Текст книги "Государство и революции"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 59 страниц)

19. Союзники

В мировой исторической литературе прочно утвердилась версия, что резкое сближение Сталина и Гитлера началось в августе 39-го – дескать СССР сперва ориентировался на создание антифашистской коалиции с западными державами и лишь затем, не встретив особого желания к сотрудничеству, принял предложение Германии о союзе с ней. Что является искаженным штампом, сформировавшимся в массовом сознании, поскольку именно так преподносились и комментировались события политиками и прессой, вот и образовался устойчивый информационный стереотип. Но рассмотрим эти события подробнее.

В марте 1939 г. нацисты завершили окончательный захват Чехословакии и присоединили к Рейху независимую область г. Мемеля (Клайпеды). И сразу же обозначили следующую жертву: 21. 3 Риббентроп вызвал польского посла Липского и выдвинул тяжелые требования о присоединении к Германии Данцига (Гданьска) и экстерриториальных железных дорогах через всю Польшу, которые связали бы Берлин с Восточной Пруссией. То есть, полностью повторялась история с Судетской областью Чехословакии. Теперь уже и коню могло быть ясно, что Мюнхенскими презентами Гитлер не удовлетворился, и западные державы сочли, что его наглость зашла слишком далеко. 31. 3 Великобритания, а за ней и Франция предоставили гарантии военной помощи Польше на случай агрессии. Аналогичные гарантии были даны Румынии и Греции.

17. 4 нарком иностранных дел Литвинов вызвал британского посла в Москве и вручил ему советские предложения о создании единого фронта с Великобританией и Францией. Но камнем преткновения стало условие, что государства, которым угрожает нападение, должны принять гарантии военной помощи не только от Запада, но и от СССР. Поясняем: в случае войны (или, скажем так, "угрозы войны") Советский Союз имел бы право ввести войска на их территорию. То бишь Англии и Франции в закамуфлированной форме предлагалось за союз против Гитлера отдать эти страны коммунистам. Любопытно, что даже столь умный и проницательный деятель, как У. Черчилль, считал, что условия нужно было немедленно принимать – и придерживался такой точки зрения не только в 1939 г., но писал об этом и в своих послевоенных мемуарах. Он расценивал происходившее как торг Сталина, выбирающего, к какой стороне примкнуть, и утверждал: хуже, чем случилось, все равно не могло быть. Потому что СССР все равно получил потом интересующие его области, но уже в качестве союзника Германии. Да только отдать за здорово живешь большевикам своих «демократических» союзников Запад не ре-1 шалея, и Черчилль сохранил уверенность, что проволочка с ответом на советские предложения стала роковой для Европы. Иначе, мол, война против Гитлера могла развиваться совсем иначе.

3. 5 Литвинов, лидер прозападного направления в советской политике, был отстранен от должности, и на его место назначили Молотова. Этот недвусмысленный жест подтолкнул англичан хоть к каким-то действиям, и 8. 5 британское правительство наконец-то соблаговолило ответить на советские предложения, приветствуя инициативу создания единого фронта и постаравшись в округлых фразах обойти вопрос о советских «гарантиях». Не тут-то было. На следующий день ответ был в пух и прах раскритикован в заявлении ТАСС, а 10. 5 в «Известиях». 19. 5 по данному вопросу состоялись слушания в британском парламенте, с речью выступил премьер-министр Чемберлен, соглашаясь с необходимостью союза и снова не ответив на связанные с этим щекотливые условия. А 31. 5 прозвучало ответное выступление Молотова, четко расставившее все точки над «1». Дескать, Москва стоит за эффективное сотрудничество, а не сотрудничество на словах. А эффективное сотрудничество возможно только после подписания соответствующего договора с Англией и Францией. И непременным условием должно стать принятие советских гарантий Польшей, Румынией, странами Прибалтики и Финляндией.

Государства, за счет которых шел торг, пребывали в панике. Разумеется, все они были против. Польша заявляла: "С немцами мы рискуем потерять свободу, с русскими – нашу душу". Мюнхенский пример того, как мало считаются западные покровители с суверенитетом «друзей», был еще слишком свеж, и Финляндия с Эстонией предупреждали Лигу Наций: если подобные гарантии будут даны без их согласия, они расценят это как акт агрессии. А разъяснения Молотова вогнали их в такой шок, что в тот же день, 31. 5, Латвия и Эстония поспешили подписать пакты о ненападении с Германией (вот наивные-то!).

12. 6 Британия направила для переговоров в Москву своего спецпредставителя Стрэнга, опытного дипломата, но по рангу второстепенного чиновника. Советская сторона не преминула квалифицировать данное обстоятельство как оскорбительное. А переговоры мгновенно зашли в тупик из-за того же нежелания Польши и Прибалтики, чтобы их «спасали» коммунисты. 15. 6 Москва фактически прервала переговоры, предложив перевести их на военный уровень. Запад снова подошел к делу легкомысленно, 10. 8 от Англии был направлен адмирал Дрэкс, не имевший даже письменных полномочий, а французскую миссию возглавил генерал Думенк, начальник не слишком высокого ранга, не способный выходить за узкие рамки данных ему инструкций.

И ясное дело, ничего путного опять не вышло. Делегатов повозили физиономиями по столу, сопоставив количество дивизий, которые готовы были выставить в состав объединенных сил их державы и СССР. Маршал Ворошилов ужаснул зарубежных коллег, откровенно называя территории, на которые претендовал в качестве «союзника» – Львов, Перемышль, Вильнюс. А 22. 8 обе делегации вообще не могли разыскать советского маршала. Нашелся он только после обеда и огорошил их заявлением: "Вопрос о военном сотрудничестве с Францией висит в воздухе уже несколько лет, но так и не был разрешен… Французское и английское правительства теперь слишком затянули политические и военные переговоры. Ввиду этого не исключена возможность некоторых политических событий…"

Оказалось, что Германия сделала Советскому Союзу выгодные контрпредложения, и в Москву уже летит Риббентроп. А поздно вечером был подписан пакт о ненападении с Германией. Плюс секретные приложения, отдававшие Сталину именно те государства и регионы, которые он пытался получить у Англии с Францией…

Еще раз напоминаем, что все это – официальная историческая версия. О том, как мало общего она имеет с действительностью, говорит красноречивый факт. Пакт Молотова-Риббентропа был подписан 22. 8, а война против Польши началась 1. 9. Первоначально же планировалась на 25. 8 – в последний момент Гитлер перенес ее на неделю из-за колебаний Италии. Так неужели возможно, чтобы германская армия развернулась и изготовилась к грандиозной наступательной операции за два дня? Или хотя бы за девять? Или такая широкомасштабная подготовка проводилась, все время оставаясь под угрозой срыва из-за позиции Советского Союза, ведущего как раз в этот момент переговоры с Западом об антифашистской коалиции? А ну как Риббентроп не договорился бы со Сталиным? А ну как Сталин воспринял бы всерьез предыдущие заявления Гитлера, что движение немцев на восток направлено только против России? Значит, по крайней мере, существовал серьезный риск, что война против поляков автоматически перерастет в войну против СССР? Однако план наступления на Польшу, известный под кодовым названием «Вайс», разработка которого завершилась 3 апреля 1939 г., не предусматривал даже возможности подобного столкновения! То есть, некие закулисные договоренности или хотя бы достоверная информация о взаимной позиции в это время уже имелись.

Можно уверенно утверждать, что Сталин хорошо знал о планах Гитлера относительно Польши еще в 1938 г., как и о том, что на данном военном театре СССР и Германия будут выступать заодно. Потому что в августе 38-го. Коминтерн вдруг распустил компартии Польши, Западной Украины и Западной Белоруссии. Отметьте, не просто репрессировали руководителей, вызвав на очередной конгресс в Москву – такое-то со многими компартиями случалось. А тут вообще ликвидировали как организации, что представляет собой уникальное явление в коммунистической практике. Характерна и формулировка. Партии были объявлены "прибежищем реваншистских националистов" и "очагом вражеских контрразведок". Обратите внимание – не «фашистов», а «националистов», не «разведок», а «контрразведок». В Москве знали о национальном чувстве поляков, которое не уступит партийной дисциплине – в 1920 г. такое уже случалось, когда польские левые отнюдь не пожелали стать пятой колонной и помогали мобилизовать силы для отпора, даже сами формировали "красный легион" на защиту отечества. Тем более не подчинились бы они команде поддержать немцев. Вот партию и распустили, чтобы на ее базе не возникло организованного сопротивления. А заодно и западно-белорусскую и западно-украинскую компартии, которые воспитывали на антифашистских лозунгах, науськивали обличать «сговоры» Пилсудского с Гитлером, так что вряд ли они были способны "правильно понять" сговор с Гитлером Сталина. И на подобный «подарок» фюрер тоже должен был обратить внимание.

Проследим дальше эту подспудную линию, затерявшуюся за яркой ширмой неудачных переговоров о "едином фронте". Как уже говорилось, в марте 1939 после аннексии Чехословакии и предъявления претензий к Польше последовали англо-французские военные гарантии Варшаве. То есть, Запад давал понять фюреру, что больше он дармовых кусков не получит. А значит, дальнейшая игра на сугубо антисоветских лозунгах стала уже ненужной. И в Москве тоже поняли, что от тайных связей на уровне спецслужб можно переходить к открытому диалогу. 17. 4. 39 г., в тот же самый день, когда в Москве прозвучали предложения Литвинова о союзе с Англией и Францией, в Берлине заместителя министра иностранных дел Вайцзеккера посетил советский поверенный в делах Астахов. Предлогом для визита было уточнить судьбу военных заказов, размещенных на заводах «Шкода» еще в бытность Чехословакии независимой. Однако после обмена мнениями на этот счет советским представителем было сделано важное политическое заявление: "Идеологические разногласия почти не отразились на русско-итальянских отношениях, и они не обязательно должны явиться препятствием также для Германии. Советская Россия не воспользовалась нынешними трениями между западными демократиями и Германией в ущерб последней, и у нее нет такого желания. У России нет причин, по которым она не могла бы поддерживать с Германией нормальные отношения. А нормальные отношения могут делаться все лучше и лучше".

Из одновременности шагов в сторону Англии и Германии Черчилль сделал вывод, что Советский Союз попытался торговаться с обеими сторонами. В чем позволительно усомниться. Ясное дело, что подобное заявление не могло быть сделано послом по собственной инициативе. Но оно не могло инициироваться и наркомом иностранных дел – как уже отмечалось, Литвинов в своей политике был ярым «западнофилом» и антинацистом. Следовательно, инициатором шага мог быть только сам Сталин. И именно параллельность этого конфиденциального обращения с открытым заявлением наркома от 17 апреля давала ясно понять Гитлеру, что оно сделано вообще через голову Литвинова. Что участь наркома уже предрешена. А значит, его предложениям Западу не стоит придавать серьезного значения. Похоже, фюрер это понял. 28. 4 – то есть как раз после получения дружественного сигнала из Кремля, он вдруг денонсировал германо-польский пакт о ненападении. Под предлогом того, что недавние англо-польские гарантии, допускающие возможность войны с Германией, противоречат этому пакту. А заодно в ответ на "политику окружения", как окрестил фюрер данные гарантии, разорвал и морское соглашение с Великобританией. Ранее уже упоминалось, что морское соглашение ни малейших практических выгод немцам не давало, оно лишь юридически закрепляло попустительство Запада к нарушениям Версальского договора. Но сам факт разрыва тоже много значил – Гитлер таким образом продемонстрировал, что в попустительстве уже не нуждается и подстраиваться к западным интересам больше не хочет.

Сталин тут же отреагировал следующим шагом навстречу – отставкой Литвинова. В зарубежной литературе почему-то утвердилось мнение, будто опала постигла его из-за неудачи с демаршем в сторону Запада, т. е. из-за промедления с ответом на его предложения. На самом же деле он висел в воздухе еще тогда, когда делал эти предложения, раз посольство в Берлине уже действовало без его ведома. И опала была вызвана не неудачей линии наркома, а самой этой линией. Немцам даже сочли нужным лишний раз растолковать случившееся. 5. 5 поверенный в делах в Берлине Астахов заявил высокопоставленному дипломату Ю. Шнурре, что отставка Литвинова, "вызванная его политикой альянса с Францией и Англией", может привести к "новой ситуации" в отношениях между СССР и Германией. А назначенный на место Литвинова Молотов вообще никогда не занимался дипломатической работой, то есть заведомо был свободен ото всех обещаний и заверений предшественника. Кое-какой опыт в иностранных делах он имел, но только в качестве руководителя Коминтерна, а это было далеко не одно и то же, что сферы официальной международной политики. Поэтому в данных сферах он мог лишь озвучивать волю Сталина, да и считался одним из самых верных его псов. Наконец, что тоже немаловажно, в отличие от Литвинова, он не был евреем.

Германия реверанс приняла и мгновенно сделала еще несколько шагов навстречу – похоже, была к ним готова. По команде Геббельса вся пресса тут же сменила тон, прекратив всякие нападки на «большевизм» и обрушившись на «плутодемократию». В партийных изданиях последовали разъяснения, что геополитические установки фюрера некоторыми понимаются неверно: мол, «лебенсраум», то есть жизненное пространство на Востоке, о котором он так часто говорил, на самом деле заканчивается на советских границах. И причин для конфликта с СССР у Германии совершенно нет, если только Советы не вступят в "сговор об окружении" с Польшей, Англией и Францией. А посол в Москве Шуленбург, вызванный в Берлин для консультаций, вернулся оттуда с предложениями о выгодных товарных кредитах на долгосрочной основе.

Так что никакого настоящего «торга» с Западом, собственно, и не было. Сталин просто тыкал в глаза международной общественности свою готовность к сотрудничеству "во имя мира". И до последнего момента морочил головы западным «союзникам», всячески выставляя на вид их собственную вину в срыве соглашений. А заодно подсказывал Гитлеру, какие территории его интересуют. Уж конечно, он прекрасно знал, что ему «демократы» несколько государств не подарят. Да если бы и подарили, это, скорее всего, был бы лишь еще один Мюнхен. Точно так же, как Гитлер, получив Чехословакию, отнюдь не считал себя должником и послушным союзником Запада, так и Сталину с чего было становиться верным другом англичан, получив Прибалтику и часть Польши? Что бы ему помешало даже в случае уступки всем требованиям заключить потом союз с Гитлером, который был ему гораздо ближе по духу, чем демократические лидеры? Да неужели не нашел бы благовидного предлога разорвать с ними отношения! И ясное дело, по их вине. Так же, как по их вине сорвались переговоры о едином антифашистском фронте. Впрочем, тут они и сами хороши были, поскольку эффективных военных соглашений с СССР заключать и в самом деле не собирались, а делегации в Москву слали для отвода глаз. Время потянуть – авось, само рассосется, свою общественность успокоить, да может, и Гитлера на пушку взять возможностью союза.

И весьма характерно, что за демонстративной шумихой англо-франко-советских переговоров так и остались тайной настоящие переговоры – с немцами. То, что они должны были проходить, это факт. Не мог же, в самом деле, Риббентроп нежданно примчаться в Москву с готовыми предложениями, которые советская сторона так же с ходу подмахнула после беглого прочтения. Наверняка понадобилась огромная и кропотливая работа по предварительному согласованию всех деталей. В архивах германского МИД обнаружена инструкция, направленная послу в Москве еще 30. 5: "В противоположность ранее намеченной политике мы теперь решили вступить в конкретные переговоры с Советским Союзом".

Сами же переговоры шли настолько конспиративно, что о них не знали даже члены сталинского Политбюро и гитлеровские военачальники. По данным дипломата и сталинского переводчика В. М. Бережкова, конкретная подготовка пакта велась с 3. 8 в Берлине – между Астаховым и нацистским дипломатом Шнурре, и в Москве, между послом Шуленбургом и Молотовым. Т. е. началась эта подготовка даже раньше, чем англофранцузская делегация с множеством проволочек выехала в СССР. Политбюро Сталин проинформировал лишь 19. 8, неожиданно для присутствующих сообщив о намерении заключить пакт с Германией. А в 23 часа 21. 8 германское радио передало сообщение, что Рейх и Советы договорились заключить пакт о ненападении. За сутки до его подписания. Т. е. все вопросы были уже утрясены, и в Берлине были уверены, что союз будет заключен.

А утром 22. 8, когда Риббентроп только еще направлялся в Москву, Гитлер провел в Оберзальцберге совещание с командующими видами вооруженных сил, где тоже с полной уверенностью говорил: "С самого начала мы должны быть полны решимости сражаться с западными державами. Конфликт с Польшей должен произойти рано или поздно. Я уже принял такое решение весной, но думал сначала выступить против Запада, а потом уже против Востока. Нам нет нужды бояться блокады. Восток будет снабжать нас зерном, скотом, углем…"

На этом же совещании он говорил и другое: "С осени 1933 года… я решил идти вместе со Сталиным… Сталин и я – единственные, которые смотрят только в будущее… Несчастных червей – Даладье и Чемберлена, я узнал в Мюнхене. Они слишком трусливы, чтобы атаковать нас. Они не смогут осуществить блокаду. Наоборот, у нас есть наша автаркия и русское сырье… В общем, господа, с Россией случится то, что я сделал с Польшей. После смерти Сталина, он тяжелобольной человек, мы разобьем Советскую Россию. Тогда взойдет солнце немецкого мирового господства".

Нам неизвестно, был ли кем-то Гитлер дезинформирован насчет тяжелой болезни Сталина или сам верил в то, во что ему хотелось верить – что с ним бывало неоднократно, или просто очередной раз блефовал перед подчиненными, что за ним тоже частенько водилось. Но отсюда тоже видно, что к советскому лидеру он относился с большой долей уважения, считая его достойной политической фигурой. И то, что стратегический план, о котором он говорил еще в 32–33 гг. – сначала покончить с Западом, а потом напасть на Россию, оставался в силе.

Кстати, для использования державшегося про запас "русского козыря" именно в 1939 г. у фюрера была еще одна очень весомая причина. Дело в том, что средства для экономического скачка в Германии, чудес "четырехлетнего плана", милитаризации промышленности, вооружения огромной армии были добыты нацистскими "финансовыми гениями" за счет грандиозных афер и авантюр. В общем-то, вся мощь Третьего Рейха базировалась на натуральных "финансовых пирамидах", которые вот-вот грозили рухнуть. Германия очутилась на грани чудовищного дефолта, который мог обрушить ее обратно в состояние кризиса и похоронить все достигнутое. Поэтому Гитлеру требовались уже не только территориальные приобретения, но и война сама по себе, как таковая. Война, которая спишет все долги и перечеркнет все проблемы. Так что "новый Мюнхен" за счет Польши, если бы даже такой и состоялся, был фюреру абсолютно не нужен, даже опасен. Он боялся вмешательства в последний момент каких-нибудь очередных «миротворцев». А стало быть, и надобность в поддержании «дружбы» с Западом отпала. А для неизбежной войны «друзей» он мог найти только на Востоке.

И фюрер их нашел. После подписания договора сразу же развернулось самое тесное сотрудничество. 1. 9 немецкие войска вторглись в Польшу, а 17. 9, когда польская армия уже была разгромлена, границу перешли советские дивизии. На следующий день они встретились с немцами, организовывались совместные "парады победы", культурно-массовые и спортивные мероприятия. Отношения между сторонами установились прекрасные – тем более, что часть офицерства, служившая еще с догитлеровских времен, воспитывалась в духе дружбы с Россией и издавна считала ее естественным союзником, а произошедшее – долгожданным торжеством здравого смысла над временными разногласиями. Шло и дальнейшее политическое сближение. Интересно отметить, как «начинающие» агрессоры нацисты перенимали в большой политике богатый коммунистический опыт. Например, при составлении коммюнике по поводу оккупации Польши Сталин указал, что в немецком варианте факты изложены "слишком откровенно". И сформулировал вопрос так: дескать, целью России и Германии является "восстановление мира и порядка в Польше, которые были подорваны развалом польского государства, и оказание помощи польскому народу в установлении новых условий для его политической жизни". Немцы от такой формулировки были просто в восторге.

Если по первоначальным советско-германским договоренностям после разгрома Польши на ее урезанной территории предполагалось оставить слабенькое марионеточное государство, то 19. 9 Молотов намекнул на другой вариант. Такое, мол, государство будет постоянным источником напряженности, да и разногласий между СССР и Германией, так зачем оно вообще нужно? 25. 9 Шуленбург доносил в Берлин, что Сталин считает ошибочным сохранение Польши на оставшихся после изъятия территориях и предлагает Варшавскую провинцию добавить к немецкой доле, а немцы за это откажутся от Литвы, которая изначально относилась к их сфере интересов. "Если мы согласны, то Советский Союз немедленно возьмется за решение проблемы Прибалтийских государств в соответствии с протоколом от 23 августа и ожидает в этом, вопросе безоговорочной поддержки со стороны немецкого правительства. Сталин выразительно указал на Эстонию, Латвию и Литву, но не упомянул Финляндию".

Немцев подобный дележ вполне устраивал, и уже 27. 9 в Москву снова примчался Риббентроп. И в тот же день советское правительство предъявило ультимативное требование Эстонии о размещении на ее территории военных баз, куда предполагалось направить 2 дивизии и авиабригаду – как сообщал Риббентроп, "пока без упразднения существующей системы". 28. 9 был заключен полномасштабный "Советско-германский договор о дружбе и границе", закрепляющий раздел в Восточной Европе. А Гитлер на основании достигнутых договоренностей уже в этот день приказал эвакуировать из Эстонии и Латвии 86 тыс. «фольксдойче». Т. е. насчет дальнейшей судьбы прибалтийских стран между сторонами недомолвок не было, так что зря некоторые исследователи, вроде У. Ширера, изображают последующую аннексию как неприятный сюрприз для фюрера. Тут можно добавить любопытный факт – по возвращении в Берлин Риббентроп восторженно говорил, что чувствовал себя среди сталинского окружения так свободно и вольготно, "словно оказался среди товарищей по партии".

Очень быстро наладилось и взаимодействие спецслужб. Точнее, просто перешло на легальную основу, успев окрепнуть за предшествующие два года. Так, волнения "национальных меньшинств" и столкновения их с поляками, которые явились для Сталина официальным предлогом для присоединения польских территорий, организовывались германской разведкой через подконтрольных ей украинских националистов – ведь компартий Западной Белоруссии и Западной Украины в тот момент уже не существовало. Советско-германский протокол от 23. 8. 39 г. в одном из пунктов предусматривал и борьбу общими усилиями против "польской агитации", поэтому совместными стали и операции гестапо и НКВД по "политической чистке" Польши от нежелательных элементов. Одних подгребали в советские лагеря, других в немецкие, и кому «повезло» больше, трудно сказать. Широко обменивались информацией, помогали друг дружке разыскивать людей, которыми интересовались коллеги. При наступлении немцев хлынули на восток многие тысячи беженцев. Их тоже вылавливали и выдавали гитлеровцам для использования на принудительных работах. А отступающие и сдающиеся русским польские части отправлялись в места не столь отдаленные. В том числе, в печально-известную Катынь. Выдавали новым союзникам и немецких антифашистов, ранее эмигрировавших в СССР (многие из которых уже пребывали в системе ГУЛАГа). Всего до лета 1941 г. было передано в руки гестапо около тысячи бывших германских граждан (по другим данным – около 4 тыс.). Стоит отметить, что гестапо в данном отношении вело себя более щепетильно (или дальновидно), и русских антикоммунистов на родину не выдавало. Даже когда они замечались в деятельности, враждебной Рейху, карало их само.

Впрочем, еще раз подчеркну, что если с моральной точки зрения действия Сталина по разделу Польши вряд ли заслуживают оправдания, то с точки зрения "большой политики" не стоит подходить к ним в системе двойных стандартов, а тогдашняя большая политика оказалась с соображениями морали вообще несовместимой. И в руководстве Англии и Франции действовали ничуть не меньшие циники и подлецы, чем в Кремле. А Гитлер этим пользовался, продолжал на этом играть. Например, 11. 8. 39 г., в разгар подготовки к войне, он счел нужным встретиться с верховным комиссаром Лиги Наций Буркхардтом и сделал ему заявление: "Все, что я предпринимаю, направлено против России. Мне нужна Украина, чтобы нас не могли морить голодом, как в прошлую войну".

В это же время шли переговоры в Лондоне, и хотя для нацистов они были отвлекающим маневром, но англичане-то об этом не знали. И к возможности антироссийского альянса относились совершенно недвусмысленно. 1. 8 советник Кордт доносил в Берлин: "Великобритания изъявит готовность заключить с Германией соглашение о разграничении сферы интересов…".

Обещает, мол, свободу рук в Восточной и Юго-Восточной Европе и не исключает отказ от гарантий, предоставленных "некоторым государствам в германской сфере интересов". То есть Польше. А также обещает прекратить переговоры с Москвой и надавить на Францию, чтобы та разорвала союз с СССР. Так стоит ли удивляться, что на переговоры с советским руководством поехала делегация из второстепенных лиц без достаточных полномочий? И стоит ли однозначно, а главное – односторонне осуждать Сталина за то, что он предпочел немцев англичанам и французам? Нет, как ни крути, а в начале Второй мировой, точно так же, как и в начале Первой, "правой стороны" вообще не было. Все виноваты оказались. Даже Польша, пусть и в меньшей степени – как уже отмечалось, в Мюнхене и она поучаствовала.

Ну а взять само нападение на Польшу – разве только альянс Гитлера со Сталиным обеспечил его успех? А откровенное попустительство западных держав разве не в той же мере обеспечило германскую победу? Скажем, британский посол в Берлине Гендерсон в первые дни войны вовсю носился с идеей очередного предательства младшего союзника. Сообщал в Лондон, что первым условием для "спасения мира" должно стать "объявление маршалом Рыдз-Смиглы о его готовности немедленно прибыть в Берлин в качестве военного и полномочного представителя и обсудить все вопросы с фельдмаршалом Герингом". И жаловался, что "поляки саботируют мирное решение" – это когда их давили германские танки! Чемберлен колебался, лавировал, тянул время. Подтолкнул его к активным действиям только скандал в палате представителей. Ведь действительно, вся его политика «умиротворения» позорно провалилась. Гитлер Англии в рожу плевал, а ему все еще улыбочки строили. И лидер оппозиции А. Эмери резонно заявлял: "Доколе мы будем заниматься пустой болтовней, когда Британия и все, что ей дорого, и сама цивилизация находятся под угрозой?.. Наш долг – выступить вместе с французами".

Кабинет Чемберлена повис на волоске, и он должен был согласиться, что, конечно же, "вместе с французами" в данном случае выступить придется. Но в том-то и дело, что еще труднее было заставить выступить самих французов. Потому что Великобритания на своих островах могла позволить себе бушевать и возмущаться, даже объявлять войны, а непосредственные боевые действия, в основном, ложились на долю Франции. И начинать эти боевые действия она совершенно не хотела. Так что между Парижем и Лондоном пошли долгие споры насчет ультиматума немцам: стоит ли его предъявлять, когда предъявлять, какой срок давать Гитлеру на выполнение требований. В результате, Англия и Франция объявили Германии войну лишь 3. 9, когда вооруженные: силы Польши были уже основательно разгромлены. Но и это вызвало в Берлине весьма подавленное настроение. А то и близкое к панике. Потому что хотя Германия и успела подготовиться к кампании более основательно, чем против Чехословакии, но все равно, была еще не та, что в 1940-41 гг. Чтобы сокрушить Польшу, Гитлеру пришлось бросить против нее почти все свои силы. На западе у него осталось только 23 дивизии. Против 110 французских. И как свидетельствовал Кейтель: "При наступлении французы наткнулись бы лишь на слабую завесу, а не на реальную немецкую оборону".

Все могло кончиться одним решительным ударом. И Польшу спасли бы. И агрессора уничтожили. Да только удара так и не последовало. Вместо этого началась "странная война". Франция даже потребовала, чтобы Англия не бомбила военные и промышленные объекты внутри Германии, чего, кстати, немцы тоже очень боялись в тот момент. Словом, война началась только для того, чтобы политики смогли сохранить лицо. А Польшей пожертвовали запросто – тем более, что за ней лежал уже Советский Союз. Так может, все-таки сцепятся? И в конце 39-начале 40 гг., когда у Запада еще сохранялась надежда на мир с Германией и на этот счет пытались вести переговоры с немецкими оппозиционерами, один из вариантов предусматривал "урегулирование восточного вопроса в пользу Германии". В частности, сторонником этого варианта являлся папа римский, выражавший готовность выступить посредником в достижении мира. Поэтому объяснять особенности "странной войны" чистым «пацифизмом», как это делают западные авторы, вряд ли объективно. Одни хищники надеялись выиграть за счет уничтожения друг друга чужими руками, а в итоге выигрывал третий хищник, только и всего.

Формально Советский Союз не объявлял войну Англии и Франции (впрочем, и Гитлер сперва не хотел раздувать раньше времени конфликт с ними, даже запретил своим подводным лодкам топить британские корабли, чтобы не подтолкнуть к активным действиям и не нарушить выгодное ему состояние "странной войны"). Но фактически Сталин вовсю помогал союзнику в борьбе против Запада. На эту борьбу перенацеливались все подконтрольные Москве компартии. 31. 10. 1939 г. на сессии Верховного Совета СССР Молотов так обосновывал новую идеологическую линию: "За последние несколько месяцев такие понятия как «агрессор», «агрессия» получили новое конкретное содержание… Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира. Роли, как видите, меняются… Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это – дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за "уничтожение гитлеризма", прикрываемая фальшивым флагом "борьбы за демократию"… Мы всегда были того мнения, что сильная Германия является прочным условием прочного мира в Европе".