Текст книги "Парад Победы"

Автор книги: Валентин Варенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Наше короткое знакомство с рейхстагом закончилось. Мы вышли к центральному входу и начали фотографироваться на память. Вдруг к нам подходит заместитель командира 100-го гвардейского стрелкового полка майор Иванов с небольшой группой офицеров. Они тоже решили сделать памятные снимки. Мы разговорились. И первое, что вспомнили, – это гибель командира полка Алексея Михайловича Воинкова. Так же, как и я, Иванов считал, что мой перевод в соседний полк в значительной степени сыграл отрицательную роль. Иванов сообщил, что намерен в ближайшее время _[424]подать рапорт об увольнении. «Хочу вернуться к своему любимому делу – преподавать историю», – добавил он. Это тоже заставило меня внутренне всколыхнуться: война ведь кончилась, жизнь продолжается, и надо идти по своему пути.

Мы сфотографировались на фоне разбитого рейхстага. Иванов, как всегда, начал философствовать:

– Что натворили, что натворили…

– Ты на кого сетуешь?

– Как на кого? На немцев, конечно, на Гитлера. Ведь можно же было город сохранить. Допустим, что он еще питал надежду на какие-то переговоры, когда мы готовились на Одере, но с прорывом Зеловских высот стало же все ясно! Надо было капитулировать.

И как бы в подтверждение слов Иванова огромный дом, стоявший напротив рейхстага, ближе к Шпрее, вдруг рухнул с грохотом и каким-то даже свистом. Поднялось огромное облако пыли, у основания появились языки пламени. Запруженная военными площадь мгновенно затихла. Все обернулись к развалинам. Но чей-то громкий голос из района обвала крикнул: «Все нормально!» И все, и всё опять начали двигаться. А Иванов продолжил свой экскурс в историю:

– Когда в 1814 году наш царь Александр вместе с войсками во главе с военным министром графом Барклаем и полководцами Раевским, Ланжероном, Ермоловым и Милорадовичем подошли вплотную к Парижу, уже овладев на севере Монмартром, а на востоке Бельвилем, то наполеоновский маршал Мормон, которому император поручил оборонять столицу, прислал нашему государю офицера с просьбой о пощаде. И государь помиловал. Но главный итог – красавец Париж остался целехонек. И ничего, что тогда наши солдаты поговаривали, что, мол, «не пришлось батюшке-Парижу поплатиться за матушку-Москву!». Ну и что? Зато город остался целым. А сколько жизней сохранилось. _[425]

Вот и Берлин ведь тоже можно было хоть и не полностью, но спасти. Даже уже после смерти Гитлера и то многое бы сохранилось.

Он продолжал размышлять вслух, а я вспоминал приблизительно такие же его рассуждения, которыми он делился со мной и с Воинковым на командном пункте полка в пригороде Киц на Одерском плацдарме. У него была хорошая память и логическое мышление. Обычно он молчал, когда у нас шел деловой разговор об организации боя, но когда речь заходила о материальном и духовном обеспечении воинов, тут он выходил на первый план. Зная хорошо обстановку, он непременно настаивал на максимальном и всестороннем обеспечении воюющих солдат и офицеров. И, конечно, это было правильно.

Мы потолковали еще немного и расстались, надеясь на скорую встречу. Иванов ушел, а я со своими товарищами задержался. Я стоял, смотрел на рейхстаг и думал: « Все справедливо. Зловещие планы завоевания мирового господства, родившиеся здесь, на этой земле, горе, причиненное народам, обернулись для Германии бумерангом: здесь взметнулось и понеслось по планете пламя Второй мировой войны, и именно здесь, в рейхстаге, оно было решительно погашено. Сделано это Советской Армией, Советским Союзом, советским народом. Но навечно ли погашено пламя войны? Ведь источник Первой мировой войны тоже находился здесь. Извлекут ли немцы уроки из Второй мировой войны?»

К 15.00 2 мая 1945 года бои в Берлине прекратились. Через сутки нас вывели из Берлина и расположили юго-западнее города, в пустующих немецких казармах. Мы начали обустраиваться, создавать элементарные условия для солдатского быта. Мирная жизнь, о которой мы так мечтали все долгие и тяжелые годы войны, становилась реальностью. _[426]

Но я и теперь помню свое сложное душевное состояние, которое тогда переживал. Казалось бы, все хорошо. Дошел до Берлина, остался, к удивлению, жив и даже капитально не покалечен – а это для каждого, конечно, было самым большим подарком судьбы. Жизнь! Продолжается жизнь… И все же на душе были какая-то пустота и тоска. То ли потому, что многие друзья погибли, а я вот не погиб и несу за это перед ними какую-то вину. То ли потому, что кончилась основная «работа» – больше не надо организовывать бой, не надо стрелять, штурмовать, идти в атаку, захватывать… То ли от неопределенности – никто не знал, что нас ожидает в ближайшем будущем, а это ослабляло дух…

И в то же время душа пела: мы победили!!!

О победе хочу сказать особо.

С падением Берлина и капитуляцией его гарнизона уже были все основания говорить о том, что Вторая мировая война в Европе закончилась. Следовательно, можно было бы подвести итоговую черту. Однако этот исторический рубеж жизни человечества не может быть закреплен в памяти читателя только теми событиями, которые были описаны выше. Добивание зверя, агрессора в его собственной берлоге – все это было на поверхности. Но ведь параллельно и одновременно с этим по инициативе наших союзников уже велась скрытая борьба американцев и англичан (точнее – их руководителей) против нас. Цель ее – в итоге войны возможно больше и лучше разрешить свои национальные проблемы, сделать побольше политических и экономических приобретений, максимально пресечь пути расширения влияния Советского Союза и повышения его международного авторитета. А самое главное – построить послевоенный мир без участия СССР.

Учитывая все это, очень важно отметить роль и место лично глав государств США и Великобритании по отношению к Советскому Союзу. Фактически дальнейшее _[427]развитие событий зависело именно от их позиции. Приобретя в глазах своих народов и народов планеты ореол непоколебимых борцов против гитлеризма, борцов за мир и свободу, они пользовались непререкаемым авторитетом и огромной властью. Никакая оппозиция не могла кардинально изменить принятые ими решения.

В то же время, всесторонне анализируя взгляды и мировоззрения Ф. Рузвельта и У. Черчилля, нельзя не отметить, что эти политические лидеры как до войны, так и во время вооруженного противоборства были и оставались детьми своего общества, представителями своего класса и, конечно, в первую очередь выражали его интересы. А это в свою очередь накладывало отпечаток на все их действия и политику, в том числе и на отношения с Советским Союзом, то есть с социалистическим государством. Одно дело – единство в борьбе против общего врага (при этом цели у каждого были свои) во время войны, и совсем другое, когда война закончилась, противник разбит, а интересы у стран с разными социальными системами полярно противоположны. Однако жить надо в едином общемировом пространстве. А по нашим взглядам и убеждениям – можно и нужно жить в мире и сосуществовать с различными социальными системами.

Так как же все-таки выглядели после Победы лидеры двух основных союзных нам государств? И как они влияли на наши государственные отношения?

Уинстон Леонард Спенсер Черчилль. Кто он? Мощнейший и последовательный борец за свободу, каким мы его представили выше? Ничего подобного! Из борьбы только с Гитлером такой вывод делать нельзя. Это было бы крупнейшей ошибкой. Да, Черчилль был сильной личностью, наделенной природным умом, незаурядными организаторскими способностями, исключительной, неиссякаемой энергией, сильной волей _[428]и мужеством. Но в то же время это личность, символизирующая враждебность к народам, которые хотели бы обрести социальную и национальную свободу. До конца жизни ему так и не дано было понять, что национально-освободительное движение народов, в том числе и тех, которые благодаря революционной освободительной борьбе избавились от национального гнета и тем самым разрушили Британскую империю, – это объективная реальность, результат закономерного развития человеческого общества, остановить которое приказами, распоряжениями и расстрелами невозможно. Когда читаешь его творения или знакомишься со стенограммами выступлений на этот счет (а он был блестящим публицистом и оратором), то невольно приходишь к выводу: либо он являл собою святое заблуждение, либо мы имеем дело с блестящим притворщиком, и что, скорее всего, последнее вернее.

Известно, что для XX века характерны два основных вида борьбы народов за освобождение и независимость: одна – это борьба за социальную свободу и справедливость (примерами тому явились социалистическая революция в России в 1917 году, а в конце Второй мировой войны – социалистические революции в странах Восточной Европы); вторая – это борьба за свое национальное освобождение (революционные выступления колониальных народов в середине века, в основном после окончания Второй мировой войны).

Во всех случаях Черчилль выступал как ярый враг народно-освободительного движения.Он, как никто другой, делал все возможное, чтобы задушить революцию в России, раздавить народ и восстановить власть буржуазии. После войны требовал подавить все революционные выступления в странах Восточной Европы. И в своих требованиях доходил до бешенства. В 1946 году он договорился до того, что предложил применить _[429]даже ядерное оружие, лишь бы ликвидировать социалистический строй и реставрировать капитализм. Звучало это странно – ведь вроде бы умный был человек…

Столь же упорно Черчилль боролся с национально-освободительным движением в колониальных странах. Он предлагал применить там новейшие виды боевой техники и вооружения, чтобы подавить народные выступления. Наиболее яркое проявление такой борьбы в то время явила Индия. «Человек с сигарой» никак не мог смириться с тем, что Англия должна остаться только в границах своего острова и, как корабль в океане политических течений и штормов, чтобы не разбиться о скалы, маневрируя и тем самым выживая, продолжать свое плавание уже не в качестве великой «владычицы морей» Британской империи, а просто Англии.

Между тем национально-освободительное движение нарастало, и даже такая сильная личность, как Черчилль, с этим уже не могла ничего поделать. Обладая колоссальным авторитетом, У. Черчилль не мог действовать по собственной прихоти. И фактически ни один проект «обуздания» народных выступлений за социальную и национальную свободу реализован не был.

Итак, У. Черчилль был ярым врагом какой-либо свободы народа. А Ф. Рузвельт?

Франклин Делано Рузвельт– это единственный гражданин США, который четыре раза принимал присягу президента страны. Учитывая его личный вклад в достижение победы над агрессором в годы Второй мировой войны, можно себе представить величие этого человека, его авторитет в США и во всем мире. А вместе с его личным авторитетом, естественно, рос и авторитет страны. Как и у нас – с повышением авторитета лично Сталина – повышался и авторитет СССР.

Ну а как же Ф. Рузвельт относился не вообще к свободе, а к свободе народов? _[430]

Рузвельт был весьма обаятельным, внешне любезным и в высшей степени деликатным человеком, которого могли с полным основанием называть «мистер-душка». Кстати, бытовало ласковое сокращенное его имя – ФДР, что означало: Франклин Делано Рузвельт. Но фактически он был весьма твердым и жестким. Внешне своего истинного настроения он ни при каких обстоятельствах не проявлял, был крайне скрытным и неоткровенным. Всегда свои карты держал от собеседника закрытыми, стараясь выудить из последнего все до дна, и лишь потом принимал решение. И даже если оно было очень суровым, то все равно подавалось вежливо приятным тоном.

И в молодости, и уже будучи президентом, Рузвельт по отношению к другим народам был просто беспощаден. Так, когда в 1914 году США напали на Мексику, то он открыто принародно заявил, что рано или поздно Соединенным Штатам пришлось бы вмешиваться в дела Мексики и наводить у них порядок во внутренней политической неразберихе. Такого не мог себе позволить даже президент, а Рузвельт это сделал, и никто его не оборвал, хотя он был всего лишь простым чиновником – помощником морского министра США.

А через четверть века, 1 сентября 1939 года, уже будучи президентом, Рузвельт получил из Парижа телефонный доклад своего посла во Франции о том, что ему сообщили из Варшавы о нападении Германии на Польшу. Немецкие дивизии вклинились далеко на ее территорию, идут тяжелые бои, а польскую столицу бомбят самолеты со свастикой. Как же отреагировал душка-президент на это тяжелейшее в мире событие? Как вел он себя, когда свобода народа, целого государства растаптывалась на глазах всего человечества? Этот «гуманист» срочно среди ночи вызвал к себе секретаря Белого дома и, не скрывая радости, сказал: _[431]

– Прекрасно, Билл. Наконец-то свершилось. Да поможет нам Бог.

Можно представить дальнейшую логику Рузвельта: коль Гитлер напал на Польшу, то следует в дальнейшем ожидать, что Германия вступит в войну с Советским Союзом; следовательно, дальше надо ожидать развязывания войны с Японией с целью захвата советского Дальнего Востока. Таким образом, выпады Японии против США исключались, а это было то, что и надо Соединенным Штатам.

12 марта 1940 года Советский Союз подписывает мирный договор с Финляндией. Это совершенно не отвечает интересам США, поэтому Рузвельт отдает распоряжение о свертывании миротворческой деятельности и прекращении торговли с СССР.

Но с началом войны нацистской Германии против Советского Союза Рузвельт предпринял энергичные меры, чтобы Гитлер все свое внимание сосредоточил на Востоке, а не на Западе. В сентябре 1941 года в Москве состоялась тройственная (СССР – США – Англия) конференция министров иностранных дел, где были определены размеры взаимных поставок. При этом за получаемые военные материалы СССР расплачивался наличными.

Рузвельт был уверен, что германо-советская война определяет и военно-политический курс милитаристской Японии, который в этих условиях не может предусматривать столкновения Японии с Соединенными Штатами. А это было стержнем всей стратегии американской дипломатии. Поэтому не мотивы защиты свободы народов Европы и тем более СССР, а втягивание Германии в длительную войну с Советами и надежда на то, что в этой свалке окажется и Япония, у нее просто нет другого выхода, – вот где был главный мотив руководства США. Тем более что в октябре 1941 года в Японии пало либеральное правительство Ф. Коноэ, пытавшееся _[432]маневрировать как во внутренней политике, так и на международной арене, а к власти пришел лидер «партии войны» кровожадный генерал X. Тодзио со своим агрессивным курсом.

С учетом того, что по заключению президента США вопрос о нападении Японии на СССР фактически уже предрешени что теперь дело лишь во времени, соответственно ориентируются и соответствующие политические и военные структуры США, в том числе командующий Тихоокеанским флотом адмирал Э. Киммель, штаб которого располагался на Гавайских островах. Но, оказывается, и великие люди ошибаются, особенно самовлюбленные.

В воскресное утро 7 декабря 1941 года Япония наносит по Гавайям удар величайшей силы. США сразу теряют практически весь Тихоокеанский флот. Только за первый день варварской воздушной бомбардировки японской авиацией главной военно-морской базы ВМС США было потоплено 4 линкора, 2 эсминца, 1 минный заградитель и повреждено 4 линкора, 3 крейсера, 1 эсминец. На аэродромах было уничтожено 272 боевых американских самолета. Потери личного состава составили до 3400 человек. Японский флот потерял всего лишь 29 самолетов и 5 сверхмалых подводных лодок. Япония сразу захватила стратегическую инициативу, завоевала господство на море и начала свободно проводить наступательные операции в Голландской Индии, Малайе и на Филиппинах. День нападения Японии на Тихоокеанский флот американцев стал днем позора для США.

Но это уже военная сторона дела. Что же касается этической и нравственной граней всей большой политики, построенной Рузвельтом, то она не может создавать ему ореола славы борца за свободу. Мир – свидетель тому, как он поначалу всячески уклонялся от объявления войны Германии, даже тогда, когда на _[433] США напал союзник Германии – Япония. Что есть, то есть.

И все же, как бы мы его ни критиковали, он все-таки, в сравнении с Черчиллем, был менее агрессивен, когда речь шла о народах, борющихся за свободу и независимость.

В то же время и Ф. Рузвельт, и У. Черчилль на заключительном этапе войны в Европе были главными вдохновителями и организаторами попыток сепаратной капитуляции нацистов, что совершенно не вяжется с их внешней миротворческой позицией и тем более с союзническими обязательствами в борьбе с немецко-фашистскими душителями свободы.

Суть данного вопроса состояла в следующем. Проводя в начале февраля 1945 года Крымскую (Ялтинскую) конференцию, главы трех союзных государств Сталин, Рузвельт и Черчилль условились о порядке принудительной безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Все единодушно пришли к выводу: фашистская Германия развязала кровопролитную мировую войну, что явилось тягчайшим преступлением перед человечеством, и, следовательно, никакого другого подхода к ней быть не может. Только полная и безоговорочная капитуляция! Там же было принято решение о создании в Германии зон оккупации, об учреждении общегерманского контрольного органа союзников – Контрольного Совета, куда вошли Г. К. Жуков, Эйзенхауэр, Б. Монтгомери, П. Кёниг (последний французской стороной был заменен на генерала Ж.-М. де Латра де Тассиньи). Этот орган обязан был контролировать проведение мероприятий по ликвидации фашистского режима, разоружению германской армии, созданию государства демократического типа. Кстати, там же, на конференции, с учетом изложенной договоренности Сталин от имени Советского Союза дал согласие союзникам о вступлении в войну против _[434]Японии через 2–3 месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе.

Таким образом, были оговорены все основные принципы взаимодействия союзников по антигитлеровской коалиции, в том числе и о сроках вступления СССР в войну с Японией – именно после безоговорочной капитуляции Германии.

Советский Союз ставил перед собой цель – полностью и окончательно ликвидировать фашизм, не допустить в третий раз развязывания Германией мировой войны, восстановить национальную независимость и возродить демократический порядок в странах, находящихся под гитлеровской оккупацией, обеспечить длительное и всестороннее сотрудничество народов Европы и других континентов. Казалось бы, эти цели могли преследовать и западные державы-союзники. Однако этого не произошло.

Правящие силы в Вашингтоне и Лондоне ставили перед собой совершенно иную цель– ни о каком полном уничтожении фашизма и ни о каком «торжестве демократии» можно и не упоминать. Главное – изгнать немецких и японских конкурентов с мирового рынка, а самим гарантированно утвердиться в Европе и Азии. То есть для империалистических кругов этих стран в основе были и остаются навечно их ненасытные чрева, стремление к наживе и обогащению.

Таким образом, по договоренностям, гласно вроде все было нормально, негласно же – готовилась полярная противоположность устройства послевоенного мира. Это уже принципиально для планеты в целом. И хотя формально, согласно принятым на Крымской конференции и официально взятым обязательствам, каждая из трех стран должна была проводить согласованную по отношению к Германии единую политику, фактически США и Англия начали за спиной Советского Союза и втайне от своих народов плести сети _[435]с полярно противоположными задачами в сравнении с теми чаяниями, которые вынашивала мировая демократическая общественность.

Немецко-фашистское руководство еще с осени 1944 года, когда стала уже видна безысходность войны в целом для Германии, пыталось найти путь к сепаратным переговорам с Англией и США на приблизительно равных условиях. Вот почему Гитлер решил дать нашим союзникам встряску в Арденнах, рассчитывая тем самым подтолкнуть их к сделке. Однако Сталин сорвал его замысел и перешел в наступление с Вислы раньше установленного срока, пресек дальнейшие события на Западном фронте, не дал возможности осуществиться роковой для народов развязке. Немцы вынуждены были перебросить свои главные силы на Восточный фронт. Однако уже тогда немцы через посольства Скандинавских стран, Швейцарию, Испанию, Ватикан и других искали контакты с союзниками СССР. Англо-американцы это чувствовали, но окрыленные нашей Висло-Одерской операцией и стремительным продвижением советских войск хотели бы все-таки вести переговоры не на равных, как мыслил Гитлер, а на положении побеждающих. Это отвечало бы изложенной выше цели американского и английского империализма.

Уже в феврале 1945 года немецкие спецслужбы в перечисленных странах, контактируя с американской разведкой (наверняка без ведома Гитлера, а скорее всего по указанию Гиммлера), готовы были передать ценные информационные материалы по различным стратегическим проблемам, в особенности относительно Японии, что для США, несомненно, было чрезвычайно важно. В целях организации непосредственных контактов фигур, от которых зависела в большей степени судьба решений, 8 марта 1945 года руководитель американской разведки в Европе – печально известный миру _[436] А. Даллес с помощью начальника разведки Швейцарии генерала М. Вайбеля встречается в Цюрихе с генералом СС К. Вольфом – представителем германского военного командования группы армий «Ц» в Италии. Немцы предложили немедленно прекратить военные действия. В этих условиях немецко-фашистские войска смогли бы отойти на юг, юго-запад Германии и нести там комендантскую службу. Тем самым полностью открыть путь англо-американским частям на север Италии и в Австрию. Это полностью отвечало интересам США и Англии. Через десять дней также на территории Швейцарии А. Даллес встречается уже с представителями главнокомандующего союзными войсками в районе Средиземного моря – английского фельдмаршала Г. Александера. Уточняется ряд позиций. В это время германское командование по всему Западному фронту создает для англо-американских войск самую благоприятную обстановку для продвижения.

Руководители Советского Союза, имея прекрасную агентурную и иную стратегическую разведку, хорошо были осведомлены о всех этих хитросплетениях и внимательно следили за ходом событий. Естественно, что по этому вопросу было принято однозначное решение – сорвать закулисную игру англо-американского руководства с представителями фашистской Германии. Делается «утечка» информации для разведки США и Англии о том, что в СССР эти ходы известны.

Поэтому дипломатические представители Соединенных Штатов и Англии в Советском Союзе (соответственно А. Гарриман и А. Керр) вынуждены были 12 марта 1945 года официально сообщить в МИД СССР о прибытии в Швейцарию немецкого генерала Вольфа с целью обсуждения с англо-американским представительством вопроса о капитуляции германских войск в Северной Италии. _[437]

В. М. Молотов немедленно оповестил послов союзных стран, что Советский Союз желает принять участие в этих переговорах и намерен направить туда своих представителей. Тогда представители западных союзников также оперативно ответили, что их правительства считают такое участие нецелесообразным. Обсудив сложившуюся ситуацию, 16 марта 1945 года Молотов повторно направляет Гарриману и Керру послания, в которых настаивает на нашем участии в переговорах. При этом открыто дает понять, что игнорирование Советского Союза на переговорах с представителями Германии может быть расценено как нарушение союзнических обязательств. В связи с этим правительство СССР потребовало немедленного прекращения этих переговоров.

В связи с письмом Молотова Гарриману президент Рузвельт 25 марта 1945 года пишет Сталину: «…Я уверен, что в результате недоразумения факты, относящиеся к этому делу, не были изложены Вам правильно…». И далее Рузвельт излагает все происходящее в Швейцарии как обычный маневр противника – прийти с белым флагом и провести зондирование, как это могло произойти и на советско-германском фронте.

Тогда 29 марта 1945 года Сталин посылает Рузвельту резкое по тону и убедительное по содержанию следующее послание:

«Лично и секретно от Премьера И. В. Сталина Президенту г-ну Ф. Рузвельту. Я разобрался с вопросом, который Вы поставили передо мной в письме от 25 марта сего года, и нашел, что Советское правительство не могло дать другого ответа после того, как было отказано в участии советских представителей в переговорах в Берне с немцами о возможности капитуляции германских войск и открытии фронта англо-американским войскам в Северной Италии. _[438]

Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта, поощрить их в деле открытия фронта союзным войскам.

Но я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт.

Только в целях создания такой гарантии и было Советским правительством признано необходимым участие представителей советского военного командования в таких переговорах с врагом, где бы они ни происходили – в Берне или Казерте. Я не понимаю, почему отказано представителям советского командования в участии в этих переговорах и в чем они могли бы помешать представителям союзного командования.

К Вашему сведению, должен сообщить Вам, что немцы уже использовали переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт.

Задача согласованных операций с ударом на немцев с запада, с юга и с востока, провозглашенная на Крымской конференции, состоит в том, чтобы приковать войска противника к месту их нахождения и не дать противнику возможности маневрировать, перебрасывать войска в нужном ему направлении. Эта задача выполняется советским командованием. Эта задача нарушается фельдмаршалом Александером. Это обстоятельство нервирует советское командование, создает почву для недоверия.

„Как военный человек, – пишете Вы мне, – Вы поймете, что необходимо быстро действовать, чтобы _[439]не упустить возможности. Так же обстояло дело в случае, если бы к Вашему генералу под Кенигсбергом или Данцигом противник обратился с белым флагом“. К сожалению, аналогия здесь не подходит. Немецкие войска под Данцигом или Кенигсбергом окружены. Если они сдадутся в плен, то они сделают это для того, чтобы спастись от истребления, но они не могут открыть фронт советским войскам, так как фронт ушел от них далеко на запад, на Одер. Совершенно другое положение у немецких войск в Северной Италии. Они не окружены, и им не угрожает истребление. Если немцы в Северной Италии, несмотря на это, все же добиваются переговоров, чтобы сдаться в плен и открыть фронт союзным войскам, то это значит, что у них имеются какие-то другие, более серьезные цели, касающиеся судьбы Германии.

Должен Вам сказать, что, если бы на Восточном фронте где-либо на Одере создались аналогичные условия возможности капитуляции немцев и открытия фронта советским войскам, я бы не преминул немедленно сообщить об этом англо-американскому военному командованию и попросить его прислать своих представителей для участия в переговорах, ибо у союзников в таких случаях не должно быть друг от друга секретов. 29 марта 1945 года.

Сталин».

(«Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентом США и Премьер-министром Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», с. 198–199).

К этой переписке подключился Черчилль. В своем письме от 5 апреля он пишет:

«Личное строго секретное послание от г-на Черчилля маршалу Сталину. Президент послал мне письма, которыми Вы обменялись с ним о контакте, установленном _[440]в Швейцарии между одним британским и одним американским офицерами из ставки фельдмаршала Александера и германским генералом по фамилии Вольф по вопросу о возможной капитуляции армии Кессельринга в Северной Италии. Поэтому я нахожу уместным послать Вам точное изложение фактов, касающихся действий Правительства Его Величества…»

И далее, как и у Рузвельта, идет описание, так сказать, обычной встречи, которые бывают на войне между отдельными группировками враждующих сторон. Мол, ничего здесь выходящего за рамки союзных отношений нет, информация у Сталина недостаточная, оснований для беспокойства нет. То есть, как и Рузвельт, Черчилль всячески пытается оправдаться, поскольку придание огласке факта таких встреч означало бы падение кабинета – общественность, несомненно, взорвалась бы, узнав, что за спиной Советского Союза пытаются вести сепаратные переговоры.

В заключение Черчилль пишет:

«…Что касается обвинений, которые Вы выдвигаете в Вашем послании Президенту от 3-го апреля, которые также чернят Правительство Его Величества, я и мои коллеги солидаризуются с последней фразой ответа Президента. 5 апреля 1945 года». (Там же, с. 315–317).

Несмотря на все ухищрения наших уважаемых союзников, Сталин все-таки сорвал переговоры Даллеса с Вольфом и тем самым исключил сговор союзников с гитлеровскими генералами, которые предполагали перебросить из района Северной Италии несколько десятков немецких дивизий на Восточный фронт (нет, не для комендантской службы на юге Германии, как это прозвучало у Вольфа, а для войны против России) и открыть все пути в глубь Германии для форсированного продвижения англо-американских войск. А если бы _[441]сговор удался, то что было бы в итоге? В итоге – сепаратный мир на англо-американо-германских условиях. А как же с верным союзником – Советским Союзом? А как с мировым общественным мнением? Верно, вопрос требует ответа. И он заготовлен.

Ну кто в мире, включая Советский Союз, будет выступать против скорейшего окончания войны, против сохранения тысяч и тысяч человеческих жизней и недопущения дальнейшего разрушения созданных цивилизацией ценностей? Конечно, никто! Это выглядит даже кощунственно. А как же с возмездием, ликвидацией гитлеровского фашизма и уничтожением корней, порождающих уже не в первый раз мировую войну в Европе? С этим разберемся потом. Главное – закончить войну, а там будет видно.

Имелось в виду, что, закончив войну сепаратным миром, англо-американцам можно было бы «подвести» всю Европу, в том числе Германию, под свой политический знаменатель. И продемонстрировать миру свой «решающий» вклад в дело разгрома фашистской Германии. А последней продиктовать в сепаратном мире условия, которые бы оставили зародыши всего того, в чем заинтересован германский и мировой капитал. А как же Крымская конференция? Ну, зачем держаться, как слепой за стены, за все положения, которые когда-то были выработаны, хоть и совместно?! Обстоятельства изменились. Ведь это же война. Жизнь потребовала новых решений во имя мира. Вот вам и новые решения.