Текст книги "История вторая: Самый маленький офицер (СИ)"

Автор книги: Валентина Ососкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Сивка помотал головой и попытался встать, но живо вновь оказался внизу, а напротив него сидел Кондрат и поглаживал горбинку на носу.

– Сиди тише, и я, Бог даст, о тебе забуду, – посоветовал он, похожий на сову, встретившую в своем дупле мышку.

– А вы не говорите таким тоном о Дядьке, – мышка оскалила совсем не мышиные зубки… А через несколько ударов сердца она уже смирно лежала и даже послушно прижимала к скуле холодную кружку. Чумазая скула расцветала вследствие повторного, на сей раз совсем легонького (и того хватило выше всяких крыш) «урока» изысканно-бордовым, стремительно синеющим цветом.

До ночи, что наступила довольно скоро, Сивка занимался самым бессмысленным, но единственным возможным в такой ситуации делом: тихо лежал, прикладывая к синяку холодное, и помалкивал. Драться больше ему просто никто не давал. Стоило мальчишке выказать намерение куда-нибудь слинять – и, желательно, не возвращаться, – как с вежливым вопросом «Куда?» его возвращали на место. Впрочем, надо было отдать Кондрату должное, возвращали хоть и твердо, но бережно. И о Заболотине больше не заговаривали, лишь когда появился Крот – невысокий плотный человек с непрерывно щурящимися, словно он глядел на лапочку, глазами, – в самых нейтральных выражениях объяснили разведчику ситуацию. Крот прищурился ещё сильнее, но на злой взгляд из-под белобрысых бровей ничего не ответил.

Сивка отвернулся, осторожно пристраивая голову, чтобы не задеть синяк. Крот мальчику не понравился сразу же и даже раньше. Как только стало известно, что он ухлёстывает за Кочуйской. Причину этой неприязни объяснить было сложно, но Сивка в себе никогда лишний раз не копался, полагая, что самому с собой и без глубоких размышлений договориться можно.

Но в одном мнении он, даже без копания в себе, был в глубине души согласен с Кондратом. Отправить его, Сивку, сюда – действительно глупость. Только это дело исключительно его – и капитана.

Глава 7(12). Повторение

Встать. Надеть осточертевшую форму, проснуться. Именно в таком порядке, иначе не встанешь, а только глубже зароешься щекой в подушку. До чего же сложно быть взрослым, строгим, требовательным к себе! Даже начав отсчитывать сороковой десяток, хочется иногда утраивать себе выходной, отпуск, каникулы – называйте, как хотите. Пожалуй, с возрастом меняется только отношение к этому желанию. Ты учишься не обращать на него внимания.

… Краткая мысленная прелюдия проскользнула в голове и рассыпалась в прах от первого прикосновения проснувшегося разума. От желания поваляться в кровати осталось одно сосущее напоминание, а офицер уже шёл в ванную, стараясь не разбудить своего маленького ординарца, который раскинулся на диване, свесив одну руку и уткнув в подбородок вторую с зажатым углом одеяла. Заболотин повернулся спиной и со вздохом, больше похожим на зевок, вышел из комнаты.

День начинался как обычно. За окнами ветер согнал в город тучи и грозился ливнем, но это не могло поменять никаких планов. Заболотин и Краюхины, Великий князь с советником и секретарём и Алёна без промедления покинули здание гостиницы, теша себя мыслью, что наступил последний день «довольно бессмысленного заседательства», как выразился князь, и завтра всё уже кончится. Иосиф Кириллович был собран и замкнут, как маршал перед решающим сражением. Алёна позёвывала за рулём и что-то напевала. Заболотин и близнецы расслабленно сидели и обменивались вялыми фразами насчёт охраны. Одихмантьев впал в свое обычное медитативное состояние, а до сих пор оставшийся безымянным секретарь перебирал какие-то бумаги и бубнил себе под нос еле слышно: «Это тут, это здесь, это тоже тут… А это… а вот и оно…»

А в гостиничном номере сладко спали Сиф и Тиль, не подозревая, что на столике рядом с компьютером лежала записка, в которой их просили посидеть спокойно в номере и не пускаться на поиски приключений. Вот такая вот несправедливость: одним решать вопросы международного значения, другим спать под шум дождя, похожий на сочетание далёкого прибоя и барабанной дроби – по карнизу. Или, что то же самое, одним попеременно дёргаться и зевать от скуки на нудном дипломатическом заседании, а другим – отдыхать вместе с собственной совестью. Выбор всегда двояк, и когда его сделали за тебя – найди эту вторую сторону. Разыскать её можно всегда, а мир сразу станет чуточку радостнее.

Впрочем, пока до этой второй стороны никому – ни спящим, ни бодрствующим – дела не было. Шло то самое нудное дипломатическое заседание, где судьба страны вершилась среди дисплеев, показывающих необходимые материалы, вороха бумаг и не выражающих почти никаких эмоций лиц. Совершенно лишённые романтики декорации, но ещё пока не закулисье.

Без оставшихся за дверями этого зала Краюх Заболотину было скучно. Не с кем было даже взглядом обменяться, поделиться, чуть повернув голову, наблюдениями: Выринея колеблется, Выринея волнуется. События последних дней, покушения КМП – кажется, это выбивало почву из-под ног Выринеи сильнее, чем ожидалось. Но политику в сторону, чтобы не погрязнуть в совершенно чуждых тебе размышлениях. Вопрос прост: виновата ли в происходящем страна, которой это выгодно?

И ответ так же прост, – с неудовольствием вывел Заболотин после долгих раздумий, благо, времени для них было много. Не виновата. Слишком примитивно. Слишком рискованно. В высшей политике так не поступают, это было бы уместнее при разборках между двумя бандитскими группировками, но никак не между странами.

Однажды Заболотин столкнулся с такими «разборками», но во вселенскую справедливость с ножом в боку играть не захотел. Беря такую роль, слишком легко заполучить манию величия на почве «Ёлы-палы, я же Великое Добро, а все вокруг на меня просто молиться должны!». Вместо этого, подавив профессиональную гордость военного и желание размазать всех неугодных одним пальчиком, Заболотин надавил на некоторые рычаги в Лейб-гвардии и простимулировал этим действия обычной полиции. Настоящая «верхушка», может, и ускользнула, но хотя бы затихла, а в Господа Бога, вершителя людских судеб, Заболотину играть так и не пришлось, что было, несомненно, к лучшему. Играя в Бога, очень легко потерять совесть, потому что это – чисто человеческая черта.

… Тут в дипломатическом заседании был дипломатично объявлен дипломатический перерыв. Или, как сказал бы Сиф, у всех «вскипели мо?зги», и больше никто не мог изречь ни одного туманно-умного слова. Заболотин несказанно возрадовался, когда князь направился к выходу: это значило, что на несколько минут, шагая за ним, можно немножко расслабиться и перестать делать «морду кирпичом». А даже такая малость уже может сделать человека счастливым.

– Ну что же, переговоры успешны, как никогда, – зевая, высказал своё мнение Лёха, который вместе с братом проторчали всё заседание, подпирая стену за дверями. Они были там не одни такие, но общаться не тянуло.

– Что навело тебя на эту мысль? – удивился Великий князь, для которого каждое такое заседание было нервотрёпкой вроде «по грибы» сапёра по минному полю.

– Ну, вы, например, сделали перерыв на полчаса раньше обычного. Значит, есть шанс, что и кончите раньше, – объяснил Лёша, опуская руку в карман пиджака. Там у него жила пачка сигарет, которую он имел обыкновение мять, когда не было возможности курить.

На этот раз, правда, рука вынырнула из кармана странно быстро, будто коснулась раскалённой сковородки. По лицу Лёши пробежала волна жгучего непонимания и детской обиды на самого себя. Это было необычным для бывшего снайпера, но пояснять он ничего не стал, только спросил голосом умирающего уже минут двадцать человека, который сделал перерыв в агонии, чтобы выпить воды:

– У кого-нибудь есть конфетка?

Великий князь, скрывая удивление, протянул Краюхину мятный леденец, который князь незаметно даже для себя «сцапал» из вазочки на заседании. У каждого человека случаются в жизни моменты клептомании, и, видимо, то был один из них. Лёшу, правда, совершенно не волновала история леденца, с него было довольно возможности развернуть шуршащий фантик и сунуть конфету за щёку. Детская обида с лица почти исчезла.

Даже Филипп удивлённо воззрился на брата, безмолвно, как умеют одни близнецы, требуя пояснений. Лёха смутился, опустил глаза и буркнул, довольно невнятно из-за конфеты за щекой:

– Курить охота – страсть. А я бросил.

– Когда?! – Филипп меньше удивился бы, заяви Лёша, что Филипп стал дядей. Прямо непосредственно в эту минуту. В конце концов, это ещё можно было представить. Но бросающий курить Лёша…

– Вчера, – неохотно бросил Краюхин-младший. – Ну, или сегодня уже. Ночью кончил стоять на очередной части нашего бдения, часов около трёх. Вышел на балкон, курнуть, пока ты глаза продираешь, и стало как-то так тоскливо, понимаешь? Помнишь, когда я… баловался? – по повисшему молчанию стало ясно, что Филипп прекрасно помнит о таких подробностях братовой биографии. И, видимо, «баловался» Лёша далеко не спичками в детстве… – И как потом ломало… Вот и я вспомнил. Потому что курить… тоже иногда тянет. И знаешь, как меня эта простая мысль напрягла?

Филипп пожал плечами, отворачиваясь. Он курил немного. И бросать не собирался – потому что, в общем-то, и не возникло у него устойчивой привычки, просто если хотелось – курил, не хотелось – мог не вспоминать о сигаретах неделями. На войне – так вообще не курил, снайперу «не положено». Сейчас, в условиях «повышенной нервотрёпки», он стал курить чаще обычного. Но всё равно до Лёхи ему было далеко, который и на войне-то периодически дымил, а с тех пор только больше начал.

– В общем, как раз ветер – ну просто ураган поднялся, я и загадал: удастся прикурить – тогда, значит, курю и впредь, в конце концов, физической ломки отродясь за собой не замечал, просто привычка. Ну а если вдруг не удастся, хотя, всё-таки, я не деть, прикуривать при всякой погоде умею… в общем, не даст мне мать-природа прикурить – значит, бросать надо.

– И задуло, – догадался Филипп.

– Не просто задуло. Я не мог даже зажигалку толком зажечь, всё время задувало. Отложил сигарету, принялся уже как-то хитро заслоняться от ветра – уже из принципа – но хоть бы хны. Ко всему прочему ветром с перил сдуло всю пачку сигарет. А зажигалка так и не запалилась, – Лёша снова сунул руку в карман и зашуршал там фантиком. – В общем, я теперь не курю. А конфетки, к слову, действительно помогают, знакомые правы были.

Второй Краюхин промолчал и снова пожал плечами, но в его взгляде было несложно прочитать твёрдое намерение, в таком случае, больше не давать у себя «стрелять». Иосиф Кириллович тоже не нашёлся что сказать: хвалить – глупо, когда ещё ничего толком не сделано, одобрять – и без того очевидно. Он хотел уже предложить запастись всем конфетами для Лёши, но тут перерыв закончился, наступила пора возвращаться к столь радостно оставленной в стороне политике.

– … И не смей на меня глядеть так жалобно. Не дам курить, раз ты решил бросить! – непреклонным родительским голосом объявил Филипп, когда князь и Заболотин уже уходили.

– Я тебя тоже люблю, – последовал тут же смиренный ответ Леши.

– Там ещё конфеты были, крепись, Краюх, – озвучил мысль Иосифа Кирилловича полковник, обернувшись с отеческой улыбкой. Братцы-снайперы его забавляли, а трогательность отношения друг к другу покоряла. Всё-таки близнецы – это совершенно особые создания. Никакие братья не могут стать так близки, в то время как быть единым целым в двух экземплярах – состояние для близнецов, в общем-то, естественное.

Обо всём этом у Заболотина было много времени. Так много, что тема размышлений успела кучу раз смениться, и под конец мысли остановились на КМП, совершенно игнорируя происходящее в зале. Хотя многие люди готовы были бы отдать руки, ноги и любые другие части тела за возможность присутствовать на этом заседании, где подписывалось окончательное соглашение.

Наверное, Заболотин зря не слушал. Несколько раз он даже с легким сожалением, прислушавшись, убеждался, что совершенно потерял нить разговоров и не вникает в происходящее. Но уж так человек устроен, что учительница, отдавшая школе двадцать лет, будет говорить и думать об учениках и экзаменах, огородник – о посадке капусты, а «безопасник» – о нынешней, сиюминутной угрозе. Даже если человеку кажется, что он беспокоится и переживает, на самом деле это форма подсознательного отдыха – когда голова занята привычной темой. Вот и думал Заболотин о найденных потенциальных Хамелеонах, Сифе, Тиле и о возможных опасностях. Со всеми этими мыслями мир твердо вставал на ноги и становился привычным, хотя и чуточку непонятным. Шесть лет назад Заболотин был действующим офицером, но из Управления в Забол отправился уже белогвардеец со всеми отсюда вытекающими. Всё-таки, Лейб-гвардия была Службой Безопасности Российской Империи.

Стало незаметно, почти на самой окраине сознания, жалко, что всё заканчивается. Произошедшее, вместе со щекочущей опасностью, было вполне понятной задачкой, решение к которой существовало. А теперь, увы, близится и ответ. Что же, спрашивается, делать дальше, помимо деликатных зевков в сторону? Заболотин пока это плохо представлял. Впервые в жизни его не тянуло заканчивать дело поскорее.

На несколько минут Заболотин вновь отвлёкся от своих мыслей, вслушиваясь в происходящее – лицезреть в течение нескольких часов одни и те же физиономии было так скучно, что порою Заболотину казалось, что он закрыл глаза и просто представляет себе отпечатавшуюся в памяти картинку. Слух в этом плане был надёжнее. Разговоры разнообразнее физиономий.

Выринейские послы был раздосадованы, но опасались выказывать это, и договор на словах удовлетворил всех. Бо?льшая часть присутствующих расслабилась, в напряжении остались Заболотин и ещё двое – выполняющие схожие роли для остальных именитых присутствующих.

Но совершенно ясно было, что написанное в этой важной бумаге всем не слишком нравилось. Договор был принят таким ровно по одной причине: в этом случае все друг другу уступали. Самое пока что безопасное решение.

… Вновь возвращаясь к своим мыслям, Заболотин подумал, что Сиф и Тиль уже должны были найти и вторую записку, оставленную у компьютера, и получили три досье. Один из этих трёх людей – Хамелеон, и узнать его Тилю вряд ли будет сложно, что положит начало эпопеи против КМП, которой займётся местная полиция – уж как, пусть сами придумывают. А русские спокойно исчезнут с пика чужих интересов, в очередной раз доказав, что даже в чужой стране Лейб-гвардия не теряет уровня. Прямо-таки, идеально.

Идеальность всегда настораживала полковника, но в этот раз он готов был с нею смириться. Когда ты «силой мысли» разгадал загадку и нашел идеальное решение – это должно беспокоить. Но если вместо силы мысли выступает Госпожа Случайность, можно и чуток расслабиться. Шансы, что так и должно быть, вполне приличны.

… Заседание тянулось ещё бессмысленно-долго, с пустыми диалогами и заверениями, с дипломатически-уклончивыми ответами на недоверчивые вопросы, с тоскливой мыслью в глазах основной массы присутствующих: «Господи, и когда же это кончится-то?» – и прочими необходимыми атрибутами удавшегося политического договора. Заболотин в красках представил себе чашку горячего забольского чая и беззвучно вздохнул о несбыточном. Заразы были те, кто придумал эту «дипломатическую охрану». Они никогда не служили ни в чём подобном. И Заболотин впредь постарается этого избежать: слишком уж ответственность велика, а виноватых в случае чего слишком мало.

Такие тоскливые мысли любили подкарауливать Заболотина по утрам после напряженного вечера и короткой ночи. Не особенно придаваясь «упаднизму», офицер всё же позволял недовольному «Вот заразы…» какое-то время дрейфовать в голове, но после чего размышления эти всегда жёстко выбрасывались прочь. Снаружи они вновь караулили, но редко когда успешно брали себе вторую попытку… Так что хватит на них зацикливаться – и Заболотин твёрдо захлопнул своё сознание вне мыслей о превратностях службы. Ко всему прочему, и время тихих раздумий подходило к концу. За увлечёнными размышлениями промелькнуло почти всё заседание…

– Алёна наверняка уже заснула в ожидании нас, – предположил Великий князь, когда вся русская «политико-охранная» команда шла в сторону ставшего уже привычным и почти родным микроавтобуса. Только успели Краюхи театральным шёпотом поспорить на эту тему, как бодрствующая Алёна вылезла из машины, породив торжествующую улыбку Лёши.

– О, вы уже?

… Во время обратной поездки Заболотин, который искренне полагал, что заслужил отдых, в очередной раз убедился, что в мире справедливость если и есть, то не везде сразу, потому что местная СБ не посчиталась с его желанием. Безопасники, видите ли, сообщали, что получили данные Хамелеона и собрали досье как минимум ещё на семерых – что-то там нашли у Хамелеона в квартире.

Причём Заболотин готов был поклясться, что эти данные безопасников изрядно озадачили. «Этим данным можно доверять – другая информация их только подтверждает… Но не будь этих подтверждений – я бы подумал, что это подстава какая-то», – неопределённо сказал один из них. Полковник не стал долго зацикливаться на мысли, в чём же дело, – это уже «вне его компетенции». Это уже работа местной СБ. Это не относится непосредственно к Великому князю.

… В ожидании отчётов СБ подходил к концу второй день. Уже было ясно, что всё-всю-весь КМП не переловить, но, по крайней мере, многие уже нашлись (удивительно как-то! Всегда бы так…) – и неудача была пока только одна: Хамелеон никак не желал возвращаться в место прописки, а дежурящие неподалеку безопасники никак не хотели уходить.

Сиф шлёпнул очередную пачку отчётов на стол и потянулся, объявляя, что ничего, достойного внимания, там нет.

– Уверен? – столь же лениво уточнил Заболотин, возводя из костяшек домино за?мок. Два набора ушли на создание донжона и других башен, и теперь из оставшегося третьего офицер строил крепостную стену. Замок занимал половину журнального столика у дивана, так что Заболотин изредка осторожно откидывался назад и оглядывал дело рук своих. Рядом на полу сидел Тиль и зачарованно наблюдал за постройкой. У него ломка, которую ждал и которой уже заранее боялся Сиф, ещё не достигла своего обострённого состояния и сказывалась пока только на общей вялости, переходящей изредка в полную апатию, и отсутствие сна по ночам. «Хочется, понимаешь? Жизнь бы отдал, так хочется!» – жаловался Тиль Сифу. Сиф понимал. Отголосков собственных воспоминаний ему вполне хватало, чтобы прочувствовать состояние Тиля.

Ещё одним понимающим оказался Лёша, который тоже ныл Сифу – что задохнется без табака. Но к брату предусмотрительно не лез, чтобы избежать долгих нотаций с выяснением, кто первый придумал, что Лёша бросает курить. С завистью глядя на пачку сигарет у Филиппа, Лёха вздыхал и шел сетовать насчет своего состояния Сифу и Тилю, с пониманием выслушивая подобные сетованья художника.

Но сегодня ломка Тиля не особенно доставала, словно набираясь сил перед решающей атакой. Тиль вполне вменяемый сидел у журнального столика, наблюдал за архитектурными экспериментами Заболотина и мял в руках кусок пластилина, давно потерявшего конкретный цвет и представляющий серо-лилово-зелёный ком с вкраплениями множества других оттенков. Лепка была одной из немногих вещей, которые могли занять «беспокойные ручки» человека-наброска, изрядно потускневшего за последние дни. Контраст смазывался, словно по рисунку провели мокрой рукой.

Поставив последнюю костяшку, Заболотин затаил дыхание и встал, с гордостью обозревая плод трудов своих. Замок вполне был похож на себя. Ну, то есть по нему было заметно, что это замок.

– Так что там с очередными отчётами? – рассеянно спросил офицер, всё никак не могущий отделаться от мысли, что на донжоне не хватает стяга.

– Да ничего, – с подозрительной готовностью откликнулся Сиф. – Фигня.

– У тебя всё фигня, – в голосе Заболотина проскользнули нотки раздражения, и Сиф опасливо отодвинулся в сторону – злить человека, весьма скорого на руку, ему не хотелось. «Кондрат был скорее… И тяжелее», – напомнил мальчик себе, но Кондрата здесь не было, так что опасность исходила только от одного конкретного человека.

– Всё то же самое, – пояснил Сиф чуть более развёрнуто, когда молчание стало опасным. Старший офицер расстреливать словесно за дерзость не стал, потому что слишком гордился своим замком и не хотел ненароком обрушить его, как случилось с прошлой башней. Её он задел рукой, и, падая, донжон свалил наиболее красивую часть крепостной стены – с воротами, и рассыпался по полу.

Помня трагичную кончину предыдущего строения слишком хорошо, Заболотин смилостивился:

– Ну, тогда ладно. Оставь отчёты себе. Краюхи их уже видели?

– Не-а, – мотнул головой Сиф, наблюдая, как в мелькании пальцев Тиля рождается из пластилина чья-то голова. Процесс казался Сифу священным ритуалом, потому что сам юный офицер художественными талантами не обладал, если не брать в расчёт нескольких расписанных стен.

Заболотин, которого не смущали растягивающиеся в бесконечность паузы в разговоре, попросил занести отчёты СБ близнецам для размышлений, но тут в номер позвонил Лёха, лёгок на помине.

– Конфетка есть? – спросил он по обычаю, присаживаясь рядом с Тилем.

– Нету, – огорчил тот охранника.

– И правильно, – ничуть не расстроился Лёша, копаясь в кармане. – Нечего мне их давать, когда я старые запасы ещё не съел.

И он зашелестел фантиком карамельки, отправляя конфету за щеку. Филипп шутил, что бросивший курить Лёша – промежуточная стадия между человеком и хомяком. Ходит на двух ногах, но запасы уже собирает за щёку.

Лёша ничуть не обижался, давно привычный к подобного рода подколкам брата, так что ссора им пока не грозила. А то, наверное, поссорившиеся близнецы – это страшное зрелище. Примерно как любующаяся в зеркало Медуза Горгона.

– Вы говорили о нас, когда я зашёл, – вдруг вспомнил Лёша, без излишнего энтузиазма глядя на стопку отчётов. – Уж не собирается ли кто-то заявить, что нам это надо прочитать?

– Можешь довериться Сифке и, не читая, заявить, что это фигня, – Заболотин в последний раз оглядел свой замок из домино и отвернулся. Вновь было нечего делать.

– Читая, – чуть слышно буркнул Сиф.

– А? – переспросил полковник.

– Не, ничего!

– Ну и отлично.

– Ага!

Лёша тем временем покосился на офицерика и пожал плечами:

– Да, думаю, Сиф не слишком далек от истины. Действительно важные данные СБ рассказала бы устно, верно?

– Кто знает, – пожал плечами полковник, мельком взглянув на пластилиновую голову, созданную пальцами Тиля. Голова немного напоминала белобрысую голову ординарца, хотя сходство было чисто формальным, ведь Тиль не стремился поспорить с Микельанджело на завядший лавровый венок великого скульптора.

– Ладно, – поднялся Лёша на ноги. – Пошел читать. Прошу считать меня героем.

– … боевика за двадцать рублей книжка, – на пороге мялась языкастая Алёна.

Пока Заболотин рассуждал, куда смотрит теория вероятности, когда из четырех занятых номеров все для общения выбирают этот (и смотрит ли она вообще куда-нибудь, если у неё глаз нет), девушка уже зашла и присела на то же место, что и Краюха до неё. Лёша кивнул всем присутствующим вместо прощания, вздохнул тяжело и со стопкой бумаг под мышкой растворился в коридоре, так что делать снова всем стало нечего. Ну, кроме как Тилю, который как раз в этот момент с помощью карандаша рисовал пластилиновой голове глаза.

Недовольный молчанием, но не могущий отчего-то первым его нарушить, Сиф бесцельно прошёлся по комнате, остановился, вновь подошёл к столу и взглянул на лежащую у монитора миниатюру, созданную Тилем этим утром. Три часа Тиль сидел и рисовал тушью, а затем ещё четверть часа он от туши отмывался. При водных процедурах к нему присоединился и сердитый Сиф, которого Тиль умудрился тоже тушью «зачумазить».

– Слушай, а почему ты её нарисовал?.. – Сиф взял пейзажик на тонкой картонке в руки и с удивлением принялся разглядывать мелкие детали, которые Тиль с маньячным упорством вырисовывал бо?льшую часть потраченного на картинку времени. Не дождался ответа и обернулся: – Ти-иль?

Художник отложил в сторону почти оконченную голову и неопределенно тряхнул головой, что должно было выражать затруднение в ответе.

– Ну… Просто захотелось что-то подобное увидеть. Хочешь – бери себе, – щедро предложил он, совершенно не ценя плод своих трудов.

Заболотин, как раз в этот момент наблюдающий за Сифом, отметил, что подросток застыл, обдумывая какую-то мысль. В его голове веером раскрылись варианты, и с хлопком веер вновь закрылся. Когда Сиф опустил миниатюру на стол, по его лицу Заболотин легко догадался, что выбор сделан.

Алёна немного потеряно встала, поняв, что в комнате по большей части царит молчание, и вышла, недолго поколебавшись на пороге. Сиф поднял голову ей вслед, но не успел окрикнуть и неуверенно замер.

– Ну, пусть лучше на князя глядит, – чуть слышно пробормотал он, ногой пододвинул стул и сел, вновь задумавшись. Слегка шевелились губы, словно он проговаривал кусок текста.

– Тиль, ты не против, если я её открыткой друзьям пошлю?

Тиль согласился, не задумываясь, а вот полковник удивлённо оторвал взгляд от зубочистки, которую превращал с помощью салфетки в бордовый флаг своего замка:

– Ты же позавчера письмо отправлял, разве нет?

Сиф опустил глаза, словно ему стало ужасно стыдно, и буркнул:

– Ну а что, они же друзья…

– Скучаешь?

– Да… То есть… ну да, скучаю, – отозвался мальчик ещё тише. Кажется, он как-то не задумывался об этом раньше.

А будучи с собой до конца честным, Сиф знал: не просто не задумывался, но и всячески гнал от себя любую мысль о Расточке и Каше.

Ему было стыдно: за то, что скрывает, что вовсе не скучает – фельдфебелю Лейб-гвардии некогда скучать по хиппи, что так сдружился с Алёной…

Странно сдружился. Неправильно как-то. Словно голова – одного человека, а тело и желания – совершенно другого.

Как они там, его забытые, выкинутые из головы друзья? Сифу было так стыдно, что он готов был провалиться сквозь пол на пару этажей. Как Расточка, скучает ли или гуляет с Кашей, валяется в парке на траве и глядит на небо? Уж Каша-то никуда не денется. Может… вдвоём им легче?

… Сиф постарался отвлечься от стыдной, глупой ревности и взял из ящика стола конверт с маркой и логотипом отеля. На обратной стороне открытки в конечном счёте, как он ни бился, осталась пара коротких предложений в стиле «Всем привет, без меня не скучать, (не)скоро вернусь». Это было, наверное, самое глупое письмо в жизни Сифа.

«г. Москва, ул… Надежде Семёновой», – вывел он аккуратным почерком на конверте и ещё долго глядел на имя Расты. Так странно – знать, что у Расты вообще оно есть!

Расточка. Надя. Надюшка, как её братья звали… Солнечная, весёлая девчонка, которая не боится трудностей и идёт по жизни так легко, словно летит.

В груди шевельнулась тёплая волна, обещающая, что всё обязательно будет хорошо – хоть как-нибудь, но хорошо. Сиф малодушно ей поддался, и волной смыло ревность и стыд напрочь, будто рисунок на пляже – когда-то давно Сиф был на реке и рисовал на песке всякие картинки и слова, а затем мимо проплывал катер, и волнами окатывало берег так, что весь процесс рисования можно было начинать сначала. Давно… года два назад, когда у командира долгий отпуск выпал на июль, и они поехали к его родителям…

Так Сиф и просидел за столом до вечера, вспоминая, размышляя или исправляя что-то в письме. Заболотин, решив его не отвлекать, сам заварил чай, разлил по чашкам и сунул одну под нос ординарцу. Ужинать никому не хотелось от сидячего образа жизни и сытного обеда.

За окном снова поднимался ветер, нагонял тучи на город – набрякшие, низкие, рваные. Шумели деревья рядом с гостиницей, пару раз хлопнула форточка, пока Заболотин не закрыл её окончательно. Ветер отжал пару туч, намочив оконное стекло, и продолжил дальше гудеть, шуметь и отдалённо завывать, так что по сравнению с теменью за окном, комната казалась особенно уютной. Сиф задремал, уронив голову на локоть положенной на стол руки, – не от усталости, а просто чтобы занять время. Последние дни он не знал, радоваться ему снам или ненавидеть их: в Заболе Забол и снился… только вот шесть лет назад здесь всё было совсем не так тихо, благополучно и мирно.

… В номер заходила Алёна с напоминанием, что Сифу надо обработать спину, но, покрутившись рядом со спящим – или просто не желающим открыть глаза? – мальчиком, вышла ни с чем, сердито буркнув, что в медсёстры не нанималась.

Тиль кончал уже второй пластилиновый бюст, но кого вспоминал, Заболотин угадать не смог. Наверное, просто не знал. Вместо этого Заболотин аккуратно начал разбирать свой замок, тяжко вздыхая и уже прикидывая в уме, что и как будет собирать в следующий раз. За окном совсем стемнело, и дождь вновь полился из туч, как из садовой лейки: крупный и частый; на часах, мигнув, 22:59 превратилось в 23:00, и это означало, что вечер подошел вплотную к ночи и тянет её за тёмный плащ, расшитый тучами и звёздами.

В ночь ливень припустил ещё пуще, так что звёзды с плаща просто смылись вместе с потоками воды, прямо на асфальт, на котором и остались, плавая в лужах и поблёскивая в свете фонарей. Ветер уже и сам передумал сгонять тучи, но те даже думать не хотели уходить. Вдалеке они сердито громыхнули в ответ на робкие попытки ветра очистить небо, но вспышка молнии пока была совсем слабой, и, вроде, уцелевшие звёзды даже робко выглянули в прорехи облачного покрова. Раскаты грома напомнили отдалённую канонаду, словно за пяток километров отсюда работала артиллерия, и от таких ассоциаций Заболотин-Забольский зябко поёжился: вряд ли с такой «музыкой» будут спокойные сны. А вот кому нужны кошмары – это серьёзный вопрос. На взгляд Заболотина, лучше было бы совсем без сновидений, чем так… к тому же здесь не было Кота, поспевающего к хозяину в самый разгар сна: прогонять кошмары прочь. И когда ещё зверь вновь окажется рядом?..

Как и предсказывал полковник, сны поселились на ночь в номере беспокойные.

Гроза сделала своё дело, встряхнув мысленную коробочку памяти, и воспоминания сдетонировали не хуже нормальной взрывчатки.

Тиль всю ночь метался по кровати, просыпался и долго не мог вернуться к сновиденьям, глядя на мутный из-за дождя и темноты прямоугольник окна. В голове художника оживали лица, которые он десятки раз сплетал из проведённых углём по бумаге линий. Художник сам по своим ощущениям был таким же рисунком, кем-то набросанным на замызганном бумажном обрывке. Таким же сплетением торопливых линий. И человек-набросок не отваживался заснуть, чтобы лица вновь не ожили под грохот дальней канонады.