Текст книги "Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г (СИ)"

Автор книги: Валера Корносенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Ровно в восемь утра под окном остановился тот самый черный автомобиль. На этот раз из него вышел только один человек, не тот, что вчера. Он молча взял мой рюкзак, кивнул девушкам, стоявшим в дверях, и открыл мне дверцу.

Обниматься было некогда. Мы просто посмотрели друг на друга – долгим, понимающим взглядом.

– Возвращайся, Ань, – тихо сказала Соня.

– Обязательно, – выдохнула я и села в машину.

Мы поехали не в аэропорт, а на какую-то военную базу со взлетно-посадочной полосой на окраине города. Там, в клубах утреннего тумана, стоял небольшой, но грозного вида служебный самолет.

Рядом, закутавшись в плащ, несмотря на прохладу, стоял Виноградов.

– Контракт, – он протянул мне толстую папку, даже не поздоровавшись. – Подписывайте. Все ваши условия. Неприкосновенность, статус, оплата.

– Каким образом в таких условиях? – я посмотрела на него растерянно.

Тот лишь пожал плечами.

Я бегло просмотрела документы. Да что так увидишь навесу, на ветру… Вроде бы все было так, как мы договаривались. Я поставила подпись, чувствуя, как ручка выводит жирную черту под моей прежней жизнью, перечеркивая все наивное, доброе, светлое, что еще в ней оставалось.

– Команда уже на борту, – сказал Виноградов, сам забирая три экземпляра и оставляя мне один. – Вы последняя.

Я поднялась по трапу. В салоне самолета, рассчитанном на пару десятков человек, сидело человек семь. Все – с каменными, непроницаемыми лицами. Военные. Ученые. Охранники. Я почувствовала на себе их тяжелые, оценивающие взгляды.

Белая ворона.

Неизвестная переменная.

Снова.

Среди людей в серой одежде выделялись двое.

Мужчина был высок и худощав, словно его тело состояло из одних углов. Его лицо, бледное и вытянутое, напоминало лик средневекового святого с иконы – аскетичное, с огромными, слишком большими глазами и крупными чертами лица. Он был одет в поношенное, но чистое пальто, нелепо смотрящееся в казенной обстановке. Его длинные пальцы беспокойно перебирали четки из темного дерева. Он не смотрел на камень – он смотрел куда-то сквозь него, и его губы беззвучно шевелились.

Женщина была его полной противоположностью. Невысокая, пышнотелая, она была закутана в цветастую цыганскую шаль, с которой свисали десятки амулетов – от христианских крестов до костей и сушеных трав. Ее волосы, черные как смоль, были заплетены в сложную косу, седеющую у висков. Лицо ее было испещрено морщинами, но глаза… глаза были молодыми, острыми и невероятно уставшими. Она смотрела прямо на камень, и ее рука сжимала амулет в виде глаза, белевшего у нее на ладони.

– Экстрасенсы, – без всяких предисловий бросил Виноградов, все еще находясь под начальным воздействием камня, но его голос на какой-то миг вернул себе резкость. – Ирина Марковна и Серафим. Ваши коллеги по несчастью.

Я коротко кивнула и прошла к свободному креслу у иллюминатора и пристегнулась, глядя на прощание на уходящий в туман родной город.

Последним на борт поднялся широкоплечий мужчина в камуфляже. Дверь закрылась. Двигатели взревели, и самолет покатил по взлетной полосе.

Полет занял несколько часов. Я пыталась медитировать, выстраивая в уме свой щит, повторяя про себя наставления Сенсея. Но это давалось с трудом.

Чужеродная пульсация, которую я впервые ощутила на фотографии, теперь была слышна четче. Она была где-то впереди.

И она ждала.

Нам приказали надеть защитные костюмы и респираторы еще в воздухе. Вид из иллюминатора сменился на унылый, серо-зеленый пейзаж: бесконечные леса, заброшенные поля, изредка – почерневшие остовы зданий. Мы приземлились на посадочной полосе в Чернобыле.

Воздух, даже внутри самолета, показался густым и тяжелым. Выйдя наружу, я почувствовала знакомый, но усиленный в разы холодок аномалии. Он витал повсюду, но источник был один – оттуда, со стороны Припяти.

Нас ждал бронированный УАЗик. Водитель, суровый мужчина с нашивкой «РАДИАЦИОННЫЙ КОНТРОЛЬ», молча указал мне на место. Виноградов сел рядом.

– Объект в пяти километрах отсюда, в одном из разрушенных корпусов института, – коротко проинформировал он, когда мы тронулись. – Зона оцеплена. Уровень радиации в норме, если не считать… собственного излучения объекта. Наши датчики отказывают в непосредственной близости. С чем именно мы имеем дело – покажет ваше… чутье.

Мы ехали по мертвому городу. Пустые глазницы окон, проросшие сквозь асфальт деревья, детская карусель, застывшая на пол-оборота.

Давление аномалии нарастало с каждым метром. Оно было похоже на низкочастотный гул, который ощущаешь не ушами, а всеми клетками тела.

Наконец, мы остановились у полуразрушенного здания из серого бетона. Вокруг него было установлено двойное кольцо оцепления из военных и людей в химзащите. От самого здания веяло таким леденящим холодом, что, казалось, воздух вокруг него должен кристаллизоваться.

– Готовы? – Виноградов посмотрел на меня.

Я глубоко вдохнула, закрыла глаза на секунду и нащупала внутри себя тот самый стержень – свое достоинство, свою волю. Я почувствовала, как вокруг моего сознания с мягким щелчком смыкается невидимый купол. Щит был на месте.

– Готова, – кивнула я и вышла из машины.

Меня провели через кордоны. Солдаты смотрели на меня с нескрываемым любопытством и недоверием.

– Дальше вы идете одна. Вот карта, – мне впихнули в руки какой-то сложенный клочок бумаги.

Но в рукавицах защитного костюма это выглядело так нелепо. Этими перчатками я бы даже не смогла себя почесать, не то, что справиться с листом бумаги. Я вернула карту и пошла внутрь.

Мне не нужны были координаты. Я чувствовала мощь излучения внеземной энергии каждой мурашкой на теле.

Внутри здания царил полумрак. Воздух был пыльным и пах озоном, как после грозы.

Я шла по длинному коридору, и с каждым шагом гул нарастал. Он был уже не просто ощущением – он начинал звучать в ушах, навязчиво и противно.

И тогда я его увидела.

В конце коридора, в бывшем холле, было расчищено пространство. И там, на бетонном полу, лежал ОН.

Камень. Тот самый, с фотографии. Но вживую он был в тысячу раз страшнее. Он был не просто черным. Он был чернотой, поглощающей свет. Его прожилки не просто сверкали – они медленно, почти незаметно пульсировали, как вены на темном теле. Он не лежал – он покоился. И в этом покое была мощь, несоизмеримая с его размерами.

Я остановилась в десятках метрах от него, чувствуя, как мой щит трещит под напором исходящего от камня ментального давления. Он не атаковал. Он просто… существовал. И его существование было вызовом всему живому.

– Ну что там? – тихо спросил Виноградов, стоя позади меня.

– Шли бы вы отсюда. Для вас это крайне опасно.

Но мужчина меня и не думал слушать. Безумец…

Я закрыла глаза, отключив визуальный ряд, и всей кожей, всей душой прислушалась к объекту.

И ОН… ответил.

Это не было словом или мыслью. Это был чистый, безразличный, всепроникающий запрос, вложенный прямо в мое сознание.

Анализ… Биологический носитель… Психический потенциал… достаточен… Интеграция?..

Я резко открыла глаза и отшатнулась, налетев на Виноградова.

– Что? Что с ним? – его лицо исказилось от напряжения.

– Оно… оно меня видит, – прошептала я, чувствуя, как дрожь пробивается сквозь щит. – Оно не просто изучает среду. Оно ищет… носитель. Подходящее сознание. Для… интеграции. Первый погибший был слишком примитивен. Второй… не выдержал перезаписи. Оно ищет кого-то сильнее.

Я посмотрела на Виноградова, и в его глазах я увидела то, чего боялась больше всего. Не страх. Не ужас. А холодный, расчетливый интерес.

– Значит, – медленно произнес он, – оно не уничтожает. Оно… отбирает. Совершенствует.

В его взгляде читалась нечеловеческая логика: если нельзя уничтожить угрозу, можно ли ее использовать?

И в этот момент низкочастотный гул внезапно смолк. Тишина оказалась оглушительной. И в этой тишине я почувствовала нечто новое. Легкое, едва уловимое изменение в излучении камня. Оно сместилось. Сфокусировалось.

И медленно, неумолимо, направилось прямо на Виноградова.

Он ничего не почувствовал. Он все еще смотрел на камень с видом первооткрывателя.

Но я-то чувствовала. Камень нашел новый, гораздо более доступный объект для своего «анализа». Объект с холодным, острым, амбициозным умом. Идеальный кандидат.

– Михаил… – хрипло выкрикнула я. – Отойдите. Сейчас же.

Он обернулся ко мне нахмурившись.

– Что еще…

Я видела, как от эманации камня словно вытянулся длинный, тонкий щуп, и впился в лоб Виноградову.

Тот он не договорил. Его глаза внезапно остекленели. Он замер, уставившись в пустоту, его рот приоткрылся.

– Какие… возможности… – прошептал он, и в его голосе уже не было ничего человеческого. Только голод. Голод власти.

Камень переключился на него. И Виноградов даже не сопротивлялся. Он был очарован.

Я осталась одна. Одна со своим хрупким щитом перед пробуждающимся чудовищем и человеком, который вот-вот должен был превратиться в его орудие.

Я стояла, чувствуя, как ледяная волна от камня накатывает на мой щит, когда позади послышались шаги. Я обернулась.

В проеме коридора стояли двое. Те самые двое, которых я мельком видела в самолете, но не успела толком разглядеть. Теперь я увидела их во всех подробностях, и картина была… тревожной.

От каждого исходила сияющая аура. Нечета моей! Мощное, насыщенное свечение. Тогда как мой щит лишь еле-еле фонил концентрацией моей внутренней силы.

Ирина Марковна резко, словно от ожога, отвела руку с амулетом и повернулась к Виноградову. Ее лицо исказилось от отвращения и страха.

– Нет, – хрипло сказала она. – Это – смерть. Я не пойду туда. Ни за какие деньги.

Серафим просто покачал головой, его большие глаза наполнились бездонной скорбью.

– Тварь бездушная… Ангел тьмы… Она поет песнь погибели. Я не могу слушать эту песнь. Мне моя душа дорога.

Я подбежала к Виноградову и схватила этот щуп, запустив в руку сгусток чистой силы, словно выжигая эту нить.

Та, словно обожженная, резко сократилась и втянулась обратно в камень.

Виноградов же, медленно проморгался и повернулся к экстрасенсам. В его глазах, еще минуту назад завороженных, запеклась ярость. Камень, казалось, отступил, позволив ему сыграть свою роль.

– Вы отказываетесь? – его голос стал тихим и опасным. – После всего, что видели? После подписанных документов?

– Мы видели призраков и останки грехов человеческих, – прошептал Серафим. – А это… это не от мира сего. Оно не имеет души, с ним нельзя говорить. Его можно только уничтожить, но не нам, грешным.

– Найти решение – это наша задача! – прошипел Виноградов. – Но для этого нужны данные! А вы, «специалисты», трусливо отворачиваетесь при первом же серьезном вызове! Сканируйте его!

Он резко шагнул ко мне, и его пальцы впились мне в плечо.

– А ты? Тоже откажешься? Вспомни, Котова. Вспомни, зачем ты здесь. Это не игра с бубнами на шоу. Это долг. Твой долг перед страной, которая дает тебе шанс искупить свою вину. Твой фильм сеет панику. А эта… штука… – он бросил взгляд на камень, – может уничтожить все. Ты хочешь, чтобы твои подруги, твой Сенсей, весь этот хрупкий мир, о котором ты так трогательно рассуждала, превратились в прах? Или в таких же одержимых, как те двое несчастных?

Его слова, как раскаленные иглы, впивались в самое сердце. Он играл на моих самых больных струнах – на чувстве вины за фильм, на страхе за близких, на том самом долге, который я сама для себя определила. Я посмотрела на Ирину Марковну и Серафима. Они стояли, отвернувшись, уходя в себя, в свои молитвы и амулеты. Они сдались. Они признали свое поражение.

А я – нет.

Я глубоко вдохнула, чувствуя, как щит внутри меня закаляется не от силы, а от необходимости. От долга.

– Я не отказываюсь, – тихо, но четко сказала я. – Я иду.

Виноградов удовлетворенно хмыкнул и отпустил мое плечо.

– Наконец-то адекватный человек. – Он бросил презрительный взгляд на двух медиумов. – Ждите здесь. И молитесь, чтобы у нее получилось то, на что у вас не хватило духа.

Мы пошли вперед, оставив их в полумраке коридора. С каждым шагом давление нарастало. Воздух становился гуще, гул возвращался, но теперь он был не просто шумом – в нем слышалось что-то похожее на шепот. На множественный, бездушный шепот.

– Стойте здесь или умрете, – резко предупредила я Виноградова.

Но было неясно, послушает ли он меня.

Я прошла еще метров пять. Мой щит трещал по швам.

Холод пробирал до костей, несмотря ни на какой защитный костюм. Разило так, что меня слегка покачивало от мощи исходящей от камня энергии.

– Еще ближе, – потребовал Виноградов, его глаза снова загорелись тем самым странным огнем. Камень снова вышел на связь, и вновь его мишенью был Виноградов, как менее опасный.

– Нет, – я уперлась. Чувство самосохранения кричало во мне. – Дальше нельзя. Я чувствую… порог. Если мы переступим, ОН не отпустит.

– Чушь! – его голос прозвучал резко, почти истерично. – Он показывает мне… такие вещи! Возможности! Он не враг, он… инструмент! Нужно только понять, как им пользоваться! Иди!

– Нет!

Виноградов резко развернулся. Его лицо, обычно холодное и собранное, было искажено гримасой одержимости. В его глазах не было ни капли здравого смысла – только фанатичный блеск. Он сунул руку в карман и через мгновение его пальцы сжимали рукоять компактного пистолета. Дуло смотрело прямо на меня.

– Я сказал – иди! – он прошипел, и слюна брызнула из уголка его рта. – Или твои подруги и твой старый учитель очень скоро попадут в поле зрения моих коллег. По самым неприятным статьям. Иди, Котова! Сделай то, зачем тебя сюда привезли! Получи данные!

Я застыла, глядя в черное дуло. Страх сдавил горло. Но странным образом, эта прямая, физическая угроза заставила мой ум проясниться. Камень давил ментально, Виноградов – физически. Я была между молотом и наковальней.

И в этот момент я поняла. Поняла, что идти дальше – значит не просто рискнуть собой. Это значит дать камню то, чего он хочет – близкий контакт с мощным пси-потенциалом. Моим. А возможно, и одержимым разумом Виноградова, который он сможет использовать как проводник.

Но не идти… Пистолет в руке безумца был не менее реален.

Я медленно, очень медленно кивнула.

– Хорошо. Я иду.

Сделав шаг вперед, я почувствовала, как невидимая граница пройдена. Шепот в ушах превратился в навязчивый, вкрадчивый голос, который начал нашептывать что-то на древнем, забытом языке моей собственной души. А Виноградов, с пистолетом в дрожащей руке, шагал за мной, его взгляд был прикован к черному камню, как взгляд мотылька – к пламени.

Глава 31

Шаг. Еще шаг. Каждый давался с неимоверным усилием, будто я шла не по бетонному полу, а против течения вязкой, густой смолы. Воздух звенел. Нет, звенело что-то внутри моего черепа – высокочастотный, пронзительный звук, под который встраивался тот самый бездушный шепот.

… одинока… ты так одинока… откройся… мы дадим силу… мы покажем путь…

Это были не слова. Это были концепции, вложенные прямо в сознание, облеченные в образы моего же одиночества после пробуждения в чужом теле, страха быть не той, неуверенности в своих силах. Камень сканировал мою память, мои страхи, и использовал их как ключи к моей защите.

Мой щит трещал, как тонкий лед. Я чувствовала, как холодные щупальца чужого разума скользят по его границам, ища трещину. Любую слабину.

– Что ты чувствуешь? – голос Виноградова прозвучал прямо у моего уха, заставляя вздрогнуть. Он дышал тяжело и прерывисто. – Говори! Он… он показывает мне города будущего, технологии! Энергию! Скажи, что ты видишь!

Он не понимал. Ему показывали фейерверк возможностей, а ко мне в душу лили токсичные отходы моих же сомнений.

– Он… лжет… – выдохнула я, едва двигая губами. – Он… играет на твоих амбициях…

– Молчи! – он грубо толкнул меня дулом пистолета в спину. – Ты просто не способна понять его величие! Иди!

Мы были уже в пяти метрах от камня. Его черная поверхность теперь казалась живой, словно миллионы черных уродливых ртов, дышащих пустотой. Прожилки пульсировали в такт моему учащенному дыханию и рваному сердцебиению, словно подстраиваясь под него.

И тут шепот сменился. Он стал настойчивее, жестче.

… слаба… твой щит – соломинка… учитель твой обманул… он хотел твою силу для себя… подруги смеются за твоей спиной… никто не любит… никто… откройся… и мы сделаем тебя сильной… по-настоящему… все будут любить лишь одну тебя… поклоняться тебе… боготворить…

Картинки всплывали перед внутренним взором: Сенсей, снимающий с меня энергию во время тренировки; Рита и Соня, хихикающие ночью на кухне над моей неуклюжестью в новой жизни.

Это была ложь!

Грязная, отвратительная ложь, но она била точно в цель, в мои самые потаенные страхи быть не принятой, быть использованной.

Я зажмурилась, пытаясь отгородиться, найти свой якорь – то самое чувство собственного достоинства. Но оно просто тонуло в этом ядовитом потоке.

– Довольно игр, Котова! – крикнул Виноградов. Его терпение лопнуло. – Контакт! Установи с ним контакт! Спроси, чего он хочет!

Он с силой толкнул меня вперед.

Я сделала последний шаг и оказалась в метре от черной поверхности. Гул стал оглушительным. Шепот превратился в навязчивый голос, звучащий прямо в голове.

И в этот момент щит – тот самый, что с таким трудом выстроил Сенсей, – треснул!

Не с грохотом, а с тихим, жалобным хрустом, который отозвался болью во всем моем существе. И холодные щупальца чужого разума проникли внутрь.

Боль была не физической. Это было чувство тотального, абсолютного нарушения. Чужое сознание копошилось в моих мыслях, в моих воспоминаниях, сдирая с них покровы, как с луковицы.

Я закричала. Беззвучно, внутри себя. И крик мой выворачивал меня нутром наружу…

И в этот миг абсолютного отчаяния, когда моя воля была почти сломлена, я увидела его. Не картинку, не воспоминание. Я почувствовала его.

Сенсея.

Не того, который мог бы меня обмануть, а того, который ночь напролет стоял рядом, выжигая своей волей мой щит. Его усталое, сосредоточенное лицо. Его голос: «Доверяй только своему якорю».

И якорь нашелся. Не чувство собственного достоинства. Нечто более простое и более мощное.

Любовь.

Любовь к жизни, которую мне подарили во второй раз. Любовь к Ритке и Соне, которые ждали меня дома. Любовь к Сенсею, который верил в меня. Любовь к этому хрупкому, несовершенному, но такому дорогому миру, который я поклялась защитить.

Это была не эмоция. Это была сила. Древняя, как сама Вселенная.

Я открыла глаза. Боль и страх отступили, сменились ледяной, кристальной яростью.

– Убирайся, – прошипела я. И это было обращено не к Виноградову.

Я собрала всю свою силу, всю свою волю, всю свою ЛЮБОВЬ в один сжатый комок и с силой вытолкнула из себя чужое присутствие.

Это было похоже на тихий взрыв. Невидимая волна отбросила меня на шаг назад. Гул и шепот прекратились так внезапно, что в ушах возникла оглушительная тишина.

Черный камень… не дрогнул. Но его пульсация на мгновение замерла, словно в недоумении.

– Что ты сделала⁈ – завопил Виноградов. Его лицо исказила ярость. Видение будущей власти, которое транслировал ему камень, исчезло. – Ты все испортила!

Он направил на меня пистолет, его палец белел на спусковом крючке.

– Я прикончу тебя, дрянь…

Он не договорил.

Из темноты коридора, словно из-под земли, выросла высокая худая фигура. Это был Серафим. Его лицо было бледным и абсолютно спокойным. В его больших глазах горел странный огонь – не безумия, а решимости.

– Не поднимай руку на дщерь Божию, окаянный, – произнес он тихим, но звенящим голосом.

И он бросился между мной и Виноградовым.

Раздался оглушительный хлопок выстрела в замкнутом пространстве.

Серафим вздрогнул, сделал шаг назад, но не упал. На его поношенном пальто, прямо над сердцем, расплывалось алое пятно.

– Нет! – крикнула я.

Но Серафим обернулся ко мне. На его губах играла удивительно светлая, почти детская улыбка.

– Не плачь, сестрица… Мой долг… – прошептал он. – Он звал… а я не пошел… Теперь… искупление…

Его глаза потухли. Он медленно, как подкошенный колос, осел на пол.

Я в диком ужасе уставилась на Виноградова.

Виноградов застыл с дымящимся пистолетом в руке, глядя на тело Серафима с недоумением, словно не понимая, что произошло.

А в наступившей тишине снова послышался шепот. Только на этот раз он был направлен не на меня. Он был направлен на него. На Виноградова, который только что совершил акт насилия, чья воля была ослаблена шоком и яростью.

… они мешают… они слабы… ты силен… возьми то, что твое по праву… стань проводником… стань богом…

Глаза Виноградова снова остекленели. Но на этот раз в них не было завороженности. В них была адская жажда. Абсолютная, всепоглощающая.

Он медленно повернулся к черному камню и сделал шаг к нему, протянув руку.

– Да… – прошептал он. – Мое… по праву…

Я поняла, что должно произойти. Интеграция. Камень нашел своего идеального носителя – амбициозного, безжалостного и теперь абсолютно беззащитного перед его чарами.

Я не могла этого допустить.

Не думая о последствиях, не думая о пистолете, я рванулась вперед. Не к Виноградову. К камню.

И из последних сил, крича от напряжения, я накрыла его своим телом, прижавшись к леденящей, пульсирующей поверхности, пытаясь отгородить его от Виноградова своим собственным, надломленным, но все еще живым щитом.

Мир взорвался болью и светом.

Боль была вселенской.

Она не шла от тела – тело онемело в тот же миг. Это была агония души, разрываемой на атомы. Чернота камня впивалась в меня не физически, а ментально, как миллиард ледяных игл, пронзающих сознание. Он не пытался больше обманывать или соблазнять.

Теперь он просто поглощал.

… сопротивление бесполезно… стань частью… стань всем…

Виноградов застыл в шаге от меня, его протянутая рука дрожала. Искаженное лицо отражало внутреннюю битву – остатки воли боролись с всепоглощающим зовом камня.

– Долой… – прохрипел он, пытаясь отступить, но его ноги не слушались. – Дай… дай мне…

Я чувствовала, как моя индивидуальность, мои воспоминания, сама суть того, кем я была, растворяются в этом ледяном, обезличном океане. Аня Котова… девочка с YouTube… остров… подруги… Сенсей… все это превращалось в бледные тени, готовые угаснуть.

И в этот последний миг, на самом дне небытия, я нашла его. Не якорь. Не щит. Нечто более простое. Последний, неистребимый инстинкт жизни, вложенный в каждое живое существо. Инстинкт, который заставляет птенца пробивать скорлупу, или семя пробивать росток из-под асфальта.

Я не стала сопротивляться потоку. Не стала выстраивать стены. Я просто… СЖАЛАСЬ. Вся моя воля, вся моя любовь, вся моя боль собралась в одну микроскопическую, невероятно плотную точку. Якорь, ставший алмазом в сердце бури.

И я его ТОЛКНУЛА навстречу черному цунами.

Я вытолкнула из себя не силу, не энергию в привычном понимании. Я вытолкнула само понятие ЖИЗНИ. Ее хрупкость и ее несгибаемость. Ее теплоту против его ледяного безразличия.

Раздался звук, которого не должно было быть – негромкий, словно лопнул огромный мыльный пузырь. Но он отозвался во всем окружающем существе, сотрясая реальность.

Черная поверхность камня неистово заколебалась. Пульсация прожилок сбилась с ритма, превратившись в хаотичные вспышки. Мне показалось, я услышала… визг. Нечеловеческий, полный ярости и боли визг разъяренного механизма, столкнувшегося с чем-то, чего нет в его логике.

Виноградов, словно получив удар током, отшатнулся и рухнул на колени, охватив голову руками.

А я… я почувствовала, как связь обрывается. Ледяные иглы выдернулись из моего сознания, оставив после себя жгучую, кровоточащую пустоту. Я откатилась от камня, едва успевая наполнять легкие воздухом, которого не хватало несколько секунд, длящихся вечность.

Лежа на холодном бетоне, я видела, как камень медленно возвращается в свое исходное состояние. Но что-то изменилось. Его чернота казалась теперь менее глубокой, пульсация – более вялой. Атака стоила ему сил. Ненадолго. Но этого хватило.

– Что… что ты сделала? – хриплый шепот донесся от Виноградова. Он смотрел на меня, и в его глазах не было ни одержимости, ни ярости. Был животный, первобытный ужас. Ужас человека, заглянувшего в бездну и едва не свалившегося в нее. – Он… он в меня… залезал…

Я попыталась встать, но тело не слушалось. Все силы были исчерпаны.

В этот момент в проеме коридора, поднимая клубы пыли, возникла Ирина Марковна. Ее цыганское платье было в пыли, амулеты звенели. Она бросила взгляд на тело Серафима, на Виноградова, на меня, и наконец – на камень. Ее лицо стало жестким.

– Встань, девочка, – ее голос прозвучал как удар хлыста. – Он еще жив. И он не простит тебе этого.

Она имела в виду не Виноградова.

С трудом поднявшись на локти, я увидела, что пульсация камня действительно становилась ровнее. Он восстанавливался.

– Надо… уходить… – прошептала я.

– Уже бегут, – кивнула Ирина Марковна, прислушиваясь к чему-то. Со стороны входа послышались крики, тяжелые шаги.

Выстрел поднял тревогу.

Первыми ворвались двое солдат с автоматами. Их взгляды метались от тела Серафима до нас с Виноградовым.

– Все живы? Что произошло? – крикнул один из них.

Виноградов, все еще сидя на полу, беззвучно замотал головой. Он был в шоке.

– Произошло то, чего и следовало ожидать, когда лезут в дела, им непосильные, – холодно бросила Ирина Марковна. – Один мертв. Двое – на грани. Этот объект… – она показала пальцем на камень, – должен быть немедленно изолирован. Полностью. Никаких контактов. Иначе будет хуже.

Солдаты переглянулись. Они были готовы к радиации, к диверсантам, но не к этому.

– Эвакуируйте их, – приказала я, едва шевеля губами. – И… увезите его отсюда. – Я кивнула на Виноградова.

Меня подхватили под руки и потащили к выходу. Последнее, что я увидела, прежде чем меня вынесли из проклятого холла, по телу камня пошли завихрения. И я знала – это затишье перед чем-то действительно страшным.

Мы разбудили спящего зверя. И теперь он знал наш запах.

На улице, залитой слепящим дневным светом, я рухнула на траву, не в силах сделать ни шагу. Рядом, на носилках, уносили Виноградова. Он лежал с открытыми глазами, уставившись в небо, и беззвучно шептал одно и то же слово:

– Возможности… возможности… возможности…

Ирина Марковна стояла рядом, глядя на здание мрачным, знающим взглядом.

– Он не оправится, – сказала она без всяких эмоций. – Разум выжжен. Осталось только эхо.

Потом она посмотрела на меня.

– А ты… выжила. Удивительно. Что ты сделала там, в конце?

Я закрыла глаза, чувствуя, как слезы текут по вискам, смешиваясь с пылью и потом.

– Я просто… захотела жить, – прошептала я. – Сильнее, чем он хотел меня поглотить.

Она молча кивнула, и в ее усталых глазах мелькнуло нечто, похожее на уважение.

– Этого редко, но бывает достаточно. Тебе повезло.

Но я-то знала. Это была не удача. Это был выбор. Выбор, который я сделала, прижавшись к ледяной черноте, и который навсегда отделил меня от той девочки, что утром вышла из своей квартиры. Я прошла через ад и вернулась. Но часть меня навсегда осталась там, в том холодном холле, в борьбе с бездушной пустотой.

И я знала – это был только первый раунд.

Выдержу ли я главную битву?

Меня оттащили от здания и доставили во временный лагерь, развернутый в нескольких сотнях метров – палатки, генераторы, передвижные лаборатории. Воздух, который на улице казался чистым, здесь снова был густым и тяжелым, теперь – от страха и подавленной паники.

Нас с Ириной Марковной затолкали в отдельную палатку, больше похожую на военный штаб. Посреди стоял только стол и несколько складных стульев.

Виноградова увезли в другом направлении.

Не успела я перевести дух, как в палатку вошли двое – суровый полковник, которого я мельком видела при оцеплении, и щуплый, нервный человек в очках, ученый-физик по имени Дмитрий, представившийся руководителем научной группы.

– Докладывайте, – полковник уселся напротив, отбрасывая всякие церемонии. – Что там произошло? Что за выстрел? Почему мертв один из приглашенных?

Ирина Марковна, скрестив руки на груди, холодно и бесстрастно описала все: отказ идти, одержимость Виноградова, его угрозы, выстрел в Серафима и мою отчаянную попытку остановить контакт.

Полковник слушал, хмурясь. Дмитрий же, казалось, не слышал ничего, кроме описаний «аномалии».

– И что, вы утверждаете, что этот объект… обладает разумом? – переспросил он, и в его голосе слышалось не столько недоверие, сколько жадное любопытство.

– Не разумом, – хрипло сказала я, все еще чувствуя ледяной ожог в своей душе. – Он… алгоритм. Оружие. Оно сканирует, тестирует и ассимилирует. Виноградов стал для него идеальным кандидатом – умным, амбициозным и уязвимым.

– Ассимилирует? – Дмитрий оживился. – Вы можете это доказать? Каков механизм?

– Механизм? – я с труда сдержала горький смешок. – Вы хотите схему? Формулу? Его механизм – это поглощение. Он питается. И с каждым нашим контактом, с каждой попыткой его изучить, с каждой каплей страха, боли и смерти, которую мы здесь испытываем, он становится СИЛЬНЕЕ!

Я ударила кулаком по столу, отчего он грохнул. Полковник перевел на меня жесткий взгляд и подобрался.

– Вы не понимаете? – мои слова лились теперь сами, подпитанные адреналином и остатками ужаса. – Этот камень… он не просто излучает какую-то энергию. Он создает вокруг себя поле… поле абсолютной негативной, разрушительной энергии! Страх, отчаяние, агрессия, боль – все это для него как бензин! Вы чувствуете этот гнет? Этот холод, который пробивает даже сюда? Это не радиация! Это ОН! Он растет на наших страхах! На смерти Серафима! На одержимости Виноградова! На моем отчаянии!

Я перевела дух, глядя на их ошеломленные лица.

– Каждый солдат, который боится здесь стоять, каждый ученый, который сгорает от любопытства, каждый наш спор – все это подливает масла в огонь. Вы своими попытками «изучить» его только ускоряете процесс! Вы помогаете ему заряжаться!

Дмитрий снял очки и нервно протер их.

– Гипотеза о пси-воздействии, конечно, интересна, но без измерительных данных…

– К черту ваши данные! – взорвалась я. – Ваши данные уже мертвы! Ваши данные сошли с ума! Вы хотите новых? Принесите ему в жертву еще десяток людей и посмотрите, что будет! Он станет настолько сильным, что его влияние выйдет за пределы Зоны! Он начнет транслировать этот ужас, эту жажду разрушения дальше! Его нельзя изучать! Его нельзя контролировать! Его можно только УНИЧТОЖИТЬ!

– Уничтожить? – на лице Дмитрия появилась гримаса, похожая на боль. – Вы понимаете, о чем говорите? Это величайшее открытие! Возможно, внеземного происхождения! Источник неизвестной энергии!

– Источник смерти! – парировала я. – И если вы его сейчас не уничтожите, он станет источником смерти для миллионов. Он должен быть стерт в порошок, расплавлен, развеян по ветру! И сделать это нужно сейчас, пока он не оправился после контакта и не стал еще сильнее!