Текст книги "История вторая: Самый маленький офицер (СИ)"

Автор книги: Валентина Ососкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Спокойно шёл князь со своим секретарём, только подозревая, но не видя, что так любящая обычно пошутить и подурачиться охрана напряжена, как рвущаяся струна. Ещё чуть-чуть – и окончательно порвётся. Совсем чуть-чуть: выстрел. На какое-то время из головы Сифа вылетел даже Тиль вместе с Хамелеоном и КМП. Снайпер, который глядел сейчас на них, не относился ни к чему, он просто существовал, и все мысли были привязаны к его существованию.

Где он? Заметят ли Краюхи?

Тридцать пять метров. Тридцать… Ну, неужели ничего не удастся? В каком доме притаился снайпер?..

Словно случайное движение кисти Филиппа. Словно случайный шаг Сифа поближе к нему.

– Дом двенадцать, – повинуясь знакам Краюхина, передал Сиф по рации. – Последний этаж.

– Вас понял, проверим.

Но по напряжению, не отпускающему Краюх, Сиф понял, что они не уверены. Страхуются, благо милиция готова помочь. Вряд ли кого-то найдут в двенадцатом доме…

От Иосифа Кирилловича перемещения Сифа, разумеется, не укрылись, но князь остаётся спокойным, знает: важнее всего – не дать повода журналистам «увидеть» тревогу или, того хуже, страх. Всё происходящее – спектакль. Великий князь играет роль Спокойного Великого князя, Краюхины – рьяной, но в рамках приличия, охраны. Главное, чтобы стрелок КМП тоже поверил игре «актёров».

Двадцать метров. Пора, чувствует Сиф. Совсем рядом опасность, она уже щекочет загривок холодком. Всё должно решиться за несколько шагов.

Очередной дом справа. Старая, но крепкая, служебная пятиэтажка, по большей части уже пустая. Нет, в окнах ничего не заметно. Но даже звери вырабатывают в себе чувство опасности, более предчувствие, чем разумное понимание, отчего же, в таком случае, человеку за три года войны не развить что-то подобное? Вот и сейчас этот инстинкт заставляет замедлять шаг, напрягаться и судорожно метаться взглядом по дому.

Что-то не так.

Слишком ожидаемое место. И оттуда не уйти быстро.

Но дома кончаются – где ещё спрятаться снайперу? Здесь, наверняка. Сиф даже поднёс рацию ко рту, чтобы сообщить… как что-то блеснуло слева, и мальчик осознал, что же было не так.

Слишком очевидно. Слишком предсказуемо.

Толпа даже не поняла, что произошло над их головами. Жест Филиппа слился с четко выговоренным в рацию:

– Дом четыре, сейчас прямо на крыше. Скоро попытается уйти, оцепите здание.

Голова работала четко – до безумия. Не дом один – без спора, наиболее удобная позиция для стрелка – был местом «лёжки» снайпера. Но он должен был сконцентрировать на себе внимание даже слишком рьяной охраны, поголовно страдающей манией преследования. Именно поэтому снайпером КМП был выбран дом напротив. Четвёртый. Не такой удобный, но и не такой очевидный.

Все эти мысли пронеслись со скоростью пули, вылетающей из ствола «внучка». Удивительно, насколько это быстро может происходить, но Сиф не успел сделать и двух шагов, он ещё говорил в рацию. И тут пришло второе осознание.

Замеченный блеск – это снайпер навёл винтовку. Прицелиться в размеренно идущих людей в как назло безветренный день – дело несложное.

А вот эта мысль уже не была, наверное, такой стремительной. По крайней мере, она ещё длилась, когда один из Краюх довольно-таки бесцеремонно подтолкнул чуть замешкавшегося секретаря – как там его звали? – а второй развернулся спиной к дому номер четыре. Сиф почувствовал на плече руку полковника, требующую, чтобы он, Сиф, остановился, но по инерции сделал шаг вперед, сокращая расстояние до Лёши.

«Хорошо, что Алёна осталась в машине!..»

«Лёха стоит точно между остальными людьми и домом…»

… «Меня же пули… не брали!..»

«Почему я?!»

А следующий шаг уже сделать не удалось. Только земля резко ухнула против всех законов тяготения – вверх, в небо. Сиф споткнулся на ровном месте – и потом уже не смог вспомнить – до или после.

… Он почувствовал, как обожгло плечо, вышибая слезу, а потом – как немилосердно принял удар колена асфальт, словно наждачкой по коже. В первый момент колено болело сильнее спины, но с каждым, даже самым маленьким движением боль в загривке набирала силу, до тех пор, пока не захотелось скулить. Правая рука повисла тряпкой, послушная только ниже локтя.

Где-то на заднем плане послышался ровный голос из рации: «Здание оцепили, объект на крыше», но это голос был далеко-далеко, где-то за болью.

Стало очень, просто до смерти обидно. Ведь всегда же целым выходил из-под любого обстрела!.. Если не считать их первой встречи с полковником. Но почему именно сейчас?!

– Подъём, Индеец, – это над ним наклонился полковник, помог подняться. Смаргивая слёзы, вновь брызнувшие из глаз от неосторожной попытки выпрямиться, Сиф кое-как поднялся, обратив внимание, что Краюхины по-прежнему заслоняют остальных от возможных пуль. Впрочем, неудивительно: у них, кажется, под куртки надеты броники.

– Я… всё испортил? – судорожно сглотнув, спросил Сиф, обращая внимание, что брюки на коленях порваны. Что творится на спине, знать не хотелось – даже вздохнуть было больно.

– Это смотря с какой стороны посмотреть. В принципе, подобный вариант развития событий тоже рассматривался, – отозвался Заболотин, в глазах которого сквозило то странное чувство, что даже беспокойством назвать язык не поворачивался. – Но навка с вариантами, ты-то как, стоять можешь?!

Сиф утвердительно дёрнул головой и зашипел, поминая под нос болотное молоко.

Только тут он услышал потрясённый гул толпы. Ну конечно, такая сенсация…

– Идёмте. Если милиция перехватит снайпера, им займётесь вы, Георгий Никитович, – произнёс князь довольно бесстрастно.

– Займусь, – кивнул Иосифу Кирилловичу Заболотин, забирая у Сифа рацию, из которой непрерывно доносились отчеты о происходящей операции. – А ты, Сиф….

– Я почти в порядке! – поспешно выпалил мальчик, боясь помешать планам.

– Ключевое слово – «почти», – медленно и выразительно проговорил Великий князь. Его голос стал непререкаемым: – Поэтому вы, Иосиф Константинович, отправляетесь к Алёне Алексеевне в машину. И это – не обсуждается.

– Так точно, ваше высочество, – пристукнул каблуками Сиф и закусил губу от боли в плече.

Князь немного улыбнулся, но снова посерьёзнел, глядя на толпу.

Тут к ним подлетели молодые люди в серых рубашках – на сей раз с погонами – и под их прикрытием все чуть расслабились.

– Врача? – спросил кто-то.

– У машины, – ответил Иосиф Кириллович и ещё раз взглянул на Сифа: – Поезжайте в гостиницу. Алёна потом вернётся за нами, – и князь повернулся спиной и неторопливо пошёл к зданию посольства.

– Приказы не обсуждаем, так что отправляйся, куда сказано, – Заболотин крепко сжал ему руку, ободряя, и Сифу ничего не оставалось делать, как уйти, хромая из-за содранных колен.

Рядом с ним шли два милиционера, у машины уже поджидал кто-то – наверное, врач. «Почётный эскорт, к навкиной бабушке», – насмешливо подумал Сиф.

Алёна встретила его по дороге, с испуганными глазами в пол-лица выпалила:

– Как его высочество?!

– В порядке, – коротко ответил Сиф, морщась от боли.

– А ты ходить-то можешь?

– Нет, я летаю, – огрызнулся Сиф, прячась за грубостью от необходимости успокоить девушку. Каждый шаг отдавался в плече так, что хотелось заорать и вывалить на Алёну тираду отборных забольских ругательств, которые, спустя кучу лет, не просто всплыли – прямо-таки сами лезли на язык. Но вместо этого Сиф предпочёл уставиться перед собой на дорогу, разглядывая трещинки и камешки в асфальте. Так хотя бы не видно море любопытствующих лиц, которые в данный момент он люто ненавидел. Когда ненавидишь весь свет, как-то проще становится терпеть боль.

Алёна погрустнела, но ничего не сказала и повесила стриженую голову. Этим простым движением она волшебным образом напомнила Сифу Эличку Кочуйскую: не рассказы полковника, а саму маленькую женщину, словно приоткрылась щёлка в мутной завесе памяти, и оттуда выглянуло уставшее, немного грустное лицо с короткой косичкой светлых волос.

22 сентября 200* года. Забол, на реке Ведка.

… Капитан Заболотин сдержал своё обещание. Когда поздно вечером батальон остановился на ночлег – по разные стороны реки, даже не видя друг друга, но зная по координатам, – офицер, вылезая из машины, как бы невзначай, но мрачно осведомился:

– Ну что, Индеец, извиняться перед девушкой будешь?

Мальчуган мигом насупился и угрюмо ответил:

– Это пусть она.

Заболотин вздохнул и покачал головой, словно спрашивая: «Неужели на ночь глядя нельзя перестать упрямиться?»

Следом за ними из машины вылезла Эля и, заметив, что офицер с мальчиком о чём-то разговаривают, тихонько проскользнула мимо них. Вскоре из сумрака вырос силуэт Баха, который самым вежливым голосом, на который был только способен, предложил свою помощь в обустройстве на ночь. Кочуйская зарделась – этого не было видно в сумерках, но движения девушки стали какими-то скованными, – и Бах тут же поспешил успокоить, что и в мыслях не имел ничего… того, о чём она, быть может, подумала, и вообще, он человек серьёзный. Так, переговариваясь, оба санинструктора быстро исчезли.

– Это ты из вредности или просто не понимаешь? – с надеждой на последнее продолжил разговор Заболотин, когда они вновь остались с Сивкой наедине.

– Если баба на войне, значит она уже не баба, а солдат. И нечего с ней церемониться, – нехотя ответил Сивка. Он считал глупым пояснять свои выводы и мысли, но Заболотин требовал, чтобы он их почему-то растолковывал. Пустая трата времени на взгляд мальчишки.

– Если женщина – существо по определению более слабое, чем мужчина, – на войне, то ей надо помочь, если можешь. И уж тем паче не ровнять её с солдатами, – резко высказал своё мнение офицер, как точку поставил. – Впрочем, главное другое: ни при каких обстоятельствах нельзя вот так… выражаться при женщине. И я очень надеюсь, что ты это усвоишь.

Сивка с самым своим невозмутимым видом уставился на тёмную полосу реки, хотя спина его предательски напряглась. Шакалёнок знал, что Заболотин никогда не отказывался от своего обещания, если мальчишка упорствовал. И ничего хорошего от обещания выдрать ждать не стоило, особенно если офицер так негодовал.

– Давай уж, – как можно более равнодушно произнёс мальчишка, – приступай. Ругаться – это по-бабьи.

– Спасибо, разъяснил, – даже в вечернем полумраке было видно, что Заболотин потемнел лицом, как небо перед осенним ливнем. – Но мы вернёмся к этому разговору позже. Когда все разместятся.

И заспешил к солдатам, на ходу бормоча себе под нос:

– Всё, отправляю в разведку. Может, он только со мной так ершится. Только… имя-фамилию-отчество Центр запросит. Сивка Ктототамович Индеец, тоже мне.

Если бы пришлось сейчас ещё и наводить порядок среди бойцов, Заболотин точно бы на кого-нибудь наорал, но, по счастью, батальон разместился фактически без его деятельного участия. И – самая хорошая новость за вечер – без участия Аркилова. Сносить его упрёки без споров Заболотин не мог даже в спокойном состоянии.

– Жор, ты какой-то нервный, – доверительным тоном сообщил капитану Кром, когда Заболотин появился в его роте с вопросом, всё ли сделано.

– А у тебя, Кром, под началом не батальон, – сердито ответил Заболотин, – а всего одна рота.

– Вот именно, целая рота, где за каждым надо проследить, а у тебя – батальон, где проследить надо всего за несколькими офицерами, – не сдавался Вадим. – Что ты бегаешь за всеми, как курица-наседка? Вот ты мне скажи, – он вынул из кармана почти пустую пачку сигарет, протянул Заболотин, но тот отрицательно качнул головой, и Кром закурил сам, – было хоть раз такое, чтобы твой контроль был действительно жизненно необходим?

– Было, наверное, – Заболотин заколебался. – А, по-твоему, всё идёт совершенно гладко без моего участия, что ли?

– Вечно ты всё выворачиваешь наизнанку, – недовольно замотал головой Кром. – Твоё участие нужно, но надо же доверять людям! Если ты в одиночку выбиваешься из сил, то скинь ты пару рот на Аркилова!

– Он и так на связи с Центром.

– Ура, мы до этого дожили! Жора хоть что-то свалил на Аркилова!

– Вадь, прекрати клоунаду! – хмуро попросил Заболотин. – И без тебя голова болит.

– Болит – значит, мозги есть и работают. Радуйся ты этому лучше, а не переживай за каждого бойца в батальоне. Они сами за себя попереживают.

– Кром, прекрати!

– Прекратил. В общем, мой тебе совет: доверяй своим помощникам, у них тоже голова на плечах, патроны в магазинах. Только они палец на курке не держат столь нервно всё время… А моя рота, если тебя так интересует, в полном порядке. Если что-то случится, я сам тебе доложу первым.

– Ладно-ладно, – Заболотин огляделся и убедился в справедливости слов бывшего однокурсника. – Через полчасика зайди ко мне, поговорить надо.

– О ком? Так, про батальон в целом мы поговорили, значит, переходим на личности… – Вадим на секунду задумался. – Дай-ка угадаю: тебя беспокоит или твой Индеец, или новый санинструктор.

– Кочуйская, конечно, – не самое приятное явление природа в батальоне, но она меня не беспокоит, – отрезал Заболотин, быть может, несколько резче, чем надо было.

– Ой ли? А может, всё-таки беспокоит? У тебя жена есть?

– Нету, – чтобы поскорее отвязаться от любопытствующего Вадима, ответил Заболотин.

– А невеста? Тоже нет? Это как? Ты ещё скажи, что и просто девушки у тебя нет!

– Нет.

– Ты же всегда по части слабого пола был весь из себя рыцарь с коронным взглядом, сражающим барышень наповал! – не поверил Вадим.

Заболотин взглянул на белёсое, словно выцветшее, небо на горизонте и глубоко вздохнул, не обращая внимания на табачный дымок. Природа вокруг притихла, испугавшись появления людей, только где-то далеко-далеко в лесу протяжно кричала какая-то ночная птица, тревожно и мрачно. Капитан поёжился, поскольку от покрытой росой земли уже тянуло холодком, и подумал, что караульные, небось, уже стоят на постах и глухо ругаются сквозь зубы, чтобы согреться, ни к кому особенному не обращаясь, так, сами себе.

– Нет, Вадим, и девушки у меня нет. С Соней мы расстались ещё до войны, – вздохнул Заболотин, вспоминая хохотушку-украинку, учащуюся в МГУ на биофаке.

– Так вот почему ты рапорт подал…

– Ничего не поэтому! К чему тебе всё это знать?

– Да не, не к чему. Просто странно: никого у тебя нет, ты вольная птица, и уверяешь, что и в мыслях Кочуйской не держишь, хотя она сегодня ехала с тобой в машине.

– Я просто её расспрашивал. Всё, закрыли эту тему, – отрезал Заболотин. И в кое-то веки Кром почему-то послушался.

Некоторое время оба офицера молчали, вглядываясь еле видную в сумраке наступающей ночи реку. Ведка текла стремительно, изредка шумно вздыхая и накатываясь на берег. Ей не нравилось бежать внизу, в узком проходе между двумя холмами.

Потом Заболотин спохватился и, кивнув Вадиму, торопливо пошёл прочь. Где-то за горизонтом громыхала артиллерия, словно ворочала набрякшими тучами гроза. Отчего-то офицеру вспомнилась любимая поговорка старого его учителя, Нестора Сергеевича Щавеля, который часто, прищурившись, говорил какому-нибудь ляпнувшему не то ученику: «Против пехоты кто нужен? Танки. А против танков? Самолёты. А против самолётов – ПВО, но вот её-то вам и придётся брать пехотой…»

Может, Щавель был прав. По крайней мере, Заболотин чувствовал в своём батальоне силу, скорость и сноровку. Например, сейчас временная позиция сформировалась на загляденье быстро и аккуратно. Виден был большой, надёжный опыт. Или, может, стремительный марш задал темп всей остальной жизни, кто знает…

Свою палатку Заболотин нашёл легко: у входа в неё, отставив руки назад, сидел Сивка, тоскливый и вялый, и, запрокинув голову, разглядывал тёмно-сизое небо.

– Пошли, Индеец, – нехотя вспомнив о своём обещании, позвал капитан, заходя в палатку. Не иначе, как Казанцев при установке потрудился: все вещи были аккуратно поставлены у входа, а оба спальных места в равной степени манили взор. Всё-таки, жалко было его отпускать в штаб… Сделать бы его обратно ординарцем!

Правда, Заболотину отчего-то казалось, что Сивка обязательно заревнует. Но, с другой стороны, чего тут ревновать?..

Мальчишка, лёгок на помине, забрался в палатку следом. У него была удивительная способность честно осознавать, что его поступок – плохой, и спокойно нести наказание. Только одна проблема: кажется, Индеец осознавал «плохость» поступка, исключительно как мнение Заболотина. Свою точку зрения на «что такое хорошо и что такое плохо» пацан не озвучивал. И, к сожалению, в своих поступках не всегда раскаивался.

– Ну что, Сивка-бурка, больше при женщине выражаться не будешь?

Мальчик медленно перевёл взгляд на офицера, пару раз сморгнул и с запинкой, равнодушно отозвался:

– Это она была неправа.

– Так мы уже не о причинах. Мы о фактах, – напомнил Заболотин, которому было довольно непросто спокойно разговаривать с таким Сивкой – когда того «ломало» голодом по ПС.

Мальчишка опустил голову и не сказал ничего.

… Почему-то уже неоднократно случалось так, что ровно после окончания «воспитательных мер» кто-то появлялся с делом к Заболотину, поэтому тот вовсе не удивился, когда голос за пологом палатки неуверенно спросил:

– Сдарий командир, к вам можно?

– Заходите, – отозвался Заболотин, поглядывая на красного Индейца, и удивлением наткнулся на гораздо более осмысленный взгляд, чем ждал. Кажется, случившееся отогнало очередной пик ломки.

В палатку забралась Кочуйская и, сообразив, что тут происходило, залилась краской:

– Это из-за той фразы? – тихо-тихо спросила она, опуская голову. – Не стоило, сдарий командир! Разве так можно?!

– Мы говорили не о причинах, а о фактах, – ответил «сдарий командир», бросив многозначительно-выжидающий взгляд на Сивку. Тот понял, сглотнул и неловко буркнул:

– Ладно, больше при вас не ругаюсь.

– Но всё равно так нельзя! – беспомощно воскликнула санинструктор и участливо поглядела на Индейца. Пацан ответил злым взглядом, не принимая жалости, и Эля совсем поникла, так что короткая косичка свесилась набок.

«Боже, выглядит совсем девочкой», – в который раз уже подумал Заболотин.

«М-да, баба не солдат, на войне не уместна», – вынужден был признать Сивка.

– Господин сержант, – как можно мягче произнёс Заболотин, – не стоит переживать из-за рядового случая. Поверьте, совсем не стоит.

– Да, конечно, – Эля откинула косичку назад и подняла голову. – Я просто хотела узнать: когда мы прибудем на место… ну, откуда начнётся сама операция, – она заговорила твёрже, – там будет обеспечена своевременная эвакуация раненых или?..

– Это будет окончательно ясно на месте. Насколько пока это предполагается – будет, но как всё повернётся во время боевых действий… – Заболотин отвернулся, прекрасно понимая, что до раненых мало кому дело будет. А ещё он не желал признавать, что и сам волнуется за ход предстоящей операции. Его раздражала неизвестность и собственная беспомощность в том, чтобы что-либо изменить.

– Да, конечно… наверное, глупо было ожидать другого ответа, – поспешно, может, даже излишне поспешно, кивнула Кочуйская и, выпрямившись, козырнула, но не успела открыть рот, как Заболотин махнул рукой:

– Вольно, господин сержант. До свиданья.

Эля вышла, на пороге столкнувшись с Кромом. Тот залез внутрь и многозначительно произнёс:

– Ну-ну.

– Очень смешно, – с досадой отозвался Заболотин.

– Да я ещё ничего не сказал!

– А я ничего и не ответил. Пошли наружу. Ты Кондрата видел? Ну, прапора Кондратьева, из разведвзвода… – Заболотин не договорил, поскольку в палатку просунулась смуглая горбоносая голова.

– Я здесь, ваше высокоблагородие, – сипло произнесла она, и горбоносый ужом проскользнул в палатку. Он был брит налысо, так что его затылок глянцево поблёскивал в свете фонаря, широкоплеч, а нос гостя не просто обладал орлиной горбинкой, но и слегка был свёрнут набок. Пошевелив мощными челюстями, словно что-то пережёвывая, Кондрат нехотя поднял руку для приветствия, ничуть не смущаясь отсутствием головного убора.

– О, вечер добрый. Вольно… Тогда пойдёмте на улицу, – поднялся с места Заболотин. – Потолковать надо. Можно даже сказать – посоветоваться… А ты, Сивка, подожди меня здесь.

8 мая 201* года. Забол, Горье.

Алёна грустила и обиженно молчала вплоть до того момента, как они подошли к машине. Милиционеры переглянулись, старший по званию отдал честь, и они ушли. Врач выказал желание осмотреть рану, но Сиф забрался в микроавтобус и оттуда уже буркнул:

– Просто оцарапало.

– Рану надо обработать, – непреклонно ответил врач, забираясь следом. У двери маячила Алёна, не решаясь лезть под руку врачу.

– Залить перекисью – и готово, – не сдавался Сиф, которому больше всего на свете сейчас хотелось отрубиться и не чувствовать раны.

– А так же вколоть обезболивающее и перевязать. Снимите рубашку, сдарий… фельдфебель, да?

– Фельдфебель.

– Здесь есть аптечка, – наконец неуверенно подала голос Алёна и, не дожидаясь согласия, полезла за чемоданчиком. Врач не стал возражать, решив, видимо, как можно меньше спорить – быстрее сможет обработать рану.

– Сдарий фельдфебель, рубашку, – только напомнил он терпеливо.

Сиф буркнул что-то, смутно похожее на согласие и аккуратно сел на край сиденья, тронул рубашку и замер, мужественно грызя губу. Смертельно хотелось рыдать в голос.

– Ой, Господи… – потрясённо воскликнула Алёна, когда Сиф, сжав зубы, рванул и без того вспоротую выстрелом рубашку.

– Хорош? – севшим голосом поинтересовался мальчик, с каким-то мстительным удовольствием наблюдая, как прирождённый цыганский загар с Алёны сходит. Она не побледнела, а посерела.

– Х-хорош, – сглотнув, девушка отвернулась.

– Комплименты будете расточать сдарию фельдфебелю потом, – прервал их врач. Сиф его только сейчас соблаговолил разглядеть: невысокий, с аккуратной седой бородкой мужчина, улыбка мягкая, но взгляд – непреклонный. Такого не переупрямишь…

– Да вот вам моя спина, – офицерик повернулся так, чтобы было удобнее осматривать рану. Он очень старался говорить и выглядеть бодро, но всё равно чувствовал, что выглядит не лучше Алёны. Наверняка бледный, как болотное молоко, с искусанными губами… красавец, одним словом. Ещё и руки, кажется, дрожат. Главное, чтобы у врача не дрожали.

Но опасения Сифа не оправдались. Руки у мужчины были твёрдые и аккуратные. На фоне боли их прикосновение почти не чувствовалось.

– Так, а теперь не дёргайтесь, раз, два… – на лёгком выдохе «три» шприц впился в многострадальную спину чуть ниже, и Сифу очень-очень захотелось в голос завыть на воображаемую луну. Но он сдержался, напоминая себе, что давным-давно пообещал командиру при девушках не выражаться, и, не дыша, принялся беззвучно считать до десяти, сорвавшись на семёрке и судорожно выдохнув:

– На-авкино молоко!

– Потерпите, – невозмутимо отозвался врач, вынимая шприц. – Э-э… будьте добры, откройте перекись, – повернулся он к Алёне.

Раздался смачный чпок, и Алёна жалобно спросила: – Может, лучше в какой-нибудь травмпункт, а?

– Лей! – зверским голосом приказал Сиф. – Потом… поговорим… Н-на-авкаже блато! – от незабываемого ощущения шипучки на ране, он перешёл на забольский. – Кагдеж безбальне подеяй, навкаже малько погочури тева!

– Э-э… Сиф, что ты сказал? – уточнила ошарашенная Алёна. Сиф, до этого момента бледный, покраснел пятнами:

– Это… я про обезболивающее…

– А «навкаже малько» как-то там дальше? – любознательно спросила девушка, радуясь, что Сиф отвлёкся от боли.

Мальчик сглотнул, и красные пятна на лице стали ещё ярче:

– Это непереводимый оборот… совсем непереводимый… только полковнику не говори, что я так, э-э… выражался при тебе. И вообще не повторяй эту фразу.

– Ну а примерно хотя бы что значит? – не отступалась Алёна, всегда интересующаяся иностранными языками. Врач закашлялся, но в кашле Сиф расслышал с трудом сдерживаемый смех, отчего лицо ещё больше налилось жаром.

Но упёртая Алёна не отставал, и нехотя офицерик ответил:

– Ну, «навакаже малько» – это «навкино молоко»… – на этом он замялся, и дальше переводить отказался наотрез. – Давай уж лучше ссадины на коленях залью, – забрал он у Алёны перекись. – Хорош я, навкино молоко. Колени в болото, спина в болото, а уж про одежду вообще молчу…

– Сначала надо перевязать. Колени обработаете сами? – отвлёк их врач.

– Да, – Сиф кивнул, и от этого непродуманного движения из горла вырвался короткое поскуливание.

Врач, не обращая на лишние звуки внимания, принялся туго бинтовать рану. Поскуливание не повторялось, но в тихом, почти неслышном шипении Алёне почудились уже знакомые слова: «навкаже», «погочури»…

Когда с медицинскими процедурами было покончено, врач попрощался и ушёл, Сиф прислушался к себе, глубоко вздохнул и с наслаждением произнёс:

– Не прошло и года… Поехали в гостиницу? До чего приятно не чувствовать спины и шеи, ты бы знала!

– А может, всё-таки в больницу? – Алёна послушно перебралась на водительское место.

– Мне, Алёна Алексевна, его высочество дал приказ, – вспомнил отчество Алёны Сиф. – И было прямым текстом сказано: в гостиницу. Там и врача вызовем, если… что, – мальчик почему-то отвернулся, будто подозревал своё тело в чём-то, но голос остался всё таким же жизнерадостным: – Пуля-то не засела, так что всё… отлично

Последнее слово Сиф постарался произнести не слишком саркастично.

– Как скажете, Иосиф Кто-вы-тамович, – церемонно отозвалась Алёна, заводя мотор.

«Поэтому вы, Иосиф Константинович, отправляетесь к Алёне Алексеевне в машину. И это – не обсуждается…»

Вспомнив слова князя, Сиф несколько озадаченно повторил вслух:

– Иосиф Константинович…

– Надо будет запомнить, – решила Алёна, потом спохватилась: – Подожди, ты же не знал своего отчества!..

– Меня так князь назвал недавно. Константинович… – Сиф задумался. – Это получается, имя в честь Великого князя, отчество в честь самого Государя… Одна фамилия не царская, – он даже слегка рассмеялся, правда, немного искусственно. – Впрочем, оно и ясно: фамилию придумывал полковник. А имя сам Великий князь давал. Ну, как недавно выяснилось.

– А ты что, раньше не знал, кто тебя назвал? И… причём тут Иосиф Кириллович?

В голосе девушки проскользнули нотки… ревности?

– Хватит тарахтеть на месте, поехали уже, – довольно прямо сменил тему Сиф, но цыганское упрямство не дало Алёне так просто успокоиться.

– Не поедем, пока ты не ответишь, отчего не знал, – дёрнув стриженой головой, выдвинула ультиматум девушка.

– Отчего вообще не помню или конкретно, что это был Великий князь? – пошёл на компромисс с самим собой Сиф, который ненавидел вспоминать о причине «склероза», но, если требовалось, всегда понукал себя сознаваться до конца.

– Да нет, я про Великого князя, конечно!

– Я… много лет общаюсь со своим Крёстным по почте. По такой и электронной, когда как. И я всегда знал, что имя мне дал он, до этого было одно прозвище. Первого своего имени я… не запомнил, потому что был совсем мелким. А насчёт Крёстного… я не так уж и давно узнал, что мой Крёстный – Великий князь. Вот такая вот сказочка, – Сиф натянуто усмехнулся. – Я рассказал. Поехали.

Алёна вздохнула, но удержала все комментарии при себе. Она знала, что Сиф жалости не переваривает даже под майонезом.

– Ну, поехали в гостиницу, – прервала она недолгое молчание и тронула машину с места, выруливая на проспект. – Ты как, быструю езду выдержишь?

Сиф почувствовал что-то приятное от Алёниного беспокойства. Ведь она беспокоилась о нём, а не только о князе!

– Выдержу, – мужественно сказал офицерик, но, подумав, честно уточнил: – Только без резких поворотов, ладно?

– Ладно, ладно, – согласилась Алёна, одной рукой выворачивая руль, а другой шаря по магнитоле. Через некоторое время из динамиков полились залихватские цыганские мелодии.

Дальше ехали молча. Сиф прикрыл глаза и думал о Тиле, о таинственном Леоне и о сегодняшнем покушении, гадал, чем закончилась «охота» на снайпера и, самую капельку, переживал, что вынужден отправляться в гостиницу, не увидев развязки сегодняшних событий. О чём думала Алёна, вернее, о ком, несложно было догадаться, поглядев на её обеспокоенное, но всё равно мечтательное выражение лица. По обычаю, её мысли занял Великий князь.

– Слушай, – вдруг сказала она, – а что это за машина едет, не отставая, за нами с самой площади?

Сиф аккуратно, всем корпусом развернулся – хотя обезболивающее подействовало и лишило чувствительности шею и полспины, но он не хотел рисковать. Некоторое время глядя в заднее окно, слегка прищурившись против солнца, он быстро заметил «хвост». За микроавтобусом довольно вежливо и ненавязчиво следовала белая машина, вроде русской «лады». Серый фон номера что-то напомнил Сифу, и офицерик сообразил:

– Так это же наши дорогие сопровождающие в серых рубашках! Но если хочешь – остановимся, спросим.

– Наверное, надо бы, – с некоторым сомнением сказала Алёна. – Всё-таки могли бы предупредить…

– Думаю, это князь или полковник их попросили, – предположил Сиф. – Но спросить надо. Пусть видят, что мы не слепые дети!

Алёна оглядела внимательно своего пятнадцатилетнего товарища и осторожно согласилась:

– Не слепые.

А про детей решила промолчать.

Как только они припарковались в переулке, белая машина, поняв культурный намёк, подъехала ближе, и из неё вышел, как и ожидал Сиф, милиционер в чине старшего сержанта.

– Здравия желаю, сдарий фельдфебель, – произнёс он, поднося руку к фуражке, когда Сиф, кое-как застегнув, опустил стекло своего окна. – Старший сержант Слан. По просьбе его императорского высочества Иосифа Кирилловича имею приказ сопровождать вас до гостиницы.

– Ясно, – согласился Сиф по-забольски. – Мы так и подумали. Тогда едемте.

Старший сержант кивнул, вновь отдал честь и вернулся к своей машине. Алёна тронулась с места, радуясь свободным, или, вернее сказать, освобождающимся для них дорогам. До гостиницы они доехали очень быстро и там, распрощавшись с милиционерами, поднялись в номер к Алёне.

– Может, вызовем снова доктора? – спросила девушка, садясь на диван. – Ты какой-то… бледный. А тот врач просто перевязал и исчез.

Сиф устроился рядом с ней, не рискуя откидываться на спину, и задумчиво спросил в ответ:

– А это так обязательно? Мне пока и так хорошо… – он догадывался, что от обезболивающего его уже «ведёт». Его от многих лекарств вело из-за… прошлой практики.

– Эй, ты чего? – испугалась Алёна, заглядывая ему в глаза. – Тебе нехорошо?

– Мне хорошо… – всё в той же вялой задумчивости отозвался Сиф, которому очень понравилось, как обеспокоенная Алёна вскидывает дугой брови. Краем сознания он понимал, что сейчас в голову может лезть всякая дурь, но сил бороться с этим не было.

– Нет, тебе плохо, – настаивала тем временем девушка. – Ты весь бледный, вялый какой-то и глаза… странные.

– Это от обезболивающего, – объяснил Сиф, который вдруг почувствовал, что разделяется на две половинки. Одна почему-то усиленно думала про Расту и вспоминала её смех, яркие шнуры расточек в тёмных курчавых волосах, руки, до локтей покрытые феньками– у Расты была уйма друзей среди московских хипповых компаний, да и новые друзья – и новые феньки – появлялись регулярно. Вторая половина Сифа безо всяких мыслей просто созерцала Алёну, совершенно другую, взрослую и – далёкую…