Текст книги "Парижские тайны царской охранки"

Автор книги: Валериан Агафонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

При расчете с агентами с каждого из них будет взята подписка в том, что, состоя на службе у г-на Биттар-Монена, содержателя частного розыскного бюро, ныне ликвидировавшего свое дело, он от него весь расчет и полное удовлетворение получил.

Ничего нет невозможного в том, что некоторые из уволенных агентов по получении всего, что им следует, обратятся потом к Бурцеву, но это будут те, которые рано или поздно все равно нашли бы к нему дорогу, а в данном случае сообщения их, в общем мало интересные, будут относиться уже к «прошлому», так как волею-неволей им придется сообщить о происшедшей окончательной ликвидации.

Ввиду необходимости как при ликвидации прежнего состава наблюдения, так и при учреждении и организации частного розыскного бюро соблюсти все требования закона и соответственно редактировать расписки, указания свыше, разного рода акты, то придется поручить всю работу дела юристу, и я полагал бы пригласить для этой цели адвоката Жеро Каройона, уже выступавшего по делам заграничной агентуры.

Организация наблюдения на новых началах столь же необходима Италии, как и Франции, инцидент с Фонтана-Леоне служит тому лучшим доказательством, но определенный доклад по этому предмету я буду иметь возможность представить только после поездки моей в Рим, где вопрос этот придется предварительно обсудить с местными властями.

Наблюдение в Англии функционирует правильно без всяких инцидентов и осложнений, и я полагал бы никаких изменений в организацию оного не вводить.

Заведующий наблюдением Лоуелль ведет дело умело, агенты-англичане по природе своей отличаются порядочностью и заслуживают доверия.

Что же касается Германии, то там, а именно в Берлине, имеются только двое старослужащих агентов – Нейхауээ и Вольтц, хорошо известных и местным властям как состоящие на службе в русской полиции, и так как их только двое, то не представляется надобности вносить какие-либо изменения в их служебное положение…».

Все предложения Красильникова были приняты Департаментом и министерством внутренних дел, и частное бюро «Бинта и Самбена» начало действовать вовсю, но Департамент полиции не удовлетворился этими наблюдениями за политическими эмигрантами и, как мы уже видели, посылал время от времени различные отряды филеров из России, чтобы знакомить их с русскими революционерами, живущими за границей. Мы уже знакомы с командировкой петербургского охранного отделения; теперь же приводим доклад Красильникова директору Департамента Брюн де Сент Ипполиту от 31 марта /13 апреля 1914 года по поводу подобной же заграничной командировки агентов дворцовой охраны:

«Вследствие письма от 24 марта с. г. за № 168699 имею честь доложить Вашему Превосходительству, что предъявление агентам дворцовой агентуры проживающих за границей революционеров представляется в настоящее время более трудным, чем это было в предшествующие годы.

В Париже Бурцев ныне проявляет усиленную деятельность, стараясь выслеживать ведущиеся наблюдения и устанавливать наблюдательных агентов, для чего сподвижники его, Леруа и другие, специально обходят улицы кварталов, где проживают эмигранты.

Вне Парижа наиболее видные революционеры проживают в Генуе, Кави, Нерви и Алласио, а в этих местностях после бурцевских выступлений в левых итальянских газетах русские эмигранты только и ищут случая вызвать какой-нибудь инцидент и установить ведущееся за ними наблюдение русской полицией, о действиях коей они стремятся вновь начать кампанию в печати.

Кроме того, в предшествующие годы сопровождение командированных филеров для указания им революционеров поручалось мною наблюдательным агентам заграничной агентуры, которым конечно делалось известным, что приезжие являются состоящими на службе русскими агентами. В настоящее время являлось бы крайне нежелательным ставить агентов розыскного бюро «Бинт и Самбен» в сношение с приезжими филерами, что давало бы им возможность фактически установить связь этого «частного бюро» с русской охраной.

Ввиду сего ныне мне придется изыскивать новые способы предъявления революционеров командированным агентам и осуществлять оные особо осторожно и конспиративно; тем не менее имею честь доложить, что во всяком случае так или иначе возложенная на «меня задача будет мною выполнена, и командированные агенты заграничной агентурой будут ознакомлены с личностями видных революционеров как в Париже, так и на юге Франции и в Италии.

Позволяю себе только ходатайствовать, чтобы ввиду выше указанных трудных условий агенты дворцовой агентуры командировались бы самыми незначительными группами, во всяком случае не более четырех человек, а во-вторых, чтобы по возможности не очень ограничивать их временем…».

Здесь кстати сказать несколько слов о дворцовой агентуре, точнее о «дворцовой охране». Эта охрана была организована в начале 1906 года при дворцовом коменданте; целью ее была охрана царя, его семьи и бывшей императрицы Марии Федоровны путем внешнего вооруженного наблюдения. Компетентное лицо, с которым я беседовал на эту тему, утверждало, что никогда дворцовая охрана не имела своих «секретных сотрудников»; по выражению этого лица охрана велась этой организацией лишь «физическая», но конечно начальник дворцовой охраны был в постоянном контакте с начальником петербургского охранного отделения и с заведующим Особым отделом Департамента полиции. Во главе дворцовой охраны с самого начала ее учреждения до августа 1916 года стоял жандармский офицер А. И. Спиридович, до того заведовавший киевским охранным отделением и арестовавший Георгия Гершуни, а в конце 1916 года назначенный ялтинским градоначальником. В дворцовой охране было 275 человек нижних чинов и четыре офицера (не считая начальника), кроме того, при ней состояла собственная канцелярия из восьми чиновников. Содержание дворцовой охраны обходилось более 200 тысяч рублей в год; нижние чины ее вербовались почти исключительно из унтер-офицеров петроградских гвардейских полков, они носили особую форму и были вооружены револьверами и короткими тесаками, но конечно им часто приходилось во время своей службы переодеваться в штатское платье и не только «охранять», но и «филировать». Отряды дворцовой охраны сопровождали царя, его семью и бывшую императрицу Марию Федоровну во всех их перемещениях по России. Когда царь уезжал за границу, то тогда же командировался и филерский отряд дворцовой охраны от 10 до 30 человек. Так, летом 1910 года в Наугейм было командировано около 20 агентов дворцовой охраны, во время итальянского визита их было гораздо меньше. Но зато при свидании царя с румынской королевской фамилией в Констанце (1914 год) их присутствовало по настоянию румынского правительства не менее 30 человек. Во время заграничных путешествий царя и его семьи агенты дворцовой охраны передавались в распоряжение полиции данного государства (Германии, Италии, Румынии). Конечно начальник дворцовой охраны во все время пребывания царя и его семьи за границей стоял в непосредственном сношении с Красильниковым или его помощником. Сверх 200 тысяч рублей, расходуемых на дворцовую охрану, в распоряжение дворцового коменданта отпускалось (по Высочайшему повелению) еще сто тысяч рублей на внутреннюю агентуру; на что тратились эти деньги, установить нам не удалось.

Глава VI

■ Новые помощники Красильникова по заведованию секретными сотрудниками: Люстих, Лиховский, Литвин.

■ Организация секретной агентуры при Красильникове во Франции, Швейцарии, Италии, Англии, Швеции, Северной Америке.

■ Наличный состав секретных сотрудников в 1917 году: двенадцать с.-p.: Загорская, Деметрашвили, Бротман, Абрамов, Санвелов, Селиванов, Вакман, Савенков, Гудин, Патрик, Штакельберг, Каган (Чекан); пять с.-д., «Бунда» польских партий: Житомирский, Кокочинский, Коган, Шустер, Модель; анархисты: Цукерман (Орлов), Долин, Орловский; Семенцов по «Морскому союзу».

■ Характеристика некоторых из этих секретных сотрудников.

■ Общая характеристика деятельности секретной агентуры при Красильникове.

Как мы уже упоминали, организация и само заведование внутренней агентурой так называемыми секретными сотрудниками (провокаторами) вначале не находились в руках самого Красильникова; этими сотрудниками при его приезде заведывал ротмистр Долгов, живший в Париже, как и все другие жандармы, под чужой фамилией; в феврале же 1910 года ротмистр Долгов передал секретных сотрудников командированному в помощь Красильникову жандармскому ротмистру Эргардту, о чем Красильников и докладывает следующим образом 24 февраля (9 марта) 1910 года директору Департамента полиции Зуеву:

«Имею честь доложить Вашему Превосходительству, – пишет он, – что ротмистр Эргардт вошел в сношение с парижскими друзьями, за исключением одного, которого принял я.

Передача друзей совершилась вполне благополучно и без всякого личного посредства ротмистра Долгова. Что же касается до иногородних, то я имею в виду вызвать для личного свидания только некоторых из них, с менее же интересными ротмистр Эргардт вступил в сношение письменно. Докладывая об изложенном, считаю необходимым добавить, что во всех имевших место собеседованиях всеми без исключения было высказано не только опасение, но даже убеждение, что у Бурцева имеются в Департаменте полиции верные друзья, сообщающие ему все, что им удается узнать интересного».

Хотя время вступления Красильникова в управление заграничной агентурой совпало с началом ликвидации революционного движения 1905–1906 годов, но за границей именно вследствие этой ликвидации число политических эмигрантов непрерывно увеличивалось, соответственно с этим росло и число секретных сотрудников. Русское правительство подготовилось на всякий случай к новому революционному движению и стремилось поэтому к наиболее полному освещению всех революционных партий и кружков; с другой стороны – опасность террористических выступлений далеко не миновала, а этого и Двор, и Правительство, Департамент полиции боялись пуще всего, особенно центрального террора.

Мы видим поэтому, что главные усилия заграничной агентуры направлены прежде всего на освещение партий с.-р. и особенно групп и лиц террористическое умонастроение которых было особенно ярко выражено: число секретных сотрудников в среде с.-р. было вдвое больше, чем число сотрудников, «работавших» во всех других партиях. Социал-революционерские провокаторы получали и наибольшие жалования: Загорская – 2500–3500 франков в месяц барон Штакельберг – 1300 франков, и никто не получал менее 500 франков в месяц.

С увеличением числа секретных сотрудников пришлось давать в помощь ротмистру Эргардту еще другого жандарма, и в августе 1912 года в Париж прибыл командированный Департаментом полиции помощник управляющего варшавским охранным отделением (по району), бывший офицер корпуса жандармов, ротмистр армейской кавалерии Владимир Эмилиевич Люстих, в ведение которого после смерти жандармского подполковника Эргардта в 1915 году и перешло большинство секретных сотрудников. Затем 5 июля 1915 года в распоряжение Красильникова был послан прикомандированный к петроградскому жандармскому управлению ротмистр кавалерии (бывшего корпуса жандармов) Борис Витальевич Лиховский; из Парижа он был направлен в Швейцарию, где и заведывал секретными сотрудниками: Долиным, Абрамовым, Санвеловым, Моделем и Шустером…

В конце 1912 года в распоряжение начальника заграничной агентуры был послан губернский секретарь Антон Иванович Литвин, которому за границей поручались различные деликатные миссии; затем на него было возложено заведование секретными сотрудниками, проживавшими в Англии, а именно: Бротманом (Эстер), Гудиным и Селивановым. Между «деликатными миссиями», которые поручались Литвину, отметим знаменитые переговоры его вместе с провокатором-анархистом Долиным с военным атташе немецкого посольства полковником фон Бисмарком в Берне.

Переговоры эти вначале были разрешены Департаментом полиции и касались организации забастовок и стачек на русских заводах и производства взрывов в России железнодорожных мостов, заводов военных заготовок и супердредноута «Мария». Конечно, переговоры эти велись под флагом военной контрразведки, и к ним мы еще вернемся.

На того же Литвина Красильниковым возлагались иногда переговоры с лицами, предлагавшими свои услуги заграничной агентуре, или с теми революционерами, которые по предложению агентуры могли быть «заагентурены». Таким образом, этому ловкому полицейскому чиновнику давались самые ответственные поручения несмотря на то, что начальство петербургское и парижское прекрасно знало, что Литвин – лицо, не заслуживающее никакого доверия. Для характеристики Литвина его начальством приводим следующую справку от 4 декабря 1912 года, найденную нами в делах заграничной агентуры:

«Литвин Антон Иванович, губернский секретарь, поступил на службу в варшавское отделение 11 августа 1904 года; 12 марта 1906 года произведен в первый классный чин и 5 января 1907 года назначен на должность чиновника для поручений названного отделения.

Заведуя агентурой, Литвин как обладающий смелостью и трудоспособностью с выдающимся успехом провел ряд наиболее серьезных дел по террористическим выступлениям при обстановке явно опасной для его жизни, за что по ходатайству и. д. варшавского обер-полицмейстера в ноябре 1907 года был представлен варшавским генерал-губернатором к ордену Св. Владимира 4-й степени, но означенное ходатайство уважено не было, и в Департамент полиции последовало представление его к ордену Св. Станислава 3-й степени. Впоследствии по статуту Литвин награжден был орденом Св. Владимира 4-й степени.

В 1908 году на имя г-на министра внутренних дел поступила телеграмма от еврейки Луцкой с жалобой о том, что Литвин с целью вымогательства тысячи рублей денег от ее мужа заключил последнего под стражу.

Подробное расследование по сему делу по приказанию бывшего директора Департамента полиции сенатора Трусевича было потребовано от помощника варшавского генерал-губернатора по полицейской части и поступило на обсуждение инспекторского отдела Департамента полиции для разрешения вопроса о предании Литвина суду. Однако инспекторский отдел в последнем заседании по этому делу, состоявшемуся б июня 1909 года, не нашел достаточных данных, изобличающих Литвина в означенном преступлении, и постановил возвратить дело по принадлежности как не вызывающее никаких распоряжений со стороны инспекторского отдела.

Вместе с тем инспекторский отдел постановил через Особый отдел Департамента полиции сообщить помощнику варшавского генерал-губернатора по полицейской части, что Литвин будучи чиновником для поручений охранного отделения производил обыски и расследования по общеуголовному делу о хищениях и кражах, чем и нарушил основные правила деятельности охранных отделений.

Из доклада о проверке в 1910 году политического розыска при варшавском охранном отделении усматривается, что Литвин проявил ряд неправильных действий по заведованию секретной агентурой и допустил своих секретных сотрудников к совершению провокационных действий, кроме того, от секретных сотрудников поступили заявления о недобросовестной расплате Литвина с ними.

Ввиду изложенного от 13 августа 1910 года за № 114115 предложено помощнику варшавского генерал-губернатора по полицейской части отстранить Литвина от единения с агентурой и по истечении некоторого времени устроить его вне розыскных учреждений При-вислинского края.

6 июня 1911 года от варшавского обер-полицмейстера получено письмо на имя директора Департамента полиции, в котором сообщалось о том, что Литвину за участие его в недобросовестной игре в карты в Варшавском русском собрании предложено оставить службу в варшавском охранном отделении.

Кроме того, по имеющимся в Департаменте сведениям Литвин при возбуждении вопроса о возможности оставления им службы в отделении и не рассчитывал после ухода из отделения на какое-либо место. Высказывал, что он постарается о своем удалении против его желания возбудить дело судебным порядком и обнаружить при этом секретные дела, касающиеся его службы в отделении, ввиду чего сообщено было генералу Уггофу об учреждении за Литвином секретного наблюдения.

В июне 1911 года в Департамент полиции явилась жена Литвина и заявила, что ее семья, состоящая из двух сыновей школьного возраста, с увольнением ее мужа обречена на голодание. Из дальнейшего разговора с госпожой Литвин усматривалось, что ее муж будто бы вел игру под давлением полковника Глобачева, и что если ее муж не будет устроен, то по-видимому они намерены перейти на путь каких-то открытий.

По докладу, изложенному г-ном товарищем министра внутренних дел, Его Превосходительство изволили приказать 16 августа 1911 года объявить Литвину, что он будет устроен в ближайшее время, что и было исполнено.

С разрешения господина директора Литвин был принят в конце 1911 года на службу по вольному найму в московское охранное отделение, но с условием, чтобы он ни под каким видом не был допускаем к личным сношениям с агентурой, о чем сообщено было начальнику московского охранного отделения 23 декабря 1911 года за № 11511.

В июле 1913 года Литвин командирован по распоряжению господина товарища министра внутренних дел за границу для исполнения секретного поручения, где и состоит по настоящее время».

Таков был состав полицейских чинов заграничной агентуры, руководивших в эпоху красильниковского царствования секретными сотрудниками. Главная работа в этой области лежала на Люстихе; он заведывал всеми парижскими секретными сотрудниками, он же обрабатывал все доклады, поступавшие от Лиховского из Швейцарии, от Литвина из Англии и от сотрудников, находившихся без начальственного надзора в Америке (Патрик, Байковский), в Италии (Вакман, Савенков) и Стокгольме (Коган-Андерсен).

На руках самого Красильникова оставались лишь «главная агентура» – Мария Алексеевна Загорская, освещавшая центральных деятелей партии с.-p., и французский журналист Рекули, игравший при Красильникове роль иностранного обозревателя, но конечно исполнявший и некоторые другие обязанности как, например, соответственную обработку представителей французской прессы.

Люстих жил в Париже под чужой фамилией и сносился с находившимися в его заведовании секретными сотрудниками или лично в различных парижских кафе, или письменно; в последнем случае доклады секретных сотрудников поступали на конспиративную квартиру, где и обрабатывались Люстихом в так называемые агентурные листки, оригиналы же докладов секретных сотрудников уничтожались; такие же агентурные листки составлялись им и после каждого свидания с сотрудником.

В архивах заграничной агентуры мы нашли целые кипы этих агентурных листков, исписанных мелким готическим почерком подполковника Люстиха.

Агентурные листки поступали затем в обработку (весьма незначительную) Мельникова и самого Красильникова; таким образом составлялись доклады для Департамента полиции. В этих докладах сотрудники никогда не назывались собственными именами, не было инициалов, а носили они специальные клички, часто удивительно подходящие к внешнему или внутреннему облику данного секретного сотрудника. Мы уже рассказывали, каким образом нам удалось расшифровать некоторые из этих таинственных кличек. В конце концов оказалось, что до самого последнего времени в заграничной агентуре «работало» 22 секретных сотрудника, а именно: с.-р. освещали Загорская, Деметрашвили, Бротман, Абрамов, Санвелов (армянская и грузинская группы), Селиванов, Вакман, Савенков, Гудин, Патрик, Штакельберг и Чекан (Каган); с.-д. – Житомирский, Кокочинский, Коган, Шустер (почти исключительно у латышей) и Модель; анархистов – Орловский, Цукерман (Орлов), Выровой – бывший член Государственной думы и Долин; кроме того, Попов (Семенцов) освещал главным образом «Морской союз»; Байковский, живший в Америке, – так называемое мазенинское движение.

Некоторые секретные сотрудники были, так сказать, «энциклопедистами» – освещали несколько партий; среди них первое место безусловно занимал Кокочинский, дававший детальные и обстоятельные доклады не только о c.-д., но и о «Бунде», сионистах, п.-п.-с. и вообще обо всех лицах, которые были не только с.-p., но и захватывали порой и грузинские, и армянские организации; некоторые секретные сотрудники являлись такими энциклопедистами в силу географического положения как, например, Патрик, на котором лежало в последнее время освещение революционной деятельности всех русских эмигрантов в Соединенных Штатах.

Вообще вследствие того, что в это время российская революция была почти ликвидирована, деятельность заграничной агентуры носила не столько агрессивный, сколько предупредительный характер: провокация в узком смысле этого слова отошла на задний план и почти исчезла, центром тяжести деятельности секретных сотрудников являлось «освещение».

Заграничная агентура поставила себе целью знать все, что происходит не только в партийных организациях, но и в жизни каждого более или менее видного эмигранта, в его не только общественной, но и личной жизни; в этом отношении заграничная агентура при Красильникове была поставлена очень обстоятельно.

Из сводок о состоянии различных революционных партий, составлявшихся ежегодно Департаментом полиции, а также из книги полковника Спиридовича «Революционное движение в России», изданной на средства Департамента полиции в 1916 году в небольшом количестве экземпляров для библиотек жандармских управлений, видно, что центральная русская полицейская власть широко пользовалась данными, доставлявшимися ей заграничной агентурой красильниковской эпохи.

Из секретных сотрудников, оказавших Красильникову наибольшие услуги в этом отношении, нужно отметить Масса, представлявшего обширные доклады о положении партии не только за границей, но и в России, по которой он, якобы по поручению партии, совершал продолжительные поездки; Деметрашвили, умевшего внедряться в интимную жизнь революционеров; Абрамова, опытного «заслуженного провокатора», и наконец Загорскую, державшую в Париже социал-революционный салон, в котором толпились и «вожди», и рядовые партийные работники.

Наиболее важным «сотрудником» с.-д. являлся доктор Житомирский – один из самых старых провокаторов, имевший связи в некоторых кругах французского общества. Многие партийные работники давно уже относились недоверчиво к Житомирскому, а Бурцев, как мы увидим, ниже высказывал и прямые подозрения о связях этого изящного господина с русской полицией; но несмотря на все это Житомирский продолжал вращаться среди с.-д. и вообще в революционных кругах и, как видно из документов, давал заграничной агентуре весьма ценные и разнообразные данные о деятельности с.-д. за границей.

Такой иммунитет людей, несомненно подозрительных, объяснялся отчасти и своеобразной точкой зрения некоторых вождей на моральные качества партийных работников; так, например, когда Ленину говорили: «Как Вы терпите в партии такого человека, как Житомирский?», он отвечал, что «в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится».

В количественном отношении больше всех данных о с.-д. за границей среди других секретных сотрудников давал неутомимый Кокочинский, освещавший одновременно, как мы уже знаем, и «Бунд», и сионистов, и п.-п.-с.

Какие интимные стороны жизни революционных кругов за границей стремилась осветить агентура Красильникова, видно хотя бы из следующих документов;

Красильников докладывает Департаменту полиции от 24 октября (6 ноября) 1913 года: «Бартольд говорит, что через 2–3 недели он уезжает из Парижа в Англию, а оттуда в Россию. «Дело», на которое он едет, должно быть по его словам ликвидировано к 25 декабря текущего года. Деньги на террор у него будто бы имеются в количестве большем, чем это даже пока нужно. Натансон будто бы хотел наложить, так сказать, арест на эти деньги, но ему не удалось. Бартольд имел по этому поводу крупный разговор с Натансоном, и они чуть было не поссорились. Деньги на террор попали к Бартольду благодаря Чернову. Лицо, которое дало эти деньги, обратилось будто бы предварительно к Чернову с вопросом – кому можно дать эти деньги, и Чернов указал на Бартольда. Только Чернову известно точно, какие акты предпринимаются, и кто входил в эту боевую группу. Наблюдение за Бартольдом ведется».

На того же самого Бартольда в агентурных листках и черновых записях заграничной агентуры имеются между прочим следующие «освещения»: «если верить Бартольду, то им предполагается какой-то серьезный акт, а потому надлежит учредить за ним серьезное наблюдение, а также за Ив. Дм. Студиникиным (68, rue Barrault), который несомненно примет в этом выступлении участие».

И затем следующее письмо, судя по почерку, полковника Эргардта Красильникову: «Сегодня утром возвратился из поездки в Россию Бартольд. Побывал он в Москве (1 сутки) и в Санкт-Петербурге несколько часов. Результат поездки, если не считать благополучного возвращения, отрицательный. Денег, на которые они рассчитывали, добыть не удалось, и он возвратился ни с чем. Остановился он на своей прежней квартире 19, rue Gazan и на днях собирается ехать в Ниццу».

Между строк этого письма рукою Красильникова написано: «Не скорбь денег, а свидание с лицом, от которого зависело получение денег, – это ему не удалось; он вернулся ни с чем».

Небезынтересна также и следующая записка, найденная среди черновых бумаг заграничной агентуры:

«Шахов. 19–20 апреля в Париж приехал из Москвы московский богач Шахов. Официальная цель приезда: озаботиться дальнейшим обра-эованием взятых им на попечение учеников закрытой частной гимназии в Петербурге, кажется Витмер.

Неофициальная цель: поручение к.-д. партии, в коей он состоит. К.-д., недовольные министерством, хотят повести против него сильную агитацию в прессе, и так как это в России невозможно, то они уполномочили Шахова войти в сношение с представителями революционных партий за границей и предложить им издавать в Париже русский орган антиправительственного направления. В случае согласия средства на издание этого органа будут даны Шаховым, а к.-д. берут на себя распространение этого органа в России.

Сношения Шахова: для выполнения сего поручения Шахов вошел в сношение с Натансоном, Авксентьевым и Рубиновичем. Ответ этих лиц: в данный момент создать общепартийный русский орган невозможно вследствие партийных разногласий, но что такой орган на французском языке уже существует, причем указали на «La Tribune», издаваемую Рубиновичем. По мнению представителей революционных партий, важнее распространять антиправительственные идеи на Западе среди общественных кругов на понятном им языке, чем среди русских, проживающих за границей. Поэтому они предложили Шахову помогать с.-p., тратящим большие деньги на осуществление этой цели, и ассигновать им известную сумму денег, на которую они будут продолжать издание «La Tribune» и постара-зотся такой же орган издавать и в Англии на английском языке. Кроме же того, они будут иметь возможность и в самой России продолжать с успехом уже начатые ими издания партийной легальной литературы («Голос труда», «Трудовой голос», «Наше дело», «Осколки», «Заветы» и тому подобное).

Ответ Шахова: лично он очень сочувственно относится к их заявлению, но положительного ответа от партии кадетов он дать сейчас не может и должен с ними предварительно переговорить.

Свидание Шахова с Авксентьевым: выразив сочувствие деятельности социал-революционеров, Шахов лично от себя обещал Авксентьеву в скором времени выслать более или менее крупную сумму на издание с.-р. литературы.

Запрещение было сделано от к.-д. Шахову – не входить в сношение с Бурцевым.

Поездка Шахова в Лондон: из Парижа Шахов поехал в Лондон на свидание с Кропоткиным, к которому тоже имел поручение от к.-д. касательно издательства такой же литературы и в Лондоне».

Мы убеждены, что в этих сведениях о поездке Шахова много неверного, но все же приводим эту записку, во-первых, для характеристики запросов и работы заграничной агентуры, во-вторых, в надежде, что приводимые сведения покажут заинтересованным лицам того секретного сотрудника, который их «освещал».

Только с Загорской Красильникову сравнительно не повезло: во-первых, она категорически отказывалась вступить в сношение с подполковником Эргардтом, командированным, как мы уже знаем, в Париж для заведования секретными сотрудниками заграничной агентуры, находившимися под общим управлением Красильникова; во-вторых, и сама «работа» Загорской стала гораздо менее продуктивной при Красильникове, чем во времена Ратаева и Гартинга, о чем Красильников не раз доносил Департаменту; одно из таких донесений мы приводим здесь полностью:

«В дополнение к телеграммам от 28/15 ноября и 1 декабря (18 ноября) имею честь доложить Вашему Превосходительству, что сведения, изложенные в первой из них, а именно: Южный телеграфировал своей жене в Париж о благополучном переходе им границы и прибытии в Петербург, были получены вечером 26 ноября от главной агентуры и 28 ноября донесены по телеграфу в ответ на телеграфный запрос за № 1709. Между тем 30 ноября были получены неопровержимые данные, доказывающие, что Южный 27 ноября находился в г. Вене, не получив еще ничего определенного, во всех отношениях в то время еще ничего выяснено не было. К изложенному считаю необходимым добавить, что так называемая главная агентура до настоящего времени не дает никаких существенных слухов, а в приведенном выше случае сообщение ее прямо не соответствовало истине».

Ввиду этого для давления на Загорскую Департамент полиции по предложению Красильникова уменьшил жалование Загорской с 3 тысяч франков до 2-х тысяч франков в месяц.

Вероятно вследствие этих «внутренних трений» в Департаменте полиции и возникла мысль о временном переводе Загорской в Россию. 29 ноября 1910 года вице-директор Департамента полиции Виссарионов пишет Красильникову:

«По приказанию господина товарища министра внутренних дел и в дополнение к личным моим переговорам с Вами имею честь просить Ваше Высокоблагородие, не признаете ли Вы своевременным вступить в настоящее время в обсуждение вопроса с известным Вам «Шальным» о возможности его выезда в Россию и в частности в Петербург. Инициатива поездки никоем образом не может и не должна исходить от «Шального». Необходимо лишь его согласие в случае предложения ему этой поездки кем-либо из больших людей.

Та роль, о которой я лично говорил с «Шальным» и с Вами, представляется для него наиболее соответственной, хотя и может видоизменяться в зависимости от обстоятельств дела. Все средства, которыми мы располагаем, будут обращены к тому, чтобы гарантировать «Шальному» удачное выполнение дела при исключительно строжайшем соблюдении его положения. Итак, не теряя ни одной минуты, обсудите и сообщите результаты».