Текст книги "Парад Победы"

Автор книги: Валентин Варенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Командир полка майор И. М. Полищук, поняв, что замысел скрытно перейти на правый берег сорван, дал команду артиллерии открыть огонь по всем разведанным целям, и в первую очередь на переднем крае. И мы тут от души дали фашисту «прикурить», обрушив на него всю нашу огневую мощь. Над Днепром все грохотало, гремело, раскалывало на части темное небо, бурлила и вспенивалась вода… Через одну-две минуты прожектор полностью «ослеп» и больше не «прозревал», а пулеметы захлебнулись и заглохли. Тогда противник стал интенсивно освещать ракетами зеркало реки и открыл артиллерийский огонь. Конечно, прицельно вести ему огонь было сложно, однако залпы противника уже достигали своих целей, тем более что «заговорила» тяжелая дальнобойная артиллерия. У нас _[225]появились потери. В первой волне форсирующих снарядами было разбито две лодки, разворочена половина плота. Солдаты беспомощно барахтались в воде. Очередная, т. е. наша линия, выхватывала их из воды, но всех подобрать не удалось, не смогли взять на буксир и поврежденный плот. Медленно вращаясь вокруг своей оси, он, груженный ящиками с боеприпасами, уходил вниз по течению.

Но вот в зону огня вошла и наша волна. Снаряды рвались повсюду и беспрерывно, гейзерами взметнулись вверх водяные столбы. Все вокруг кипело и гремело – взрывы на воде почему-то издавали мощный звук, который усиливало многократное эхо. Пройдя быстрину, вдруг ахнули: у кормы нашего плота рулевого весла как не бывало, а два солдата – рулевой и еще один – свалились в воду и больше не появились. Кто-то стонал. Майор Полищук закричал: «Спокойно! Навались на весла!» Все стали с весельными рядом, изо всех сил помогая грести. Разорвался очередной снаряд, и мы вошли в поднятый им столб воды.

Нас окатило гигантским «душем». Если хотя бы на одну-две секунды мы продвигались быстрее, то снаряд разорвался бы, конечно, на плоту.

Берег был уже совсем близко. Там творилось что-то невообразимое: несколько групп наших бойцов, преодолев кручу и вскарабкавшись наверх, втянулись в бой, чтобы удержать клочки захваченной земли. Конечно, это были солдаты передового отряда. Их командир лейтенант Кокоулин, проявляя лично храбрость и мужество своими действиями, увлек вперед бойцов и захватил малюсенький участок на высоком берегу, что явилось основой всего плацдарма.

На самом правом фланге – на очень узком прибрежном пляже – шла рукопашная схватка. Беспорядочная стрельба и разрывы ручных гранат, тяжелое уханье батарей – все слилось в сплошной гул и вой. _[226]

Командир полка приказал мне организовать максимально интенсивный огонь артиллерии полка, приданной и поддерживающей, а сам, уточнив, где находится командир 1-го стрелкового батальона старший лейтенант Иванов, бросился к нему. Командиры-артиллеристы остались со мной. Чтобы ввести в бой артиллерию, в том числе нашу 120-мм минометную батарею и управлять огнем со своего временного пункта управления, устроенного у вытащенного на берег плота, я запросил по рации, где располагается 45-мм батарея. Оказывается, два орудия на лямках уже затаскивали по небольшим овражкам вверх, в захваченную нами первую траншею противника. Небо постоянно озарялось множеством осветительных ракет. Мои разведчики, которые всегда были рядом, все время стреляли из автоматов.

Мы встретились с командиром батареи лейтенантом Шелудько, как родные братья, на миг обнялись – и за дело. Я обрадовался, что два орудия были уже почти наверху. Шелудько хотел затянуть еще два – на других участках, но я сказал, что нет смысла рисковать – здесь уже проторены дорожки. Надо всем навалиться и поднять орудия наверх. «Лезу наверх и жду тебя с орудиями именно здесь», – сказал я ему и стал карабкаться по круче. Это взбодрило людей, прибавило энергии. Моя группа – разведчики, связисты и старший адъютант (начальник штаба) тоже быстро двинулись вслед за мной. А на верхотуре – как на семи ветрах – все и всех продувает и простреливает – справа налево, слева направо и с фронта. Хотя наши передовые подразделения уже и были впереди, метрах в 100–150. Мы броском рванули вперед, но все-таки одного радиста потеряли – Николая Цимбала. Он был замечательный воин и прекрасный человек. Когда у нас выдавалась минута затишья, он красиво играл на гитаре. _[227]

Все попрыгали в траншею, пересчитали людей – одного нет. Оказалось, Цимбала. Я послал двух разведчиков ползком обратно – разыскать его. Минут через 15–20 они волоком притащили его тело с буквально разорванным лицом. Его можно было узнать лишь по высокой статной фигуре и медали «За отвагу».

За это время два орудия уже включились в бой, еще два подняли наверх. Я связался с командиром батареи 76-мм орудий, чтобы сориентировать его – где лучше поднимать орудия, и он пошел по следу Шелудько.

Небо начало светлеть. Приближался рассвет, а вместе с ним и начались контратаки противника. Отыскав командира полка, я доложил обстановку с полковой артиллерией. С ним находились командир приданного артиллерийского полка и командир дивизиона нашего артполка. Огонь орудий и минометов сосредоточили на селе Войсковом, которое начал штурмовать 1-й стрелковый батальон. Командир старший лейтенант Иванов сам пошел в атаку в центре с одной ротой, с другой ротой справа село атаковал начальник штаба батальона старший лейтенант Литвинчук. Слева с третьей ротой противника обходил и атаковал заместитель командира батальона по политчасти лейтенант Минаев.

С восходом солнца наши подразделения захватили большую часть села. Затем командир полка подтянул резерв и, организовав сильный огневой налет по позициям немцев, атакой выбил их полностью из населенного пункта. К утру полк закрепился всеми силами в первых двух траншеях противника и овладел большим селом Войсковое, по названию которого и обозначался в последующем во всех официальных документах наш плацдарм.

Немецкое командование понимало, какую опасность для них представлял наш плацдарм на Днепре. Поэтому с учетом опыта, который немцы приобрели _[228]в борьбе с нашими войсками на Букринском плацдарме, они уже в первый день ввели в бой 257-ю пехотную дивизию с целью сбросить нашу дивизию в Днепр. С утра и до обеда контратаки шли одна за другой, как в Сталинграде. Первые удары противника увенчались для него успехом – приблизительно к 14 часам он захватил два участка на нашем переднем крае. Затем сделал двухчасовую паузу, которую заполнила массированными бомбоштурмовыми действиями авиация. При этом она наносила удары, действуя вдоль правого берега, чтобы не зацепить свои войска. А по левому берегу, т. е. по нашим штабам дивизионной и приданной артиллерии, по нашим тылам авиация обрушивала бомбовые удары с горизонтального полета. Надо отдать должное немцам – они оперативно отреагировали на наши действия. Видно, понимая, что Букринский плацдарм им уже не ликвидировать, поэтому они решили больше не позволять нам занять позиции еще где-либо, в том числе в районе Днепропетровска.

Временно прекратив активно действовать, противник решил, очевидно, провести перегруппировку. Но чтобы не дать ему спокойно готовить последующие удары, мы тоже усилили огневые налеты – особенно по артиллерийским батареям противника, по скоплениям его живой силы. Одновременно, хоть и под огнем, мы проделали маневр: подтянули к наиболее опасным участкам орудия для стрельбы прямой наводкой, отрыли для них и для пехоты тоже окопы, провели частично на особо опасных участках минирование перед передним краем, усилили передовые подразделения личным составом, доставили боеприпасы и продовольствие, в том числе воду для питья. Кстати, о воде. Был на исходе сентябрь, но дни стояли жаркие, даже знойные, как в июле. Плюс накал схваток с противником. Бойцов мучила жажда, питьевой воды требовалось много, и, хоть Днепр был рядом – до воды _[229]рукой подать, во второй половине дня воды во флягах уже не было. Спускаться же кому-либо к воде запрещалось. Вообще, днем идти или ползти в тыл нельзя. Эта вынужденная и временная мера была принята командиром полка правильно. Движение назад могло действовать отрицательно на слабонервных. Поэтому первые трое суток мы капитально запасались водой в термосах только в ночное время.

Вторая половина дня до самой ночи тоже прошла в контратаках, однако существенных результатов противник не достиг. И он и мы несли большие потери. Павших ночью хоронили здесь же, в траншеях: выбивали ниши, завертывали тела в плащ-накидки и предавали их земле. Перед расставанием прощались, давали клятву отомстить. Два-три человека записывали адрес родственников погибшего, чтобы сообщить им о последних днях солдата.

На следующее утро противник обрушился на нас с новой силой – он ввел в бой свежие подразделения 46-й пехотной дивизии. Появились танки. После массированных огневых ударов артиллерии и бомбоштур-мовых налетов авиации противник перешел в контратаку по всему фронту. И на одном участке ему удалось ценой больших потерь прорвать оборону нашего 100-го гвардейского стрелкового полка, хотя мы и подбили два танка.

Обстановка крайне осложнилась. Было ясно: чтобы расширить прорыв, а затем начать сматывать нашу оборону, немцы на этом участке введут резервы. Здесь мы и сосредоточили все имевшиеся силы артиллерии (печально, но факт: наша авиация не появлялась – очевидно, все было брошено на Киевское направление). Командир полка майор Полищук в короткие сроки собрал для атаки всех – саперов, связистов, санинструкторов, даже раненых, но способных стрелять и двигаться. Мы все – солдаты и офицеры во главе _[230]с командиром полка – были как один монолитный кулак. Все понимали – от нашей атаки зависела судьба дальнейших событий: или мы закрепимся на плацдарме, или нас всех перебьют.Конечно, на войне командир полка не должен был ходить в атаку. И, как правило, не ходил. Но были особые случаи, когда только такой поступок мог спасти и решительно изменить ситуацию. Все проверили оружие, взяли по три-четыре гранаты, флягу с чаем и два медицинских пакета.

После огневого налета взлетела красная ракета и прокатилось громовое: «За Родину, за Сталина – в атаку, вперед! Ура-а-а! Ура-а-а!» Стреляя на ходу, точнее на бегу, мы неслись по колдобинам, не чувствуя земли. Сколько это продолжалось – трудно сказать. Но, соединившись со 2-м стрелковым батальоном (противник прорвался на стыке между батальонами), мы уже все, в том числе фланги батальонов, устремились вперед и захватили траншею, где у нас в первый день проходил передний край. Противник вызвал авиацию и бросился в контратаку. Командир полка поднял в атаку и нас. Во встречном бою майор И. М. Полищук погиб, но мы далеко отбросили немцев, захватив промежуточную позицию. Потом быстро подошел 3-й стрелковый батальон и закрепился на достигнутом рубеже, загнав немцев в балку. Мы подтянули остатки 45-мм противотанковой батареи (два ее орудия были разбиты) и батарею 76-мм орудий (одно было повреждено, его пришлось оставить). Саперы под огнем устанавливали противопехотные и противотанковые мины – мы, как могли, пытались облегчить их ратный труд: дымовыми снарядами и минами ставили довольно плотную завесу, а они под ее прикрытием – «работали». После этой нашей атаки противник хоть еще и контратаковал, но уже робко.

На фронте как бывало? Погибает командир, что ж, старший по званию берет на себя его функции. Так _[231]и теперь – вместо убитого майора Ивана Михайловича Полищука командование полком взял на себя его заместитель по политической части майор М. Л. Величай, который все это время был вместе с нами. Этот офицер довольно успешно справлялся со своими обязанностями и пользовался среди личного состава большим авторитетом.

30 сентября, составляя донесение командиру дивизии о проведенных боях (а обстановка уже начала стабилизироваться), Михаил Лукич Величай сидел за столом в одном из домов села Войсковое. Здесь же неподалеку был наш полковой командно-наблюдательный пункт. Внезапно артиллерия противника произвела по этой окраине сильный огневой налет. Один снаряд влетел в хату, где находился Величай, и Михаила Лукича не стало.

Так одна за другой оборвалась жизнь двух майоров, двух воинов-патриотов, двух замечательных офицеров, которые не щадили себя во имя интересов народа, во имя победы. Оба были удостоены высшей награды – звания Героя Советского Союза (посмертно). Их имена навечно вписаны в историю. В Днепропетровском историческом музее они упоминаются в диораме «Битва за Днепр». В местах их рождения их имена присвоены школам, где они учились. Все сделано достойно, как требуют человеческая совесть и долг перед памятью павших за Родину.

Вскоре в полк прибыл новый командир полка – майор Н. П. Хазов. Он сразу стал командовать так, будто уже был с нами не первый год. Чувствовалось, что на фронте он далеко не новичок, в боях уже побывал, о чем говорили два ордена на груди.

Последние сентябрьские дни были омрачены скорбью – тяжело хоронить товарищей, горько с ними прощаться. Но когда 30 сентября к нам на плацдарм переправился дивизионный 118-й гвардейский артиллерийский _[232]полк, а вслед за этим в воздухе появились наши истребители – душа запела! Теперь нас не собьет никакая сила. До 2 октября мы существенно улучшили свои позиции: капитально окопались, создали систему огня и готовы были принять на себя любой удар. В это же время поступает приказ командира корпуса о передаче полосы обороны нашей дивизией другой, но этого же корпуса, – 57-й гвардейской стрелковой дивизии. Однако противник внезапно переходит в контратаку и бросает на нас большое количество танков. При массированной поддержке своей артиллерии и авиации фашисты провели еще одну мощную, но уже последнюю попытку сбросить нас в Днепр. Понеся потери, он наконец отказался от своей затеи. Тем не менее нам удалось передать свою полосу только 5 октября. Одновременно была получена задача принять полосу обороны 25-й гвардейской стрелковой дивизии.

Скажу откровенно, маневр командования мне не ясен до сих пор (как, кстати, и в то время) – с какой целью наша дивизия сдавала свою полосу 57-й дивизии и тут же принимала полосу обороны у 25-й дивизии? Я думал тогда, что все можно было бы сделать более оперативно, грамотно и с большей пользой. Полосу 25-й дивизии, если уже ее надо было высвободить, следовало сразу передать 57-й. Не думаю, что здесь причиной стала явная бестолковщина. Видно, какие-то веские основания для такого сложного маневра были. Хотя уровень боевых качеств нашей и 57-й дивизии был приблизительно одинаковый.

Приняв новую полосу, мы встретились и с более грозным противником – с его 9-й танковой дивизией, на вооружении которой были новейшие танки «тигр» и штурмовые артиллерийские установки «фердинанд». Наконец, в полосе дивизии действовал полностью укомплектованный 943-й отдельный охранный батальон. _[233]

Если в прежней полосе нашей обороны противник отказался, на наш взгляд, от активных действий, то здесь – наоборот, все говорило за то, что он может нанести удар в любое время. В связи с этим командир дивизии Кулагин переправляет на плацдарм свой второй эшелон – 102-й гвардейский стрелковый полк, штаб дивизии в полном составе и основную часть тылов. Одновременно ставит вопрос о срочном усилении дивизии, в первую очередь противотанковыми артиллерийскими средствами. Проводятся меры по инженерному оборудованию обороны.

Действительно, скоро дивизии были приданы 543-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 870-й легкий артиллерийский полк и 55-й армейский инженерно-саперный батальон. С помощью этих частей плюс наши средства – были созданы системы огня и инженерных заграждений. Поэтому мы готовы были отразить любой удар, в том числе и танковый.

Утром 21 октября противник перешел в контратаку. Признаюсь честно: хоть так на войне вроде не должно быть, но мы вздохнули с облегчением – наконец-то! Все уже заждались – когда же немцы решатся. И вот свершилось. Бой сразу принял ожесточенный характер. Внезапно появились немецкие самолеты, которые наносили удары по нашему полку и соседу слева. Но бомбы ложились в основном на берегу. Соседи сбили один самолет, и он рухнул в Днепр. На наших позициях это вызвало всеобщее ликование. Однако вслед за этим артиллерия противника открыла ураганный огонь по переднему краю и по всем объектам – вплоть до береговой черты. Одновременно наносился удар и по нашей дальнобойной артиллерии на левом берегу. Огонь был такой сильный, что пришлось мобилизовать все возможное на контрмеры, и тут наши батареи дали немцам достойный ответ. _[234]

Наконец, появились «тигры», а вслед за ними в 100–150 метрах «фердинанды» вместе с пехотой. Танки вели огонь с ходу, самоходки – с коротких остановок. Главный удар противник наносил по 100-му гвардейскому стрелковому полку.

Наша противотанковая артиллерия открыла огонь по танкам, а с закрытых позиций – по самоходкам с целью отсечь от них пехоту. Артиллеристы-противотанкисты были в отчаянии: прямое попадание в башню и в лобовую броню танка не имело никакого эффекта – все снаряды рикошетировали в сторону или вверх. А в это время четыре гитлеровских танка шли напролом в центре и вошли на минное поле. Было видно, как взрывались противопехотные мины, но ни на одну противотанковую «тигры» не напоролись. Однако справа и слева от них уже горело по одному бронированному чудовищу. Затем еще один танк наконец подорвался и развернулся бортом. Вот тут-то наши артиллеристы отвели душу. Да и стало понятно: бортовая броня – не лобовая, при попадании танки горят как «миленькие». Что ж, влепили им по нескольку бронебойно-зажигательных – и танки действительно задымили, экипажи, однако, не показывались.

Между тем первые четыре танка все-таки прорвались на передний край, но здесь-то их встретили как нужно – расстреляли в упор. Один задымил и встал, три загорелись сразу. Что интересно, два танка горели, как факел. В открытые люки выпрыгивали танкисты, но тут же находили свою смерть. Вдруг один «тигр» взорвался с такой силой, что заглушил все остальные взрывы и всю стрельбу. Башня танка, перевернувшись в воздухе, улетела метров на 40–50 и упала рядом с огневой позицией нашего противотанкового орудия, как бы в награду за ратный труд артиллеристов.

Танки и самоходки противника остановились, пехота группами начала отходить. Наши артиллеристы усилили _[235]огонь. Задымил еще один танк. Затем все они стали пятиться назад, одновременно ведя огонь на ходу. «Фердинанды» непрерывным огнем прикрывали этот отход.

Итак, исключительно сильная контратака противника на новом направлении была нашей дивизией успешно отражена, немцам не помогло и массированное применение танков. До самой ночи мы ждали новых атак, однако они не последовали ни в этот, ни на другой день. Противник убедился, что это уже бесполезно.

23 октября наша дивизия, как и другие соединения, находящиеся теперь уже на большом плацдарме, получила задачу – прорвать оборону противника и развить наступление на запад. Что и было сделано. Во взаимодействии справа – с 57-й гвардейской и слева – с 74-й гвардейской стрелковыми дивизиями прорвала оборону немцев и уже к исходу 26 октября овладела крупным районным центром Соленое. Вслед за этим была с ходу форсирована река со странным названием Сухая Сура, после чего в нашей полосе была введена армейская подвижная группа под командованием полковника М. Г. Вайнруба (ЦАМО, ф. 1124, оп. 1, д. 11, л. 80). Река хоть и называлась Сухая, однако оказалась довольно трудным препятствием. Возможно, в жаркое лето в ней действительно почти не бывало воды, но сейчас осень вступила в полные права и дождь лил ежедневно. Даже небольшие речушки превращались в мощные потоки. Балки наполнились водой. Все грунтовые дороги раскисли. А по бездорожью вообще невозможно действовать. Все это, конечно, накладывало отпечаток на наше наступление: надо было преодолевать огневое сопротивление противника, вести с ним бой и в то же время преодолевать препятствия, которые чинила природа. «Перешагнув» Сухую Суру, мы затем форсировали Мокрую Суру.

В районе села Староширочанского дивизия по приказу командира корпуса была остановлена для приведения _[236]себя в порядок и получения пополнения. Полосу наступления передали соседнему соединению. А уже через два дня, т. е. с 4 ноября, наша дивизия сменила 57-ю гвардейскую и вновь была введена в бой. Перед нами была уже знакомая по предыдущим боям 46-я пехотная дивизия немцев. Она не только стремилась отразить наше наступление, но сама активно проводила на различных участках контратаки, стремясь переломить обстановку.

Поскольку у командира дивизии Кулагина не было четких и ясных данных ни о нынешнем составе противостоящих частей противника, ни о системе обороны, ни о замысле его действий на ближайшее время, он отдает приказ полкам об усилении всех видов разведки и одновременно засылает в тыл 46-й пехотной дивизии две группы разведчиков. Однако они не вернулись, видно, сами попали в засаду. Тогда Кулагин принимает решение послать еще одну группу – действовать вслепую, ничего не зная о противнике, было бессмысленно. На этот раз группу возглавил старшина А. С. Петрукевич. Сибиряк, с твердым решительным характером, и в то же время выдержанный и осторожный, что особо важно для разведчика. Он уже не один раз выполнял специальные задания командира дивизии. Вот и сейчас, инструктируя его, Кулагин сказал: «Все надежды на вашу группу».

Встретившись через много лет, однополчанин А. С. Петрукевича рассказывал подробности этого эпизода. Двое суток разведчики Петрукевича изучали противника с нашего переднего края. Вечером на третий день опустился густой туман, а ближе к ночи пошел холодный дождь. Дул порывистый ветер. Редко постреливали.

Наши саперы мастерски, в короткие сроки, разминировали проход и доложили, что до колючей проволоки противника путь свободен. Группа двинулась вперед. _[237]

Петрукевич шел первый, медленно, но уверенно показывая путь остальным. Казалось, все идет нормально, но вдруг один из разведчиков проваливается в хорошо замаскированную яму. Сразу на переднем крае противника взвыла сирена. По этому месту начали бить пулеметы. Но сирена взвыла и замолкла. Разведчик, провалившийся в яму, понял, что из нее идет сигнализация, поэтому лежал не шевелясь. Вслед за сиреной умолкли и пулеметы. Петрукевич ползком вернулся к этому разведчику, нащупал провода, которые шли из ямы, перерезал их и только после этого помог разведчику выбраться наверх. Группа двинулась дальше. Уже слабо просматривались контуры переднего края – самое главное препятствие. Но сильный дождь загнал немцев в укрытие. Поэтому, немного понаблюдав за обстановкой уже в 10–15 метрах от траншеи, разведчики преодолели первую, а через 200–250 метров – и вторую траншею. Дальше, уже действуя в полный рост, но очень осторожно, двинулись влево к посадке, где и замаскировались. Отсюда была тускло видна железнодорожная станция. Туман еще мешал, но электрическое освещение плюс паровозные гудки и лязг вагонов позволяли правильно ориентироваться. Было также видно, как от станции по дорогам в разные направления уходили машины. Те, что шли к фронту, были с притушенными фарами, но их можно было пересчитать.

С наступлением рассвета открылась отличная панорама. Естественно, разведчики всё, что обнаружили, нанесли на карту. В течение всего светового времени они смогли определить режим жизни и движения через железнодорожную станцию и по дорогам. Таким образом, представление уже было достаточным. Ночью двинулись обратно. Было решено по возможности прихватить «языка».

Как говорят в случаях везения, «на ловца и зверь бежит». Так и у Петрукевича. Пересекая дорогу, которая _[238]шла к фронту, разведчики услышали шум работающего двигателя автомобиля. Притаились в кювете. Когда машина подошла ближе, Петрукевич выскочил из укрытия, загородил путь и, направив автомат в ветровое стекло, крикнул: «Хальт!»

Машина остановилась. Разведчики – тут как тут: вытащили из машины офицера и солдата, заткнули им рты, связали сзади руки. А в машине, забрав портфель с документами, подвесили гранаты, которые должны взорваться при открытии дверцы.

Обратно шли тем же путем, ступали след в след. Немцам «популярно объяснили», что они должны делать то же самое, иначе погибнут. В общем, ребята вернулись без потерь. Пленный штабной офицер и солдат-шофер дали ценные сведения, которые подтверждались документами в портфеле. Кстати, было точно установлено, что перед нашей дивизией находятся 42-й, 72-й и 97-й пехотные полки и 114-й артиллерийский полк 46-й пехотной дивизии. Сама она хорошо укомплектована, расположена на хорошо оборудованном рубеже. Стык с соседом справа с 525-м пехотным полком 387-й пехотной дивизии находится в районе села Гегеловка (ЦАМО, ф. 1124, оп. 1, д. 195, л. 14). За этот подвиг вся разведывательная группа была представлена к правительственным наградам.

А на рассвете следующего дня на участке нашего 100-го гвардейского стрелкового полка противник силой пехотного батальона с 12 танками внезапно перешел в контратаку, причем без артиллерийской подготовки. Однако наша полковая артиллерия была начеку – тут же обрушила свой огонь на пехоту и танки противника. Но они уже успели подойти буквально на сто метров к нашему переднему краю. И все же пять машин загорелись. Командир полка принимает решение перейти в контратаку, во встречном бою добить атакующих немцев и на их плечах ворваться в оборону _[239]противника. Маневр был проведен блестяще и неожиданно для противника. Когда мы овладели второй траншеей, командир полка ввел в бой второй эшелон и уже через два часа мы были на железнодорожной станции.

Ведя тяжелые бои в течение ноября и декабря, дивизия, как и вся наша армия и 3-й Украинский фронт, медленно продвигалась на юго-запад. В одном из боев мы опять потеряли командира полка. И к нам пришел – из госпиталя, после ранения – на эту должность майор A. M. Воинков, с которым я дошел до Берлина. Кстати, уже в первые дни, как он принял полк, противник атакой с фланга вышел на наш командно-наблюдательный пункт. Воинков попал в такое положение, что мог бы погибнуть, как и все мы вместе с ним – все-таки против нас был батальон пехоты и шесть «фердинандов». Спас положение командир полковой роты автоматчиков старший лейтенант И. Н. Поцелуев. Атакуя противника тоже во фланг и тыл, его автоматчики подожгли два «фердинанда», перебили несколько десятков немцев, а остальных обратили в бегство.

Новый, 1944 год мы встретили в районе большого села Александрополя. В полевых условиях, по-фронтовому провозгласили тост за окончание войны в наступающем сорок четвертом, выпили за нашу грядущую Победу и поклялись сделать все, чтобы приблизить этот день.

В изнурительных боях в течение декабря и января дивизия вместе со своей 8-й гвардейской армией прошла значительный путь, преодолев ряд преград, в том числе реку Бозавлук. Постоянно идет дождь со снегом, мы промокаем до нитки, потом пронизывающий до костей ветер леденит так, что шинели стоят колом. Но на эти детали мы не обращаем внимание. Во-первых, за два с лишним года войны ко всему привыкли. _[240]

Во-вторых, и это самое главное – мы идем на запад, а это значит – пядь за пядью освобождаем родную землю.

С началом нового года 8-я гвардейская армия готовилась к наступлению на крупнейшую в этом районе узловую железнодорожную станцию Апостолово. Через нее проходило также много шоссейных дорог. Этот город был связующим звеном между Криворожской и Никопольской группировками противника. Поэтому сама операция 3-го Украинского фронта именовалась Никопольско-Криворожской.

Здесь, в Апостолово, располагались огромные арсеналы с вооружением, различные склады, в первую очередь, с боеприпасами, военным имуществом и продовольствием Неудивительно, что в планах противника роль этому узлу отводилась исключительная. В связи с этим по мере нарастания угрозы немецкое командование стало дополнительно к находившимся здесь в обороне силам перебрасывать сюда 46-ю и 123-ю пехотные дивизии. На этом же направлении немцы держат 16-ю моторизованную, 9-ю танковую дивизии и 506-й отдельный танковый батальон. Все эти части противника имели задачу не просто удержать Апостолово, но и не допустить окружения немецкой группировки советскими войсками.

Еще до выхода на Апостолово было видно, что в Никополе сосредотачивается крупная группировка немцев. Командарм В. И. Чуйков в январе перебрасывает на правый фланг армии весь 4-й гвардейский стрелковый корпус. В том числе и нашу 35-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Ей была поставлена задача: во взаимодействии с 152-й стрелковой дивизией (наш сосед справа), совместно с 11-й танковой бригадой, а также с 10-м и 991-м самоходно-артиллерийскими полками нанести удар в общем направлении на Апостолово, прорвать оборону противника и овладеть городом _[241]и узловой станцией Апостолово. Для успешного решения этой задачи дивизия усиливалась: 456-м артиллерийским полком, 527-м, 528-м и 529-м минометными полками, а также 29-м и 45-м отдельными дивизионами гвардейских минометов («катюша»).

Как видите, читатель, усиление дивизии было мощное. Аналогичное подкрепление получила и 152-я стрелковая дивизия. Сосед слева – 47-я гвардейская стрелковая дивизия – тоже был усилен, но несколько меньше.

Все это говорило о значительном росте мощи наших Вооруженных Сил.

31 января в 9.00 часов утра, несмотря на то, что шел дождь со снегом, наши войска после мощной огневой подготовки по переднему краю противника и ближайшей его глубине перешли в наступление. Начало огневого налета было обозначено залпами двух дивизионов «катюш». По расчету предполагалось, что двадцатиминутный огневой налет был вполне достаточным, чтобы подавить особо опасные цели, а пехоте и танкам приблизиться к переднему краю противника, на безопасное от разрыва наших снарядов расстояние. Однако трудные условия передвижения по вспаханному и раскисшему полю не позволили этого сделать. Поэтому артиллерийскую подготовку по переднему краю противника продлили еще на пять минут.

В это же время наша бомбардировочная авиация с горизонтального полета бомбила объекты противника в ближайшей глубине. К сожалению, штурмовики из-за непогоды не смогли принять участие в начале наступления.

Все опасались, что могут увязнуть в этом месиве наши танки.

По поводу природно-климатических трудностей того времени командарм В. И. Чуйков в своей книге «Гвардейцы Сталинграда идут на Запад» пишет: «Бездорожье _[242]не дало нам возможности полностью обеспечить новую атаку артиллерийской поддержкой. Многие орудия никак не удавалось протащить через грязь и переправить через балки и овраги, до краев наполненные талой водой… нужно было делать опять остановку для того, чтобы переместить прежде всего артиллерию. Именно „переместить“. Слово „перевезти“ здесь никак не подходит… Все вязло в совершенно разбухшей от избытка влаги земле… Боеприпасы доставлялись вручную, в заплечных ящиках, на повозках. А все это требовало времени» (с. 154).