака служил? – резко спросил мой визави, точно нож под ребро воткнул.

– Да. – глухо и стыдливо буркнул я в ответ, будто был на приеме в кабинете венеролога.

– Где, сколько времени? («Будто сами не знают!» – пронеслось в голове).

– В технической приемочной комиссии…

– Чего же ты там принимал, белячок? Водочку или коньячок?

– Гаубицы, системы «Виккерса», калибра 234-мм. Месяц всего и пробыл.

– А потом?

– А потом всю дорогу уже у наших…у красных, то есть.

– Почему же ты к нашим перешел?

– Да так. Личное…(«Конечно, личное. Там, в Читинской пробке, девицы из Императорского Воспитательного общества эвакуировались да застряли, в том эшелоне…девицы, да. Двенадцать, тринадцать лет, может, больше? Да господам офицерам, освиневшим от ректификата, сие было все равно, сколько тем лет от роду. Пришлось вмешаться. Семь пуль в нагане, минус три благородных золотопогонных господ офицеров… Перейдешь тут. Зато девки уцелели.»)

– Личное, значит… – прищурился недоверчиво Лацис… – В РККА ты где служил?

– В ТАОНе. (тяжелая артиллерия особого назначения. прим. переводчика).

– Уволен почему? («Ну чего он мне душу мотает? Возьми моё личное дело, да почитай!»)

– С маршалом Тухачевским покойным я поспорил…

– И о чем же?

– Да он ху… всякую ерунду на трибуне нести начал. Про пушки безоткатные, про пушки универсальные, про полигональные снаряды…

– А ты?

– Да что я…встал и сказал – что с полигональными снарядами на Волковом поле (русский артиллерийский полигон. Прим. Переводчика) игрались тридцать лет еще при старом режиме и все без толку, а универсальная пушка – это смесь ужа и ежа, а…короче, навалились гурьбой, сорвали с меня петлицы и определили сначала на кичу, а потом уж в лазарет. Нашли у меня какую-то эпилиптоидную психопатию (наш консультант, врач-психиатр проф. Яалло Суурманенн, исследовавший представленную нами рукопись, этот диагноз полностью подтвердил. Прим. Редактора).. а потом в запас уволили.

– О как! А как вы себя сейчас чувствуете? – с видимым интересом спросил меня Лацис.

– Хорошо. Жалею только, что Тухачевского, разбившегося на аэровагоне (автомотриса с авиационным двигателем и толкающим воздушным винтом. Разработана в Германии проф. Юнкерсом, испытывалась в Советском Союзе. При известной катастрофе аэровагона вместе с Тухачевским погибли несколько высокопоставленных советских политических деятелей, включая Артема (Сергеева), Павлуновского, конструкторов Яковлева и Бекаури. прим. переводчика), кремировали да в кремлевской стене погребли… – сварливо отвечал ему я.

– Почто так? – искренне удивился чекист.

– Да если бы он в могиле лежал, я бы ему на могилу бы насрал. А так очень высоко, не достать! – с сожалением покачал головой я.

– Нет, ну ты точно псих… Органы ты не боишься, могилы обсираешь…, – непонятно чем восхитился Лацис и решительно встал из-за стола – Ну, собирайся.

– Мне… с вещами? – мой голос предательски дрогнул. Чуть-чуть..

– Ага. С вещами и на выход.

Когда я, с руками, привычно скрещенными позади, выходил на покрытый летящим косо снежком школьный двор, Наташа подбежала ко мне и отчаянно схватила за рукав моего «семисезонного» пальтишка на рыбьем меху:

– Владимир Иванович! Куда это Вы?

– Бог его знает, девочка! Может, в Большой Дом на Литейный, а может, прямо в Кресты…

– Я Вас буду ждать!! Я Вас обязательно буду ждать…

2

Легко обогнав зазвеневший на повороте краснобокий трамвай с двумя прицепными вагонами, черная как ночь «эмка» взвыла мотором и еще наддала… Господи, куда мы так торопимся, прямо как на пожар? Как голый в баню… Добро бы, а то ведь в тюрьму!

Эх, эх…дурак я, дурак! Расслабился, рассопливился. Классовая борьба, меж тем, как видно опять обострилась, на манер застарелого люмбаго …

Ни чему меня жизнь не учит!

Вот в прошлый раз, когда я под «Весну» попал… в смысле, не под время года, а под операцию по очистке нашего Города от бывших офицеров…

Вызвали меня на Литейный – а я и пришел, такой весь из себя в шелковой полосатой безрукавке, белых брюках и теннисных туфлях…На Острова (Кировские острова – место отдыха ленинградцев. Прим. Переводчика) я прямо от туда ехать собирался, выходной ведь у меня был! Так в этих туфлях я потом до самого СЛОНа и доехал! (Соловецкий Лагерь Особого Назначения, один из самых страшных островов «Архипелага» GULAG.. Так что на остров автор рукописи в какой-то мере все же и попал. Прим. Переводчика).

Нет бы чтобы держать под рукой ДОПРовский (Дом Предварительного Заключения. В Советской России тюрем нет. Прим. Переводчика) чемоданчик со сменой белья, зубной щеткой (а лучше взять их две! А то, не дай Бог, уронишь щетку на пол, а ведь поднимать её и зубы потом ей чистить – западло! (смысл слова неясен. Прим. Переводчика) А где щетку потом взять? В лабазе щеток просто не бывает…), зубным порошком, мылом, мочалкой, полотенцем, сухарями…папирос надо взять, ну например, «Ира», россыпью…хоть я не курю, а на обмен сгодится! Ну, там иголку, нитки – может, цирики (монгольские воины. Почему данное слово употреблено автором в настоящем контексте, не ясно. Прим. Переводчика) иголку на «вокзале» не отныкают? Кто знает, какие сейчас у нас «дома» веяния…Бывает и так, и этак… Тапочки еще хорошо «домашние» взять… Черт, да ведь я даже газетку свежую сегодня не прочитал! Вот, зайду я нынче в хату, а постояльцы – бродяги меня и спросят, что нового в стране и мире? И что я им расскажу? Что соседская кошка давеча у меня в шкафчике кухонного шифоньера окотилась, причем все котята оказались разных цветов?

Мои горестные размышления прервал тихо сверкавший стеклышками старорежимного пенсне товарисЧ Лацис:

– Извините, что прерываю Ваши глубокие раздумья, Владимир Иванович, но… А паспорт у Вас, конечно, с собой?

– Конечно, нет… А нахрена мне его вообще с собой таскать? – удивился я. – Чтобы его потерять где-нито?

– Ну хоть что-то из документов у Вас собой есть? Пропуск какой-нибудь? Военный билет? – с надеждой продолжал допытываться чекист.

– Единый Проездной «Ленгортранса» на трамвай, автобус и троллейбус вам подойдет? Он с моей фотографией! – съязвил я.

– Мне-то подойдет. А вот дежурным стрелкам ВОХР – это вряд ли! (Военизированная Охрана. Вооруженные формирования вроде нашего SS-кора. Прим. Переводчика) Так что мы сейчас едем к Вам домой, за паспортом! Петренко, давай, поворачивай на Стачек, дом один, второй подъезд.

– Может, не надо ко мне домой, а, гражданин начальник? У меня жена недавно родила, грудью кормит… Испугается обыска, вдруг у неё молоко пропадет…

– Да ладно! Что же мы, совсем уж без понятия? Я и заходить к Вам не буду, в коридорчике постою…только Вы уж быстренько, одна нога здесь, другая там, лады?

– Мажем, (смысл употребленного автором слова не ясен. Прим. Переводчика) гражданин начальник.

… Миновав авангардную конструктивистскую башню Кировского райсовета, серой одиннацати-этажной стрелой вонзившуюся в низко нависшие, подсвеченные снизу желтым снеговые тучи, проехав, хрипло гуднув, темное ущелье глубокой арки, сумрак которой не могла разогнать крохотная, убранная в обрешеченный плафон лампочка, черная машина наконец вкатилась в замкнутый краснокирпичный четырехугольник шестиэтажного «кировского» дома.

Громко хлопнув лакированной дверцей, я вышел на усыпанный нежно-сливочным снежком асфальт нашего двора. Вокруг меня, и слева, и справа и спереди – приветливо и уютно горели разноцветные абажюры в высоких окнах. И от их доброго, мирного света мне вдруг стало так горячо в груди… так горько…за что? За что меня опять?! На этот раз?!

«Как, за что? – ответил мне мой же собственный внутренний голос. – За задницу тебя взяли! Как там в той басне говориться:

 
Пришло раз Ге-Пе-У к Эзопу —
И хвать его за жопу!
 

Вот и тебя взяли. Смешно по данному поводу страдать и посыпать голову пеплом… ведь берут не за что, а почему! Кто может знать? Быть может, настал твой черед, или просто так до кучи подгребли… ведь это же стихия! Смешно обижаться на дождь, разве не так? Так что сиди, мой друг, и предавайся философским штудиям, как истинный стоик…»

«Как не так! – отвечал я сам же себе. – Коли был бы я один, так и чего Бога гневить? Крыша над головой есть, положняк в шлюмке плещется (непонятное словосочетание. Прим. Переводчика), интересная компания – чего мне еще и желать? А какие в крестовской библиотеке книги! Правда, приносят тебе вместо Сервантеса самоучитель столярного ремесла, сиречь приложение к Библиотеке для чтения: «Как самому изготовiть домашнiй сервантъ»… но и в этом есть глубокий смысл, да…

Но… как же жена, ребеночек? Эх, эх…»

С досады пнув ни в чем неповинный высокий поребрик, [1]1
  Бордюрный камень (ленинградск.)


[Закрыть]я взбежал по высоким, обледеневшим ступенькам крыльца и с усилием отворил дверь парадного.

Передо мной открылся привычный глухой холл первого этажа, без единой двери, зарешеченная шахта до сих пор не пущенного лифта, мимо которой убегали вверх и вниз широкие лестничные марши.

Вверх, это понятно! К жилим этажам, которые в нашем доме начинались со второго… а вот вниз лестница уходила к этажу цокольному, служебному, и на этой лестнице, как кондор, чувствующий падаль заранее, стояла в белоснежном фартуке поверх синей телогрейки наш дворник тетя Капа.

Завидев товарища Лациса, она истово прогнулась в пояснице и угодливо заглядывая ему в глаза, предложила:

– Ай понятые для обыску нужны? Мы завсегда готовые…слесаря из ЖЭКТа еще можно кликнуть.

– Таки не дождешься, ворона! – ласково ответил ей чекист.

Тетя Капа мгновенно построжела лицом, и поджав губы, пробурчала что-то вроде того, что вот, некоторые бывшие буржуины втроем цельную команту в светлых етажах занимают, а пролетарий опять в темном подвале слезы льет!

С-с-страдалица. Понаехали тут из Всеволжска, с сапожищами…и никакой это у неё не подвал! Ну, окна в её в служебной дворницкой комнате, верно, подоконником ниже уровня земли, но уж только на самую малость…и нефиг на мою комнату жалом водить! Перетопчется.

Громко топая и отдуваясь, мы с чекистом забрались наконец на самый верх. С лифтом, оно, конечно, здесь и хорошо! Вид из окна на загородные пейзажи открывается просто изумительный. С лифтом – здесь хорошо. Без лифта – плохо.

Да кому надо нам лифт пускать? Весь второй подъезд заселил Наркомпрос, ведомство традиционно безответно-безгласное… а потому и бесправное.

Достав из кармана плоский ригельный ключ, своими бороздками похожий на пилу, я просунул его в замочную скважину и сильно надавил. Замок щелкнул, и высокая входная дверь, своими коричневыми квадратами похожая на плитку шоколада фабрики имени Крупской, со скрипом отворилась… сколько раз давал себе зарок петли смазать! Так и не успел.

Наша квартира, как обычно, жила в этот вечерний час своей повседневной жизнью. Катался по коридору на трехколесном велосипеде Санёк из первой; стоял, держа под мышкой собственное сиденье для стульчака, в очереди у ретирады одетый в полосатую пижаму Сидор Евграфович из седьмой (а в туалете, уж наверное, сейчас хрипло стонал мучающийся запорами Нестор Петрович из пятой); во всех восьми комнатах громко и радостно звучали из репродукторов звонкие голоса узбекских пионеров, рапортующих о досрочной уборке хлопка (после которой они наконец, в конце ноября, сядут за парты); на кухне кипели кастрюли на всех четырех газовых плитах…

Я бочком протиснулся мимо Сидора Ефграфыча, учтиво ответив на его церемонный поклон, и осторожно заглянул в свою третью… Анютка, приложив палец к губам, прошлепала кожаными подошвами тапочек мне на встречу:

– Ш-ш-ш…только что уложила…а ты чего так рано? У тебя ведь сегодня еще в шаромыге часы? (ШРМ. Школа Рабочей молодежи. Прим. Редактора).

– Так это… – растерянно развел руками я. – Вот, уезжаю…

Глаза жены испуганно округлились:

– Уезжаешь? Куда? Зачем? Что, война?

– Какая война, что ты – постарался успокоить её я. – Это так, ненадолго… в командировку!

– Знаю я твои командировки! Вот в прошлый раз, тоже сказал, на секундочку в этот серый дом забегу – и все! А вернулся через три года, весь покоцанный…а я тебя тогда как дура до ночи ждала, все не уходила, пока меня милиционер не прогнал…

– Ну. не волнуйтесь, гражданочка! – встрял чекист. – Может статься, что вашего супруга я сегодня и назад привезу…

«Ага, ага… знаем мы ваши подходы ментовские! Подпиши здесь и здесь, признание облегчает душу… и увеличивает срок!» – пронеслось у меня в голове.

– Ладно, девочка моя, просто дай мне паспорт, ладно?

Жена недоуменно покачала головой, но послушно скользнула в комнату и через пару минут вышла с жестяной банкой из-под довоенного печенья в руках. На крышке был изображен уютный финский городок, похоже, Териоки…вейки на санках детей катают, елка наряженная стоит…рождественская сказка.

Достав из коробки серую книжицу, она дрожащей рукой протянула её мне…(«Всё она понимает! Сердцем чует.» – кольнуло в груди острой иголкой…)

Лацис перехватил её ладонь и положил мой паспорт в карман своего хромового пальто. Жена от ужаса прикрыла округлившийся в беззвучном крике рот ладошкой…

Надо её отвлечь.

– Милая, у нас деньги есть?

– Что?

– У нас дома деньги есть? – самым будничным тоном переспросил я.

– Деньги? Какие деньги…ах, деньги…деньги есть! Рублей сорок…

– Ну ежели чего, ты в школу к Сарре заскочи, я ей доверенность на получение зарплаты оставлял, она тебе выдаст…

– Если у вас денег нет, так я вам займу – неожиданно сказал вдруг Лацис и достал из кармана нетолстую пачку синеньких «летчиков», скрепленную позолоченным зажимом (Государственные казначейские билеты СССР, номиналом в пять рублей, на которых изображен летчик на фоне самолета. Прим. переводчика).

Жена испугалась еще больше.

Да и я несколько опешил! Было от чего…

– Нет, что Вы, что Вы… – залепетала Анюта. – У нас все есть…

– Чего есть? – удивился Лацис. – У вас супруг на две ставки в двух школах корячится, да еще по ночам магазин «Культтовары» сторожит. А у вас, значит, с деньгами все в порядке?

– Аня, не бери у него ничего… Спасибо, гражданин, но мы как – нибудь уж перебьёмся…

– Гордые, значит? Ну-ну… – непонятно проговорил Лацис, но деньги не убрал, а положил на столик под висящим на стене общеквартирным телефоном.

Поцеловав наспех Анюту, я поспешил ретироваться…долгие проводы, лишние слезы. А без ништяков я как-нито обойдусь В конце – концов, из «общего» отмаксают…

Когда мы уже выходили из парадного, нас догнал запыхавшийся Санек и протянул Лацису пачку его денег:

– Дяденька! Вы свои карбованцы забыли! – и тут же сунул мне в руку авоську, в которой лежали какие-то газетные свертки и кульки.

– Это чего, малой?

– Это Вам, дядя Володя, дядя Сидор на тюрьму дачку подогнал, пока вы с дядей ментозавром (Происходит от слова «мент». Полицейские Австро-Венгрии носили ментики, от этого и пошло. Прим. Переводчика) в коридоре базар терли! Ну, удачи!

Да, это точно дом работников системы народного образования. Ни убавить, ни прибавить…