Текст книги "Зависимость (СИ)"
Автор книги: Валентина Титаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
– Оппа? – обращается к нему Ын Ха испуганно. – Что ты сделал?
– Думаю, нам стоит закончить на этом, прости, – увиливает брат, намереваясь открыть дверцу машины, чтобы выйти.
– Подожди, Чонгук, что ты сделал? – она останавливает его лёгким касанием руки.
– Я чуть не заставил его вернуться… – он шумно сглатывает прежде, чем продолжить. – Туда.
– Куда «туда»? – кажется, она ничего не понимает.
– Ын Ха, солнышко, давай не будем, – просит, заглядывая сестре прямо в глаза. – Тебе не стоит думать об этом.
– Поздно, Чонгук, я уже думаю об этом, – отрезает она слишком резко. – Куда вернуться? – снова спрашивает сквозь стоящий в горле ком.
– В хост-клуб, где он работал, – объясняет тихо. – Я бы назвал этот притон иначе… – продолжает, но его голос звучит словно через толщу воды: далеко, невнятно.
«Сейчас хост-клубы не те, что раньше».
Воспоминания острой болью проникали в сознание, вынуждая зажмуриться от напряжения и опустить голову.
«Знаете, платят гораздо больше, когда после ужина следует продолжение».
Чёрт возьми, это действительно было так… так оглушающе. Словно молотком по голове. Словно петля затягивается на шее, когда стул уже валяется на полу.
«Почему нельзя назвать изнасилованием то, что происходит в публичных домах? Тот, кто хочет, – насильник, в любом случае. Тогда почему нельзя назвать жертвой того, кто вынужден хотеть? У этого человека просто забрали возможность сопротивляться, но он всё та же жертва».
Та же жертва.
Такая же жертва.
Все его слова вдруг стали обретать смысл. Это были вовсе не шутки. Это было совсем даже… больно.
– Оппа, ты сказал, он пытался…
– Несколько раз.
Насколько же ему было трудно?
– А ты чем занимаешься, Чимин?
– Трахаюсь за деньги…
========== Прошлое ==========
Комментарий к Прошлое
Да, а вот и глава~
Я буду очень рада узнать Ваше мнение.
Спасибо большое за отзывы и лайки, мне очень приятно, что Вам пока нравится. Я знаю, что история довольно непонятная, прошу за это прощения.
Спасибо за +289, я не думала, что будет так много заинтересовавшихся, но мне радостно каждый раз, когда вижу лайк или отзыв♥ Спасибо, что насыщаете мою жизнь~
А ещё у меня есть группа в вк: https://vk.com/tytarenko_valentina, надеюсь, что Вы заглянете туда. Небольшие спойлеры, цитаты, тизеры и ещё много всего Вы сможете найти именно здесь) А ещё пообщаться со мной, но это, конечно, не обязательно, я ведь не заставляю, хихи. Спасибо, что выслушали ^_~
Приятного прочтения.
После разговора с Чонгуком прошло больше недели. Ровно девять дней и четырнадцать часов, Ын Ха считала. Делала пометки в ежедневнике красным. Зачёркивала надоедливые даты в календаре. И всё не решалась… признать, что всё в прошлом. Всё-всё. И истерики, и слёзы, и крики на пустом месте. Всё уже давно в прошлом, на пыльной полочке воспоминаний, которые обычно не выкидывают, просто потому что они не занимают много места.
Каждый день казался то ли пыткой, то ли несмешной шуткой: Чимин говорил правильные вещи. Но это не выглядело, будто он вычитал это в учебнике в перерыве между парами, это шло от сердца. И от этого становилось больно.
Ын Ха наблюдала, как он тяжело вздыхает, выталкивая из лёгких остатки воздуха. Как он кусает губы в ожидании пары: он нервничает, это заметно. Чимин улыбается так больно, кривит губы, выгибает, как только может. Странно, но ему действительно удается убедить всех остальных, что это он делает исключительно искренне. Потому что девушки с передних рядов поглядывают на него довольно откровенно. И Ын Ха чувствует, что вроде бы это очень неприятно, но отгоняет эту мысль подальше.
Какое её, собственно, дело?
– Преподаватель Пак, а у вас есть девушка? – спрашивает блондинка, подымая руку, когда он просит задать интересующие вопросы. Конечно же, он имел ввиду вопросы по теме лекции, а вовсе не это. Ын Ха замирает в ожидании ответа. Почему-то ей тоже довольно интересно.
– Думаю, что это не относится к психологии, – он неловко прячет взгляд где-то на полу, неосознанно теребит пальцами колечко на недлинной цепочке и старается игнорировать возмущение молодых студенток. – Давайте вернёмся к теме, – старается увести разговор в сторону. – Как думаете, почему люди становятся преступниками? Почему им вдруг так необходимо красть, насиловать, убивать, калечить? – аудитория замолкает, размышляя над его словами.
Кто-то листает тетрадь в поиске ответа, кто-то опускает голову вниз, чтобы его вдруг не спросили. Чимин ждёт, когда хоть кто-нибудь созреет высказаться. И такой человек действительно находится. Молодой паренёк с недлинными рыжими волосами, которого Чимин приметил уже давно за весьма интересные мысли.
– Возможно, они хотят самоутвердиться? – несмело, но вполне громко спрашивает тот.
– Почему «возможно»? – перехватывает преподаватель. – Так и есть. Мы с вами все чем-то недовольны. У каждого есть комплексы и недостатки. Когда недостатков становится больше нормы, мы начинаем терять контроль, медленно превращаясь в социопатов, – объясняет он, чувствуя, как адреналин поднимается в крови. – Не тех, кто боится людей, а тех, что находят других недостойными жизни, – будто отвечает на немые вопросы студентов. – Именно тогда такие «недостойные» превращаются в жертв…
– …а мы – в преступников, – шепотом заканчивает Ын Ха вместе с ним, закрывая глаза и погружаясь в себя. В Чимина. В воспоминания. В его голос. В его слова.
– Но тогда ведь выходит, что каждый из нас может стать преступником, – делает вывод девушка, сидящая чуть позади паренька с рыжими волосами.
– Именно! – подтверждает Чимин и краем глаза замечает, что Ын Ха улыбается. Это поразительно похоже на телепатическую связь, он почти чувствует её восторг.
Ей нравится.
– Бояться, желать, завидовать – всё это очень естественно. Даже более того…
– …нормально, – шепчет Ын Ха, не открывая глаз, словно чувствуя, как Чимин становится ближе в сотню раз.
– Но, – он выделяет это слово паузой, обращая внимание студентов на следующую мысль. – «Я боялась его», поэтому нанесла удар тяжёлой статуэткой по голове, – приводит он пример. – Но он не нападал, она просто боялась, что это случится, действуя на опережение. Это не самооборона…
– …Это – нападение, – продолжает его мысль Ын Ха, открывая глаза и замечая, что он смотрит на неё.
– Вы должны научиться различать такие вещи, потому что от этого зависит, сядет виновный в тюрьму или же нет, – продолжает Чимин, отводя взгляд в сторону. – Если преступник остаётся на свободе, он продолжает делать то, что делал до этого. Он чувствует безнаказанность и думает, что поступает правильно, – студенты согласно кивают ему, переговариваясь между собой. – Когда я проходил практику, был один случай, повергший меня, тогда ещё совершенно неопытного стажёра, в дикий ужас, – он заметно бледнеет, сглатывая чаще обычного. – Мужчина средних лет совершенно осознанно совершил целую серию убийств, жертвами которой становились молодые девушки и парни в возрасте от двадцати до тридцати лет, – он слишком часто поправляет надоевший галстук. – Это были зверские убийства, которые я бы никогда не пожелал вам видеть.
И Ын Ха почему-то охотно верит ему, его дрогнувшему голосу, нервному и слишком частому облизыванию внезапно пересохших губ. Всё было так прозрачно для неё, что хотелось бы сделать вид, что это вовсе не так. Что это вовсе не знакомо.
– На первый взгляд, жертв ничего не связывало: у них не было общих друзей, они не посещали один и тот же ресторан по воскресениям…
– …ничего, – задумчиво протягивает Ын Ха вместе с ним.
– Полиция проверила всю доступную им информацию, но так и не смогла обнаружить ничего общего, – продолжает Чимин, замечая, что все действительно внимательно слушают его. – А преступник продолжал своё благое дело, – он издаёт какой-то нервный смешок, будто это действительно могло приносить боль. – Убивать.
Студенты, затаив дыхание, слушают невероятную историю, ведь, кажется, это был чуть ли не единственный преподаватель, который делился с ними своим реальным жизненным опытом, реальными историями, которые он видел.
– Они все предоставляли услуги сексуального характера, – наконец, объясняет Чимин. – За это, собственно, и поплатились.
Все начинают перешептываться, выдвигая собственные версии и предполагая возможные исходы и варианты. Только вот Ын Ха отчего-то бледнеет, а её глаза наполняются слезами. Что, чёрт возьми, это может быть, если не его история? Если это не реальный случай из его жизни, разве тогда может быть так… не по себе?
– Как признался убийца, который всё же был найден при попытке совершить очередное преступление, он вовсе не жалел о содеянном, даже напротив – не понимал, почему его задержали и что, собственно, нарушил, – Чимин так горько усмехается, что мурашки бегут по телу. – Почти десяток людей, погибших от его собственных рук, он называл отбросами и говорил, что от них нужно избавляться, – выдыхает он слегка дрожащим голосом. И Ын Ха слышит в нём отчётливое «от нас нужно избавляться», тонущее в лёгком смешке напополам с хрипом. – Что он просто очищал Сеул от этих… – он на долю секунды останавливает свой взгляд на ней и отводит тут же в сторону, – мразей. За это его прозвали Чистильщиком.
Кажется, тишина в аудитории давила на сознание сильнее, чем можно было подумать. Растерянные и одновременно заинтересованные взгляды студентов выказывали преподавателю своё уважение и желание узнать историю до конца.
– А как он убивал своих жертв? – доносится с задних рядов.
– Сначала он делал небольшой надрез, – Чимин неосознанно потянулся рукой куда-то за ухо, нащупывая неаккуратный шрам, а потом продолжил: – На шее, а потом насиловал с совершенно нечеловеческой жестокостью, – он сглатывает и прикрывает глаза, словно прогоняя навязчивые мысли или воспоминания. – Жертвы умирали от потери крови, постепенно погружаясь в темноту. Сомнительное удовольствие, можете поверить на слово, – уверяет, выдавливая лёгкую улыбку.
И Ын Ха не хочет верить ему, но отчего-то верит.
Пара заканчивается, и студенты выходят из аудитории, обсуждая тему лекции и предстоящую вечеринку в честь начала учебного года. Чимин начинает собирать свои вещи в небольшой портфель и пытается вспомнить, как он отрывался в этом возрасте, вот только ничего толкового вспомнить не может. Ведь он тогда хоронил себя в больничных счетах матери и невероятном количестве успокоительных.
Интересно, почему он только сейчас понимает, что жизнь не заканчивается на этом, она продолжает течь дальше? Не стоит тратить время попусту. Это, кажется, то самое истинное, что пытался вдолбить ему в голову Юнги несколько лет подряд. Конечно же, бесполезно.
– И как мне жить дальше? – задаёт он сам себе вопрос, на который, следовательно, не должен прозвучать ответ. Но он звучит. Слишком громко и неожиданно. Даже как-то пугающе. Чимин думал, что остался совсем один.
– Просто живи…
Он поднимает голову и таращится на девушку рядом. И не может в это поверить. Она заговорила с ним? Вот так просто, будто ничего не случилось…
– Всё просто, – объясняется она тихо. – Просто живи. Не так, как до этого, – вспоминая рассказы Чонгука, она чувствует, что её начинает знобить. – Жить, значит, улыбаться. Я, кажется, не помню, чтобы ты улыбался искренне, – она слабо приподнимает уголки губ в улыбке и мечтает просто не подавиться своими же словами, потому что они даются с огромным трудом. – Не то, чтобы меня это волновало, но…
Начинать всё заново трудно.
– Я хочу оставить это в прошлом, – говорит уверенно и смотрит на него, стараясь не видеть себя в чёрных глазах-щёлочках. – Я хочу оставить…
– Почему? – не до конца осознавая, шепчет Чимин, поднимаясь со стула.
– Потому что я не хочу зацикливаться, – отвечает она, и он опускает голову, словно провинился. – Чимин, я могу тебя спросить? – задумчиво протягивает, игнорируя дрожь в голосе.
– Конечно, – выдыхает он, поднимая на неё взгляд.
– Ты ведь знал, что всё будет так? – совершенно искренне интересуется она. – Ты ведь знал, что мне будет больно? И тебе тоже…
– Я… – он просто не знает, что ответить. И замолкает.
Потому что… знал.
– Зачем? Просто… – она делает паузу, чтобы перевести дыхание. – Зачем, Чимин?
– Ты не поверишь, если скажу, что у меня не было выбора, – он не спрашивает, он точно знает.
Не поверит.
– Нет, – шепчет она.
«Выбор есть всегда…»
– Но, Чимин, то, что ты говорил сегодня, – она запинается. – Это ведь…
– Правда.
========== Пожалуйста ==========
Комментарий к Пожалуйста
Я скучала.
Песня к главе: Shannon Jae Prior – The Usual (feat. Jesse Scott)
Ын Ха знает, что Чонгуку трудно. Возможно – даже труднее, чем ей самой, но ничего сделать не может. Потому что застряла в этом ворохе из воспоминаний и несбывшихся надежд. Она улыбается своему отражению в зеркале и надевает украшенные камнями серьги, которые ей подарил Хосок на первую их годовщину. Руки начинают дрожать и даже заклёпка с первого раза не застёгивается. Это место хранит в себе столько воспоминаний, которые не хочется помнить, и столько моментов, которые не хочется забывать. Плыть по течению дальше – лучшее, что можно сделать.
Запереть себя на замок, выдернуть ещё тёплое сердечко из груди и избавиться. Потому что болит чертовски невыносимо. И ноет, словно на дождь, который в душе круглосуточно и не утихает ни на миг. Ын Ха знает, что безбожно переигрывает, когда красит губы красным ещё гуще, чтобы уже не чувствовать этого противного привкуса беспомощности. Чтобы больше не нырять в эту бездну, где никто и ничто не имеет веса, где ничья жизнь не стоит того, чтобы о ней заботиться. Ын Ха понимает, что маскируется под «всё хорошо» плохо, от слова «совсем», но… Ей думается, что парочка недель самовнушения и всё наладится: она сама поверит себе. И весь мир тоже. Поэтому улыбается своему отражению ещё шире, от чего скулы начинает сводить тянущей болью. Но Ын Ха точно знает, что теперь всё будет по-другому.
***
– Прости? – переспрашивает Чонгук, потому что слова сестры ему кажутся совершенно ненастоящими и даже пугающими, в каком-то смысле. – Мне послышалось?
– Ну оппа, ты же сам говорил, что мне уже пора начать жить, – надувает губки она, обиженно глядя на брата. – Будет весело отпраздновать твоё повышение вместе, не правда ли? – лукаво улыбается, замечая, что тот начинает сдавать позиции.
– Не знаю… – всё, что может ответить ей Чонгук.
Он очень долго пытался уговорить её вернуться к прежней жизни. Думал, что это ей необходимо, но так ли это? Сейчас… она не готова, он видит это в её больших глазах. И сам сомневается, готов ли к этому. Потому что пугает только мысль о том, какой вред может принести ей это «празднование». Во-первых, клуб – не лучшее место для… просто не лучшее место. Во-вторых, там будут его друзья, которых она, возможно, не знает. В-третьих, это огромный стресс. Скорее всего, это не самая удачная идея. Снова вернуться туда, где всё начиналось и где всё предательски больно закончилось, не лучшая идея.
– Что ты не знаешь? – ударяет она его кулачком в плечо. – Ты же будешь рядом… – протягивает она задумчиво. – Ничего не произойдёт.
И он про себя выдыхает тревожное: «Надеюсь», и пытается выдавить улыбку. Получается довольно неестественно и тревожно.
***
– Готова? – слышится за дверью голос брата, и Ын Ха слегка качает головой, отгоняя надоедливые мысли.
Чонгук, кажется, не рад её внезапной перемене, но держится как-то, не взрываясь при первой же возможности. Ын Ха вообще кажется, что он слишком сдержанный, но проглатывает эту мысль, поправляя волосы.
– Да, иду, – отвечает она, хватая небольшой клатч в руки и уже в тысячный раз уверяя себя, что всё правильно. Что уже хватит прятать голову в песок от страха, что окружающие, не дай Бог, пересекутся с ней взглядами. Или что какой-нибудь прохожий, посчитав её довольно симпатичной, захочет познакомится без всяких мыслей за спиной.
Просто людям нужно доверять.
Она не уверена, что способна на это, но постарается. Не ради других, не ради Чонгука, а ради себя, потому что уже начинает гнить изнутри заживо, полосуя каждый день себя новыми страхами. Чимин определённо не виновен в этом, виноваты звёзды, что улыбаются, зная, как непросто жить. Чёрт возьми, Ын Ха боится, что только выглядит уверенно, но всё равно делает шаг к двери, и потом ещё десять или больше за пределами квартиры брата.
А здесь даже воздух заталкивается в лёгкие словно порциями, словно рывками, заставляя закашляться от того, насколько страшно может быть, насколько страшной может быть неизвестность.
– Уверена, что ты… – запинается Чонгук, присаживаясь за руль своей машины и в упор глядя на сестру, – что тебе не станет хуже?
– Не волнуйся, оппа, я ведь у тебя сильная, правда? – отвечает она, озорно улыбаясь ему. Но Чонгук видит, как на дне её зрачков плещется дикий ужас и его клинит очень, выбивая все мысли из головы в одночасье.
– Я этого и боюсь, – шепчет, едва дыша и словно боясь спугнуть собственные мысли. – Малышка, не нужно быть сильной ради меня, – он просит, замечая, что её глаза наполняются слезами. – Будь настоящей, – и добавляет, заводя мотор. – Ради себя.
Он смотрит на дорогу, ведёт аккуратно, насколько это только возможно в его эмоциональном состоянии сейчас. Он думает о том, что зря пытался всё это время выпихнуть сестру из дома, ссылаясь на то, что «с людьми нужно общаться», и полностью игнорируя, что «люди мразями чаще бывают, чем он дышит». Люди чаще эгоисты, волей случая ставшие на ступень выше общества и его перманентно изменяющихся приоритетов. Чонгук же знает, что людей другие люди заботят только в крайних случаях: когда рождаются или когда под дулом пистолета завещание подписывают, оставаясь в живых ровно на столько, на сколько позволят.
Поправка: если позволят.
Чонгук же эту схему истребления масс изнутри знает, она же по нему уже не раз грозилась пройтись, но всё как-то стороной обходила. Чонгук же знает, что сейчас не может обеспечить сестре безопасность, потому что тоже не всесилен и не может быть постоянно рядом. И по базе каждого, кто к ней подойдёт, пробивать тоже не может. И всю жизнь за ней по пятам ходить не будет, она же первая не захочет.
– Когда ты успел стать таким занудой? – внезапно заставляет его расслабиться голос сестры. Он даже не замечал, что так сильно стискивал руль в руках, что даже костяшки побелели.
– Ын Ха, будь на виду, – шипит он сквозь раздражение, отчего-то в душе новой бурей поднимающееся. Это чертовски плохая идея, брать её с собой.
– Не переживай, – мягко отвечает она ему, скользя взглядом по расходившимся желвакам на лице брата.
– Там будут мои коллеги и друзья, если тебе будет неуютно… – начинает он, тормозя на светофоре и действительно расслабляясь, а то даже неглубокая морщинка залегла на лбу.
– Да-да, Чонгук, я обязательно устрою истерику и испорчу тебе праздник, – улыбается Ын Ха и довольно мило закатывает глаза.
– Можешь и просто сказать мне, – фыркает в ответ брат, начиная движение, перестраиваясь на другую полосу и внимательно следя за дорогой.
– И испортить тебе веселье, – добавляет она тихо, но он слышит и снова начинает злиться.
– И перестать трепать мне нервы, – раздражённо выплёвывает он, подъезжая к клубу, название которого она видит впервые. – Ын Ха, это не шутка.
– А разве я смеюсь? – удивлённо вскидывает брови она и растягивает губы в улыбке при виде такого серьёзного брата.
– Почувствуешь себя нехорошо… – снова начинает наставлять Чонгук, заезжая на парковку перед клубом.
– Да-да, истерика, я помню, – смеётся Ын Ха, поправляя причёску и одежду. И вскоре ловит на себе осуждающий взгляд брата.
– Ах ты ж, мелкая! – выпаливает сгоряча, потом делает несколько глубоких вдохов и продолжает: – Так, с незнакомыми людьми не разговаривать, с мужчинами вообще не пересекаться, алкоголь не употреблять, – перечисляет чуть ли не на пальцах. – Вообще ничего не употреблять.
– А сок можно? – невинно интересуется, от чего Чонгуку хочется биться головой об стену. Он знает, что она не хочет его злить, что ей, наверное, просто надоело всё это. Ему тоже. Правда.
– Прекрати паясничать, – бросает он резко, отстёгивая ремень безопасности.
– Это тупые правила, – выдыхает она устало.
– Придумай поумнее, и мы обсудим это, – предлагает Чонгук, разводя руками в стороны.
– Развлекаться? – предлагает она неуверенно. – Я хочу отвлечься, оппа, – её серьёзный тон немного успокаивает брата, вынуждая мысленно согласиться. – Мне иногда кажется, что я задыхаюсь. Потому что не могу отпустить то, что внутри копится. А там столько всего…
– Ын Ха, пожалуйста, – просит Чонгук, зарываясь в свои волосы руками.
– Нет, Чонгук, ты не понимаешь, – продолжает она уже увереннее. – Ты не должен защищать меня. Если я сама не могу этого сделать, то никто не сможет, – она грустно опускает взгляд вниз и начинает рассматривать свои руки. – Сменим тему?
***
У Чимина выходной.
У Чимина нет пар. У Чимина столько мыслей в голове, что чёрт ногу сломит, а ничего не изменится. У Чимина хреново чувство собственного достоинства в жопе играет после довольно громко звучащего в голове «Просто жить». Просто жить у Чимина не выходит уже давно и довольно стабильно. И сейчас тоже не выходит. Юнги говорил что-то типа: «Развейся, друг, жизнь продолжается». И Чимин слушается, залпом осушая стопку крепкого и жестом показывая бармену «ещё». Ещё, ещё, ещё, пока жжение внутри не превратится в наслаждение, пока желчь по венам не потечёт, пока мир не станет таким светлым и комфортным, что под него и подложиться не грех.
Чимин пробует следующую стопку, проливая немного на барную стойку и улыбаясь своей же неуклюжести. И тепло так приятно разливается по телу и окутывает словно пледом, Чимину хочется этого тепла всё больше и больше. Ему хочется заполнить чем-то чёртову дыру внутри размером с Юпитер, хочется, чтобы согрели и приласкали. Хочется, чтобы не спрашивали и не отвечали. Чтобы просто согрели. Заполнили до краёв и больше ни капли не отняли того, что называлось когда-то душой. Разворованный внутренний мир, истерзанный клапан у сердца, которое уже и радо бы не биться, но нет, продолжает. Чимин хохочет нервно, сотрясаясь от спазмов в горле.
– Помочь? – сладкое и почти тягуче долгожданное за спиной.
– Помоги, – хрипло и до упоения отчаянно отвечает он.
***
Ын Ха и правда чувствует себя неуютно в компании друзей Чонгука, потому что знает там… окей, никого. Даже Юна, его девушку, знает только со слов брата. Поэтому пялится бесцельно в толпу, пьёт довольно горький апельсиновый сок и просто зависает, когда видит Юнги и какую-то девушку, идущих, кажется, прямо к ним. И не знает: обрадоваться или нет.
– Прости, мы немного опоздали, – сразу выпаливает Юнги, оборачиваясь на свою девушку и добавляя: – потому что кое-то слишком долго собирался.
– А кое-кто водит, как черепаха, но я же молчу, – не остаётся в долгу его спутница, немного краснея то ли от злости, то ли от смущения.
– Значит, домой пойдёшь пешком, – отрезает тот в ответ на её колкий выпад в сторону его навыков водителя.
– Мне показалось, что вы вчера помирились, – задумчиво протягивает Юна, искренне недоумевая внезапным разногласиям друзей.
– Да, – соглашается подруга Юнги, неопределённо косясь на него, – пока девушка в кафе не предложила ему переспать по старой дружбе.
– Да я видел её впервые! –выпаливает он раздраженно.
– Как ты мне говорил там? – словно вспоминая, произносит она. – Ах, да! Всех не упомнишь, – цитирует, делая шаг в сторону столика, за которым сидели ребята. – Наверное, забыл, – понимающе.
– Я, конечно, извиняюсь, – прокашливаясь, начинает Чонгук, – но может хватит уже?
– Да, Чон, прости, – она выдавливает из себя виновато и опускает смущённо взгляд.
Они долго извиняются, поздравляют Чонгука с повышением, которое он, безусловно, заслужил. И присаживаются за стол. Юнги упирается взглядом в фигуру девушки, сейчас чувствующую себя некомфортно.
– Ын Ха, привет, – здоровается он вежливо. – Ты… в порядке?
– Привет, – она скромно улыбается в ответ, хотя на её лице совершенно чётко читается замешательство. – Всё хорошо.
Всё очень странно. Этот дурацкий день странный. И то, что она решила сюда прийти. И внезапное появление кого-то из той, другой жизни. И потеющие так не к стати ладошки. И даже голос Чонгука странный какой-то и очень далёкий сейчас.
– Йевон, это моя сестра, Ын Ха…
– Сестра? – удивляется девушка, рассматривая её немного дольше допустимого. – А вы и правда очень похожи.
– Спасибо, – отвечает Чонгук.
– Я слышал, ты восстановилась… – снова голос Юнги над самым ухом заставляет вздрогнуть. – В университете.
Не то, чтобы Ын Ха боялась его, но это было очень странно и неожиданно, потому что она не любила внимание к себе. А Юнги его явно проявлял.
– Да, – отвечает, натянуто улыбаясь. – Простите, мне нужно выйти.
– Я с тобой, – вскакивает брат следом, но Ын Ха испепеляет его взглядом, желая, чтобы он просто пошутил сейчас.
– Чонгук, расслабься, я ненадолго…
***
У Чимина сегодня выходной. Чимину сегодня хочется расслабиться и забыться. Неважно, что чужие губы холодные, хоть и податливые. Неважно, что голова кругом, а мир – калейдоскопом. Неважно, что на месте этой девушки сотня других перед глазами и только одна в мыслях. Чимину сейчас ничего не нужно, кроме умелых рук под обоймой из чувства вины, с которым «просто жить» не получается. И ему сейчас хочется боли, чтобы заглушить пустоту внутри, заполнить её криком или стоном, хоть чем-нибудь. Неважно, что это неправильно и что это просто коридор. Неважно, что десятки людей снуют туда-сюда и что он всё-таки преподаватель. Ничего сейчас не важно, кроме оседающего на колени тела, стонущего почти прекрасно, но всё же неестественно и так знакомо до боли.
У Чимина язык прилипает к нёбу, когда тонкие пальчики тянут болванку ширинки вниз, а пухлые губы мажут где-то у живота, позволяя негромкому стону слететь с них раньше времени. Чимин знает, что поступает неправильно и уверен, что понятия не имеет, как может вообще быть правильно. Он просто весь полностью неправильный: от выкрашенных в блонд волос и до самых кончиков пальцев на ногах. Он выдыхает рвано и почти рычит, когда чужие пальчики начинают пробираться под серые боксёры. Сладостная истома разливается по телу миллионами маленьких импульсов. Чимин прикрывает веки, позволяя мыслям ускользать слишком быстро и часто, а удовольствию – проникать в подсознание и задерживаться там сначала на долю секунды, потом на две. Позволять страсти измеряться в децибелах. Растворяться в обжигающем дыхании чужого тела. Срываться с цепей и ломать оковы, тяжёлым грузом оседающие на ресницы, не позволяя открывать глаза.
Чимин свои пальцы в чужие волосы вплетает умело, задерживаясь на затылке немного дольше нужного и немного резко притягивая к себе, чтобы выдохнуть. И почти выдохнуться. Открыть глаза, пеленой покрытые, и улыбнуться похабно – так, как когда-то давно, что будто и не на самом деле. Чимину внезапно устоять на ногах сложно, когда ему бьет в голову чёртово дежавю: маленькая чёрная макушка, исчезнувшая за углом. У него воздух из лёгких будто весь разом выбивается, а руки торопливо застёгивают молнию на штанах. «Спасибо» вырывается в никуда конкретно, и Чимин спешит туда, где спряталась его отрезвляющая таблетка.
И он находит её.
Залившуюся румянцем и тяжело дышащую. Прислонившуюся к стене, чтобы не упасть на внезапно слабые ноги.
– Подглядывать нехорошо, – шепчет он на ухо, чувствуя, что имеет право злиться за вторжение в личную жизнь. Потому что и правда… личную.
– Спасибо, я знаю, – отвечает Ын Ха отрешённо и смотрит куда-то вниз, лишь бы не на него.
Чимин чувствует, как она дыру в его груди одним своим взглядом просверливает навылет и заставляет сердце пропускать удары, словно в заходившейся аритмии, которой у него отродясь не было. Чимину хочется встряхнуть её хорошенько, почувствовать, что настоящая, живая, а вовсе не плод охмелевшего сознания. Чимину хочется прижать к себе это хрупкое тело, внезапно ощутив, что без него не выживет и не проживёт. Внезапно всё так мешается в голове, что тошнить начинает от скорости смены мыслей.
– Мне было неприятно, – прокашливаясь, говорит он, беспрепятственно уходя на дно тяжёлым камнем.
– Мне тоже, Чимин, – соглашается с ним она, скользя взглядом по фигуре рядом, отчего Чимину бы провалиться под землю мало. – Мне тоже неприятно, – она не спеша снимает со своего безымянного пальца колечко и вкладывает в его ладонь. – Прости, я не хотела тебе мешать.
– Не надо, – шипит он почти озлобленно и борется с болезненным желанием схватить в охапку и не отпускать. Наверное, сегодня он выпил гораздо больше, чем стоило.
– Что «не надо»? – не понимает она.
– Не надо всего этого, – шепчет, всё же позволяя себе сорваться и схватить за плечи. Почувствовать дрожь, передавшуюся от тела к телу, такому родному, но слишком чужому. – Святая невинность, блять! – ругается он, повышая голос и пугая Ын Ха ещё больше. – А я рядом с тобой на контрасте – кусок дерьма, не больше.
– Чимин, можно мне уйти? – скулит она почти неслышно и пытается выкрутиться из его хватки.
– Ты уходишь, – он нервно смеётся, запрокидывая голову назад. – Ты снова уходишь. Всю жизнь будешь бегством спасаться? Это, наверное, проще, да? – не спрашивает, ядом обжигает, воздух из лёгких выбивает. – Уехала туда, где тебя никто не знает. Где никто не хочет свернуть тебе шею в переулке. Где никто – никто, чёрт возьми! – не подходит к тебе и не говорит, что ему так, блять, жаль, что даже торжествующую улыбку с лица стереть не смог, – в его голосе столько горечи, что Ын Ха у себя на языке её почти чувствует. – А ты думала о других людях? Хоть когда-нибудь? – отчаянно встряхивает её за плечи, всё ещё не отпуская. – А ты спрашивала Чонгука хотя бы раз за всё время, что происходило здесь?
– Ты сейчас обвиняешь меня в чём-то? – выдавливает она отрезвляющее, словно пощёчина. – Ты сейчас смеешь говорить мне, что я позорно сбежала? – она хмыкает, отцепляя его руки от себя. – Позор – это ты, Чимин. И ты прекрасно знаешь об этом. И мне неприятно знать, что ты не меняешься.
– Мразь, да? – усмехается он, вспоминая то, чего никогда не должно было случаться ни с ней, ни с ним.
– Если тебе приятнее думать так, то да, – слишком резко отвечает она, и у самой сердце сжимается внезапно.
Слова больно полосуют душу под неприятно холодящей внезапно рубашкой. Чимин отшатывается, словно действительно ранили. Он поджимает губы и мыслям испариться приказывает. И пустота теперь радует, когда Ын Ха разворачивается, чтобы уйти. И он видит, как загнанно бегает её взгляд по обшарпанным стенам и как её дыхание сбивается внезапно на невнятное сопение.
