Текст книги "Парижские тайны царской охранки"

Автор книги: Валериан Агафонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Придя со службы домой, Ростовский передал это письмо нелегальному «Ивану Николаевичу», который у него был в гостях, то есть сделал как раз то, чего просил не делать Меньщиков из конспиративных соображений. «Иван Николаевич», прочтя письмо, заявил: «Т. – это Татаров, а Азиев, это я Азеф» (см. «С.-р.» – «Мое отношение к Азефу», «Былое», № 9,10, Париж) и решил немедленно ехать в Москву. По словам Меньщикова в тот же вечер Азеф был с копией этого письма у Рачковского, заведовавшего тогда политическим отделом Департамента полиции.

Здесь интересно отметить следующее. На следующий день Меньщикова позвал к себе Пятницкий, заведовавший тогда временно Особым отделом Департамента полиции, и сообщил ему о письме к Ростовскому. На вопрос же Меньщикова: «Кто же это Азеф?» – Пятницкий ответил: «Да разве Вы не знаете? – это же Филипповский, который проходил по теперешнему наблюдению за террористами, он теперь в самом центре партии». Слова Пятницкого еще раз подтверждают, что Департаменту полиции было очень хорошо известно то, что Азеф член боевой организации, и поэтому шпики вели за ним наблюдение как за террористом.

Побывав в Москве, Азеф сам привез письмо в Женеву центральному комитету.

Благодаря этому письму Татаров после непродолжительного расследования был признан провокатором и убит. На его убийстве настоял главным образом Азеф. Для него Татаров был опасен как конкурент по шпионской службе, где он мог стать для Департамента полиции не менее полезным, чем сам Азеф, так как за короткое время пребывания своего в партии Татаров успел уже настолько выдвинуться, что был кандидатом в центральный комитет, а с другой стороны, успел уже провалить террористов, готовивших покушение на Трепова. Кроме того, Азеф боялся, что Татаров еще до письма Меньщикова может узнать, что Азеф провокатор, и выдаст его революционерам. Татаров был убит, но Азеф сохранил свой пост и значение в партии с.-p., и в Департаменте полиции, письмо Меньщикова не поколебало доверия центрального комитета к Азефу…

После манифеста 17 октября настали «дни свободы», начавшиеся погромами евреев и интеллигенции.

Члены центрального комитета партии, жившие до тех пор в Женеве, приезжают в Россию и выпускают от партии с.-р. свой манифест о прекращении террора, написанный, по свидетельству многих, под влиянием Азефа.

Живут они почти открыто, выступают на собраниях, работают в редакциях с.-р. газет. Азеф конечно тоже живет в России.

«После роспуска военной организации по настоянию Азефа был уничтожен особый боевой комитет. Задача этого боевого комитета состояла в технической подготовке вооруженного восстания», членами этого комитета были Азеф и Савинков (Савинков. «Воспоминания», «Былое», № 1,1918 год).

В декабре – московское восстание. Из Петербурга посылается Семеновский полк усмирять его. Многим с.-р. приходит в голову мысль взорвать железнодорожные мосты, по которым будет проезжать поезд с солдатами, но найти с.-р. лабораторию и боевиков, могущих дать все нужное для взрывов, не смогли…

Во время московского восстания боевым комитетом решено было взорвать железнодорожный мост Николаевской железной дороги, чтобы забастовала Николаевская железная дорога, за которой, надеялись боевики, последует и забастовка рабочих Петербурга. «Мы передали его представителю (представителю железнодорожного союза. – В. А.) Соболеву бомбы и динамит, но покушение не состоялось, его участники едва не были арестованы на месте» (Савинков, «Былое», 1918 год, № 1).

«Все другие планы как, например, взрыв охранного отделения, взрыв электрических, телефонных и осветительных проводов, арест гражданина Витте и прочее тоже не могли быть приведены в исполнение боевым комитетом отчасти потому, что в некоторых пунктах намеченные места охранялись так строго, как будто полиция была заранее предупреждена о покушении» («Воспоминания». Савинков, «Былое», 1918 год, № 1).

Для подготовки восстания в Петербурге были устроены также «две динамитные мастерские» (Савинков, ibidem). Обе мастерские, не приступившие еще к работе, были арестованы в одну и ту же ночь. Штолтерфорт, Друганов, арестованные в одной из них, были сосланы на 15 лет в каторжные работы. Дора Влад. Бриллиант и Ни-колайнен сосланы в Сибирь, а Дора Бриллиант «после долгого заключения в Петропавловской крепости психически заболела и умерла в октябре 1907 года» (Савинков, ibidem).

1906 год

На 1-м съезде партии социалистов-революционеров на Имат-ре в конце декабря 1905 и начале января 1906 года были избраны в ц. к.: Чернов, Натансон, Ракитников, Аргунов и Азеф. Этот же ц. к. тут же, на одном из своих заседаний, решает приступить к организации центрального террора, то есть к убийству царя (из воспоминаний Савинкова, ibidem), и тем самым следовательно партия отказывалась от своего манифеста, временно отменявшего террор.

После съезда старые члены «боевой организации» приезжают в Гальсингфорс. Азеф также там.

Центральный комитет партии с.-р. «решает, что боевая организация предпримет одновременно два крупных покушения: на министра внутренних дел Дурново и на московского генерал-губернатора Дубасова, только что «усмирившего» Москву» («Воспоминания». Савинков).

В своих воспоминаниях Савинков рассказывал следующее: «2, 3, 24, 25 и 26 марта покушений на Дубасова не состоялось, так как участники его напрасно прождали возвращения его из Петербурга с Николаевского вокзала к себе – в генерал-губернаторский дом. Тогда покушение было отложено до страстной субботы. Азеф знал, что покушение назначено на этот день. В среду на страстной неделе всеми была замечена слежка. В пятницу же вечером часть террористов всю ночь спасалась от преследования шпиков, а в субботу, в день покушения, едва спаслись остальные».

Ясно, что покушение не состоялось, так как этому помешали осведомленные о покушении «шпики».

23 апреля 1906 года было совершено покушение на генерал-губернатора Дубасова в Москве. Были убиты адъютант Дубасова гражданин Коновницын и соц. – рев. Бор. Вноровский, бросивший бомбу, – Дубасов же только легко ранен.

Руководителем по организации этого покушения был Азеф.

Как нам передавали, Вноровский был поставлен Азефом в таком месте, где Дубасов не должен был проезжать; Вноровский, увидев, что Дубасов едет не мимо него, побежал к коляске, споткнулся и упал на колено, почему и не мог бросить бомбы как следует.

Савинков в своих воспоминаниях тоже утверждает, что по пути проезда Дубасова стояли участники покушения без бомб, а Вноровский и Шиллеров с бомбами были поставлены там, где Дубасов не должен был проезжать.

Нам кажется совершенно невероятным объяснить случайностью то, что Дубасов в дни, назначенные для покушений, не приезжал из Петербурга; не можем мы объяснить случайностью и упорное преследование шпиками террористов накануне и в день несостоявшегося из-за этого покушения – в страстную субботу 1906 года.

И не случайность, что 23 апреля 1906 года бомбисты стояли там, где Дубасов не должен был проезжать.

Объяснение всему этому простое – Азеф знал и организовывал это «покушение».

Если же оно произошло, хотя и не совсем удачно, то в этой «случайности» виноват уже не Азеф, а быстрый и решительный Вноровский…

Весной 1906 года в марте Ратаев пишет Зуеву («Былое», № 2, 1917 год), что с Азефом приключилось таинственное происшествие: начальник охранного отделения в Петербурге Герасимов арестовывает его с подложным паспортом на имя Черкасова во время слежки за Дурново. Три дня Герасимов держит в охранном отделении Азефа и потом выпускает. «Затем, – говорит Ратаев, – он не сам заявился, а назвал себя, лишь просидев трое суток…». Но по Меньщикову оказывается, что Азефу и не нужно было называть себя, так как Герасимов отлично знал, кого он берет, и филер Тутушкин знал, что ему приказано взять «Подметку» «Раскина»[49]49
  Из неизданных записок Меньщикова.


[Закрыть] (охранная кличка Азефа). На шпиковском языке «подметка» означает – провокатор.

«Все это очень загадочно», – говорит Ратаев.

Сделал ли это Герасимов «в пику» Департаменту полиции, как думают некоторые, или по другим причинам – неизвестно. Нас этот факт интересует по другим соображениям, на которых мы остановимся ниже.

Как мы узнаем теперь из воспоминаний Савинкова, группа боевой организации, наблюдавшая за Дурново с апреля 1906 года, то есть следовательно после ареста Азефа Герасимовым, не могла выследить Дурново, и только раз неожиданно Дурново купил газету «Русское знамя» у террориста, следившего за ним под видом продавца этой газеты.

Оказалось в то же время, что другая группа революционеров-слежчиков описывала подробно выезд Дурново и его маршрут, принимала за Дурново – Акимова, министра юстиции, несколько похожего на него. При этом нам вспоминается, что Леонтьева убила в Швейцарии вместо Дурново другое лицо, тоже несколько похожего на Дурново. Не участвовал ли в этом деле Азеф?

Когда же террористы решают все же убить и Акимова, шпики мешают им и в этом.

Трегубова и Павлова – участников покушения на Дурново – вскоре арестовывают на Финляндском вокзале, а летом берут и Гоца. Всех судят за принадлежность к боевой организации партии и приговаривают к каторге.

Так же неудачно окончилось покушение на Римана и Мина. Студент Яковлев был арестован на квартире Мина и приговорен к 15 годам каторжных работ…

«Во время 1-й Государственной думы в июле 1906 года центральный комитет решил снова возобновить террор» («Воспоминания». Савинков, «Былое», № 2,1918 год).

В октябре 1906 года на совете партии на Иматре Азеф неожиданно отказывается от участия в боевой организации, мотивируя усталостью и невозможностью старыми способами вести дело (Заключение Судебно-следственной комиссии). «С.-р.» («Былое», № 9, 10, Париж, 1909 год). Азеф объявил, «что слагает с себя обязанности руководителя боевой организации и уезжает за границу». Это было «поздно осенью 1906 года после того как Азефу были переданы слова X., что боевая организация вызывает всех молодых людей, годных для участия в террористических актах, в Финляндию, а провинция остается без людей, а при переезде через финляндскую границу или в Петербург эту молодежь арестовывают».

Азеф обиделся якобы на боевую организацию! Просто конечно испугался за свою драгоценную жизнь, так как выставленное X. обвинение било не в бровь, а прямо в глаз и несомненно указывало на провокации Азефа.

При этом ни X., ни «С.-р.» не знали, что той же осенью 1906 года помощник одесского начальника охраны «дал знать через посредство местных социалистов-революционеров центральному комитету, что он доставит ему сведения о провокаторе, стоящем в центре партии, если за получением этих сведений явится одно из указанных им лиц. В числе этих лиц был назван Ch.» (Н. С. Тютчев. – В. А. Заключение Судебно-следственной комиссии по делу Азефа). Ch. поехал, но не мог найти Сорокина (это и был помощник одесского начальника охраны) ни в Одессе, ни в другом городе, куда ему сказали, что Сорокин был переведен. Скоро Сорокин был арестован и обвинялся в провале секретных сотрудников – то есть провокаторов.

Азеф знал о предупреждении Сорокина…

Ch. (Н. С. Тютчев), когда ц. к. послал его к Сорокину, «полагал, что об Азефе именно и будет идти речь с охранником» (Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа).

В начале сентября 1906 года П. Я. Рысс сообщил «лицу, имевшему сношение с соц. – рев. и боевой организацией», со слов своего брата С. Я. Рысса («Мортимера»), известного максималиста, что Азеф, он же «Толстый», «Иван Николаевич» служит в Департаменте на амплуа агента-провокатора. «Желая в корне убить слухи об Азефе и загрязнить источник слухов, ц. к. партии с.-р. стал усиленно распространять слухи о провокаторстве «Мортимера».

Встретив брата во второй раз, П. Я. Рысс сказал «Мортимеру», что его обвиняют в провокаторстве, на что «Мортимер» ответил:

«Я чист, об этом узнают когда-нибудь. Помни, что тогда обнаружится роль Азефа, который губит меня».

Весной 1907 года «Мортимер» был арестован в Юзовке, заключен в Петропавловскую крепость и казнен в Киеве по приговору военно-окружного суда…

Итак, Азеф обиделся на боевую организацию и уехал из России за границу.

«И тогда обнаружился в высшей степени знаменательный факт: уход Азефа не разрушил боевого дела. Центральный комитет стал действовать и действия его оказались не только целесообразными, но и успешными» (Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, страница 53). Действительно, 9 декабря 1906 года убит Игнатьев, 23 декабря 1906 года убит петербургский градоначальник фон дер Лауцин, 26 декабря 1906 года – военный прокурор Павлов.

Между тем, когда раньше Азеф ставил покушения на Лауница и Столыпина, то их пришлось прекратить в самом начале, так как – в первом случае Моисеенко заметил за собой шпионов, а во втором – Сулятицкий был даже препровожден в охранное отделение; из охранки его отвели в камеру мирового судьи, чтобы выслать на родину, но из этой камеры ему удалось бежать…

1907 год

За границей Азеф занялся «новыми способами» постановки дела боевой организации: он отыскал какого-то изобретателя, якобы утверждавшего в январе 1907 года, что он может построить аэроплан, «который подымается на любую высоту, опускается без малейшего затруднения, подымает значительный груз и движется с максимальной скоростью 140 километров в час». Азеф, электротехник по специальности, «проверил» его вычисления и нашел, «что Бухало решил теоретическую задачу» («Воспоминания». Савинков, «Былое», № 2,1918 год).

Стоил этот шантажный опыт инженерских измышлений Азефа по аэронавтике, ни к чему конечно не приведший, – 20 000 рублей, а по другим сведениям и все 40 тысяч рублей.

В начале 1907 года Азеф снова возвращается в Россию и здесь находит, что центральное бюро, «ведающее распределением работ между членами партии, организовано неправильно», и он – всемогущий – «занялся в начале 1907 года в Петербурге перекраивать центральное бюро по собственному усмотрению. Ц. к. одобрил его план преобразования…». Всякий с.-p., откуда бы он ни приехал за советом, за деньгами, или просто за сведениями, должен был являться в Петербург и предстать перед Азефом. Вскоре сам он переехал в Финляндию, и все приезжие должны были следовать за ним. «На обратном пути из Финляндии в Петербург, обыкновенно на Финляндском вокзале, их арестовывали» («С.-p.», «Былое», № 9,10, Париж, 1909 год). «Провинциальные работники дали отпор Азефу и перестали к нему являться после массы провалов на финляндской границе. Тогда видя, что остается не у дел, он снова взял правление боевой организацией» («С.-p.», «Былое», № 9,10).

Результатами возвращения Азефа в Россию были кроме арестов общепартийных работников и расстройства организации – еще и аресты террористов и прекращение террора.

В один и тот же день 9 февраля 1907 года были арестованы Су-лятицкий и Зильберберг. Суд приговорил их к смертной казни за соучастие в убийстве градоначальника Лауница, хотя у суда не было никаких доказательств их соучастия кроме показаний швейцара и горничной, что они приходили к Кудрявцеву, убившему Лауница. На основании таких доказательств и показаний начальника петербургского охранного отделения Герасимова, которому дал все сведения о Зильберберге и Сулятицком Азеф, они были повешены в июле 1907 года под фамилиями Гронского (Сулятицкий) и Штифтара (Зильберберг) – партийными их кличками. Охранное отделение конечно было очень хорошо осведомлено о настоящих фамилиях Штифтара и Гронского, но Герасимов этим умолчанием прикрывал Азефа перед партией с.-р.

Еще в начале 1906 года военным судом был разослан циркуляр, предписывающий придавать решающее значение сведениям, даваемым провокаторами, а для подтверждения их ограничиваться лишь допросом ответственного за них начальника (Бакай, «Былое», № 11,12, Париж, 1909 год).

31 марта 1907 года был арестован Никитенко и вместе с Синявским и Наумовым повешен 21 августа 1907 года по делу о заговоре на Николая II. Суд в полном составе поехал в охранное отделение, допросил Герасимова (начальника охранного отделения) и получил от него «подтверждение обвинительного акта, гласившего о существовании заговора от имени партии социалистов-рево-люционеров, а не по инициативе нескольких лиц». По этому процессу тоже достаточно формальных данных не было (Бакай, «Былое», № 9,10, Париж).

Действительно, партией с.-р. было поручено Никитенко и его товарищам покушение на Николая II, но по невыясненным до сих пор причинам Никитенко не позволено было этого говорить. Только потом, уже после допроса Герасимова, он получил разрешение, – и в своей речи перед судом сказал, что действовал от имени партии соц. – рев. Так ли это?

В мае 1907 года П. Я. Рысс снова заявил о роли Азефа. «Через две недели после этого в квартиру родителей моих ворвалась жандармерия. Она даже обыска не производила как следует быть, – а все допытывалась: где живет теперь Петр Рысс?». Исключительно этот же вопрос задавался его матери и отцу на допросах в охранном отделении. «Делалось очевидным, что чья-то адская рука приводила в исполнение план устранения лица, знающего о роли Азефа».

Осенью 1907 года были арестованы Масокин, унтер-офицер 10-й Туркестанской пулеметной роты и член Северного боевого летучего отряда партии с.-р. «Карл» – Альберт Трауберг и вся его группа. Масокин и Трауберг были казнены.

И снова центральный комитет получает сведения, что Азеф провокатор, в письме саратовских соц. – революционеров, сообщавших это со слов саратовского охранника, который давал сведения еще в 1905 году о важном провокаторе, присутствовавшем на совещании с.-р. в Саратове, и предупредил об аресте Брешковской. В этом письме, дошедшем до центрального комитета осенью 1907 года (Заключение судебно-следственной комиссии), даются более подробные сведения о том же провокаторе, получающем 600 рублей в месяц, на которого поэтому местные охранники ходили в сад Очкина смотреть как на диковинку.

В письме указывалось, что этот провокатор «стоял в Северной гостинице (угол Московской и Александровской, дом Общества взаимного кредита) и был прописан под именем Сергея Милетоновича (Валуйского. – В. А.). Тут же сообщалось об аресте Филиппов-ского (охранная кличка Азефа)[50]50
  Содержание письма взято из Заключения судебно-следственной комиссии по делу Азефа. Стр. 61 и след.


[Закрыть] Герасимовым в марте 1906 года (мы уже упоминали об этом аресте).

Но и это письмо не произвело на центральный комитет никакого впечатления. Только Гершуни послал одного с.-р. расследовать это дело, но посланец был вскоре арестован.

1908 год

Вначале 1908 года слухи о «большом» провокаторе начали ходить в партии. В этот же период «молодой М., очень больной, находясь в провинции, узнал от местного охранника, что в центральном комитете партии с.-р. есть провокатор по фамилии Азеф. М. немедленно бросился в Финляндию к ц. к.», убеждал обратить внимание на это предупреждение, «но ничего не помогло».

«Члены ц. к. выслушали его очень холодно и попросили вернуться немедленно туда, откуда он приехал…, болезнь его от пережитого потрясения сразу усилилась. Вскоре он был арестован» («С.-р.», «Былое», № 9,10, Париж).

7 февраля 1908 года были арестованы 12 членов летучего боевого отряда Северной области почти в один и тот же час в разных частях города.

Тогда всюду широко стали говорить, что все эти лица охране были известны, равно как и цель, с которой они вышли на улицу 7 февраля (покушение на Великого князя Николая Николаевича и министра юстиции Щегловитова). По этому процессу было повешено семь человек: Лидия Стуре, Анна Распутина, Лебединцев (Ма-рио-Кальвино), С. Баранов, Л. Синегуб…

Говорили тогда, что Азеф получил 14 тысяч рублей за выдачу двух этих покушений.

Вести о провале летучих боевых отрядов Северной области дошли и до Парижа – центра русской эмиграции. Парижская группа соц. – рев. (так называемая «левая») на своем собрании 16 марта этого же года приняла следующую резолюцию: «Парижская группа социалистов-революционеров, глубоко потрясенная провалом Северного боевого летучего отряда, этой беспримерной катастрофой, стоившей жизни многих ценных товарищей; находя, что вся совокупность обстоятельств наводит на мысль о том, что провал был вероятно результатом систематической провокации, давно быть может свившей себе гнездо внутри партии; сознавая весь ужас постигшего партию несчастья и весь ужас того положения, которое создается для партии до тех пор, покамест дело не выяснено, сети провокации не распутаны и зло не вырвано с корнем, – высказывает ввиду всего этого самое горячее пожелание, чтобы центральный комитет, все партийные организации и партийные работники употребили все свои силы и всю свою энергию для неотложного расследования причин провала в целях скорейшего избавления партии в настоящий критический момент от возможного источника гибели и разрушения.

Настоящую резолюцию довести до сведения центрального комитета и сообщить заграничным группам, равно как и предложить областному заграничному комитету напечатать эту резолюцию в своих «Известиях».

На том же собрании была избрана «конспиративная комиссия» для собирания всех сведений, могущих обнаружить провокацию. Комиссия эта, состоявшая из Агафонова, Гнатовского и Юделевско-го, работала совместно с Бурцевым, который начал подозревать Азефа еще в 1907 году. Бурцеву много помог Бакай как своими сведениями о провокации вообще, так и специально об Азефе, которого он знал как провокатора только под охранными кличками «Виноградова» и «Раскина».

Слухи о провокации Азефа были так сильны, что центральный комитет начал весной в России сам расследовать их, а затем за границей была создана «комиссия по поводу слухов о провокации». Она состояла из Натансона (члена ц. к.), Бунакова и Бензинова. Центральный комитет и эта комиссия вполне реабилитировали Азефа.

Еще в апреле 1908 года одно дело, «которое для партии имело первостепенное значение…», вследствие целого ряда недоразумений было доложено ц. к., который передал его Азефу (Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, страницы 33 и 34).

Весной 1908 года П. Я. Рысс открыто заявлял в Париже о про-вокаторстве Азефа. В июне, пишет Рысс, ц. к. заявил мне, что «намерен привлечь меня к суду за распространяемые слухи о «некоем лице» и предлагал мне представить ц. к. документы о провокатор-стве «этого лица». «Не питая никакого доверия» к центральному комитету, я ему никаких данных дать не пожелал, но заявил, что охотно пойду на суд». Ц. к. к суду Рысса не привлек («Былое», № 9, 10, Париж).

В августе 1908 года состоялась в Лондоне конференция партии соц. – рев. Азеф не только присутствовал на этой конференции как полноправный член, но и требовал на ней, чтобы ц. к. вынес бы заграничному представителю партии соц. – рев. строгое порицание за противодействие видам «боевых организаций».

Суд над Бурцевым

После Лондонской конференции центральный комитет решает наконец покончить раз и навсегда с обвинениями Азефа в провокациях с привлечением Бурцева к товарищескому суду.

Но проходит более месяца после этого решения, а Бурцева все не привлекали. За это время ему удалось получить свидетельство Лопухина, что Азеф действительно был агентом Департамента полиции.

Тогда Бурцев дал набрать свое письмо и корректуру его отправил в центральный комитет; в письме этом он говорит, что больше года уже обвиняет Азефа в злостном провокаторстве, что все попытки его убедить в этом центральный комитет были бесплодны, и потому он теперь гласно за своей подписью берет на себя страшную ответственность обвинения в провокаторстве одного из самых видных деятелей партии соц. – рев. Кончает Бурцев письмо словами: «О деятельности Азефа и его руководителей мы много и часто будем говорить на страницах «Былого».

«Центральный комитет не придал значения этому заявлению (посланному Бурцевым ц. к. в корректуре. – В. А.). Возвращая Бурцеву этот документ, товарищ Ц. (Савинков. – В. А.), который уже знал от Бурцева о подтверждении Лопухиным предательства Азефа, сказал: «Азеф и партия – одно и то же! У нас от Азефа нет секретов, и потому мы Вам возвращаем эту прокламацию. Действуйте как хотите» (Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, страницы 81 и 82).

Бурцев, посылая корректуру своего заявления, приписал между прочим, что «разумеется, это заявление не должно быть известно Азефу и тем, кто ему может о нем передать» (Заключение судебноследственной комиссии по делу Азефа, страница 81).

Но все же суд над Бурцевым наконец состоялся.

Судьями были: Г. Лопатин, П. Кропоткин и В. Фигнер. Перед судом Азеф написал Савинкову письмо, в котором стремился оправдаться во всех возводимых на него обвинениях самыми примитивными доказательствами и самым грубым образом, делая вид, что он хочет суда над Бурцевым, а в сущности же старался отказаться от него и склонить к этому других.

Но есть в этом письме одно интересное место. Азеф признается, что он по делу всего один раз был в Варшаве у одного господина по поручению М. Гоца по вопросу транспорта литературы; «но этот господин мне сказал, что он ничего не знает и не ведает – выпучил глаза только». Этим Азеф хочет опровергнуть Бакая, который говорил, что в начале 1904 года (когда и Гоц следовательно был жив) в варшавское охранное отделение пришел приказ снять местных филеров у дома инженера X. Бакай затем узнал, что важный провокатор у соц. – рев. Раскин должен был посетить этого инженера – члена п.-п.-с., а Бурцев затем узнал и фамилию этого инженера и то, что последний сразу принял Азефа за провокатора, и несмотря на прекрасные рекомендации от соц. – рев. не захотел с ним иметь дела, сказав Азефу, что тот ошибся и пришел видимо не к тому, к кому хотел. Азеф как раз это и говорит в письме к Савинкову, хотя и другими словами.

На суде над Бурцевым[51]51
  Берем из «письма В. Л. Бурцева к члену конспиративной комиссии Липину», напечатанному в № 5 «Революционной мысли», Париж, июнь, 1909 год.


[Закрыть], происходившем в Париже в октябре 1908 года, центральный комитет представил дело так, как будто обвинителем Азефа является только Бурцев, «когда такого рода обвинения делались многими лицами, и обращались к представителям центра». Обвинения этих лиц «заключали в себе не только общие указания на несомненное присутствие провокатора в центре, но и прямые указания лично на Азефа».

Дело об убийстве Гапона[52]52
  См. «Дело Гапона» Рутенберга, № 11,12, «Былое», Париж, 1909 год.


[Закрыть] и предательская роль Азефа в этом деле по отношению к Рутенбергу на суде не рассматривались, а были упомянуты только вскользь, между тем «ложь и двойная игра в этом – деле была даже не особенно хорошо прикрыта…». «Главным аргументом за Азефа было указание на его безумную смелость», на его личное участие в покушениях; между тем как представителям центрального комитета – Чернову, Натансону и Савинкову, дававшими суду эти сведения, было хорошо известно, что Азефа не только на месте покушения, но и в том городе, где совершалось покушение, никогда не было. Единственный раз, когда он был недалеко от места покушения, – в булочной Филиппова в Москве во время покушения на Дубасова, да и то потому, что был уверен, что оно не удастся, так как он расставил на пути Дубасова людей с пустыми руками. Все это было известно центральному комитету. Саратовское письмо-показание саратовского охранника об Азефе, о котором мы говорили выше, на суде упоминалось «поверхностно, лишь между прочим как одна, белыми нитками сшитая проделка Департамента полиции, не заслуживающая внимания… Объяснение провалов вроде арестов «Карпа» (Трауберга. – В. А.), а потом Лебединцева с товарищами делалось неверно, – решительно без всяких оснований судом отвергалась возможность имеющихся у моих обвинителей фактов, показывавших полную возможность для Азефа выдачи этих дел, как на самом деле и происходило». Личность Азефа представителем центрального комитета была изображена в виде «мягкого, с отзывчивой душой, скромно живущего семьянина, хорошего товарища»; между тем личность Азефа предстала бы совсем другой, если бы было сообщено все, что о нем было известно.

Вообще многое, говорившее против Азефа, суду не сообщалось, хотя было хорошо известно представителям центрального комитета на суде (письмо Бурцева к Липину).

На суд Азеф не пожелал явиться.

На суде Бурцев объявил, что и Лопухин, бывший директором Департамента полиции с 1902 года по 1905 год, подтвердил ему, что Азеф провокатор.

Но даже и в этом, казалось более чем достаточном и авторитетном показании о провокаторстве Азефа, центральный комитет расположен был видеть «полицейскую интригу», «слепым орудием которого являлся по их мнению Бурцев» (Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, страница 85).

Суд постановил проверить показание Бурцева о Лопухине.

Все, что происходило на суде, представителем центрального комитета докладывалось в заседаниях центрального комитета, «и Азеф как полноправный член центрального комитета присутствовал на этих заседаниях» (Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, страница 85).

Исключение было сделано только относительно сведений Лопухина, говорится в Заключении судебно-следственной комиссии по делу Азефа.

Но все же Азефу стало известно и показание Лопухина, и он 11 ноября 1908 года явился к Лопухину на дом с требованием не подтверждать ни суду над Бурцевым, ни кому бы то ни было, присланному от партии с.-p., о том, что он, Азеф, действительно провокатор. Затем 21 ноября явился к Лопухину начальник петербургского охранного отделения Герасимов с тем же требованием и с письмом Азефа, еще раз повторявшим то же.

После этих двух визитов Лопухин счел себя вынужденным написать три письма: министру внутренних дел Столыпину, товарищу министра внутренних дел Макарову и директору Департамента полиции Трусевичу, а затем копии передал двум своим знакомым с просьбой, чтобы в случае, если он будет убит, – послать эти копии судебным властям. В этих письмах Лопухин называл Азефа агентом Департамента полиции и рассказывал о посещении его Азефом и Герасимовым с требованиями отрицать принадлежность Азефа к Департаменту полиции (обвинительный акт по делу Лопухина).

Обо всем этом широко распространилось в адвокатских и других кругах петербургского общества.

Защищать Азефа дальше было невозможно.

Заметим, что Азефа не было в Париже целых десять дней, и никто из центрального комитета не знал об этом. Когда же узнали, то Азеф объяснил, что он был в Берлине и показал счет одной тамошней гостиницы, но не мог даже описать своей комнаты.

8 января (нов. ст.) 1909 года Азеф был объявлен партией соци-ал. – револ. провокатором.

Когда стало известно, что центральный комитет партии с.-р. наконец убедился в том, что Азеф провокатор, Бурцев с радостью прибежал сообщить это «конспиративной комиссии парижской группы партии с.-p.». Тогда же Бурцеву было заявлено для передачи центральному комитету, что в парижской группе есть лица, которые уже заявили о своем желании убить Азефа. Бурцев немедленно отправился передать это центральному комитету, но вернулся он оттуда с ответом, что ц. к. просит ничего не предпринимать, так как они сами это сделают и лучше, чем члены парижской группы, не знающие образа жизни и привычек Азефа. «Вы нам его только спугнете», – было заявлено по словам Бурцева центральным комитетом. Кроме того, было сказано, что приняты все меры (и внутренняя и наружная слежки), чтобы Азеф не мог бежать.