Текст книги "Услышь меня, чистый сердцем"

Автор книги: Валентина Малявина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Предчувствия и вещие сны в моей жизни занимают чуть ли не главное место. Они меня ни разу не обманывали.

Разве что не ведаю я о результате этого непристойного суда. А каков может быть результат такого суда? Тоже непристойный и лишенный всякой логики. Хотя надежда меня не покидает. Я стараюсь отстраниться от судейского маразма. Только однажды я не выдержала, когда мой адвокат начал читать выдержки из дневника Стаса. Я чуть было не закричала в голос, когда он прочитал: «Я мечтал о славе, о ролях. Какая чушь! Передо мной ее огромные черные глаза. Смотреть в них, любить ее, и больше ничего не надо. Мы любим друг друга, но я чувствую, что все равно все кончится катастрофой. Она покинет меня. Без нее хоть в полет…» Судья увидела, что мне стало плохо, сделала перерыв, и меня увели вниз, в камеру. Вскоре приехала «скорая помощь», мне всадили какой-то укол и заставили полежать. Меня бил нервный озноб, к тому же и в камере было очень холодно. Девушка-конвоир вытащила из сумки мой длинный шерстяной халат и прикрыла меня, но спина примерзла к холоднющей скамейке…

– Валентина, ты что? Так хорошо держалась, и на тебе… Не надо. А то им, тем, что в зале, совсем любопытно станет… Не надо.

– Понимаешь, и Стас, и я чувствовали катастрофу… И она нас настигла. Но почему Судьба выбрала именно нас?

Меня вернули в зал. Права была девушка: лица присутствующих в зале просто сияли любопытством. С нескрываемым интересом они разглядывали меня, а адвокат продолжал читать записанное Стасом в дневнике еще задолго до наших отношений: «Истинная жизнь открывается только после смерти. Когда же я решусь? Может быть, теперь? Нет, наверное, решусь только спьяну…

…В самом дальнем уголке души живет неудовлетворенность, какая-то боль, неизвестно от чего и как появившаяся. И эта самая боль начинает вдруг таранить сердце, мозг. И день превращается в ночь и как бы становится с ног на голову..

Может быть, и это необходимо человеку? Может быть, в этом и назначение его? Провидение? Чтобы не успокаиваться, а все время метаться, как зверь, пойманный в сети, и находить в этом сладостный миг существования?

Возможно, и так.

Но иногда хочется взять всю эту философскую канитель и расшибить о что-нибудь более существенное, простое, например, о ту же самую лодку, гниющую на мели, которая мерещится мне, просит меня, зовет обратно в чистоту и непорочность былых дней.

Не хватает, да, наверное, уже не хватит сил бросить всю эту дребедень человеческую, весь этот актерский бедлам и возвратиться на истоки свои: растопить печку, заварить крепкий чай, бросить туда пучок мяты и успокоиться. Отравиться естеством земным и умереть, чтобы родиться.

Нет, не бывать этому никогда.

Слишком втянулся я в эту суматоху дней. Мы говорим о Боге и Дьяволе, читаем Достоевского и Гофмана, понимаем все… все, что было, что есть и что будет, и, однако же, продолжаем срать… срать… на все, что под солнцем есть самое дорогое. Продолжаем, потому что уже потерянные. Скоты мы! Скоты! И в скотстве своем нет нам предела.

А самое главное, что из всех этих мерзких ситуаций выгораживаем только себя, будто я-то ни при чем, и творим непотребное, творим зло, выдавая его за что угодно, только не за самое себя.

Дети, конечно, не повинны ни в чем, невинны и звери, и сама земля…

Но я все равно хочу, чтобы эта история закончилась раз и навсегда. Я хочу, чтобы все перестало быть.

И если есть Бог, пусть Он поймет меня правильно и родит новые существа, и даст им новую, иную жизнь. Уничтожение – вот что нужно теперь.

А может быть, только я, я сам – инфузория, может быть, только мне одному требуется уничтожение?»

Вот что я думаю по этому поводу: мысль, изреченная или записанная, непременно материализуется.

Я замечала это не раз. Особенно это касается дурных мыслей.

Почему же мы так часто хандрим? А?

Нас спрашивают: «Как жизнь?»

Мы отвечаем: «Ну, какая может быть у меня жизнь?»

Нас спрашивают: «Как ты себя чувствуешь?»

Мы вздыхаем и говорим: «Так себе…»

Хотя и болит голова, но не до такого же глубокого вздоха и выдоха с ненужными для жизни словами «так себе».

И получается, что изо дня в день мы окружаем себя тусклым минором, а когда жизнь по-настоящему ударяет нас, мы не готовы противостоять удару.

Мы сами себе устраиваем несносную жизнь, устаем в ней и, утомленные, умираем.

А между тем каждый Божий день – целая Жизнь, и таких дней Бог для нас уготовил предостаточно. Утром мы просыпаемся – зачем? "

Чтобы увидеть Новый день, радостно удивиться ему и улыбнуться друг другу. Ведь так?

Надо уметь держать себя в руках. А то я чуть было не лишилась чувств перед судом и любопытной публикой. Моим друзьям доставила переживания, чуть не хлопнувшись в обморок. Плохо это.

Да и мало ли что еще ждет меня впереди…

10

В ноябре – наконец-то! – свидание с родными. Танечка, Сережа, мама… Мамулька – молодец, держится, только бледненькая очень. Она мне сказала, что Саша Кайдановский вновь официально женился… В третий раз уже, зачем ему это? Сашу всегда окружали сплошные иллюзии…

Эту книгу я посвящаю Стасу. Но не могу не говорить и об остальном моем мужском окружении: дело в том, что и Сашу Збруева, и Павлика Арсенова, и Андрея Тарковского, и всех остальных Стас почитал. Сашей Кайдановским – искренне восхищался.

В Гнесинском давали «Гамлета», в очень своеобразной постановке. Главная роль – у Кайдановского, посмотреть спектакль мы пришли целой компанией: Павлик Арсенов, Маша Вертинская, я, Илюша Былинкин.

На сцене – симфонический оркестр. Появляется Гамлет. Черный свитер с белым воротом делают его лицо совсем бледным. Он смотрит в зал.

Он играл очень хорошо! Он чувствовал гениальный текст Шекспира по-своему. Было ощущение, что я впервые узнаю о принце датском.

Павлик тихо спросил:

– Сколько ему лет?

Шура Ширвиндт сидел рядом с нами. Я поинтересовалась о Сашином возрасте, Шура сказал:

– Двадцать один или двадцать два.

– Молодец! – похвалил Павлик Сашу Кайдановского.

Маше, Илюше тоже понравился спектакль и, конечно, Гамлет – Кайдановский.

На следующий день на репетиции Александра Исааковна Ремизова спросила меня о спектакле и о Кайдановском. Я с восторгом рассказала о своем впечатлении.

Александра Исааковна улыбалась:

– Вот и будет у вас новый князь Мышкин. Николай Олимпиевич сам понимает, что должен явиться новый князь.

Николай Олимпиевич Гриценко однажды перед спектаклем «Идиот» сказал мне:

– Грустно прощаться с ролью… Очень! Но… пора. Как ты думаешь?

Я не знала, что и ответить, начала лепетать о Саре Бернар, которой было много лет, но когда она играла, кажется, Жанну Д'Арк и на сцене ее спросили о возрасте, она выкрикнула: «Осьмнадцать!»

Николай Олимпиевич хохотал:

– Уж очень ты смешно крикнула «Осьмнадцать!», будучи сама, как восемнадцатилетняя.

Как-то Павлик Арсенов приходит домой и говорит:

– Сейчас на Арбате встретил Сашу Кайдановского, представился, поблагодарил его за Гамлета и пригласил к нам.

– А он?

– Сказал: «Спасибо. Не знаю. Может быть, и приду».

В это время подорожал коньяк. До подорожания Павлик мне говорит:

– Давай купим ящик коньяка. Позже – дорого будет.

Деньги были. Купили коньяк и большую банку очень вкусной ветчины. Приглашали симпатичных нам людей и угощали коньяком.

У нас в маленькой комнате на полу лежал очень красивый шерстяной ковер, будто осенняя трава. Еще было старинное кресло, похожее на трон. Иконы. И прислоненный к стене огромный серебряный поднос с каменьями. Когда приходили гости, мы клали поднос посредине комнаты и трапезничали, сидя на ковре. Уютно, необыкновенно красиво. К нам любили ходить гости.

Наступил день показа студентов 4-го курса, где учился Саша Кайдановский, Леня Филатов, Нина Русланова… – сильный курс у них был. Сашу и Нину, конечно, пригласили к нам в театр. Саше обещали роль князя Мышкина, но… он не сыграл этой роли.

Как и Стас Жданько не сыграл. Рогожи на, которого ему обещали. Отчего так происходит? Не знаю. Знаю только одно: это был удар как для Саши, так и для Стаса. У них постепенно развивалось неприятие театра. Была потеряна вера, а с потерей веры образовывалась пустота, от которой было невыносимо. Я была свидетелем той и другой трагедии.

Скажем, мы со Славой Шалевичем играем роли в спектакле и по сюжету отдыхаем в ресторане, а Саша – официант с подносом. Он приносит наш заказ. И все. Уходит. И это после Гамлета…

Он жил в общежитии театра Вахтангова и Однажды пригласил меня к себе домой, познакомил с женой – Ириной и подругой его любимой – Верой Шур. Она училась в университете на психолога.

В небольшой кухоньке над столом было несколько моих снимков из журнала «Советский экран» в фильме «Иена быстрых секунд», где я была спортсменкой по конькобежному спорту.

Мне Саша был очень интересен.

Мы часами слушали Вагнера. Саша замечательно читал стихи. Разговоры наши не касались ни театра, ни домашних дел. Мы говорили о Данте, о Байроне, о Пушкине. О гениях добра и гениях зла. Никогда не говорили о политике. Саша слушал меня внимательно, когда я говорила о религиозном чувстве, но я видела, что он серьезно не воспринимает эту тему. Меня это очень огорчало. Я все говорила: «Сашенька, наступит день, когда Бог тебе будет необходим. Обязательно наступит».

Он отчужденно смеялся. Он не понимал меня.

Я продолжала:

– Мне думается, что каждый атеист считает себя Богом.

– Не умничай, пожалуйста, – улыбался он.

Ирина, Сашина жена, родила девочку. Назвали ее Дашенькой.

Я старалась реже видеться с Сашей. Чувствовала, что он мучается этим.

Василий Сергеевич Ордынский утвердил Славу Любшина, Славу Шалевича и меня в фильме «Красная площадь». Я была несказанно рада. Эта работа отвлечет меня от желания видеть Сашу.

Съемки были в Ярославле.

Павел Оганезович Арсенов утвердил меня в своем фильме «Король-Олень», который снимался в Ялте. И в театре много работы было. Трудно, конечно, но интересно, очень интересно.

И вот однажды январским вечером я отправилась в Ярославль. Прихожу в купе, проводник приносит мне постель, ныряю в нее, от усталости закрываю глаза – вдруг дверь купе открывается и входит Саша Кайдановский.

– Вы в Ярославль, мадам?

– Да, месье. А вы куда путь держите?

– Тоже в Ярославль.

– По какой причине, извольте узнать?

– По той же, что и вы. На съемки в фильме «Красная площадь». Мне доверили небольшой эпизод, но не в этом дело. Подле вас хочу быть.

И сел близко-близко. Руку положил мне за спину. Обнял. Молчали. Так и не отходил от меня до самого Ярославля. Только иногда сетовал, что курить нечего. И все приговаривал:

– Какая ты умница, что не куришь!

Вышли из теплого вагона, и обрушилась на нас пурга.

К счастью, машина, пришедшая за нами, была недалеко, и поехали мы в гостиницу, но оказалось, что я проживаю в отеле «Медведь», а Саша в другом месте. Лица наши опрокинулись, но мы не сказали ни одного слова о своем испорченном настроении..

Мне нравилось сниматься в этом фильме. Я полюбила Василия Сергеевича Ордынского, режиссера «Красной плошали», я была влюблена в моих партнеров – Славу Любшина и Славу Шалевича.

Эпизод, который снимался следующим днем, не был трудным, и мы балагурили, много смеялись, бросались снежками. День был тихий.

Вечером, когда мы ужинали в ресторане, пришел Саша Кайдановский. Выпил водки и предложил мне пойти погулять. Я с удовольствием согласилась. Тишина. Звездочки, словно живые, подмигивают, подтрунивают, мол, нам все известно. Известно, что вы влюбились друг в друга.

А мы то иронизируем, то надолго умолкаем, то серьезничаем.

– Мадам, я хотел бы показать и рассказать вам о русском зодчестве. Я имею в виду ярославские храмы.

– Благодарю вас, но уверена, что со стороны меня будут некоторые дополнения к вашим рассказам.

– Очень хорошо.

Мы обошли множество церквей.

Было темно. Но это не омрачало нашей прогулки.

Саша снялся в своем эпизоде и уехал в Москву. Я же еще несколько дней работала в Ярославле, а потом тоже уехала, потому что в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» у меня не было замены.

Ада Владимировна Брискидова, педагог по французскому языку в нашем институте, встретив меня, спрашивает:

– Вы с Пушкиным Александром Сергеевичем дружите?

– Конечно. Правда, не знаю всех поворотов его судьбы, хотя Вересаева «Пушкин в жизни» подробно читала.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Ада Владимировна.

Она была элегантной, с хорошей фигурой и роскошными волосами. Адочка постоянно курила. У нее был мундштук из слоновой кости с серебром, а пепел Адочка сбрасывала в маленький башмачок, тоже серебряный.

– Вы к нам? – она имела в виду Щукинское училище.

– Нет.

– Жаль!.

– У меня есть время, я пойду с вами.

По приходе она сказала:

– Саша Кайдановский сделал инсценировку, которая будет называться «Когда постиг меня судьбины гнев». Александр Сергеевич Пушкин. Ссылка. Михайловское. Он хочет предложить Василию Лановому и вам участвовать в этом спектакле. Основная ваша забота – это Анна Керн. Не откажите Саше. Пожалуйста.

– Он мне ничего не говорил.

– Смущается, нервничает – а вдруг откажетесь. Репетировать будем у меня. Я живу у метро «Динамо». От вас – два шага.

Адочка имела в виду метро «Аэропорт», где был наш с Павликом Арсеновым дом.

– Хорошо. Буду ждать официального предложения от Саши и Васи.

С Василием Лановым Адочка очень дружила. И Саша ей был дорог. Ко мне относилась с интересом. Я благодарна ей, что она помогла мне успешно сдать государственный экзамен по французскому языку. Ведь я почти не училась в институте. Играла в «Ленкоме», потом в Театре Вахтангова.

Адочка предложила мне выучить к госэкзамену монолог Марии Тюдор, естественно на французском. Подолгу занималась со мной. Говорят, что я хорошо читала этот монолог. Я и по сей день его помню. Вскоре Саша предложил мне участвовать в его инсценировке.

– Конечно, – согласилась я.

Он очень обрадовался:

– Сделаем этот спектакль, а потом много других. В них будет идти разговор о личностном – я. В России много, даже слишком много, личностей со странными, скорее страшными судьбами. Ты согласна?

– Да. Но… не только в России такое.

Я вгляделась в Сашу и сказала:

– Тебе бы Ван Гога сыграть.

– А я написал пьесу о Ван Гоге. Как ты угадала?

– Я очень увлечена им. Покажешь пьесу?

– Покажу.

– Если понравится, попрошу Евгения Рубеновича прочитать пьесу и… поставить ее.

Саша расплылся в улыбке. Я тоже. Потом он усмехнулся и грустно сказал:

– Не будет этого никогда.

Боже мой! Как же они так, наши руководители Театра им. Е. Б. Вахтангова? Почему они так? Имея Кайдановского в театре, предлагать ему текст «Кушать подано».

Прочитала пьесу о Ван Гоге. Показалось, что Саша не очень в материале, но это можно доработать. Ведь он абсолютный Ван Гог. Я говорю о визуальной схожести и подвижной нервной системе.

Отдаю пьесу и, чтобы он не ждал рассказа о моем впечатлении, сразу же говорю:

– Ты пишешь, что Ван Гог впервые приехал в Париж тогда-то, тогда-то и тогда-то. Но! Он и раньше был в Париже и встречался со своим братом Тео в Лувре, кажется, в квадратном зале.

– Нет!

Саша побелел.

– Нет! – закричал он. Я все правильно написал.

– Да нет же… Я говорю правильно.

Он резко повернулся и пошел.

Я тоже пошла в другую сторону.

Вдруг кричит:

– Валентина! Подожди!

Я остановилась. Он подскакивает ко мне и шипит:

– Давай спорить. Серьезно. Что бы ты хотела, если будешь права?

– Да ну тебя, Саша.

– Я прошу.

– То, что я хочу… на это не спорят.

– Говори.

– Видела у тебя «Библию» – «Ветхий завет»… «Новый завет» у меня есть, «Ветхого» – нет.

И продолжаю:

– Сегодня же и разрешим нашу проблему. Вечером. Либо ты ко мне домой приедешь, либо я – к тебе.

– Лучше ты. Посмотришь, как Дашенька подросла. Мы будем рады тебе.

– Хорошо. Так и сделаем.

Я поехала домой. Павлик приготовил обалденный луковый суп по личному рецепту, мы пообедали, потом я взяла толстенную книгу «Импрессионизм», нашла нужное мне место о Ван Гоге, пригласила Павлика поехать к Саше, рассказала, что мы поспорили. Павлик не смог поехать: к нему с визитом должен был кто-то прийти. Я взяла такси – и поехала на Арбат. Сейчас невозможно себе представить, что от метро «Аэропорт» до Арбата такси стоило всего 98 копеек.

Ира, жена Саши, встретила меня приветливо. Дашенька – прелесть. В яркой косыночке и улыбается. Я открыла книгу на нужной странице и отдала Саше. Он стал внимательно читать. После прочтения пошел к книжному шкафу и принес мне «Ветхий завет».

Начались репетиции по Александру Сергеевичу Пушкину у Алочки. Прямо-таки «Остановись, мгновенье, – ты прекрасно». Каждый раз на репетиции хотелось говорить эти драгоценные слова. В один из дней подошли к воспоминаниям Анны Керн. Довольно большой отрывок. Очень чувственный. Легко произносимый. Но волновалась я перед друзьями своими ужасно. Чувства овладевали мною. У меня подкруживалась голова, в глазах чуть стояли слезы, я бледнела и тут же краснела. Видела, что Саше все мои треволнения очень нравятся. И лицо Васеньки было вдохновенным. И Адочка смотрела в глубь меня. Закончила монолог Анны и, не сговариваясь, Вася и Саша зааплодировали. Приятно было.

А потом Вася читал «Я помню чудное мгновенье…». Я люблю его чтение, как будто рядом родник. Он романтик, наш Васенька. Но Саша чувствовал это стихотворение иначе. На что Вася сказал: «Читайте, читайте, Александр Леонидович!»

Саша прикрыл глаза и мучительно произнес: «Я помню чудное мгновенье…». Что такое со мной?

Именно с этого момента Саша стал для меня необходимым мужчиной. Я понимала, что это – горе, но как остановить то, что вовсе и не зависит от нас. Почему горе? У Саши были Ира и Дашенька. Я не хотела причинять боли ни им, ни моему Павлику. После смерти нашей доченьки я воспринимала Павлика как близкого, как самого родного мне человека, но женщиной, женой я больше не могла быть.

«Я помню чудное мгновенье…», а я буду всегда помнить этот день, когда Саша читал гениальный стих.

Мы имели большой успех с нашим спектаклем и в Москве, и на гастролях. Несколько раз были в Питере. Очень хорошо! Народу…

А потом мы стали лауреатами Пушкинского конкурса.

11

…Саша и Адочка готовят новую композицию об Александре Сергеевиче Пушкине, куда входит «Гаврилиада». Очень интересное время – вдохновенное…

И вот гастроли Театра Вахтангова в Новосибирске. Я почти каждый день играла: плотно была занята в репертуаре.

Как-то Саша провожал меня в гостиницу, и встретили мы друга Саши из Ростова-на-Дону. Он был несказанно рад Саше и пригласил нас на свой день рождения. Его тоже звали Сашей, и жил он тут, в Новосибирске. Вечер был свободным, и мы приняли это предложение. На другой день у меня был спектакль «Мещанин во дворянстве».

Дача почти в лесу. Много сосен вокруг. И уходят сосны в небо. Красота! Жена Саши дала мне атласный фиолетовый халатик, чтобы комары меня не кусали. Мы ужинали в деревянной беседке. Она была словно кружевная.

Мы смеялись, пили коньяк и ели шашлык, который очень вкусно приготовили наши Саши. Потом Кайдановский берет меня за руку и уводит на улицу.

Этой ночью луна была необыкновенной: огромный оранжево-красный шар, притягивающий к себе, тревожащий.

Мы упали в траву и целовались. Саша побежал по полю навстречу луне. И я побежала за ним. В руках у меня был поясок от халата. Я почти догнала Сашу и хлестнула его пояском..

– Валентина! Ты красивая ночная птица! – кричал Саша, убегая вперед. Вдруг остановился и крикнул мне:

– Нет, ты ведьма! Ты настоящая ведьма!

Мы опять целовались, протягивали руки к луне и как бы держали ее в своих ладонях.

– Саша! А я немного боюсь луны. А ты?

– Нет! Красавица печали!

– А говорят, в полнолуние на нее нельзя смотреть: плохая примета.

Саша задумчиво сказал:

– Луна говорит со мной.

– О чем? – тихо спросила я.

– Луна меня спрашивает: «Ты мою тайну знаешь?». – «Не могу ответить: слов не знаю для ответа. Музыка во мне и тревога. Когда я гляжу на тебя, мысль бежит к тебе, а смысл от тебя».

– Я боюсь, Сашенька!

И снова побежала.

– Валюшка, а где мы!

В какой стороне находилась дача? Неизвестно.

– По-моему, нам туда, – и Саша, взяв меня за руку, повел через поляну. Поляна кончилась. Начался лесок.

Мы прошли еще немного и увидели глубокий-глубокий овраг.

– Да ну тебя, Саша! Туда надо.

Пошли в ту сторону, куда показывала я. В той стороне был незнакомый густой лес.

– Ну тебя, Валюшка. Давай покричим.

– Са-аша, ребята-а!

Никто не отозвался.

– Саша, я устала и пить хочу.

– Не капризничай. Читай стихи.

– Но я пить хочу. Это все луна… Она виновата. Заблудила нас.

Саша стал читать:

 
Златые дни! Златые дни!
Взываю к вам – и где ж они?
Теперь не то: с утра до ночи
Мир политических сует
Мне утомляет ум и очи…
 

– Ты понимаешь, Валентина, поэта Языкова, как и меня, утомляла политическая суета…

Вдруг путь нам преградил забор, высокий, крепкий, досочки одна к одной. Пошли вдоль забора – длинного, бесконечного.

– Саша, все. Я больше не могу. Выбей досочку.

Саша выломал досочку, и перед нами открылось пространство довольно большое. Луна освещала несколько красивых домиков.

– Полезли! Осторожно. Т-а-к. Пошли…

Мы подошли к первому домику. Он был из красного кирпича с балконом под крышей. Окна – открыты. Я постучала в стекло рамы и позвала:

– Простите! Можно вас на минуту?

Никто не отозвался.

– Помогите нам, пожалуйста; мы заблудились.

Молчание.

– Сашенька, я не могу, ну правда не могу! Я пить хочу!

Саша осторожно влез в окно и исчез в темноте дома.

Появился с кружкой воды.

– Никого.

– А наверху? – спросила я.

Саша исчез и снова появился.

– И наверху никого. Валюшка, лезь! До утра переждем.

Я выпрыгнула из кимоно, подпрыгнула и очутилась на подоконнике.

В просторной комнате было светло. Луна как будто с удовольствием наблюдала за нами. Прыгнула на пол.

– Как красиво!

Луна таинственно освещала картины на стенах. Я подошла к одной из них.

– Море! Смотри, Саша, оно как живое и фосфорится!

Погладила круглый большой стол, вокруг которого теснились стулья с высокими спинками.

– Карельская береза! Это чья-то дача! Роскошная! – восхищался Саша.

Мы пошли в кухню.

– А что в холодильнике? – поинтересовалась я.

– Валентина, это уже слишком!

– Мы попали в беду. Так? На нервной почве я захотела есть. Нахожу возможным обратиться за помощью к добрым людям, убеждена, что они добрые. Утром им оставим записку с благодарностью.

Я открыла холодильник.

– Мы имеем молодую картошку со сметаной, зелень, огурцы, помидоры. И… Ура! Две бутылки отличного вина!

Мы ели вкусный ужин, пили белое вино и хохотали.

– Теперь я все уберу, и мы пойдем с тобой отдыхать.

На втором этаже посреди комнаты стояла огромная постель. Мы легли поперек кровати на пушистое покрывало.

– Мы ведь не спим в их постели? Мы только прилегли, да, Сашенька?

– Валюшка. Я… хочу тебя… – еле слышно проговорил Саша.

Мы проснулись оттого, что кто-то хлопнул дверью и громко прошагал по коридору, потом вошел в кухню.

– Валентина, все. Катастрофа!

Мы от ужаса лежали, как прикованные к постели. Этот «кто-то» чем-то провел по батарее.

«Дрр-р-р-ринь», – отозвались батареи.

Потом громко фыркнул унитаз.

Чуть позже прошелестел душ.

Хлопнула входная дверь, в ней повернулся ключ, и «кто-то» пошел прочь от дома.

– Пронесло!

– Надо уходить, Сашенька! Только я быстро приму душ.

– Ты с ума сошла!

– Нисколько! Пока ты сделаешь осмотр местности из окошек, я быстро умоюсь. Он не придет! Он все проверил, этот очаровательный сантехник.

Саша посмотрел в балконную дверь. Невдалеке несколько женщин пололи огород. Саша спустился вниз, посмотрел в кухонное окно и – о, ужас! Он увидел забор, будку и солдат! Солдат с автоматами!

– Валентина! – Саша резко открыл дверь ванны. – Мы окружены. Там солдаты! Я серьезно. Кругом забор, а там какая-то проходная и солдаты.

Он помог мне одеться.

– Быстро пиши записку, – командовала я, – нет, лучше я сама. Где ручка? Где в этом доме ручка?

На холодильнике лежало несколько журналов и ручка. Я взяла журнал «Экран» и прямо на портрете артиста, благо артист был блондином, написала: «Мы попали в беду. Спасибо за гостеприимство. Миллион извинений, целуем… – зачеркнула «целуем». – С уважением…»

– Чуть не подписалась. Я совсем спятила. Это все луна. Это она довела меня до безумия.

– Теперь самое главное – выйти отсюда.

Саша посмотрел в окно на забор и проходную.

– Забор… а за забором? Кто?

– Вожди! – вместе сказали мы и засмеялись.

– Теперь не до смеха. Теперь на дорожку – что? Присядем, да? Чуть-чуть выпьем вина для храбрости, и заканчивать надо эту операцию под названием «Луна». Выходить будем через окно, ибо дверь закрыта на ключ. И потом… мы дети! – осенило Сашу.

– Кого? – спросила я.

– Их.

– А вдруг они молодые?

– Кто? – не понял Саша.

– Вожди.

– Дурочка, вожди не бывают молодыми. Так, надевай халат! Надо, чтобы «крепостные дамы», полющие огород, были абсолютно уверены, что мы дети, племянники – не важно, в конце концов, кто, – проживающих здесь вождей. Считаю до трех. Раз, два, два с половиной, три! – Саша был на улице.

Одна из «крепостных дам», полющая огород, разогнулась и с удивлением посмотрела на Сашу, вслед за ней – другая, третья… их было пять.

– Валентина! – весело крикнул Саша. – Прыгай!

Я вспрыгнула на подоконник. Все пять «дам» наблюдали за нами, у всех пяти было одно и то же выражение на загорелых лицах: интерес и недоумение.

Я постояла немного на подоконнике, потом быстрым движением завязала поясок, села на подоконник и предложила Саше игру для «отвода глаз».

– Аты-баты, шли солдаты…

Саша шипел:

– Не надо солдат, солдат не надо!

– Ехал Грека через реку…

А «дамы» все так же глядели на нас. Потом одной наскучило, она стала заниматься работой. И другая наклонилась, и третья, и остальные стали заниматься огородом.

– Лови!

Я прыгнула. Мы взялись за руки и пошли через огород в сторону забора, противоположную «страшной» проходной с солдатами.

– Только не оглядывайся, – попросил Саша.

А так хотелось оглянуться, и… я оглянулась!

На меня смотрела одна из «дам».

– Здравствуйте! – сказала я.

– Здравствуйте! – весело поприветствовала женщина.

– Какая же ты все-таки дурочка, Валюшка! – сетовал Саша.

Мы благополучно добрались до забора. Нашли оторванную досочку, проскользнули за забор, прикрыли его снова доской и побежали куда глаза глядят.

Все, спасены!

– По всей вероятности, это маленький военный городок, – решила я.

– Как наваждение! Солдаты, автоматы, – досадовал Саша.

Наконец мы вышли к шоссе. Я сняла кимоно и тут же у шоссе легла на халат, пока Саша ловил машину.

Машины проезжали; одна из них резко затормозила.

Приоткрылись дверцы, и наши дачные друзья высунулись из машины.

– Ну, где же вы? Куда вы подевались?

Я продолжала лежать у обочины.

Саша Кайдановский и Саша – хозяин дачи подхватили меня и посадили в машину.

И помчались мы в Новосибирск. Ведь вечером у меня был спектакль.

Гастроли проходили успешно. На всех спектаклях – аншлаги. Я любила спектакли: «Идиот», «Миллионерша», «Дамы и гусары», «Мещанин во дворянстве» и др., в которых с удовольствием играла.

У Саши хороших ролей по-прежнему не было.

Все время мы проводили вместе.

Любили гулять в большом и очень красивом парке, читать о Пушкине и его времени или сидеть на старинном ковре в номере Саши, дожидаясь Максима Дунаевского, – они вместе проживали.

Не было времени работать над новой инсценировкой по Пушкину, потому что Васенька Лановой играл почти каждый день.

В мой день рождения друзья устроили мне настоящий праздник. Маша Вертинская так красиво накрыла стол! Цветов – преогромное количество! Хорошо мне было. Этот день в Новосибирске очень памятен мне. А потом Саша пригласил меня в театральное общежитие, где жили его друзья. Было очень весело. Читали стихи. Саша пел свои знаменитые песни. Стихи были Языкова, Пушкина, Пастернака, Ахматовой, музыка Сашина. Мне очень нравилось, как он поет и играет на гитаре. Он пел несколько жестко, как, впрочем, и читал стихи, но именно через эту жесткость проступал весь его мужской характер и глубокий ум. Мы остались до утра в общежитии. Да, памятен мне этот день…

По приезде в Москву я рассказала Павлику о Саше. Павлик сказал мне:

– После потери доченьки ты заполнила вакуум Сашей. Все пройдет.

Больше мы не говорили на эту тему. Павлик уехал в Ялту снимать кино. Мы с Сашей жили в мастерской у Никиты Лавинского, потом снимали комнату на Воронцовской, что у метро «Таганская», потом жили в малюсенькой комнате на Арбате, рядом с Филипповской церковью, где меня крестили.

Саше пришлось уйти из нашего театра, он ушел во МХАТ к Олегу Ефремову, но вскоре ушел и оттуда.

Его стали приглашать сниматься в кино. Потом призвали в армию. Никита Михалков помог ему попасть в кавполк, что в Алабино, и пригласил сниматься в фильме «Свой среди чужих, чужой среди своих».

Съемки проходили в Грозном.

Я повстречалась с Толей Солоницыным, который тоже снимался у Никиты. Толя сказал: «Пожалуйста, приезжай в Грозный. Это необходимо. Саша очень нервничает. Ты ему нужна».

– Хорошо, – ответила я. – Когда ты летишь?

– Завтра.

– Я полечу с тобой.

Прилетаем в Грозный. Едем в гостиницу. Толя открывает дверь Сашиного номера. За столом спиной к двери сидит Саша и слушает Брамса. Он всегда брал напрокат проигрыватель, покупал пластинки и в свободное время слушал их.

Толя позвал его.

Саша, не поворачиваясь, поздоровался с Толей.

– Ты хоть повернись ко мне, – шутливо сказал Толя.

Саша повернулся и увидел меня. Он был очень эмоциональный, Саша Кайдановский. Многие считали его холодновато-рассудочным, но это не так. В глазах у Саши стояли слезы.

– Спасибо, Толя. Спасибо, – говорил он.

Толя нас оставил. А мы, не шевелясь, всматривались в друг друга.

Жара в Грозном необыкновенная. И как они снимаются в такую жару?

Во дворе баскетбольная площадка. Поутру и вечером Никита с командой играли в баскетбол. А мы с Сашей гуляли у озера и смотрели на огромный факел у горизонта. Факел упирался в седьмое небо. Даже страшновато было от такого огненного столба. Днем я ходила на рынок, покупала овощи, фрукты, зелень, очень вкусный сыр, замечательное вино.

У Саши, как всегда, много хороших книг, но он просил меня не читать, а слушать музыку. Хорошо было! Очень хорошо! Но надо уезжать. В театре много работы, в кино снималась, и на телевидении делали 4-серийный спектакль по Писемскому «Тысяча душ», где мы с Васей Лановым играли главные роли.

Трудно было расставаться с Сашей.

На аэродроме он просил меня:

– Еще раз скажи все Павлику и поживи пока у Веры Шур. Она будет рада тебе.

Я так и сделала. Но когда поехала к Вере, Павлик сказал, что проводит меня. Как всегда у Верочки, мы провели великолепный вечер. Какой чудесный муж у Веры – Витюша! Красивый! Умный! Талантливый! Вера и Витюша симпатизировали Павлику, и Павел чувствовал себя у них превосходно.