Текст книги "Слишком сильный"

Автор книги: Валерий Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Кем задержанным? – спросил я.

– В данном случае – милицией, поскольку это лишь учеба. Но если начнется настоящее дело! Придется иметь дело с реальным, сильным врагом!.. Но и учеба нелегка! Две недели без пищи! Самодельными силками ловили в поле мышей, жарили и ели! Мы знали, что начальство наблюдает нас с вертолетов, но никогда не скажет: «Хватит! Ребяткам тяжело!» Мы должны выдержать все! Излишняя мягкость губительна!

– А излишняя жестокость? – спросил я.

– До излишней жестокости еще далеко! – усмехнулся Эрик, передвигая рычаги.

Глава VII

С этого года в нашей школе появился новый учитель – Александр Данилович Колесов, молодой, всегда модно одетый, с красивыми пышными усами. Таких учителей у нас раньше не было, поэтому все отнеслись к нему с интересом. Многие ребята называли его в разговорах между собой просто Данилычем, но в этом вовсе не было пренебрежения, наоборот, этим они старались показать, что состоят с ним в дружеских отношениях.

Данилыч должен был преподавать нам французский язык, а также вести компьютеризацию, – и то и другое он, ясное дело, знал блестяще, – иначе бы ему не доверили вести два столь различных предмета. Притом он и учителем, в сущности, не был: поговаривали, что он раньше был военным, потом занимался внешней торговлей, долго жил за границей и вдруг решил взяться за нас, научить нас уму-разуму. Мы были рады ему: такой новый, необычный учитель, – значит, и жизнь начнется новая, необычная!

Все так и тянулись к нему, но он со всеми разговаривал одинаково – просто и насмешливо, – а близко общался только с Ланиным – при этом даже на переменах и после уроков они говорили исключительно по-французски. Однажды я попытался влезть в их разговор. Данилыч недоуменно посмотрел на меня.

– Молодой человек! – проговорил он. – Вы где учились французскому?

– На острове! – растерянно сказал я.

– Да, несомненно, какой-то островной акцент чувствуется! – сказал Данилыч.

Они с Ланиным засмеялись и куда-то вместе пошли из школы. Ланин, надо признаться, знал французский блестяще. Несмотря на молодые свои годы, он уже дважды бывал во Франции как выдающийся юный борец за мир и здесь запросто общался со всеми приезжающими французами. Поэтому и с Данилычем он чувствовал себя почти наравне.

В школе имелись и другие юные борцы, но они в основном занимались перепиской со сверстниками, которых в глаза не видели, – а всеми непосредственными контактами занимался Ланин.

Латникова в понедельник сказала, что на большой перемене к нам придет в гости мальчик-француз и что в столовой будут на столах бутерброды с красной икрой, но мы их брать не должны – все гостю. Если же он сам вдруг коварно предложит кому-нибудь из нас взять бутерброд, то мы должны спокойно отказаться, сказав, что икры не хочется. Правда, когда прибыл француз – парень шестнадцати лет, – оказалось, что страсти вокруг икры преувеличены, икрой он совершенно не интересовался, а настойчиво расспрашивал своего знакомого Ланина о наших школьных проблемах, причем очень въедливо и толково, – Ланин то и дело растерянно поглядывал на Латникову, и та отвечала вместо него.

Так, например, этот Клод спросил, в скольких школах нашего города введена компьютеризация. Ланин посмотрел на Латникову, и той пришлось ответить, что только в нашей. Тут Клод остроумно спросил, с кем же мы собираемся общаться на компьютерном языке? Это решено было принять за веселую французскую шутку – Латникова и Ланин звонко рассмеялись, подавая пример всем нам. И смех этот как бы и считался официальным ответом. Но Клод не желал останавливаться, он стал спрашивать, какие сферы связи нашей ЭВМ, с какими другими ЭВМ она связана. Тут же Латникова, не понимающая в таких тонкостях, посмотрела на Ланина, и тому пришлось сказать, что ни с какими, что из нашей ЭВМ можно будет получить только то, что мы сами в нее заложили.

Тут Клод, которому надоела медленность, с которой мы общались по-французски, вдруг перешел на чисто русский язык и сказал, что иметь ЭВМ без связи – это все равно, что всю жизнь читать одну-единственную книгу, при этом написанную тобой же. Латникова и Ланин опять засмеялись, хотя уже и не так звонко. А Клод уже четко и напористо говорил, что ценность компьютера именно в широте связей, что у них двухлетний ребенок, набирая на клавишах компьютера знакомые аккорды, приказывает, чтобы ему показали любимый мультфильм или принесли из ближайшего универмага бутылочку сока.

Латникова все боялась насчет сложностей с икрой, но страхи эти оказались наивными и старушечьими – на деле все оказалось гораздо круче. Этот маленький худенький очкарик делал нас всех как хотел. При этом он вскользь заметил, что у себя в лицее является отнюдь не лучшим учеником, а сейчас, уже неделю проживая у нас, наверное, очень сильно отстал. Я с сочувствием поглядел на совершенно запарившегося Ланина; не такой уж это, оказывается, сахар – дружить с зарубежными сверстниками.

Как только гость убыл, Латникова гневно обратилась к Ланину:

– Станислав! Ну неужели нельзя было заранее обговорить все то, что он собирался здесь обсуждать!

У Ланина покраснели уши.

– Серафима Игнатьевна! – воскликнул он. – Так нигде в мире уже не делается!

Ланин развернулся и ушел.

На следующий день (детям все откуда-то становится известно!) Латникова ездила в Городское управление народного образования и спрашивала, нельзя ли вообще отменить эту компьютеризацию, с которой неожиданно оказалось еще сложнее, чем с икрой. Но ей сурово ответили, что дело это нужное и перспективное – следует продолжать.

Кроме того, ей приказали обязательно во что бы то ни стало продолжать дружбу с этим юным ехидным французом по имени Клод, потому что он оказался представителем какой-то крупной молодежной организации, которая активно борется за мир и специально прислала Клода в нашу страну.

Латникова вернулась из Городского управления народного образования взвинченной и сразу же набросилась на Ланина:

– Станислав! Я всегда вас считала серьезным человеком, но объясните мне, что за бездарное мероприятие вы провели! Вы всех нас – и себя в том числе – выставили в весьма невыгодном свете. А ведь нам есть что показать! Следующую встречу будьте добры подготовить как следует!

Я слышал эту речь своими ушами, потому что как раз находился в ее кабинете. Мне тоже нужно было побеседовать: попросить денег для развития кружка мягкой игрушки – Янина Карловна боялась раскрыть рот, а я не боялся. Нужны были для начала три бамбуковые трости – удилища для управления руками и головой Дуси. Конечно, я бы мог тихо купить эти трости на свои, а вернее, на родительские деньги, но я хотел, чтобы Латникова помнила, что в школе существует такой кружок и обладает кое-какими правами. Латникова, задумавшая пышную встречу-реванш с нашим французским другом, решила бросить в бой все средства и щедро сказала, что я могу купить бамбук за счет школы.

Ланин злобно смотрел на меня, когда я влез со своими кукольными делами, мешая им решать вопросы международных отношений. Но я сказал им, что искусство тоже играет в международных отношениях не последнюю роль, – Ланин, подумав, важно кивнул – как бы получилось, что я тоже участвую в их важных делах.

Еще нужно было метра два толстой лески, для того чтобы открывать нижнюю Дусину челюсть, но этот расход я решил взять целиком на себя.

Когда, примерно через час после уроков, я уже пришел из магазина с бамбуком и чеком, Ланин снова сидел у директрисы и затравленно оглянулся, когда я вошел в кабинет: чего, мол, я преследую его в самые тяжелые моменты его жизни?

Я скромно уселся на стул у самых дверей и не сводя глаз разглядывал три мощные бамбуковые трости в моих руках. Из тревожного разговора Ланина с директрисой я понял, что юный француз Клод отказался еще раз приходить в нашу школу, сказав, что это ему неинтересно. Ланин сказал, что Клода вот-вот перехватят у нас юные международники из Театрального института.

– Вот они – плоды вашей халатности! – сказала Латникова Станиславу.

Ланин понурил голову.

– Знаете что? – воскликнул я. – Думаю, Александр Данилович сможет этого француза уговорить!

Ланин и Латникова обернулись и посмотрели на меня.

– У нас движение чисто молодежное, учителя здесь совершенно ни при чем! – высокомерно произнес Ланин.

– Но давайте все же попробуем! – произнесла Латникова, поморщившись, – из этого было видно, как она любит нашего Данилыча. Потом она резко набрала две цифры, – очевидно, номер учительской.

– Колесова, пожалуйста!.. Александр Данилыч? Не могли бы вы на минутку ко мне зайти?

Данилыч явился, лихо покручивая мушкетерский ус.

– К вашим услугам! – слегка насмешливо поклонился он.

Латникова протянула ко мне руку, я, спохватившись, отдал ей чек и с сожалением понял, что мне надо уходить.

На следующий день я провел технические испытания Дуси. Янина Карловна сшила мне такой пояс – патронташ, в его дырки я вставлял трости, идущие к Дусиным рукам и голове, когда они были мне не нужны. Я залез в балахон, в одной руке поднял деревянную крестовину – Дусины плечи – и, глядя через дырочки в материи, пошел во двор. Первый визит я решил сделать к Пеке – ведь это он сделал Дусю, во всяком случае, ее голову, и бросил ее в кладовку, побоявшись насмешек своих дружков. Дуся приблизилась к Пекиному окну (он жил на первом этаже) и постучала своей тяжелой рукой в стекло. Пека раздвинул занавеску и с ужасом увидел перед собой Дусю, его куклу, с которой он когда-то имел глупость играть и про которую, как он рассчитывал, все давно уже забыли. Дуся кокетливо «делала ручкой» и радостно открывала и закрывала рот.

Когда Пека, взяв себя в руки, выскочил во двор, никакой Дуси в окрестностях не было. Пека долго ошалело озирался. Потом на всякий случай показал свой гигантский кулак и ушел домой.

Через минуту снова раздался громкий стук в его окно, но за окном вообще никого не оказалось.

Глава VIII

Торжественная встреча-реванш с юным французом состоялась ровно через неделю. Нам всем было велено аккуратно причесаться и погладить форму. Ланин приготовил гигантский доклад о наших достижениях. На стендах были развешаны красочные фотографии из журналов, посвященные нашему счастливому детству.

Пока Данилыч с Клодом стояли у входа в зал и оживленно болтали по-французски, все было хорошо. Потом всех пригласили в зал, Клода торжественно повели в президиум, Данилыча Ланин деликатно, но твердо осадил. Клод и Данилыч насмешливо переглянулись, Клод помахал Данилычу рукой. Данилыч сел в первый ряд, закинув нога на ногу. Ланин и Латникова, с двух сторон приобняв Клода, усадили его в центре президиума. Потом Ланин, с сияющим лицом, начал свой доклад по-французски.

Клод вертелся в президиуме как уж. Чувствовалось, что он больше любит говорить сам, чем слушать других. Но главное, вдруг подумал я, ведь ничего с прошлой встречи не изменилось: почему же надеются, что она пройдет по-другому? Компьютер, естественно, за эту неделю в школе не появился, поэтому, говоря на эту тему, Ланин пользовался пышными, но абсолютно общими фразами. А в сущности, все стояло на месте. Данилыч, который поначалу, было, завелся научить нас компьютеризации, теперь махнул на это дело рукой и вел занятия кое-как. Он выделил пятерых ребят, которые активно интересовались этим делом, и сидел с ними все вечера подряд, а с остальными просто трепался – в основном рассказывал байки о своих приключениях за рубежом. Так же было и с французским: он активно говорил с шестерыми, в том числе, к счастью, и со мной, а у остальных, улыбаясь, спрашивал: «Ну, сколько тебе поставить? Но учти, больше тройки тебе просить просто неинтеллигентно».

Может, Латникова была и права, когда на собрании сказала нашим родителям, что Колесов – хороший специалист, но педагог – никакой.

А может, все было наоборот, – во всяком случае, Данилыч был единственным преподавателем, которому многие у нас подражали – и в манерах, и в характерных словечках.

И в этот раз, конечно, неугомонный Клод все испортил. Как только Ланин с радостным лицом заговорил о компьютеризации нашей школы, Клод снова не удержался, поднялся в президиуме и спросил:

– Все же не понимаю, когда в вашей школе будет компьютер? Заниматься компьютеризацей без компьютера бессмысленно – точно говорю!

– Компьютер будет в ближайшее время! – с достоинством ответила Латникова.

– Какой же именно компьютер, какой фирмы будет установлен у вас? – не унимался Клод.

Латникова строго посмотрела на сидящего в первом ряду Данилыча. Тот встал, развел руками:

– Сие до сих пор мне неизвестно. Я просил компьютер фирмы «Эппл», но пока не дают никакого.

– А не есть ли все это – «втирание очков», как вы говорите? – куражился Клод.

Большинство из зала – и из президиума – смотрели на него со злобой: «Так хорошо, спокойно жили – чего этот пристал?!»

Все пошло наперекосяк. Клод продолжал задавать докладывающему Ланину язвительные вопросы. Ланин вздрагивал. Данилыч в первом ряду радостно хохотал.

– Послушайте, – вдруг, не выдержав, гневно обратилась Латникова к Клоду. – Если вам все так не нравится у нас – зачем вы находитесь здесь? Вы можете покинуть нас в любой момент – такие друзья нам не нужны! – Она гордо выпрямилась.

– О, да. Я уйду. Конечно! – радостно улыбаясь, воскликнул Клод.

«Все. Конец пришел дружбе!» – подумал я.

Данилыч взлетел в президиум. Они о чем-то заговорили с Клодом. Через пять минут Клод стремительно шел по проходу к выходу из зала. Никто вокруг не кричал, не хохотал – все на самом деле расстроились.

Вдруг дверь распахнулась.

Перед Клодом возникла Дуся во всей своей красе. Клод остолбенел.

– Месье! – воскликнула она. – Не согласитесь ли потанцевать со мной прощальный вальс?

– С удовольствием, мадемуазель! – с трудом взяв себя в руки, галантно ответил Клод.

Дуся обхватила его своими «граблями», завопила вальс «Дунайские волны», и они кругами понеслись с Клодом по проходу – в обратную сторону. Все обрадовались – вопили, хлопали.

Латникова высокомерно улыбалась, словно все это было ею заранее предусмотрено.

– Скажите ваше имя? – не сводя глаз с Дуси, потребовал Клод.

– Дуся, – пробасила она.

– Дуся! – произнес Клод. – Мы должны быть вместе всегда!

– Я согласна! – ответила Дуся.

Они взялись за руки, поднялись в президиум, подошли к Латниковой и гулко, с размаху бросились на колени и склонили головы: так делали влюбленные в фильмах из старинной жизни, когда просили благословить их на женитьбу. Зал хохотал. Латникова натянуто улыбалась. По старинному закону полагалось благословлять иконой, но вряд ли Латникова на это бы пошла. Пауза затянулась. Смеялись уже и в президиуме. Латникова наконец нашла выход – пожала руку Клоду и Дусе. Все зааплодировали. Клод галантно подставил Дусе стул, и они уселись в президиуме.

– Продолжайте, пожалуйста! – томным голосом произнесла Дуся, повернувшись к Ланину. Все захохотали.

Ланин смущенно теребил листки. Потом, прокашлявшись, стал докладывать дальше – о спортивных успехах нашей школы.

– В этом году куплена волейбольная сетка и два мяча! – торжественно произнес Ланин.

Дуся вдруг бешено захлопала, и все подхватили.

Тяжело было делать серьезный доклад в таких условиях – Ланин сломался и каждую фразу, даже самую торжественную, заканчивал веселой улыбкой, и все тоже улыбались.

В середине какой-нибудь длинной фразы, конец которой, однако, легко было предугадать, Клод и Дуся вдруг поворачивали друг к другу головы, и все снова начинали хохотать и хлопать. Наверное, Ланин уже догадался, что одобрение зала относится вовсе не к его докладу, хотя он и готовил его целую неделю.

Потом, когда в докладе наступила растерянная пауза – Ланин никак не мог разыскать какой-то листочек, совершенно запарился, – Дуся вдруг поднялась и, взъерошив Клоду волосы, кокетливо проговорила: «Я должна уйти – мне надо переодеться!». Клод покорно склонил голову. Дуся с грациозным грохотом спрыгнула со сцены и пошла по проходу. Завуч Дедун пытался забежать перед ней и что-то узнать, но Дуся вдруг бросилась бежать. Дедун отстал. Вечером этого дня я встретил Ланина во дворе.

– Чего ты такой расстроенный-то? – спросил я.

– А будто ты не знаешь? – грубо ответил Ланин. – Гробанулась моя поездка в Париж.

– А… кто это решает? – чувствуя себя виноватым, пробормотал я.

– Клод, конечно же, кто же еще! – ответил Ланин. – Он приглашает!

– Ясно! – Я почесал в затылке.

Ланин повернулся и ушел.

Я остался во дворе. Я давно уже видел, что на круглой скамейке под грибком сидит Лена с большой сумкой на коленях и явно кого-то ждет. Может быть, меня? Я подсел к ней. Она отодвинулась.

– Как тебе эта хохма в школе? Ты была? – спросил я, хотя прекрасно знал, что она была.

– Дурью маются! – хрипло проговорила она, глядя в сторону.

Я пытался заглянуть сбоку: взгляд ее был невыразителен и тускл. Впрочем, наверно, это было вызвано моим присутствием. Да, вряд ли я был тем, кого она так нетерпеливо ждала. Вдруг глазки ее загорелись. Из парадной небрежной походкой победителя вышел Пека, в своей великолепной черно-желтой футболке с надписью «Каратэ».

– Ну что? – поглядев на восторженную Лену, спросил я. – Нравится… футболка?

Лена, не удостоив меня взглядом, уже мчалась навстречу своему идолу.

Я вовсе не собирался за ними плестись, но они шли туда же, куда и я, – на секцию каратэ.

«Хорошо Пека устроился! – с завистью думал я. – До самого места провожают его!»

Мы дошли до зала, я специально притормозил, чтобы дать Пеке и Лене как следует проститься, но этого не понадобилось: Лена вошла вместе с Пекой. Вместе с Пекой они подошли к Эрику. Эрик, послушав их, усмехнулся, потрепал Лену по плечу. Потом она ушла в дальний конец зала – и выскочила оттуда в красивой пижаме и босиком.

Так вот что было в ее сумке! Вот это да! Уже девушки стали ходить на каратэ, чтобы при случае отдубасить всякого, кто неугоден!

Эрик сказал ей пару слов, кивнул на вертикальную доску – макивару. Лена стала дубасить по ней. Глаза ее засверкали яростью, челюсть выперлась. Она с размаху звезданула по макиваре босой ногой…

Потом все шло, как обычно, – разминка, растяжка… Вдруг дверь со стуком распахнулась, и в зал вбежала радостная Дуся.

– Начальник, а начальник! – скрипучим голосом занудила она. – Прими меня, а? Говорят, нынче девушкам модно каратэ заниматься? – Она кивнула на Лену. – Что я, хуже ее? Ну спробуй меня! – Она стала взмахивать своими ручищами, скакать по залу. Понесся хохот, потом веселые голоса:

– А чего, шеф? Возьми ее – она с такими ручками кого хочешь заделает!

– Тетя! Тебе с твоим ростом в баскетбол надо идти!

– Прекратить! – вдруг зазвенел голос Эрика.

Все застыли в неподвижности.

– Вывести это! – брезгливо проговорил он, указав на Дусю. Мяфа и Пека выволокли Дусю в коридор.

– За что? Ведь можно девушкам! – кричала она.

Вечером я шел во дворе, и вдруг навстречу мне из-за кустов шиповника резко, уже по-каратистски, выскочила Лена. Мрачно, исподлобья она долго глядела на меня. Потом вдруг так же неожиданно ускакнула обратно. Я удивился странному ее поведению, но тут на ее место выскочили Пека и Мяфа.

– Ну… долго еще собираешься выступать? – зловеще пригнувшись, произнес Пека.

– А что такое? – испуганно пробормотал я.

Я неотрывно глядел на Пеку и пропустил со стороны Мяфы зверский удар типа «хачитачи». Я повернулся к нему, но тут Пека применил «сюту». Я упал. Я стоял на четвереньках, в глазах было темно, но все равно я смог увидеть, как Пека вдруг дугой улетел в шиповник, а Мяфа неожиданно для себя сделал двойное сальто, потом некоторое время озадаченно стоял на руках, потом ткнулся в траву и затих.

Я поднялся, долго отряхивал колени. Потом обернулся. Рядом, в элегантном костюме и темном галстуке, стоял Данилыч и задумчиво курил. По аккуратному галстуку, приглаженной прическе ни в жизнь нельзя было догадаться, что он имеет какое-то отношение к только что случившемуся.

– Помоги героям! – сказал Данилыч выскочившей из кустов Ленке, и ушел.

Глава IX

На следующий день я гулял на большой перемене один, как вдруг ко мне подошел Данилыч, положил мне руку на плечо и, вздохнув, сказал:

– Пойдем… требуют на расправу!

«Какая еще расправа? За что?» – думал я.

Мы пришли в кабинет Латниковой. Там, кроме нее, были еще несколько учителей.

– Ну что ж, Горохов! – поглядев на меня, скорбно проговорила она. – Хотели мы пойти тебе на уступки, нарушили закон… и, разумеется, зря. Видно, на то и законы, чтобы их не нарушать!

– О каком законе вы говорите? – в ужасе пролепетал я.

– Я говорю о законе, который мы нарушили, тебя приняв… законе исключительно территориального приема в школу… Мы попытались нарушить эти принципы… и были наказаны!

Она печально переглянулась с некоторыми учителями. Наказанными, очевидно, считали себя они, а наказанием, по всей видимости, был я.

– Сейчас уже администрация не решает все единовластно, – мягко продолжила она, – но поскольку и с ребятами ты тоже не ужился… – она развела руками.

– С кем я не ужился? – пробормотал я.

– А с кем ты ужился? – проговорила она. – Ты срываешь мероприятия, подготовленные ребятами, тренировки!..

Учителя возмущенно зашептались.

– Уже год начался. Не знаю, какая школа тебя примет… – Она задумалась.

– Можно сказать? – поднялся Данилыч. – Я прошу оставить его… под личную мою ответственность!

Повисла пауза. Зазвонил телефон. Латникова сняла трубку. Было слышно, как там что-то быстро заговорили по-французски. Латникова некоторое время слушала, недоуменно подняв бровь, потом передала трубку Данилычу.

– Бонжур! – проговорил Данилыч, потом только слушал, повторяя. – Бьен… Бьен… Оревуар! – проговорил он и повесил трубку.

Все молча смотрели на него. Усы Данилыча дрожали от сдерживаемого хохота.

– Звонили из французского консульства…

– Это я уже поняла, – резко сказала Латникова.

– Французские «Юные борцы за мир» решили, кого они к себе пригласят.

– И кого же? – ледяным тоном спросила Латникова.

– Дусю! – сказал Данилыч и захохотал.

За эту же перемену все стало известно всем. Все, оказывается, прекрасно знали, что Дуся – это я. Были только разные версии того, почему именно нас пригласили в Париж.

Суровее всех, конечно, был Пека. Ну что ж, его злобу можно было понять: ведь это он же создал Дусю, а потом отрекся – и вот теперь такой поворот.

– При чем тут Дуся? – разглагольствовал он. – Вы на этого хлопчика посмотрите – вот кто крутит всем. Крутые связи у хлопчика оказались!

– Да какие у меня связи? – бормотал я. – Две недели всего прошло, как мы в город приехали!

– Да? – усмехнулся Пека. – А как же тебя в нашу школу взяли, да еще из дома, который к школе теперь не относится?

Что я мог сказать? Ланин вообще не подходил ко мне, ходил мимо с оскорбленным видом. Он, видно, считал, что я хамски перебежал ему дорогу, – но ведь это он сам себе перебежал! Я-то чем виноват, что его доклад вызвал у француза такую тоску? Я хотел, наоборот, его спасти. Но как это доказать?

Зато Ирка Холина стала метать на меня жгучие взгляды и, когда я подошел к ней, сказала, что если я хороший мальчик, то привезу ей из Парижа «блестки», то есть такое вещество, от которого скулы переливаются и блестят. Я сказал, что постараюсь.

Потом подошел серьезный Волосов, сказал, что я должен напрячь все силы и привезти из Парижа компьютер, хотя бы самый элементарный, – иначе разговоры о компьютерном обучении останутся разговорами! Я сказал, что постараюсь.

Потом подошли Пека с Мяфой, уже примирившиеся с моей бешеной карьерой, и сказали, что если я настоящий парень и уважаю нашу секцию каратэ, то я должен привезти всем форму с иероглифом на спине, а также специальный бамбуковый набор орудий, при котором каратист оказывается практически непобедим. И я вдруг вспомнил, что я, оказывается, член их дружного коллектива (не случайно они вчера, несмотря на дождь, проводили со мной занятие в сквере); я растрогался и сказал, что постараюсь.

– И кассеты привезешь! – деловито добавил Пека. – А то этот, – он глянул на Ланина, – никогда ничего не привозит!

– Все. Доездился! – мстительно воскликнул Мяфа.

И уже в самом конце перемены ко мне подошел Ланин и сухо сказал, что он не хочет, чтобы я выглядел смешным, поэтому ближе к моему отъезду объяснит мне несколько важных моментов.

– Спасибо! – Я попытался его обнять.

Хороший мужик оказался этот Ланин. Подойти к своему противнику в такой ситуации, держаться с таким достоинством не всякий может! Хорошие, в сущности, ребята у нас в классе – добрые, простодушные!

Тут прозвенел звонок, мы, радостно переговариваясь, пошли на урок.

Вошел мрачный Данилыч с журналом, поднял руку, требуя тишины, и объявил, что во Францию едет Дуся… а внутри нее – он еле заметно усмехнулся —…едет Латникова!

Сперва была тишина, потом – гвалт.

– Ваще уже! – гневно кричала Ирка Холина. – Ваще уже!

– Не понимаю, – поднялся Ланин, – почему представителем «Юных борцов за мир» должен ехать… взрослый человек? Что подумают французы о нас? Кем мы сами, – он ткнул себя в грудь, – будем чувствовать себя?

– Она ж ничего не сделает, что нам надо! – с болью воскликнул Пека.

Данилыч, усмехаясь, смотрел на нас.

– Ишь расшумелись! (Мы немножко умолкли.)… А скажите – что вы способны там сделать?! – Он оглядел класс. – На каком языке, хотя бы, вы намерены объясняться? Что-то успехов во французском я не вижу!

– Молодые всегда поймут друг друга! – выкрикнул Пека и был награжден аплодисментами.

Я, растрогавшись, смотрел на него. Надо же, не за себя, а за принцип как старается! Жалко, что мы вчера с ним дрались, а то бы я сегодня уже мог его полюбить!

И весь класс шумел – и все ради меня! Ну, не ради меня, а ради принципа, а все равно приятно.

Честно говоря, я от них этого не ожидал… Вдруг все умолкли. В дверях стояла Латникова.

– Безобразно шумите! – брезгливо оглядев класс, проговорила она.

Поднялся Ланин.

– Серафима Игнатьевна! Разрешите нам сообщить наше общее мнение по одному… очень важному вопросу!

– Ваше мнение… в данный момент меня не интересует! – отрубила она.

Все зашумели.

– Вы что? Не можете обеспечить порядок на уроке? – Она оглядела Данилыча с ног до головы.

Все умолкли. Латникова вышла.

Дальше урок шел еле-еле. Обычно Данилыч всячески взбадривал нас, по любому вопросу требовал обязательно высказывать свое собственное мнение (разумеется, по-французски), но сейчас он этого не требовал: требование это после всего происшедшего выглядело бы издевательством – Данилыч это понимал.

После уроков мы вышли вместе с Ланиным.

– Ну как тебе все это понравилось? – усмехнувшись, спросил он.

– Абсолютно не понравилось! – вспылил я. – Наше мнение ее не интересует, желание наших друзей ее не интересует! Только свое мнение ее интересует! Ясно, не во Франции дело, главное – почему с нами можно делать все что угодно? Что мы, не люди? Главное – за ребят обидно – хорошие ребята, а им затыкают рот!

– Да ничего хорошего в этих ребятах! – махнув рукой, сказал он. – Сегодняшняя буза – скорее исключение! Всем все давно уже до фени, каждый занят своими заморочками, а кругом – хоть потоп! «Пусть этот Ланин болтает – знаем, зачем это ему нужно». Все застыло давно. А тебя я увидел – вздрогнул. Наконец-то, думаю, человек появился!

– Да? – сказал я. – А до этого кто же тебя окружал?

– А ты будто не видишь! – произнес он.

– Не вижу… Хотел бы, чтобы ты рассказал.

– Могу рассказать. – Ланин усмехнулся. – Все делятся у нас на две неравные группы. Меньшая – карьеристы, прилипалы, к которым отношусь и я, – он поклонился, – и «чернушники», которые озлобились и ни во что не верят, у которых любое согласие с учителем за предательство считается. Забились, как волчата, во тьму, глаза сверкают, тронешь – рычат!

– И все?

– Ну, в основном. Ну, есть «мажоры» еще, то есть фарцовщики, но в нашей школе это направление не очень развилось почему-то. В основном, чернушники.

– Так, ясно… Но есть же нормальные ребята – нормально учатся, нормально живут… Вербицкий, Волосов, Расторгуева…

– Ну, есть, – согласился неохотно Ланин. – Но никакой реальной силы они не представляют! Ну, стараются, как могут, жить прилично, не приспосабливаться ни туда ни сюда… но прекрасно представляют себе, что все в руках Латниковой – и медали, и вузы… и их «отдельность», самостоятельность ни к чему хорошему для них не приведет!

– Да… правда… А где Долгов?

– Где, где… в двести шестнадцатой! Сам понимаешь, что самостоятельного голоса, да еще такого звонкого, как у Гоши, Латникова потерпеть не могла. И вот – результат! А ты вообще всего неделю просуществовал спокойно! – сказал Ланин.

– Да-а-а… здорово! – усмехнулся я.

– Вот ты говоришь – нормальные! – Ланин разволновался. – А кому они нужны?

– Хотя бы себе, наверное, – сказал я.

– Разве что себе, – усмехнулся он. – А ни одна клевая девчонка с такими не пойдет! Ну, что с тобой идти? – Ланин скептически оглядел меня. – Что такого в тебе? Знаешь, как наши девушки тебя прозвали, во главе с Холиной?

– Как? – я остановился.

– «Серятина»!

– А… почему? – растерянно проговорил я.

– Ну а что такого в тебе? – проговорил он. – Сейчас крутые ребятки котируются. Что ты в науках волочешь, разговариваешь интеллигентно, тонко остришь – этого, поверь мне, сейчас никто не оценит! Мне отец мой рассказывал – тоже удивился, когда увидел наш класс, – что в его школьные годы котировалось в классе, у кого папа профессор, член-корреспондент. Сейчас это – нуль! Сейчас котируется, у кого завскладом, – про это все девушки восхищенно шушукаются. А с профессора что возьмешь?

– Да… и как же это получилось? – Я разволновался.

– А, постепенно, мой друг, постепенно! – произнес Ланин. – Сейчас надо, чтобы мышцы распирали, причем не что попало, а фирменную футболку.

– Значит – Пека сейчас кумир? – вздохнул я.

– Нет, я бы уже не сказал, – подумав, сказал Ланин. – Сейчас скорее Тоха Ляльчук – у него папа начальник охраны нашего универсама. Так охраняет, что все исчезает. А к Тохе Латникова относится с материнской ворчливостью: «Ох, уж этот Ляльчук! Ну просто нужен за ним глаз да глаз!»

– Ясно. А за мной, значит, глаз не нужен?

– За тобой – нет. Ты явно пришелся не ко двору. Так все четко было, и вдруг – явился не запылился. А нам незапыленные не нужны! У нас все в пыли. Вот так! – сказал он. – Так что сегодняшняя буза это радостное событие!

Мы подошли уже к моему дому. Остановились.

– Подожди-ка. Давай еще походим! – сказал я. Ланин поглядел на часы.

– А ну давай! – сказал он, махнув рукой.

Мы пошли, непонятно куда.

– А что я такого сделал, чтобы меня во Францию не пускать? – поинтересовался я.

– А кто ж тебе даст что-то сделать? – сказал он. – До этого не допустит никто! Достаточно посмотреть на тебя – и сразу все ясно! Ведь ты неуправляем.