Текст книги "Школа одаренных переростков"

Автор книги: Валерий Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

52

Мы остались втроем: я, Софья и Олег.

То есть, внешне ничего не изменилось, но исчезли шумы и помехи, которых Юрка и Денис напустили в нашу комнату. Юркина дистанционка жужжала, как испорченная лампа дневного света, а Дмитриенко, по-моему, где-то искрил.

Надо будет посоветовать им зачистить контакты.

Впрочем, неизвестно, какие побочные шумы сопровождали мои собственные мысли: в дистанционке я был еще новичком.

– У тебя всё? – спросил меня Олег.

– Нет, еще два вопроса, – сказал я. – Первый – насчет говорящих стрекоз. Не кажется ли вам, что это слишком – даже для ЮНЕСКО?

Соня засмеялась.

– ЮНЕСКО здесь ни при чем, – серьезно ответил мне Олег. – Это я их напустил.

Я опешил.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что слышал. Наделал – и напустил. В твою честь, между прочим.

– А это как понять?

– Ну, в день твоего приезда.

– А зачем?

– Чтобы тебя развеселить. Ты шел такой мрачный. И думал как раз про насекомых.

Я? Про насекомых?

Ах, да. Я думал о том, кто все эти цветы опыляет.

– Если эти дурочки тебя раздражают, могу убрать, – сказал Олег. – Их всего-то штук двадцать.

– Да нет, пускай летают, – великодушно разрешил я. – Вежливые. Интересно только…

Я замялся. Что-то с этими стрекозами было не то, но что именно – я никак не мог припомнить, сколько ни старался.

Олег терпеливо ждал.

– Интересно, – сказал я наконец, – почему они говорят с немецким акцентом?

– Это ты у них спроси, – ответил стриженый.

Ответил – как отрезал. И окончательно спугнул мою недодуманную мыслишку.

А Соня обиделась за своего возлюбленного:

– Подумаешь, какой привередливый! "С акцентом говорят…" Попробуй, сделай сам! Знаешь, у них головки какие маленькие?…

– Я адвокатов, кажется, не нанимал, – остановил ее Олег.

И Соня послушно умолкла.

"Совсем затюкал человека!" – подумал я, нарочно сняв блокировку.

Приподняв бровь, Олег принял мою мысль к сведению.

– А второй вопрос? – напомнил он.

– Второй и последний вопрос – какая у вас специализация.

– В смысле – к чему нас готовят? – уточнил Олег. – Что тебя интересует?

Я кивнул.

– Видишь ли, – Олег помедлил, – об этом у нас не принято рассказывать.

– Почему?

– Ну как тебе объяснить…

– А свою специализацию ты уже знаешь? – быстро спросила Соня.

– Знаю.

– Расскажи.

Я смутился: никакого секрета здесь не было, но рассказывать не хотелось, это было слишком… это было частью меня самого.

– Вот видишь, – удовлетворенно сказала Соня, – о таких вещах не говорят.

– Но в целом… – проговорил я с запинкой, – в целом это хорошее?

– В целом – да, – ответил Олег. – Верно, Софья?

– Да, – с радостной готовностью откликнулась она.

Во как они работают дуэтом, подумал я.

– Это у вас, – не унимался я. – А у тех?

Я мотнул головой в сторону стены, за которой прятались Юрка, Денис и хворая Леночка Кныш.

– У них тоже, – уверенно ответил Олег. – Так, придуряются чуть больше, чем надо.

– Это у них получается, – согласился я.

Мы попрощались и разошлись по своим конуркам.

Точнее, Соня осталась у себя, а Олег отправился на улицу погулять у бассейна.

Я хотел пойти с ним, но он сказал, что предпочитает одинокие прогулки.

Ну и черт с ним, мы не набиваемся.

Пусть гуляет, пусть беседует со своими недоразвитыми стрекозами.

Тоже мне, Чулпанский Левша.

53

Жизнь продолжалась без каких бы то ни было осложнений: пробуждение под петушиные крики, завтрак, учебный корпус, обед, тихий час, купание, полдник, снова занятия, легкий ужин, вечернее купание, чтение лежа в постели, спокойный сон – и вновь пробуждение под щебет будильника.

Я взял себе за правило непременно блокироваться на ночь, и это стало ритуалом таким же обязательным, как вечерняя чистка зубов.

Ложился с какой-нибудь дурацкой мыслью типа "Редиска не ягода, хотя и похожа" – и просыпался с пустой и свежей головой, в которой одиноко мерцала эта искра интеллекта.

К моему глубокому сожалению, чудные сны-полёты среди звёзд и сияющих скал блокировка сожрала: теперь я вообще ничего не видел во сне, за исключением злосчастной редиски… ну, не обязательно редиски, это я так, для простоты: приходилось любоваться во сне только тем, что я выбрал себе на ночь в качестве ширмы.

С некоторым огорчением я отметил также, что краски школьного сада стали для меня куда менее яркими: цветы и бабочки как будто бы поблекли, а пальмы у бассейна и вовсе пропали из поля моего зрения, я вспоминал про их существование лишь тогда, когда рядом со мною бухался об землю перезрелый кокос.

54

Дни шли за днями без каких бы то ни было происшествий.

Если не считать мелочей.

Знаете, как бывает в замкнутых группах? Случайно сказанное слово, неверно истолкованный взгляд – любой пустяк может стать причиной для смертельной обиды, а то и шумного скандала.

Вот, скажем, событие века: вслед за Соней от идиотского хайера отказался и Диня Дмитриенко. Казалось бы: кому какое дело? Разве человек не властен над своей внешностью?

Но эта мелочь вызвала бурное возмущение Леночки Кныш:

– Знаешь, на кого ты стал похож? На альбиноса.

– А твое какое дело? Я же не говорю, на кого похожа ты – с этим пучком зеленой тины на голове.

– Ну, и на кого же?

– На древесную лягушку.

Рита была права, наши летуны ссорились почти ежедневно: ругались, не стесняясь посторонних, в учебке, в столовой, в бассейне.

Иногда настолько увлекались этим занятием, что не утруждали себя блокировкой и даже кричали друг на друга вслух.

– Пойдем полетаем! – предлагала Леночка.

– Да ну, надоело! – отвечал Денис. – Каждый день одно и то же. Развлекайся одна.

– Одной неинтересно.

– А мне неинтересно вдвоем.

– Ты забываешь, что, если бы не я, тебя бы здесь не было.

– Ты уже сто раз это говорила. Скажи еще, что ты меня на улице подобрала.

– Так это же правда!

– Даже если правда, всё равно я больше не хочу это слышать. Уеду я отсюда.

– Да брось, никуда ты не уедешь. Опять на чердаке захотелось ночевать?

– Пойду работать в дом моделей.

– Так тебя туда и взяли. Версаче недоделанный.

– Ладно, отстань. Мне надо письма писать.

– Да кому тебе писать?

– "Кому тебе, кому тебе…" Совсем по-русски говорить разучилась!

И так далее в том же духе.

Невидимые миру слёзы.

На другой день после этой ссоры Леночка тоже размочила свой зеленый гребешок, и они с Денисом помирились.

Таким образом, попугайское большинство превратилось в абсолютное меньшинство: теперь только Малинин продолжал носить свой красный гребень.

Временами, задумавшись, он трогал свою прическу рукой, и видно было, что гордое одиночество его тяготит.

55

Как-то за обедом мы с Черепашкой обратили внимание, что Диня и Леночка выразительно поглядывают в нашу сторону, но вовсе не украдкой: напротив, очень желая, чтобы мы это заметили.

– Что это они? – вполголоса спросил я Риту.

– Не знаю, – ответила моя подружка. – Косточки, наверно, нам перемывают.

Так оно и оказалось.

Отобедав, Леночка подошла к нашему столику и, глядя Черепашке в лицо, ласковым голосом спросила:

– У тебя всё в порядке, Ритуля?

– Да, спасибо, а что? – встревожившись, пролепетала бедная Черепашка и положила вилку и ножик на стол.

– Ты случайно не ждешь ребеночка? – понизив голос и приблизив к ней лицо, проговорила рыжая злодейка.

– Кого? – переспросила Рита.

– Ребеночка, – повторила рыжая. – Маленького такого ребеночка. За последнее время ты как-то оч-чень изменилась.

Я был уверен, что сейчас Черепашка с рыданиями убежит из-за стола, и собирался вмешаться в эту безобразную сцену, но не успел.

– Да, я жду ребеночка! – побледнев, звонко ответила Рита. – А тебе что, завидно?

Леночка отпрянула. Такого отпора она не ожидала.

– Что ж, поздравляю, – справившись с собою, проговорила она и попыталась улыбнуться. – Это будет событие для всей школы.

– Для тебя – в первую очередь, – отпарировала Черепашка.

– Это почему?

– А потому. Будешь мне пеленки стирать.

И, не найдя, что ответить, Леночка ушла.

Черепашка посмотрела по сторонам с видом победительницы и вновь принялась за еду.

Я не разделял ее торжества.

– Эй, человек-невидимка, – пригнувшись к столу, вполголоса сказал я. – Что ж ты меня подставляешь? Мы так не договаривались.

– А ты-то здесь при чем? – гневно и очень громко отозвалась Рита.

Юрка, Денис, Соня и даже Олег – все с большим интересом на нас смотрели.

Я и в самом деле был тут безвинен.

– Ты-то здесь при чем? – глядя на меня в упор, повторила Черепашка. – Может быть, я жду ребенка от Иванова.

У меня отвисла челюсть: вот тебе и орнитолог, певец яйцекладки.

– От Иванова? – тупо переспросил я.

А Юрка Малинин заржал.

– Это была шутка, – быстро и очень строго сказала Рита. – Я пошутила, не бери в голову. Никого я не жду.

И, помолчав, с горделивой улыбочкой прибавила:

– В конце концов, она первая начала.

Я смотрел на нее с удивлением: это была другая Черепашка.

– Но в чем-то Леночка права, – заметил я. – Ты и в самом деле изменилась.

– К лучшему или к худшему? – тихо спросила Черепашка.

– К лучшему, – твердо ответил я.

И это была чистая правда. Я только сейчас заметил, что Черепашка очень похорошела. Во-первых, она похудела, во-вторых – слегка подросла. И фигурка у нее стала что надо: из кургузенькой толстушки Рита превратилась в довольно-таки стройную девушку.

Но что самое удивительное – в лице у нее что-то неуловимо изменилось: это было по-прежнему округлое, но уже не толстощекое, а очень даже миловидное лицо.

Вот почему я сказал "К лучшему" со спокойной душой.

Черепашка поверила мне – и зарделась.

– Немножко боди-билдинга и чуть-чуть косметики, – проговорила она. – А потом – ты ко мне, наверно, просто привык.

– Это точно, – ответил я – и промахнулся: моя необдуманная реплика Черепашку задела.

Девушка потупилась и умолкла. Я пытался ее развеселить, включил фонтаны юмора, но она сидела безучастная ко всему.

А в конце обеда сказала:

– Знаешь, я больше не буду тебе надоедать. Не приходи ко мне сегодня, ладно? И я к тебе не приду. И вообще…

– Что за дела? – удивился я.

Как раз сегодня я собирался по-новому обставлять свою комнату (появились кое-какие идеи) – и хотел это сделать именно в присутствии Черепашки.

Должно быть, удивление мое было искренним, потому что лицо у Черепашки слегка прояснилось.

– Только месяц… и еще несколько дней, – торопливо сказала она. – Я хочу, чтобы ты немного отвык от меня. Так будет лучше.

Вот хороший урок: ничего не говори просто так.

Когда человек бормочет "Я просто хотел сказать…" – это значит, что он сморозил какую-то глупость.

56

Идея заново меблироваться пришла мне в голову как раз накануне этой нашей маленькой ссоры. Я вернулся с уроков, оглядел свою убогую обшарпанную обстановку – и тут меня осенило: ведь всё, что здесь стоит, я привез с собою из дома.

То есть, не в буквальном смысле привез, не в контейнере какого-нибудь "Запсиб-трансагентства", а в своей унылой башке.

Что помнил – то и привез. Что привез – тем и пользуюсь.

И восьмую комнату тоже осчастливил.

Проходил мимо, заглянул – и обставил по своему разумению.

Вся ЮНЕСКО, должно быть, надо мной потешается.

Странно, что раньше это не приходило мне в голову.

Но – пришло наконец. И пробил час перестройки.

Я встал посреди комнаты и сказал:

– Ритка, если ты здесь прячешься – я не отвечаю. Может задавить. Даже скорее всего: задавит. Так что берегись.

И я вызвал у себя в памяти картинку из журнала «Архитектура», который в свое время любил листать в мамином киоске.

Черные высокие, до потолка, шкафы с хромированными дугообразными ручками и круглыми зеркалами, черные кожаные кресла с такими же блестящими металлическими ножками. Темно-серые гардины с серебристым узором…

В общем, не комната, а каюта межзвездного корабля.

И чтоб обязательно имелся бар с зеркальной внутренностью и подсветкой.

Свою тахту я решил отгородить черной лаковой ширмой с перламутровыми драконами – вьетнамского производства, естественно.

А что? Пускай международные чиновники раскошелятся.

В конце концов, Россия тоже взносы платит.

И чиновники раскошелились.

Хотя и не сразу: какое-то время они, видимо, совещались, стоит ли тратить на слабоумного переростка дорогой тропический перламутр.

Но потом решили: ай, черт с ним, пускай попользуется.

Я ожидал шума-грома, но перестройка прошла на удивление тихо.

Мои драненькие шифоньеры побледнели, вздохнули «ах» – и сгинули навек. А вместо них, деловито громыхая переборками, разместился заказанный мною гарнитур.

Сумасшедшей красоты обстановочка.

Жаль, что директор Иванов не ходит по общежитию. Пусть бы он посмотрел и понял, как надо заботиться о бытовых удобствах учащейся молодежи.

Правда, заказ был выполнен не совсем буквально.

Вместо крылатых драконов на черной ширме оказались серебристые знаки Зодиака: кто-то в Женеве рассудил, что так будет лучше.

А между креслами (вот уж любезность так любезность!) появился круглый столик из черного стекла с гнутыми хромированными ножками, который я не заказывал.

57

И главное – мне совершенно ясно было, как это делается.

Это нам кажется, что вокруг нас пустота. Никакой пустоты нет… точнее, пустота есть, но она – тоже форма материи, и в ней, если присмотреться, разглядишь очертания всего, чем наполнен мир: от душевых кабин до диких баобабов.

И вызвать это наружу можно усилием тренированной мысли: стоит только сосредоточиться и всё чётко себе представить. Тогда вакуум активизируется и примет те материальные формы, которые ты заказал.

Четко представить себе книжный шкаф вовсе не означает, что надо охватить мыслью все детали конструкции, включая полкодержатели и дверные петли: фурнитура возникнет по необходимости. Заказчик должен решить для себя общие вопросы: сколько полок ему нужно, сколько дверц, какие ручки… если из слоновой кости – так об этом надо подумать особо.

Да, но если это известно ЮНЕСКО, почему не всему человечеству?

Что за свинство: скрывать такие возможности, когда люди надрываются на производстве вещей и гробят жизнь на обстругивание каких-то там досок.

Но, может быть, время обнародовать это открытие еще не пришло?

Вся жизнь человечества построена на производстве. Если каждый получит возможность придумать себе автомобиль по своему вкусу и разумению, что тогда будет с автозаводами?

Нет, автомобиль – это я хватил через край: на такую материализацию мысли способны только классные специалисты, к ним и будут обращаться… не бесплатно, само собой разумеется, и в порядке общей очереди.

Но вот мебельной промышленности или там кирпичным заводам – им грозит полный карачун: позакрываются предприятия, поразоряются фирмы, по улицам будут слоняться миллионные толпы бездельников, которые и делать-то ничего не умеют, как только доски строгать и лепить кирпичи…

58

Директору Иванову моя новая обстановка не понравилась.

Узнал я об этом в тот же день, причем совершенно случайно.

У меня был вечерний урок биологии. Обыкновенно перед этим я заходил в пятую комнату к Черепашке – просто так, поболтать по-людски. Забежал и на сей раз, но на стук мой пятая комната не отозвалась: подруга выдерживала характер, отучая меня от себя.

Делать нечего: не ломиться же в закрытую дверь. Пришлось идти в учебный корпус на полчаса раньше времени.

Я уверен был, что Иванов еще у себя, и открыл дверь класса без стука.

То, что я увидел, меня поразило – до такой степени, что ноги мои приросли к полу.

Директор Иванов сидел на своем учительском месте вполоборота к двери и смотрел на видеоэкран. В самом этом занятии не было ничего предосудительного (человек готовится к работе), но на экране во всех подробностях видна была внутренность моей комнаты.

Именно моей, я никак не мог перепутать.

"Ни фига себе, – подумал я, и душа моя закипела от возмущения. – Значит, что же? Значит, анонимы круглосуточно за нами наблюдают, и нет в школе места, где бы можно было расслабиться и побыть наедине с собой. Это уже не школа, а какой-то изуверский концлагерь".

Громко топая, я прошел к своему столу, сел и откашлялся.

Директор Иванов повернулся ко мне.

– А, пришел уже, – как ни в чем не бывало проговорил он. – Что так рано?

И даже не счел нужным выключить изображение.

Я молчал: пускай объяснится, если сумеет.

Но Иванов вовсе не собирался оправдываться. Совсем наоборот.

– Сколько же энергии ты затратил на эту ерунду! – укоризненно сказал он. – Удивляюсь я вам, ребятишки: ну, зачем вам столько вещей? Что за жадность такая к неодушевленным предметам? В комнатах и без того нет свободного места, а они громоздят еще и еще… Учились бы у пернатых друзей: в их гнездах нет ничего лишнего.

– У меня тоже ничего лишнего, – буркнул я.

– Ты так полагаешь? – удивился Иванов. – Тогда скажи мне, пожалуйста: зачем тебе бар? Я не замечал за тобой склонности к горячительным напиткам.

– Бар для красоты, – отвечал я.

– Ты считаешь, что это красиво? – Директор пожал плечами. – Ну, дело твое.

И он выключил изображение.

Но брюзжать не перестал.

– Подумать только: освоили дивный дар природы, способность материализации пространства, и на что мы это тратим? На жвачку. Да, представь себе: все твои предшественники, все до единого, первым делом настряпали себе тонны этой омерзительной жвачки, которая теперь прилипает к каблукам на каждом шагу. Удивительно, что ты еще до этого не додумался…

"А кстати, – подумал я. – Что мы, хуже других?"

– Вот-вот! – желчным тоненьким голоском воскликнул директор. – Это стадное чувство: все жуют – и я жую. А ты видел когда-нибудь жующую птицу? Да попади ей эта ваша жвачка в клюв – птица немедленно умрет. Умрет от омерзения!

Похоже, Иванов не собирался прекращать этот кипеж и объясняться за свое некрасивое поведение. Пришлось мне взять инициативу на себя.

– Скажите, наставник, разве это хорошо – подглядывать за девочками?

– А кто девочка, ты? – осведомился директор. – Извини, я не знал.

Его наглость меня ошеломила.

– Я не себя имею в виду, хотя всё равно неприятно. А что скажут девочки?

– Я тебя не понимаю, – нахмурился Иванов. – При чем тут девочки?

Девочки были очень даже при чем. Наверняка скрытые видеокамеры установлены и у Сони, и Леночки Кныш, и у моей Черепашки.

То есть, Иванов, Петров и Николаев имеют возможность беспрепятственно любоваться тем, как наши девчонки переодеваются, принимают душ… да мало ли что.

Нельзя, конечно, категорически утверждать, что анонимы этой возможностью пользуются, но то, что такая возможность у них есть, – возмутительно и безнравственно.

Другого способа пристыдить наставника Иванова у меня не было.

Но Иванов и не думал стыдиться.

– И всё-то у них девочки на уме… – вздохнул мой наставник. – Не понимаю, как это можно: круглогодично, денно и нощно отравлять себе мозг одними и теми же позывами. Нет, все-таки человек – это биологическая аномалия: в природе ничего подобного нет. Возьми хотя бы воробья: простенькое существо с незатейливым разумом, но как он мудр по сравнению с человеком! Он думает о самочках только в ту короткую пору, когда природа предписала ему продолжить свой род. Всё остальное время года особи противоположного пола для него лишь более слабые соплеменницы, которых надобно защищать. Человек же воспитал в себе круглогодичное влечение – и не только не в состоянии его контролировать, но и не желает этого делать. А представь себе, Алёша, сколько больших, мудрых мыслей пришло бы тебе в голову, если бы твоя душа…

– Оставьте мою душу в покое! – выкрикнул я.

Директор Иванов вконец опечалился.

– Да, сегодня явно не твой лучший день, – заметил он. – Этакий взрыв нетерпимости… этакая путаница в голове. Ступай-ка ты, братец, домой, отдохни. Не буду я сейчас с тобой заниматься… Не хочу. Неприятно мне от тебя.

Он встал и, не попрощавшись, ушел.

59

Из учебки я поплелся к Олегу.

Олег жил в шестой, я – в седьмой, через стенку, но ни разу он не предложил мне зайти, а незваных гостей я и сам недолюбливаю.

Но тут возник особый случай: во-первых, я понятия не имел, где и как ищут тайные телекамеры, а во-вторых – я и не хотел производить поиски без свидетелей. После никому не докажешь, что камера действительно была.

Мой приход застал Олега за мытьем посуды после ужина: от этого занятия за последнее время я как-то отвык.

– Крестьянская закваска, – пояснил Олег. – Я ведь до десяти лет в деревне жил, у бабки. На печке спал и всё такое.

Я с любопытством разглядывал спартанскую обстановку Олеговой кельи.

Двухъярусный рабочий стол с лампой на кронштейне, плоский топчан, аккуратно заправленный суконным одеялом армейского вида.

Слева спортивный уголок: шведская стенка, турник, тяжелая штанга на подставке.

Справа – мини-кухня: электроплита, мойка, маленький холодильник, шкафчик с кастрюлями и сковородками.

Но больше всего меня заинтересовал компьютер на передвижном столике у окна.

Не скажу, что я большой специалист по электронно-вычислительной технике, но такие агрегаты мне на глаза еще не попадались.

Я долго не мог сообразить, что необычного в этом компьютере, и наконец понял: он состоял из одной-единственной части, соединявшей в себе и башню, и монитор, и клавиатуру.

– Не работает, скотина, – сказал Олег. – Какую-то подробность я, видимо, недоучел.

– А что, ты сам его сделал? – с недоверием спросил я.

– Тебя это до сих пор удивляет? – вопросом на вопрос ответил Олег.

Я вспомнил, как смеялась Черепашка над моим салатом из красных муравьев, и благоразумно промолчал, пожав из вежливости плечами: нельзя придумать то, чего ты ни разу в жизни не видел, в этом я до сих пор был убежден.

Но, может быть, это правило касалось только меня, и есть другие головы, способные измыслить новую реальность. Как Леонардо да Винчи, например.

– Чему я обязан твоим посещением? – спросил Олег, вытирая кухонным полотенцем руки. – Случилось что-нибудь?

– Да так, пустяки, – небрежно ответил я. – Пришел предупредить, что во всех наших комнатах установлены микровидеокамеры.

Стриженый не понял.

– Установлены что? – переспросил он.

– Видеокамеры, – повторил я. – Директор Иванов круглосуточно наблюдает за нами. Скорее всего, и в данную минуту.

– А ты сегодня головкой не стукался? – спросил меня Олег.

– Сегодня – нет. Спасибо за внимание к моему здоровью. Я лично, вот этими глазами видел на экране у Иванова интерьер своей комнаты.

– А почему ты решил, что это была твоя комната? – осведомился Олег.

– Увидишь – поймешь. Перепутать невозможно.

– Ну-ну, пойдем поглядим на твои интерьеры, – сказал Олег и шагнул к двери.

– А у себя сперва не хочешь поискать? – предложил я. – Или тебе это без разницы?

– Уже искал, – коротко ответил Олег.

– Хорошо искал?

– Как полагается. И у себя, и у всех остальных.

– А что, имелись основания?

– Да нет… Полоса была такая, шпиономанская. Все как с ума посходили: "За нами следят, за нами следят…"

– Но у меня в седьмой комнате вы не искали?

– Конечно, нет. Она тогда была еще пустая.

– Ну, ладно, пошли, поищем.